Бен Карлтон
Просто не было. Хотя бы потому, что я не знал как вообще сохранить мир вокруг себя, потому что эти отношения едва ли были бы по вкусу хоть кому-нибудь. Даже будучи разведенным человеком, я не мог предположить что случится в день, когда я дам всем вокруг понять, что больше не одинок. Впервые за много лет. И проблемой было не это, а то, что Лале двадцать один год, но это не спасало положение. Выглядела она всё ещё преступно маленькой. Я подумал, что возможно решением станет легкий маскарад из чуть менее юношеского гардероба и макияжа, но потом я в который раз приехал в её университет, и не нашел девчонку в кабинете. Был жуткий переполох — сегодня отчетный показ, я пришел взглянуть и помочь с подготовкой, если нужно. Через весь холл пронеслось человек десять или больше. В моделях я безошибочно узнал работы Лале. Она замыкала этот массовый марафон на шпильках. Тематика была морская, девчонка была кажется утопленницей или какой-то совсем уж мрачной русалкой в платье из практически прозрачного материала в мелкую сборку, повторяющего изгибы фигуры. И возможно, если бы не её ничуть не взрослое лицо и общая "маленькость", мы бы как-нибудь справились, потому что бёдра у девушки были, как у пин-ап иллюстрации. Говорила, что в маму. Но при, дай Бог, первом размере груди, забавной пластике и всём вышеперечисленном, шансов нам не оставалось. Потому что Лале выглядела, как пятилетка, забравшаяся в мамочкину косметичку. — Имей совесть, я старалась, а ты выглядишь таким несчастным, будто я тут не полуголая стою с моими потрясающими бедрами и ногами, а предлагаю тебе расстаться навсегда, - язвительно замечает она. Я нервно усмехаюсь. По гамбургскому счету, платье было в пол, рукава длиннее положенного, а воротник был высоким. Но тёмно-серо-зелено-фиолетовая ткань совсем ничерта не скрывала, не будь она присборена от груди до колен. Идея с расцветкой, напоминающей нефтяные разводы была симпатичной, тем не менее. Девчонка была в парике, очевидно. Она волосы всё ещё отращивала, но те пока что едва-едва доставали до лопаток. После семи лет короткой стрижки, ей вдруг в голову ударила русалочья эстетика. Я даже не знал — меня радует то, что длинные волнистые локоны скрывали грудь или нет. — У нас совсем нет выхода, - смешок снова получается каким-то обреченным, - Выглядишь, как восьмиклассница в платье старшей сестры. Ну, или бабушки с учетом этого поблескивания или что там с этой тканью. — А я надеялась выглядеть, как жертва утопленничества в загрязненном нефтью мировом океане, ты глянь, мы мне черные вензеля на горле рисовали всё утро! Тильда с факультета модного грима убила на меня столько времени, Бен, не знаю как ты будешь объяснять ей свою реакцию, а объяснять придется, я ждала восторга, если уж на то пошло! "Чувствовать себя ничтожеством и богиней" — это абсолютно про неё. Как художник, Лале часто накручивала себя до пожелания дать ей по голове за проскальзывающие идеи о собственной посредственности. Как девушку, её кажется нельзя было переубедить в том, что она, цитирую, "самый красивый человек континента". Это не было заносчивым заявлением, она просто сообщала об этом буднично. Как если бы это было идентификацией цвета её глаз или названием языка, которым девушка владела. — Бен, - зовёт она, - Да не волнуйся ты, ну, выгляжу как детсадовка, и выгляжу! Ты-то ту при чём? — При том, моя дорогая, что я пялюсь на девчонку, похожую на детсадовку, - отвечаю в тон ей, подбирая подол её платья, чтобы довести до актового зала, - И это вот ни разу не здорово, если уж на то пошло. — Это ничего, я тоже извращенка. Возможно наш минус на минус даст славных, здоровых на голову детей. На каблуках-убийцах была она, а споткнулся я. Это был первый раз, когда