Бен Карлтон
Конец мая выдался очень теплым и дождливым. Крупные капли разбивались о плечи, это наверняка было бы больно, останься я стоять на месте, но мы бежали со всех ног. Лале ещё и босая, обнимающая босоножки — в один момент стало просто не безопасным бегать при таком ливне в коже на босу ногу. Дождь девчонка любила. Её невозможно было вытащить на прогулку ни в один день, кроме дождливых или крайне пасмурных. Вот что её так веселило — всемирный потоп, случившийся с Лондоном. Я всё не мог поймать её, и завернуть в свой пиджак, потому что плечи у девушки были обнажены. — У тебя ключи, скорее! - подначивает она, забегая во двор, - Мы мокрые как лягушки! Никогда не видел, чтобы от сравнения с лягушками кто-то был в восторге так сильно. Какая-то чертовщина происходила перед летом. Мир казался особенно счастливым. Либо влюбленность окончательно проела мне мозги, потому что я всё не мог заставить себя прекратить улыбаться весь вечер, потому что было хорошо. — Ты же не пьёшь, - говорю, пытаясь нашарить ключи в карманах, - Как так выходит, что тебя уносит сильнее всех? — Там как в песне, Бен. "Мне не нужны наркотики, я достаточно под кайфом". Лале откидывается затылком к стене, пытаясь отдышаться, потому что у неё дыхалка хуже любого курильщика на пенсии, но от хохота во время бега её это не остановило. Она никогда не подпевала, имитируя мелодию. Песни девчонка диктовала, как худший из чтецов стихотворений. Вваливаемся домой, принося с собой тропические лужи, разводим в коридоре Конго практически. — Вообще-то я просто обожаю её, - продолжает девчонка, - Свою работу, я имею ввиду. Мы были на мероприятии, посвященном юбилею одного ювелирного Дома. Лале пригласила пойти с ней. В бриллиантах дело было или нет, но её всегда действительно безумно радовали показы, праздники посвященные моде, всё вот это. Она как-то раз объясняла: — Представь, что лучшие музыканты, лучше художники, лучшие портные, лучшие художники по свету, музеи, площадки, самые красивые девушки своего поколения, буквально лучшие из лучших профессионалов трудятся месяцами, чтобы устроить праздник для тебя. Чтобы сказать "Мы живём в бесподобно красивом мире, и это нужно отпраздновать". Чествуют искусство и труд. Это то, что я делаю — тружусь ради искусства, поэтому вот такие праздники жизни — это как день рождения, только его отмечает весь город. Ты что-то сделал и это осчастливило целый Париж. Вот так это работает. В целом, мы и познакомились потому что меня вдруг втянуло в этот мир, потому что мне нравилось какими фанатиками эти люди были. Они сидели на новостях, как на наркотиках, от показа к показу, чего только не выдумывали, чтобы был повод снова угробить тысячи часов человеческих усилий, чтобы один вечер провести на вершине мира. Эйфорическая карусель. Целая свора детей с разбегу оттягивали на себя качели, чтобы потом ухватиться за неё руками и улететь вперёд. Лале зачесывает волосы назад, стряхивая воду с иссиня-черных оперных перчаток. — Расшнуруешь меня? Нет, не сейчас, надо добраться до ванной, стечь и выжать всё это, а то совсем сырость развели, - просит она. На девчонке был какой-то винтажный корсет из газара с драпировкой, напоминающей оригами и широкие брюки в пол. — Я боюсь нам придется идти вместе, на мне два слоя одежды, так что потенциально я мокрее, но тебя держать в холоде не хочется, - как бы невзначай комментирую, стягивая ботинки. — Боится он. Как будто тебя идеи совместных купаний могут смутить, - язвительно замечает Лале. Я подаю ей руку, и девушка шагает в душевую кабину, я следом. Она сразу же разворачивается спиной, напоминая о шнуровке, и я, кое-как сняв с себя липкий от влаги пиджак, принялся вызволять Лале. — Не хочу показаться очередной тревожной пташкой — с куриными мозгами то есть, - начинает она, перекладывая волосы на плечо, - Но я хотела спросить. — Знаешь, как ты