Лале
Тогда
Я бы не смогла сказать точно, когда произошел разлад. Возможно потому что была права, когда говорила "я легко стала бы жертвой домашнего насилия". Стоит конечно упомянуть, что я добавляла "если бы не анализировала всё подряд". Только проблемой для меня стало то, что я могу держать всё под контролем на работе, могу превратить учебу в борьбу, могу стиснуть зубы, и изучить ещё одну профессию, чтобы точно знать, что в моём деле всё делается так, как мне нужно. Правильно то есть. Но в один момент я отпустила ситуацию с Беном. Он был честен. Он был добр. Он взрослый, вменяемый, уважительный человек. Мне не было необходимости кипеть мозгами и капать ими же над нашими отношениями, потому что в один момент я поняла, что больше нечего бояться. Он наконец стал частью моей семьи, моего мира. Моим домом. А я не привыкла сражаться на этой территории. Она мне просто не нужна, если приходится это делать. Поэтому, когда день ото дня Карлтон становился мрачнее тучи, сухим и придирчивым, как требовательный родитель, язвительным, почти кусающимся, я не обратила на это внимание. Клянусь, мне проще удавить его, чем давать конфликту хоть каплю кислорода для развития. Когда однажды он вернулся домой, после долгой поездки на Уайт*, я естественно обрадовалась. И не берусь судить, но моя мать педагог. То есть хотя бы примерно можно представить, что я понимаю насколько ненавязчивым и деликатным стоит быть с человеком, когда он возвращается домой с работы. Просто поприветствовала. Сказала, что скучала. Спросила могу ли его обнять — тоже последствия воспитания не тактильными родственниками. — Так. Стоп, - сдержанно, но явно раздраженно отмахнулся Бен, - Я клянусь тебе, у меня сейчас нет ни желания, ни сил на твою экзальтацию, ясно? Хорошо. Ладно, в целом, иногда я тоже задушено ворчала в подушку "Простой дай мне умереть" и отключалась прямо в том, в чём пришла. — Принято, - хотела пожать плечами, передернула вместо этого. Бывает такое чувство, когда понимаешь, что не умом, не органами восприятия, не душой, а самой нервной системой ощущаешь, как что-то должно случиться. Что-то, что случалось раньше, или ты очень живо такое представлял. Но оно неосязаемое, это чувство. Оно даже в мысль не оформлено, и ты не понимаешь что именно тебе угрожает. — Только... — Просто дай мне переодеться, ладно? - уже не скрывая взбешенности перебил Карлтон, - И может быть потом я выслушаю через какие глобальные проблемы тебе пришлось пройти, пока ты обмахивалась пресс-релизами в мини-юбке, перебирая пайетки и образцы ленточек, хорошо? Мужчина сощурился, как делают животные, чтобы зашипеть, и осадить зверьё поменьше. "Сиди тихонечко, забейся в угол". — Ужин, - сказала безразлично, потому что, да, иногда люди вокруг нервировали, и Бог с ними, лишь бы этот не пошел головой об стену от раздражения биться, - Я хотела сказать, что ужин на кухне, если вдруг удастся соблазнить тебя ужином. Но выходит как-то пришибленно. Ну, да, нам же снова восемь лет, и ещё есть право не уметь держать удар. Угомонись, твою мать, возьми себя в руки! И уже куда нейтральнее добавляю: "Я у себя, если что". Голод, мелко скребущийся ноготками изнутри вдруг издох. Есть больше не хотелось. Выходить из кабинета, если честно, наверное, не хотелось гораздо сильнее, поэтому я тогда просто поджала губы в попытке улыбнуться ободряюще, и прошла мимо Бена. Он заткнулся ещё на слове "ужин". Ужаснулся тому, что я даже не расстроилась или тому, что всё же печаль на секунду заставила голос вильнуть, даже если в основном мне удалось вернуть себе способность разговаривать беспечно и легко. Зажмурился как от пощечины, когда попыталась пошутить про соблазнение ужином. Втянул воздух, и больше не дышал, когда я проходила мимо. Наверное он был даже слишком виноватым для того, что сделал. Мелочь по сути. Но Карлтон не рискнул заглянуть ко мне до ночи, пока в половине первого не скрипнул дверью неуверенно, чтобы попросить пойти спать. А я просто на пробу провела кончиками пальцев по его плечу под одеялом, и когда ладонь мужчины накрыла мою, помогая продвигаться дальше чуть смелее, просто скользнула ему под руку, и со временем Бен расслабился и заснул. Нет, всё же могу. Разлад начался ещё