девчонка заговорила о наших будущих совместных детях, как о чём-то само собой разумеющемся. Хотя мы пока что даже парой не были. И бедой было не то, что я не хотел детей, что было бы ожидаемым после трёх мальчуганов-сорванцов. Просто вообще-то я хотел бы маленькую дочь когда-нибудь. Как представлю ярко выраженно азиатского ребенка, до смешного серьезного, как и её мать, так вздрогну. Не от азиатскости и материнских генов, которые точно перебьют мои, а от того, что идея была такой славной, что гланды сводило и хотелось то ли бежать со всех ног от этого чувства уязвимости, то ли плюнуть на всех и прямо сейчас потащить знакомить девицу со своими бедными не молодыми родителям, которым придется смириться с тем, что: "Да, мам, пап, мне пошел третий десяток, когда она ещё не родилась, она прикидывается взрослой и серьезной, а потом я до рассвета слушаю её славные детские ворчания, потому что мне нравится и этот её юношеский энтузиазм заставляет меня ненадолго почувствовать себя менее старым, чем я есть на самом деле. Живым вообще-то. Кстати, я начал за ней ухлестывать, даже не узнав её возраст, да, тогда она тоже выглядела, как школьница!". Как можно было заметить, неприемлемые, недопустимые мысли о возможном общем будущем появлялись у меня чаще, чем здравое воспоминание о том, насколько же это всё не возможно. Эта была совсем из ряда вон. — Так или иначе, поверь мне, сколько бы немыслимой ни была твоя симпатия, это ни для кого не будет иметь значения, - не громко говорит она. Нас едва замечают — молодые художники сломя голову готовят показ к февральской аттестации. Им не было до нас дела. Хоть кому-то не было дела! — Почему же? - спрашиваю. — Ты талантлив до слёз. Я плакала, когда смотрела Абстарктного исполнителя*. Мы смотрели его с мамой, я держалась весь фильм, даже когда твой герой плакал от того, как человеческая предосудительность и ненависть того времени уничтожили его жизнь. А потом, когда пошли титры о том, что именно его убило, на фоне кадров редкого момента счастья в его безрадостной жизни, я заплакала. Скупо, потому что боялась разреветься и никогда не оправиться. Я играл в "Абстрактном исполнителе" почти десять лет назад и тогда этот фильм казался мне таким важным, но его едва заметили. И я постарался о нём позабыть, у меня даже почти получилось. — Это твой самый важный фильм. Лале вдруг повернулась ко мне. Она не могла смотреть сверху вниз просто физически, но именно так я себя почувствовал. — Мой самый любимый, - продолжает она, - Тогда я на твой счёт всё и решила. — Что же ты решила? Ей хочется ответить, она даже размыкает губы, но затем снова поджимает их. Наверное потому что мне ещё не может быть доверия, а то, что она сказала бы, было бы признанием. — Так вот, будь Джексон педофилом, это не сделало бы его меньшим гением, чем он был, как гомосексуализм, презираемый тогда, не сделал Меркьюри менее значимым и любимым. — Тьюринга важность его работы не спасла. Его практически казнили. Довели пытками до самоубийства. — Про его работу никому и ничего нельзя было знать, а тебя знают все. Тебя любят. Поэтому они встанут на твою защиту. Мы все. А если кому-то что-то не нравится, ты помнишь сколько у меня художественных планшетов, как ты справедливо заметил, "этими штуками можно убить". Вот этим и займусь. Только сейчас мне надо пройти аттестацию. Она часто поджимала губы потому что не умела улыбаться иначе, чем во все зубы, когда смеялась так, словно из неё изгоняют Дьявола. Смеялась она чудно. А теперь пытается мягко одернуть подол платья, потому что ей пора идти, а я вцепился, как за обещание спасения.***