справедливо всегда напоминаешь, диплом колледжа у тебя красный. Государственные документы огромной центрально-азиатской страны подтверждают, что у тебя не могут быть куриные мозги, так что могу сделать скромное предположение, что не покажешься. В принципе, и без диплома не показалась бы, но раз уж ты у нас всё подряд рационализируешь, давай остановимся на этом. Шнур поддавался с большим трудом. Узел от влаги свалялся. Волновалась девчонка или нет, но дышать ей было не легко. — Что будет летом? - выпаливает она, цепляясь одной рукой за корсет спереди, прижимая его к груди, хотя я ещё даже с завязками не закончил. — Прости? У тебя сессия заканчивается шестнадцатого июня, насколько мне известно. — Да. Учеба заканчивается в июне. Так вот оно что... Ввиду характера, Лале никогда не показывала страха. Ты мог бы догадаться о нём по тому, какой собранной девчонка становится, когда с чем-то приходится столкнуться. К сражениям с тем, что её пугает, Лале готовится с особым тщанием, появляясь на поле боя во все оружии. И в последние недели эта повышенная концентрация немного сбивала с толку, ведь вообще-то всё было прекрасно. Проекты для сессии она завершила ещё в первой половине мая, частные заказы внесла в график, который "просто невозможно просрочить" с её слов. Её будущее обрело некую определенность. Следующий курс уже был проспонсирован, деньги на собственный Дом Моды копились на инвестиционном счету, который эта забавная, мнительная, невменяемая женщина открыла, потому что зарабатывает ко всему прочему на финансовой бирже, криптовалюте и торговле ценными бумагами. Представляете? А я в двадцать один год курил, как паровоз и пил, как извозчик, чтобы мой голос загрубел и звучал мужественнее. Эта же, моя славная противоположность, умудряется что-то ещё и в мировом экономическом рынке соображать. Так вот, её мир наконец хоть немного стал понятным. Колесо закрутилось, и плоды её трудов должны обеспечить Лале успех, после выпуска. Карьера строится, диплом в процессе получения. Вот поэтому некоторая дерганность, которую удалось сбить только сегодняшним праздником, меня и обеспокоила — я не мог найти ей причину. — Расскажи мне какой у тебя график, и я скажу в каких городах мы точно встретимся проездом. И скорее всего, я всё же прокатился бы до твоего дома, не очень хорошо, что ты ошиваешься с каким-то гадом под полтос, и этот извращенец всё ещё не валялся в ногах твоей матери, умоляя простить грешного. Она усмехается, и кажется такая перспектива её радует — плечевой пояс наконец расслабила. Стояла, натянутая как тетива. — Предварительно, еду домой, и пробуду там до июля, потом стажируюсь весь июль, и на две недели еду катать туристическую программу по Европе, маршрут ещё не строила, так что можем попробовать втиснуть тебя в мой график, потому что в конце августа я должна быть в Греции. У нас с мамой и братом наконец-то будет отпуск, слава Богу. Да, отпуск ей не повредит. С её-то любовью к затруднениям, вроде британских университетов и корсетов на выход. Хотя бы с последним мне удалось разделаться, получив в виде благодарности глубокий, свободный вдох Лале. — Но мама приезжает в Лондон в ноябре, у неё будет персональная выставка, поэтому тебе не обязательно ехать ко мне домой, чтобы познакомиться с ней, - она разворачивается ко мне. Корсет на ней удерживается только её ладонью в перчатке. — Значит придется всё таки ехать в Европу, будет повод лекции послушать, а то случаев тебе в последнее время не подворачивалось, совсем с тоски же зачахнешь, бедняжка. Она была ледяной, как покойница. Впервые за долгое время, потому что обычно жар от Лале был почти не здоровым. Девчонка обожала холод, я всю зиму промучился с тем, как легко она одевалась, надеясь промёрзнуть хоть чуть-чуть. Теперь ответом на мою руку, тоже холодную, опускающуюся ей на поясницу, Лале просто прикрывает глаза. Тоже