тогда, когда он брал билеты с острова Уайт обратно в Лондон. Он готовил его уже тогда. Но на утро ничего не смог с собой поделать. — Лале, я..., - начал он, когда почувствовал, что я начинаю просыпаться, - Послушай. Бену наконец удалось сменить положение руки. По правде говоря, удобно в том положении не было ни ему, ни мне — шея затекла, но приятным был сам факт того, что он объятий не разрывал даже когда проснулся. Карлтону пришлось заправлять волосы, лезшие в лицо, мне за уши, и за подбородок чуть приподнимать голову, чтобы точно слушала. — Извини меня. — Ты дурак, Бен, - уворачиваюсь, и снова сонно прижимаюсь щекой к его груди, - Никаких обид, только учитывай, что если ты ещё раз приуменьшишь мои профессиональные усилия, я сожгу тебя на самом большом костре, который когда-либо жгли в Англии. Бен в ответ тоже усмехнулся. — Знаешь почему костер будет таким большим? Спроси меня, - спрашиваю, заговорщически кидая взгляд на Карлтона одним глазом. Второй от света жмурила, - А потому что инквизировать я тебя буду на той груде рекомендательных писем, которые в мою честь писали лучшие специалисты своих областей в Азии, Великобритании и Европе, Бен, ты понял меня? Вот и замечательно. А теперь давай ещё минут тридцать поваляемся, так давно выходных нормальных не было. Он смиренно выдохнул, и обратно накрыл нас одеялом. Сна больше не было, я плавала на его поверхности. Это было то чудесное жаркое марево горячих источников посреди зимы. Мир свеж и прохладен. А из тебя по капле вытекает усталость, и испаряется вместе с теплой водой. Тогда было так спокойно. Как будто все голоса в голове стихли. Как будто даже тиканье часов, которое преследовало меня, чем бы я ни занималась, останавливалось, и больше не давило напоминанием "времени у тебя нет, беги бегом, если хочешь хотя бы последней прийти к финишу". А теперь я едва могу на него взглянуть без того, чтобы не дрогнуть.***
Сейчас
— И что я по её мнению должен сделать?! Мы этот проект вынашивали полгода, Абдул посадил зрение на полтора процента — так много у монитора сидел, и она обижается, что я не пришел на день рождения её сестры, несмотря на то, что переговоры с Уиллером были запланированы за месяц до всего! - голос Моргана раздаётся отчетливо ещё из-за ворот дома, но попыток угомонить его я не делала — он редко вообще рот открывал, и внезапно став близкими друзьями, я поняла, что оно ему наверное нужно. Ну, хоть с кем-то разразиться недовольством, - А знаешь что самое дебильное? Она же тоже никуда не пошла — притащилась на презентацию, - Сойер отпирает дверь забора, и пропускает меня вперед, - Устроила чёрт знает что, и... Восклицания парня перебил крик куда более высокий и радостный: "Пришла! Ты наконец-то пришла!" Гарри Карлтон немного подрос с нашей последней встречи. Он выбежал из дома, и был счастлив так, будто мы договаривались встретиться непременно. Будто я не насторожилась в ту же секунду, как мальчишка налетел на меня, обнимая за бедра — куда мог достать. Будто взгляд не скользнул сразу же в сторону веранды, где Сойер и Карлтон старшие сидели в креслах, пиво потягивая. Морган тоже моё напряжение уловил. Он вообще-то ничего не знал. Никто ничего не знал, а когда задавали вопросы, делала вид, что не знаю языка. — Привет! - Гарри не отрывается от меня, но переводит взгляд на парня, - А в коробках у вас что? — Привет, - Сойер взлохмачивает светлые кудри мальчика и довольно щурится, - А ты с барышней знаком? - на вопрос "что значит барышня?" поясняет, - "Барышня" — это девушка. — Конечно! Она моя подружка. Принять объятия Гарри пришлось, хотя сумка с материалами через плечо мешала, теперь же он их разрывает, но берет меня за руку, утягивая вглубь сада. Туда, где сидело старшее поколение. — А я почему-то думал, что ты подружка другого Карлтона, - хулигански замечает Морган шепотом, и мне хочется в воспитательных целях ткнуть его локтем, но вообще-то это ничерта не по-взрослому, а раз уж ситуация сложилась так, как сложилась, права у меня не было вести себя иначе, чем вменяемо. От осуждающего прищура не сдерживаюсь, тем не менее. — Ты гостью привел? - без приветствий спрашивает Томас, улыбаясь нам, - Здравствуй! — Мистер Сойер, - киваю, и понимаю, что