Первым, с кем я её познакомил, был Гарри, средний сын. Это была полнейшая катастрофа — в Лондоне уже неделю стоял ливень, город затопило. Благо городские службы поддерживали дороги в порядке и я взял на себя право сообщите Лале, что "ничего не знаю, пока это не кончится, я вожу тебя на занятия и обратно". Я и раньше предлагал это делать на постоянной основе, но бывал в разъездах чаще, чем хотелось бы. Было раннее утро, она в желтом дождевике запрыгнула на переднее сидение, и сегодня я должен был везти её на практику в музей, но по дороге позвонила Айрин, моя бывшая жена. Пришлось ехать за Гарри в детский сад, он подвернул ногу, Айрин была с младшим у зубного. Ему было пять с половиной, он был жутким хитрецом. — Ну, я же не доктор, пап, откуда мне было знать — подвернул ногу или не подвернул. Стало больно, показалось, что подвернул, захотелось домой. Да и в садик хотелось не больно-то, - объяснялся он, - Дождь же, кто вообще куда-то ходит в такую погоду? У нас одинаковые курточки! - обратил он внимание на второго моего пассажира. — Я фиолетовый хотела, - живо отвечает Лале, ничуть не смущенная ни тем кто это ребенок, ни чей он. От кого он... — А кто ты? Меня зовут Гарри, от "Гарольд". Но мама зовёт меня Хэл. Глупое имя, младшего брата зовут Гекльбери и его сокращают "Гек". Как дурака! Короткие имена ужасные, я же не Кола и не автомобиль какой-то. — Я Лале, твой папа — мой друг. — Мне тоже с девчонками дружить нравится. — И что же, ты будешь со мной дружить? — Конечно! У нас одинаковые куртки и ты дружишь с папой, я его лучший друг, кстати. — Принято, - кивает Лале, - Значит лучшим другом будешь ты. — Крисси ты не понравишься, он вот с папой больше не дружит... Дальше про то, что Гека надо с Лале познакомить я не слушаю. Она это замечает и понимающе кивает, продолжая развлекать Гарри до самого музея. — А ты с нами не едешь? - удивляется мальчик. — У меня уроки, Гарри, я-то ногу не подвернула, идти придется! — Жалко! Но у меня день рождения через неделю, папа придёшь? Ну, её с собой возьми, я не понимаю, проблема какая — занятия! Скажешь, что у твоего друга день рождения, меня так уже шесть раз в садик не водили, потому что у Софи и Фриды, и Хенрика, а в том году у Сигрид были дни рождения, и у Арчи, и... — Гарри, она спешит, - я пытаюсь мягко унять его, но Лале вдруг спрашивает: — А что за шестой друг? — Колин, он живёт рядом, только мы учимся в разных садиках. Его зовут Колин. Гарри вообще-то тоже легко не было. Кристоферу повезло, он был первым и какое-то время единственным ребенком, ему позволили побыть окруженным заботой единолично. А после Гарри сразу родился Гек. Он не жаловался, и в основном тактично молчал, его в любом случае не так много слушали — он ещё не был школьником и его проблемы не дотягивали до уровня простой арифметики, но ему уже было не два года, и сиюминутные капризы младенца были важнее. На этой почве ему Лале и понравилась, думалось мне — слушать она умела. И девчонки ему правда нравились. — Так ты придёшь? - Гарри открывает окно, когда девчонка выходит из машины, в салон заливает вода, но ему непременно нужно знать. — Мне кажется твоя мама не захочет со мной дружить, Гарри, но мы можем погулять потом, согласен? Гарри был согласен. А мне теперь нужно придумать как бы объяснить ему почему маме о своей новой подружке рассказывать пока не следует.***