благодарно. — Катастрофа, - качаю головой, - Ты же так заболеешь однажды. — Мне от тепла плохо, Бен. — И как же тогда, позволь узнать, ты вообще ввязалась в человеческий секс? — Человеческий? Ты свои глаза видел? Тодд Локвуд, например, драконов кошками, а не рептилиями считает. Это иллюстратор. Вот и ты, - Лале смотрит мне прямо в глаза, - Что-то из ветхого завета, огромное создание. Не то из кошачьих, не то из рептилий летучих. — Обозвала крокодилом с усами и крылышками под комплиментарным соусом, - смеюсь, качая головой, - Хвалю. Избавляюсь от рубашки, но с брюками не спешу, выпрямляясь. Выжидая её согласия. — Разве не крокодил? Что, прямо тут? Ты хоть знаешь как не безопасен и не комфортен секс в душе? - девчонка продолжает храбриться и язвить, но явно втягивается. Потому что пластически становилась послушной. Такие вещи её немножко, самую малость гипнотизировали, и Лале просто становилась наблюдателем за языческими обрядами. Ты почти мог видеть огоньки костров, горящих в её глазах, когда вас уносило в эту степь. В ту, в которой ты уже стянул с её свободной руки перчатку, и опустился на колени, чтобы избавить девчонку и от брюк. Ей останется прикрываться одним только корсетом, который уже расшнурован. — С чего ты взяла эту глупость? - деланно серьёзно спрашиваю. — К... Космополитен, - честно говорит Лале и запинается. Надеюсь хотя бы понимает какую глупость сейчас сморозила. Потому что глупость просто не выносимая, язык прикусила бы. Не выдерживаю, и беру это на себя, впиваясь в губы девчонки поцелуем.***
Лале
Когда знаешь, что в любой момент Бен Карлтон, тот самый Бен Карлтон, что стоит передо мной на коленях, чтобы избавить меня от брюк, почти невесомо касается кожи бедер, вот этот Бен Карлтон превратится в выжигающий изнутри глоток раскаленного воздуха, стараешься держать себя в руках. Он не был сдержанным ничуть. Мужчина играл в собранность, в покой. И тянул корсет, этот кусок ткани, на себя, как бы невзначай. Лениво, как если бы плевать ему было — хоть до ночи держись за него — всё равно сделает с тобой что хочет. Сделает, что должен. Просто пытаешься не дать ему снести тебе крышу раньше времени. Раньше, чем он вцепится в тебя достаточно крепко, чтобы падать было некуда. Он касается кончиками пальцев кожи, не скрытой тканью оставшейся перчатки, выше согнутого локтя той самой руки, которой изо всех сил пыталась удерживать последнюю преграду между нами — кусок газара. — Ответишь добром на добро? - смешок в его голосе мрачный и тёмный. С таким подначивают самоубийц, с которых только попробуй сдувать пылинки — их этим толкнёт с края крыши. Заботься, Бен Карлтон, будь примерным и правильным, води за ручку, целуй целомудренно в висок, говори о важных, заумны вещах и подчеркивай на людях как девчонка в два раза младше тебя, с лицом школьницы, с повадками чертовщины умна и каким взрослым человеком может быть невыносимая мелочь, вроде той, которая сейчас с пуговицей твоих брюк воюет. В лепешку расшибись, а она всё равно останется чуть-чуть сумасшедшей, реагирующей на то, на что вообще недолжны реагировать здоровые люди, так остро, что приходится стискивать особенно тесно, как безумных в дурке. Не получается ничерта! Ни пуговица не поддаётся, ни ремень, кожа которого испортится от воды, ни даже держать себя в руках не выходит. — Перчаточку может всё таки снимешь? — Да ты что, буйный совсем?! - воздух стоит комом в горле от возмущения на то, как легко ему удалось раскрутить меня на всю эту авантюру. От того, что его одежду в отличие от моей так просто не снять, как бы я ни старалась усложнить Карлтону жизнь шнуровкой. О того, что не сказала я ему так и ничего. Он уже оттеснил меня к ледяной кафельной кладке стены, и моя некогда свободная рука теперь зажата между нашими телами в попытке разделаться с застежкой брюк. Второй продолжаю держаться за корсет, надеясь