наверное сейчас, хотя я едва ли была способна на это, я возненавидела Бена Карлтона. Он старательно избегает столкновений взглядами, я тоже. Потому что оба Сойера слышали, один даже подслушивал то, что произошло у них в прачечной, когда нашу компанию поймали на несанкционированной вечеринке в этом самом доме. Это и при других обстоятельствах смущало, когда мне такие вещи были простительны по праву партнерства с Беном. Но теперь, стоя справа от сына хозяина дома, когда все вокруг, кроме нас с Карлтоном улыбаются так, как улыбаются люди, коллективно знающие о чём-то похвально предосудительном, просто хотелось задушить его к чертовой матери. — У нас задание — межуниверситетские проекты, - объясняет Морган, - Пришлось низвергнуть прекрасную даму в низы своей берлоги. Будем переиздавать Колина МакДауэлла. Лале на художественном оформлении и иллюстрировании, остальное на мне. — Что за МакДауэлл? - интересуется Томас. — Историк моды, - поясняю, - С шестнадцати лет мечтаю найти его "Анатомию моды", но её нигде нет, поэтому решили получить образец из архива первоиздателя. Мне книгу, а Моргану... — А мне гарантированное "Отлично" за самый большой проект в семестре, - довольно подхватывает Сойер, - Представляете что было бы не достанься она мне! Эти придурки со студентами с фотографии работают, уже вижу этот групповой некролог с комментариями "Посредственно", "Вторично", "Заурядно", Не оригинально", "Предсказуемо". Пришлось дернуть однокурсника за рукав и буркнуть: "Ладно, пошли". Потому что пришлось опустить глаза в пол, чтобы не наткнуться на взгляд Бена. Потому что теперь, примерно с обрывка фразы Сойера "она мне досталась", мужчина его с меня не спускал, дыру уже прожег где-то в плече, там, где шея и ключица встречаются. Перебитый Морган на секунду прерывает свой восторженный словесный поток с откликом "а, точно", и поднимается по трем ступеням, что отделяли нас от веранды, и стоит мне поравняться с Беном, как мужчина ловит кисть моей руки. Торможу, резко поворачиваясь к нему, непонимающе хмурюсь. Больше он на меня не смотрит, пока я не пробую одернуть ладонь, чего сделать без резких движений, которые вызвали бы вопросы, не выходит, и тогда Карлтон всё же поднимает глаза. Пытаюсь не выглядеть жалкой. Напрягаю каждый мускул и нерв в теле, чтобы не дрожать в его руке. Бросаю ему "Не усложняй, Бен, ради Бога не глупи! Мы с этим покончили, помнишь?" взгляд, и пальцы на моём запястье размыкаются. — А мы не поиграем? - спрашивает Гарри. — Ты прости, я к Моргану пришла поиграть, нам нужно... — Но ты и на мой день рождения не пришла! Обиды в его голосе не было, только немного досады и терпеливости, какая бывает у средних детей. Может потому мы с мальчиком и подружились. Он тоже умел ждать и сносить таких, как мы с его отцом. Отвратительно неучтивых людей, которым до лампочки как долго ты нас ждал.***
Тогда
Придирок становилось так много... Бен Карлтон в совершенстве знал куда бить. Потому что знал меня. Потому что я дала ему неограниченное право знать. Он мог бы парой предложений убить меня, я думаю. Но убивать он не собирался. Просто взялся помучить. А когда не было нервов для чего-нибудь изобретательного, он изводил меня тем, что считал меня тем, кем я никогда не была. Дрянью, например. — Нет-нет, не нужно идти за мной, - ядовито говорит он, давя деланно веселую улыбку, - Ты ведь так мило ворковала с этим Уотанабэ или как его там. — Бен, Ватанабэ за шестьдесят, ты рехнулся? - подбираю юбку платья, надеясь поравняться с ним на лестнице, хотя вылетел из холла Карлтон пулей. — О, погоди, а ты у нас разве не по мальчикам "постарше", нет? - наконец оборачивается, складывая руки в карманы, - Или вдруг зачатки геронтофилии в тебе волшебным образом исчезли? Замираю на пару ступеней выше Бена, бросая юбку. Вот только этого не хватало... Вот только по его взгляду понятно, что нет, ему ещё не хватило. — А что? Он выглядит великолепно, он старше твоей матери, - издевательски ласково напоминает, - Такой опекающий и обходительный. Чем не "папочка"? Ступень между нами. Удается хотя бы не снизу вверх, а вровень смотреть ему в глаза. Со временем понимаю, что не дышала. — Знаешь, Бен, - удается звучать твердо и