Когда она оказывалась ближе, чем на расстоянии нескольких метров, на сдержанной дистанции, которую Лале так деликатно удерживала, я вдруг понимал, что если она сейчас отдалится снова, я взбешусь, сяду на первый рейс до её чёртовой степи, заявлюсь к её матери, вытребую разрешение вписать в каждый существующий у меня документ нотариально заверенное "Эта девица моя и больше ничья", но по привычке и из соображений цивилизованности не сопротивляюсь. Не сопротивлялся до сегодняшнего дня. — Чего ты хочешь? - громко говорить не приходится. Необходимости не было, мы снова оказались лицом к лицу, всего в паре дюймов друг от друга. Такое бывает, если стоять перед человеком на коленях, закалывая итоговую длину брюк, которые шьешь на заказ, а затем распрямляешься, не сходя с места. Следуешь кончиком носа линии пуговиц на рубашке, чтобы почти соприкоснуться с воротником. Вот так это нарушение дистанции и происходит. Вот так Лале выходила за рамки рабочих отношений, которые такими и сохранялись. Несмотря на то, что в любви я пока что не признался только потому что развод — всё равно, что траур. Хотя бы пару месяцев стоило бы продержаться ради приличия. Иметь совесть, а не поиметь совесть. Несмотря на то, что мы наделали на Новый Год. Но в этот раз, когда девушка поднимается с колен, и привычно задерживается на мгновение дольше, чем следует, всего на секунду больше, чем то время, которое ещё можно списать на профессиональную проверку качества поузловой обработки моего воротника, просрачивая эти допустимые несколько вздохов, оставаясь ещё на один или два, позволяя и мне на мгновение погрузиться в её запах... Человеческий. Немного перемешанный с дикими травами её духов и призраком чего-то индийского. На этот раз я сопротивляюсь. Сегодня я не позволяю ей сделать шаг назад, и мягко опускаю ладонь Лале на поясницу. Без нажима, но требовательно. И задаю вопрос. — Зачем мы продолжаем так делать, особенно после Нового года, м? - понижаю голос до тихой вибрации, потому что мы всё ещё в университете, дверь не заперта, и чем чаще я тут появляюсь, тем больше девиц об этом узнают, тем удивительнее для меня становятся объективные данные о концентрации фанатов моего кинотворчества среди обычных людей. Всего немного меньше, чем на тематических фестивалях и премьерах. А значит кто-нибудь может постучаться в любой момент, чтобы под каким-нибудь идиотским предлогом поглазеть на меня пару секунд, пока Лале не прогонит. — А что, после Нового Года брюки правильной длины нам больше не нужны? Язвительность ей всегда давалась успешно, кроме тех случаев, когда удавалось подловить её. Прижать чуть теснее в хвосте поезда метро, оказаться над ней в постели, если потянуться к чему-нибудь на тумбочке с её стороны кровати, когда мы после просмотра кино или вечерних посиделок заваливались обсуждать что угодно. Вот и сейчас я бы не смог сказать с уверенностью, что Лале едва дышит, если бы не прижимал её к своей груди. Потому что её грудная клетка от попыток держать дыхание в узде подрагивает, потому что ей бы вдохнуть поглубже и тяжело выдохнуть. Но ей нельзя — я ведь услышу. Почувствую. — Мне казалось вопрос возраста тебя беспокоит, - невозмутимо продолжает она. А я просто позволяю себе перебирать её локоны кончиками пальцев. Чтобы хотя бы ненадолго задержать на них эклектичный запах. Как если бы Джейн Эйр бежала от Рочестера, пробираясь сквозь дикую траву английских полей, бергамот, белую крапиву, и добравшись, исколовшись дикой розой и ежевикой до цивилизации, оказалась в Восточной Индии, заросшей амбретта. Аромат амбретта был холодным, металлическим почти. — И вроде бы Гарри нельзя про нас рассказывать, на самом деле он единственный человек с твоей стороны, который меня знает хотя бы в качестве твоего друга, - продолжает она. Я не был уверен любила ли Лале обниматься. Было ли то восточное воспитание или природная сдержанность, но даже я на её фоне казался более тактильным. Но сейчас, в эту секунду, девчонка осторожно подалась вперед, чтобы приложиться виском к моей груди и слушать что за реберным остовом и как это "что-то" бьётся. Запах востока и запада хлынул усыпляющим туманом. — Смотрела "Запах женщины"? — С Аль Пачино. Нет. Времени не хватило, но