хотя бы минуточку не сдаваться. Он всегда выигрывает. Бен это издевательство практикует уже лет тридцать. Это я про "человеческий секс", в который сама ввязалась недавно. Да вообще из-за него! Поэтому пока ему тут хватает выдержки играться, допекать меня тем, что моя собственная нервная система на его стороне, а не в моей команде, я просто пытаюсь не утонуть в Бене Карлтоне. Том самом, от лихорадочного жара которого меня удерживают всего два слоя газара и косточки, вшитые между ними. Стягиваю оставшуюся перчатку, зацепившись за кончики пальцев зубами. — Доволен? - зло шиплю. Зло, потому что он всегда получает что хочет. — Тобой? - шепчет на ухо он. Омерзительно высокий, огромный, как шкаф, и от этого кажущийся таким безопасным, что хоть вой — так легко было заполучить это чувство. Просто попроси Бена Карлтона, голого по пояс, пооттеснять тебя от ледяного мира собой. А ты даже тепло не любишь, и вот он тут, скользящий под кожу болезненным жаром. Я дрожала наверное, кто его разберет вообще. — Доволен ли я тобой? - переспрашивает, снижая тон голоса, включая воду, потому что я совсем плоха стала — колотит, как сумасшедшую, - Очень, Лале, ужасно тобой доволен. Это был тот жутковатый восторг, который возникает в таких отношениях. Когда тебя "гладит по головке" человек, на алтарь таланта которого ты ещё не сложил жизнь только потому что некоторые отделы мозга в голове ещё говорили "Ты личность, есть у тебя своя жизнь". Когда единственный гений мира, которого уже даже в сравнение с другими не ставишь, приговаривает "умница, всё правильно сделала". Когда прежде, с любыми другими людьми приходилось на стену лезть ради небольшого замечания на тему того, что ты справляешься, а этому хватает просто бытовой самостоятельности, вроде того, что спать вовремя легла, или перчатка у вас под ногами была стянута тобой зубами. Мысленно дала себе подзатыльник. Гордая независимость (независимая гордость?) в голове скандировала "Хватит на него так реагировать! Это маразм и шизофрения! Он просто смертный, прекращай разводить тут богопоклонничество!". Ну, да. С моим типом мышления только от веры в божков подлунных отказываться. Я всю жизнь в фанатизме провела. И чувства к Бену Карлтону фанатичные — как получить награду за десять лет прилежного сектантства и веры в культ. Только на сей раз самосозданный, самой себе придуманный кумир всё таки устроил пришествие, и сейчас тянет за кусок ткани между нами, и тот наконец оказывается на дне кабинки. Сопротивляться не нужно — как я уже сказала, Бен Карлтон был эпитомией безопасности. Славный, здоровый человек. Его карьера тоже десять лет буксовала на сопротивление, а потом ещё десять лет он пытался избавиться от того, как сильно некоторым людям он не нравится. Ну, просто потому что они все ублюдки слепые, убила бы, как будто есть иное определение его внешности, кроме "сногсшибательно экстраординарная". Поэтому в его случае пунктик на покое в доме тоже был подчеркнут красным и вынесен на отдельную страницу. Поэтому воевать больше не нужно было. Ты приходишь домой, едва держась на ногах от смеха, Карлтон запирает дверь, и случается мир в твоём мире. Но сопротивляться приходилось. Потому что он значительно нормальнее меня. И чтобы не сорваться в совсем нездоровую чертовщину или извращенную яму, которую я копала в собственной голове с завидным усердием, приходилось держать цепь на собственном горле, и держать прямо у ошейника. Потому что опуститься на колени иногда хотелось до нервного тика. Слава Богу, рука на поводке держала высоко и крепко — дернись вниз, и задохнёшься. — Ты от чего всегда такая нервная? - усмешка у Бена мягкая. — Ты от чего всегда такой охренительный? — У тебя зрение минус пять, тебе кажется. — Да ты... То самое чудовище-людоед, которое однажды просто покусает Карлтона и будет правым, сейчас клокочет изнутри. — Ты хоть понимаешь, что