безразлично, - Сейчас ты откроешь мне дверь кэба, и я поеду домой. А ты делай что хочешь с этим дерьмом. Поговорим утром, если я найду время. Или вот тогда. Может быть по настоящему началом конца стал момент, когда я начала обращаться с ним, как с одним из тех, чьей работой была не довольна. Кем мне приходилось командовать, чтобы он не похерил всю мою работу. Когда голос снова стал твердым, на тон ниже, на долю нажима тверже. Требовательнее. Я смотрела на него ещё пару мгновений, пока Карлтон не опустил взгляд. Обошла его, потому что победила, хотя вот вообще не сдалась мне сейчас эта война. Позволила словить такси, придержать для меня дверь, услышать адрес, который я называю — отнюдь не его собственный, и оставила его там, на обочине. Потому что дальше он бы напомнил мне, что я безотцовщина, и что, да, вот настолько я жалкая. Мне нахрен не сдался собственный отец, но подменой отцовских фигур я грешила от случая к случаю. Вовсе не то, что я была готова признать. Вот ни разу не то, чем он имел право даже думать меня задеть. Я рассказала ему обо всём, как о большом секрете. Он должен был знать, чтобы не навредить неосторожным высказыванием в будущем. Потому что переживания были. От них никуда нельзя было деться. Они жрали тебя изнутри ленивыми паразитами. Они были доверены ему, потому что Бен Карлтон был любящим и деликатным, потому что никто бы не подумал, что что-то подобное он скажет на лестнице, на которой была чертова дюжина людей, с которыми я работала, с которыми мне предстояло общаться ещё очень долго, которым не стоит знать кто я на самом деле, что я слабая оказывается, что меня можно сбить с ног парой фраз.***
Сейчас
С Морганом подружились по-настоящему ещё тогда, после вечеринки. Бен за руку вывел меня из прачечной второго этажа дома Сойеров, где мы... ну... сами знаете что мы там. Парень был пьяным в стельку, усердно строил сухую трезвость рассудка перед отцом, и неровно вздернул кулаком на уровне лица, как бы поддерживая: "Прорвемся! Держим морду кирпичом, я почти ничего не слышал, будем гнуть линию, будто ничего не было, до последнего, камрад". На утро со смешком сказал мне, что в его наказании, в отличие от моего, ничего приятного не было. Беззлобно дала ему по голове папкой. Потом пара-тройка конференций между колледжами, пересекались на похожих вечеринках у общих знакомых, а в октябре, когда дали задание создать проект совместно со студентом одного из шести объединенных университетов, мы уже были какое-то время близкими друзьями. Созванивались часто. Мне это, наверное, было нужно. Помогало не думать о той дыре, которую Бен Карлтон оставил, отняв всё, связанное с собой. Вот сейчас я сидела на сойеровском столе, забравшись с ногами, потому что на пол мы раскидали черновики будущей книги и показа-постановки, который должен был стать частью презентации. Морган бильярдным кием указывал на скопище листов в дальнем углу своей комнаты, когда в дверь постучали. — Не помешаю? - рыжая голова Томаса Сойера показывается из проема, - Лале, можно буквально на минуту? Морган не знал что происходит, но примерно догадывался, я думаю. Мы переглядываемся, и я киваю ему, как бы намекая, что "защищать мою психику кием не придется, можно поубавить этой мальчишеской воинственности, да слезаю я уже со стола, Боже, что ж все нервные такие?"***
Тогда
На днях пришлось глотать ещё и то, что видите ли я ничерта не делаю. Я. Послушайте, я не напрашиваюсь на звание великомученицы, всё, что со мной происходит — результат исключительно моего выбора. Я люблю своё дело, мне нравится тратить на него все ресурсы, что у меня есть. Но дело в том, что чтобы этот организм функционировал, мне приходилось делать ещё столько всего, что иногда мне казалось, что я маркетолог, финансовый директор, менеджер по продажам, си-и-о, специалист по логистике, специалист по связям с общественностью, лоббист, дипломат, директор по закупкам и многое-многое другое намного больше, чем художник. Это было неотъемлемой частью моей работы, но это в сумме отнимало по пятнадцать-семнадцать часов в сутки без перерывов, без выходных. И иногда я работала без передышки месяцами. Потому что мне было нужно это светлое будущее, и пока что я пыталась не запутаться