монолог в самолете знаю. Женщины. Что тут скажешь? Кто их создал? Господь должно быть чёртов гений. Их волосы... Они говорят, что волосы — это всё. Ты когда-нибудь зарывался носом в облако кудрей так, что хотелось уснуть навсегда? — Чтобы продолжить бурный поток воспоминаний, вспомни ещё к тому же, пожалуйста, что уговор пока что шел только о дружбе, - говорит она, но объятий не размыкает, продолжая цепляться пальцами за ткань рубашки у меня под лопатками, - А ещё кудри не у меня, а у той латино-американской девицы. Пузырь покоя лопнул, потому что мне вдруг захотелось засмеяться в голос. Значит она смотрела фото со съемок "Ужас параллельной вселенной"*. — Она же младше тебя! — И выглядит старше лет на пять, и не спорь даже, я всё ещё твой портной, я могу в любой момент порезать тебя на ленты. Однажды мне придется выяснять почему любые риски признания в явной симпатии оборачиваются угрозами убийства меня. Позже. Не время ещё. — Возраст должен бы волновать и тебя тоже, - парирую. — И он тем не менее смущает только тебя. Я посмеиваюсь, когда Лале отрывается от меня, и смотрит в глаза совершенно серьезно. Проклятье... Я действительно её скрывал. Из желания уберечь от того, какими ядовитыми могут быть взрослые люди, не поощряющие отношения с совсем юными любовниками ни одного, ни другого пола. Но было вполне очевидным как это могло выглядеть для неё. Как могло выглядеть то, что дистанцию по большей части очерчивал я, напоминая каждый раз о том, что "маленькая ещё". Ну, и вдобавок сложившееся приятельство с девочкой со съемок. Которая действительно была на пять лет младше Лале, и правда выглядела старше, потому что у моего портного не было привычки быть взрослой на публике, как у актрис. — Каждый мой друг холост, кроме Адама и Сойера, и я ревную. Они оба, кстати, не в стране сейчас. Если Гарри расскажет о тебе матери, Айрин лишит меня опеки к чёртовой бабушке. Меня беспокоит факт того, что ты юна и прекрасна, и пока я здесь говорю о детях извращенски серьёзно, ты можешь просто шутить, а я слишком стар, чтобы такое идентифицировать. Беспокоит и то, что у тебя есть мать, и когда-нибудь мне придется объяснять ей почему я всего на два года младше неё, и как посмел за тобой ухлестывать, подлый негодяй. А ещё, Аль Пачино был прав, Бог явно был гением, потому что я никогда в жизни не чувствовал большего разочарования, чем когда ты сделала шаг назад, а на вкус растворилась. И если хочешь поговорить о фото со съемок, я могу пообещать тебе ездить на работу с табличкой "Разведен, но не свободен" на груди. — Для начала стань "не свободным", дорогой друг. "Друг". Ну, точно. Вешать на себя ярлыки ещё никогда не было таким приятным. Мы начали встречаться в тот же вечер, один раз всё таки удалось затащить её на свидание. Остальные придется перенести на пасхальные каникулы. — В общем и целом, всё честно. Ты ничего не знаешь о традициях моей культуры, а я ничего не знаю о том, как люди встречаются. Вполне можем дурить друг друга до старости. — Послушай, с учетом того, что вы, азиаты, старитесь со скоростью угасания солнца, едва ли я когда-нибудь застану твою старость, даже если доживу до ста лет, - усмехаюсь я, чуть хрипя. Мы были в караоке. Потому что я люблю петь, а ей это ещё и здорово даётся. Наверное четвертое "The show must go on" было лишним, и завтра голос будет сорван что у меня, что у неё, - А во "встречаниях" нет ничего сложного, со временем сообразишь что к чему. Почему она прежде ни с кем не встречалась, я конечно же спрашивал. Ответ был на поверхности: — Давай на чистоту, мальчишки вообще хотя бы на долю процента стоят того времени, которое я могу потратить на работу от которой я в восторге? Нет? Вот видишь! Ты же другой случай. Если