с тобой находиться в одном помещении не возможно? Тебя хочется или сожрать, или забраться под алюминиевый колпак на твоей обеденной тарелке. — Симпатичные гастрономические фантазии, обязательно попробуй как-нибудь. Да чтоб тебя! Чтоб тебя! Чтоб тебя, чтоб тебя! Какого же Дьявола тебе обязательно быть язвой, почему в твоём мире всё можно? Не понимаешь, что мы одно ногой в том, чтобы записать тебя в контактах "папочкой", потому что ты "папствуешь" на каждом шагу, что ещё чуть-чуть и ошейник у меня на горле перестанет быть метафорическим, что я пристегну тебя к батарее, потому что, могу, потому что ты будешь только рад?! — Не усложняй, если совсем тяжело, обещаю написать в редакцию твоего космополитена, что нет, ты не убилась в душе, да простит нас Господь за его осквернение! - смеётся Бен. Смеётся он. — Не трусь, - негромко, с беззлобной усмешкой говорит Карлтон, - Тебе велено быть нормальной. Как будто это так важно. Он не целует — только присматривается. Следую за кончиком его носа, надеясь не потерять связь. — А может мне не нравятся нормальные? Дыхание Бена опаляет висок, я понимаю, что он держит меня за руку, которой я таки с пуговицей его брюк справилась. — В особенности врушки вроде тебя, - он отстраняется, чтобы взглянуть на меня. Глаза в глаза. Серьёзно до звенящего пожелания глупость выкинуть, - А ты возьми и побудь ненормальной. Он не спешил настолько, что это должно было бы отрезвить, дать мне время, вернуть способность язвить в ответ, двигаться, сказать хоть слово просто. А на деле как будто что-то в голове выключается. Да чёрт возьми, всё выключается, чтобы потом перегнать электричество из головы куда-то в кончики пальцев, в рёбра, и в голове темно, а в темноте непонятно какие черти водятся. Руки у Бена были прекрасные, из категории "делай что хочешь, хоть души ими". Потому что они выглядели, как обещание издевательств ювелирно точных, музыкальные практически до неприличия. И они были повсюду. — Вообще-то конечной целью было от дождевой воды отмыться. — Остановишься, и я задушу тебя ночью, Бен, возьму подушку, седлаю тебя, и удушу, - цежу, зарываясь пальцами в кудри Карлтона. Его это веселит. Ничего не могу с собой поделать — целуемся до жжения в груди. Не от нехватки воздуха, напротив — каждый вдох был судорожным и глубоким, и Бен пах перцем и цитрусом. Пах, как жар камина в самые холодные месяцы зимы. Был им. В его запахе тонешь, как загипнотизированный. Он остаётся насовсем. Потому что Карлтон человек щедрый — ты будешь пахнуть им, ты будешь думать о нём, тебе даже можно быть его. Вот настолько он готов делиться — даже проникать в тебя с каждым вдохом, и впитываться в кровь, чтобы не исчезнуть на выдохе. Сердце ёкнуло — Бен подхватил под бедра, теснее прижимая к стене. Теснее прижимая к себе. Реальность понемногу растворяется, и всякое расстояние между нами тоже — не то от воды, не то от того, что нас окончательно перемешало. В костях будто был металлический жгут. Раскаленный, это было больно почти. Собственное сердцебиение казалось осязаемым, его можно почувствовать сосредоточившись на ощущениях хоть чуть-чуть. Да ни на чем больше концентрироваться и не выходило. Подготовка не была нужна — я уже давно. Наверное весь вечер. Потому что он рассказывал о раскопках могилы Ричарда третьего, учеными из Лестера. Так что да, с учетом костюма, в котором он был шикарным издевательски, и того, что он всезнайка, план затащить его в ближайший темный угол был актуален весь вечер. И всё равно, на первый толчок ответила судорожным всхлипом. Натянул одним резким движением, от которого тело электричеством прошило. Движения были непривычно медленными, сущим издевательством, зато входил Карлтон глубже некуда. Держать голос в узде не получалось. И поцелуи выходили теперь судорожно жадными. Сердце билось о реберный остов, я даже не сказала бы чьё именно — мы были