в электрических проводах, чтобы этот свет проложить. И тут вдруг очередная претензия из серии "пока ты в Вог пялилась". Вот в тот вечер я Карлтона послала. Я не закатываю истерик и не плачу. Просто сообщаю ему громко и жестко кто он, где его место, и куда ему валить, насколько пешим эротическим должен быть его поход "нахрен". Больше не вылезала из кабинета вообще, пока не настал день, который должен был быть самым счастливым в моей жизни. Их было много. Сначала лучшим днем был мой второй показ на подиуме с собственной коллекцией, когда моя манекенщица, блистательная и счастливая, силком выдернула меня на подиум во время парад моделей. Играл Элвис. Все были в восторге. Я ничерта не видела от света и вспышек. И это длилось наверное секунд сорок — Неделя Моды проходила во Дворце Республики, где подиум был метров семьдесят. И я никогда не была счастливее, чем в тот момент. Потом, в лето двадцать второго года, перед первым курсом в Университете Искусств Лондона, когда нам наконец удалось дособирать деньги на моё обучение, я была готова провалиться сквозь землю прямо там. Лучше уже не могло быть. И каждый последующий шаг был огромной радостью. А сегодня меня могли принять в Конгломерат, работа с которым обещала подвести черту под всем этим. Её хвостик закрутится в красивую надпись "Победа". Если этот договор сложится, я наконец займусь работой в полную силу. Практически без ограничений. Только этот самый день мне пришлось проглотить, как горькую пилюлю. Я приучила себя играть юношеский восторг на людях ещё в восемнадцать или девятнадцать лет. В том возрасте энтузиазм как-то подысчерпался. Вот и теперь. И мне поверили. Я протолкнула в сухое горло этот кусок, и он сейчас медленно варился в желудке тревогой, обжигая внутренности. Вышла из такси, едва удерживая себя на ногах, потому что знала — дома не лучше. У меня четыре кампании на рекламный запуск и вот-вот должен позвонить юрист Конгломерата, чтобы провести уже непосредственное обсуждение договора. Сухое и по делу. Без взаимных реверансов. Юридическая порка — не иначе. Я осталась у Бена в надежде на каплю тепла, потому что у меня были самые сложные три недели за последний год. Не только от количества работы, а потому что мой собственный дом стал хирургическим столом. А ведь Карлтон играл хирурга в одном из своих фильмов. Я могла болезненно четко представить его над своим телом, в колпаке, маске, халате и перчатках. Во всём синем, и глаза у него синие. Ледяной клинический свет в глаза не бьёт только его милостью — вырезая мне органы, Карлтон склонялся так близко, что загораживал лампы. И он всегда делал это, когда я не была готова. Он заставлял меня заострить внимание на какое-то время, занять оборонительную позицию. А затем зализывал ссадины, которые мне от его "не настроения" доставались. Возвращал всё на круги своя. Переставал быть долбанной сволочью. И опять по новой. Переступаю порог, с ужасом понимая, что облегчение от того, что Карлтона дома нет, явственное, отравляюще-теплое. Не успеваю переодеться, только пиджак вешаю на стул, и раздается звонок. — Можете говорить? - сухо интересуется юрист. Соглашаюсь, и мы начинаем разбор вопросов. Дверь в прихожей хлопнула на семьдесят девятой минуте телефонного разговора. Какое-то время Карлтону удаётся занять себя той частью квартиры, что была за дверью. Но кабинет был его, я его временно оккупировала, когда была дома у Бена, поэтому не было ничего удивительного, что мужчина в итоге зашел сюда. А я думала — я выгляжу уставшей. На самом деле, всё это измотало его кажется даже больше, чем меня. Во всяком случае так он выглядел. Бен выглядел замечательно обычно. Матерые сорок шесть, великолепная юношеская улыбка, лучики морщин от того, каким хитрым его прищур иногда был. Он не выглядел моложе своих лет — Карлтон просто был в лучшей форме, в какой только мог быть человек. Как будто сорок шесть были рассветом. Сегодня он казался тусклым, как и весь его дом. Вовсе квартира мужчины уютной не была. Она выглядела, как размытые ранним утром очертания светлой мебели, которые видишь, ещё не надев очки. Слишком уж всё гостиничное. Раньше это удавалось не замечать, а когда я по одному, втихаря приволокла сюда саженцы