откинуть даже тот факт, что я правда чувствую себя круглой дурой, когда ты открываешь рот и весь такой умный с этим твоим британским акцентом рассказываешь о вещах, о которых вообще никто не заговаривает из глупости или трусости, а так же то обстоятельство, что ты лучший актер своего поколения, ты ужасно красивый. То есть, как человек с академическим образованием и автоматом по анатомии, я бы сняла с тебя кожу, чтобы писать с тебя экорше*, а потом и мышцы, потому что я не знаю что там такого твои родители сделали, что у тебя такая структура черепа. Высоченный лоб, мозговая доля, скулы между сумасшествием и порнографией. Я писала с твоих фото портретов тридцать, ещё до Лондона. Написала бы больше, будь у меня натура тогда, а теперь будь хоть немного времени. У неё был девчоночий голос. Даже если Лале самой это не нравилось. Не совсем уж писклявый. Как тот "девчоночий" голос, какой бывает у маленьких мальчиков. А теперь он был хрипловатым из-за пения, а от того странно более женским. Чуть ниже, медленнее и мягче, потому что сухость в горле обязывала не спешить. Вам когда-нибудь говорили, что с вас хотят содрать шкуру до костей, потому что ваш скелет — это порнография? Вот и мне никогда прежде. Было в этом что-то нездорово привлекательное, в её жутковатой профдеформации, когда она в своём возрасте и не может потратить время на мальчиков, но может очень подробно объяснить тебе почему у тебя потрясающее строение плечевого пояса, потратив времени больше, чем её график позволяет. На людях идти, держась за руки или целовать её было не желательно. Уже четвертую мою коллегу обозвали причиной недавнего развода просто за то, что иногда так бывает, что на съемочной площадке я улыбаюсь людям, и именно эти фотографии попадают в сеть. Нас с Лале ещё ни разу не подловили. В основном потому что у детей, учащихся в художке была славная негласная договоренность, сложившаяся поколениями интроверсии — они не лезли в твою жизнь, если ты не афишировал её. И гуляли мы поздно ночью. Пару раз я проезжал мимо её дома, возвращаясь домой со съемочной площадки заполночь. Огни в окнах горели, и я позволял себе поинтересоваться почему она опять не спит, а девчонка, ловя меня под окнами, упрашивала пройтись с ней. Любовь к ночным вылазкам пришлось сдерживать до моего появления, говорила она, потому что вечером много людей на улицах, утром солнце, ночью не безопасно. — Выходит ты такой же как я. Как парфюмер Патрика Зюскинда, - рассуждает она, распинывая гальку у реки мыском туфли. — Ворую девушек, собираю концентрат их аромата, чтобы сохранить индивидуальный запах красивейших из женщин, и жизнь планирую покончить, будучи съеденным на массовой оргии? Нет, суицидальные идеи — не по моей части, - отшучиваюсь я. — Люди считают странным, когда ты говоришь об их запахе или о том, что тебе бы хотелось узнать что за мышечное строение у них под кожей. Но тебе это странным не кажется, верно? Она продолжает, не поднимая взгляда, и до меня запоздало доходит, что я не был прав на её счёт всё это время. Наплевать на чужое мнение ей не удавалось. Потому что её беспокоил факт того, что меня эта разница в возрасте может пугать, что я надеялся сделать её своим секретом на какое-то время, что говорить вещи из её плотоядно-художественного арсенала мне не стоит и что если кто-нибудь из нас сорвётся и всё таки погрузится кончиком носа в облако кудрей другого, это покажется странным. — Только у меня не кудри. Ещё одна её особенность — Лале практически безошибочно догадывалась о том, о чём ты думаешь. Либо же ей везло. — Даже лучше. Значит в водопад локонов. Под конец вечера, затащил её домой, сели смотреть "Запах женщины" с Алем Пачино. Она уснула так и не досмотрев до той части в самолете.