прижаты грудью к груди слишком тесно. Голова кружилась. Надо было перестать дышать так часто. Перестать бояться захлебнуться в воде и Бене Карлтоне, перестать его вдыхать. Это было чувство падения в бездну — то, как хорошо было. Это было едва терпимо — так не бывает, нельзя просто пережить то, насколько сильно мне был нужен Бен в тот момент. Всегда, вообще-то. Доволен, Бен Карлтон? Ну, и у кого из нас сердце не выдержит по-твоему? — Не ворчи, тебе понравится, - он хотел звучать хитро, а выходит по-доброму. Великолепно. Совсем крышей поехала — язык за зубами не держу. Я это вслух ляпнула. Господи, я просто хочу целовать тебя до конца жизни, и не разрывать объятий, потому что больше не могу, я... — Тебе уже нравится. Я дам ему по голове. Просто в один день действительно задушу. Так нельзя — я едва живой себя чувствую, когда Бен выпутывается из моих пальцев, выходит почти до конца, раздразнивая. Да, понравится. Кому может не понравиться микросмерть? Бен скользит ладонью по горлу, челюсти, щеке, путается пальцами в моих волосах. Не больно, но ощутимо оттягивает, чтобы заставить заглянуть в глаза. Я едва на нем сфокусироваться могу, но когда выходит понимаю — он выглядит безумным. Я наверняка тоже. Сумасшедший, захвативший мир, дорвавшийся до того, до чего хотел. Я хотела просто пережить этот вечер. А для этого нужно было двигаться навстречу, просить лучше, просить тщательнее, в голос, так, чтобы услышал точно, то есть вжаться в него теснее, и приблизиться к уху. Выцеловывать просьбу на коже его шеи, уткнуться носом в её основание, когда Карлтон всё же проявляет милосердие и ускоряется.Бен Карлтон
Лале тянется за поцелуем, и отказывать ей кажется невыносимым, но я всё же отстраняюсь, когда девчонка пытается хоть что-то предпринять. Потому что она партизанит в такие моменты так, что хочет задушить её к чёртовой матери. Лале тихая и сдержанная, и это удобно, как в случае с теми местами, где нас потенциально могут поймать. А ещё за это сбиваю ритм, практически полностью выходя, толкаясь обратно так глубоко, что девчонка судорожно цепляется за мои плечи, пытаясь подавить вскрик. — Не сдерживайся, даже думать забудь, - говорю ей на ухо, целуя в висок. Лале в моих руках всхлипывает, потому что она близко. Я даже мог бы угрожать ей остановиться, дразнить до тех пор, пока не отпустит себя, пока не начет в голос не только упрашивать. Крохотная и тихая, как котёнок. И постанывает совсем высоко и жалобно, почти срывается, и больше не хватает ни нервов, ни терпения мучать нас обоих. Ускоряю темп, а она пытается не потеряться окончательно — прижимается доверительнее некуда. "Бен" и "пожалуйста" срываются бездумным, безумным потоком просьб сорванным голосом, их обрывает только то, что девочку выкидывает за черту с тихим стоном. Это ощущение очень сложно описать. Как если бы ты очень нуждался в глотке воздуха, и поток ветра обрушился на тебя, наконец толкнув с обрыва вниз, оглушив. И всё, что ты можешь — держаться за эту девчонку. Лале утыкается носом мне в шею, и молчит ещё какое-то время, пытаясь угомонить стук сердце и дыхание восстановить. Она просит "осторожно, не торопись, пожа...", но её голос обрывается жалобным всхлипом, когда я выхожу, ставя её на ноги. — Надо что-то делать с гиперчувствительностью, - устало прижимается щекой к моей груди, - Потому что однажды ты меня такими выкрутасами в могилу сведешь. Я вообще ничего, кроме тебя не чувствую... И звучит это грязнее некуда, спасает только то, насколько искренне и обреченно девчонка произнесла это — Тебя ноги не держать, не сведу, - кладу ладонь ей на затылок, поглаживая кожу головы кончиками пальцев, - Тем более, кажется тебе понравилось. Что теперь будешь делать с Космополитеном? — Можно мы просто пообнимаемся так ещё немного, и потом обсудим как сильно мы с Космополитеном не разбираемся в "человеческом сексе", ладно?