своих комнатных растений, даже показалось, что тут люди живут. Жестом руки призывала бы его к молчанию, но Бен итак стоял в дверном проеме молча. Как будто даже каштановые с рыжиной волосы побледнели. Веки отяжелели, словно Карлтон вообще не спал неделями, усиленно делая вид, что всё в порядке. Как будто по нему не было видно. Дюверье, юрист, по моему ускорившемуся темпу дачи ответов на вопросы предложил выслать оставшиеся документы на почту, и продолжить разговор завтра. С Парижем разница во времени была всего в час, поэтому у нас сейчас было девять, у Дюверье рабочий день тоже подходил к концу. Кладу трубку, и опираюсь о столешницу уже второй рукой. Поясницу ломило. Да её всегда ломило, Господи, работа такая, ничего нового. Карлтон продолжает молчать, устало потирая глаза, и снова складывает руки на груди. Словно ему вообще не хочется начинать. Просто остался бы стоять тут безмолвно, пока я вспоминаю, что не спустилась с рабочих туфель. Каблук у них был небольшим, но ноги устали просто от факта ношения обуви. На переговоры надела дерби на платформе и спускаясь с них, снова становлюсь коротышкой. Придерживаясь за стол, опускаюсь в рабочее кресло. Тру глаза. Нужны ещё хотя бы несколько секунд, чтобы собраться. — Давай, - бесцветно говорю, - Можешь начинать. — Начинать что? — То, чем занимался все эти недели, Бен, - глаза не поднимаю, упираюсь локтями в стол, складывая лоб на сцепленные ладони, - Ты для этого пришел, поэтому давай покончим с этим, и я приступлю к работе, у меня мало времени. — Для "этого"? Ну, же, Карлтон, не корчи из себя невинную пустоту в голове. — Знаешь, возможно рассказав это, я испорчу жизнь хорошему адвокату, ведь она не имела права ничего разглашать, но мне в общем-то до лампочки, - опускаю подбородок на ладони, и всё же смотрю на мужчину, - Было действительно плохим решением прекратить скрываться. Все в мире в курсе что у нас с тобой что-то происходит. Может быть это и задело Айрин. У Джеймса Бонда может быть всего одна девушка единовременно, да? И новой есть место, только если предыдущая удавится, - не весело усмехаюсь. — При чем здесь Айрин? — Так вот, адвокат. Это адвокат моего клиента, он на судостроительных подразделениях "Бритиш Аэроспейс" работает. Мы знакомы, потому что они владеют контрольным пакетом акций крупнейшей авиакомпании моей страны, я частично заработала деньги на учебу, разработав им дизайн униформы, а потом стала обшивать глав. Адвокат женщина. Её я в итоге тоже одеваю. Она твоя поклонница, кстати, - откидываюсь на спинку кресла, потому что позвоночник вот-вот просто сломается где-то в районе грудного отдела, - И она мне посочувствовала. А дальше говорить не удаётся, потому что Бен делает шаг на встречу. В руках себя держи. Соберись! — Она сейчас ведет несколько дел в Верховном Суде Великобритании, - продолжаю, сглотнув сухой воздух, горло от этого режет, - Судья Никол Эндрюс, родной дядя Айрин Гоу по материнской линии, в основном специализирующийся на семейном и гражданском праве, собирает пакет доказательств, документов и показаний о непристойном поведение отца Кристофера Карлтона, Гарольда Карлтона и Гекльбери Карлтона. Вот что я знаю. Об этом и ты в курсе. До поездки на Уайт, у Бена и Айрин был разговор. Какой только может быть разговор у людей, чей развод прошел грязно. Я тогда была за стенкой кабинета, в котором Карлтон расхаживал из угла в угол. Тон повышался, слова перестали подбираться вовсе. Потом он поехал к Гоу на остров Уайт, потому что дипломатического подхода по телефону добиться не удалось. Я прекрасно помню всё, что он сказал. Прав Бен вовсе не был. Его было можно понять, однако. Только в суде это сочтут за неконтролируемую агрессию, и как выяснилось, подобные разговоры были не редкими в период бракоразводного процесса, и когда всплывали подробности об изменах его бывшей. Такие разговоры тщательно записывались. В добавок к этому шло то, что в суде проскользнула информация о том, что ему "нравятся помладше". Эта невинная язвительность в разговоре с человеком, который решил его подставить, сказанная больше с целью уколоть и высмеять, тоже будет занесена, как какая-нибудь патологическая склонность. Потому что в одном из последних фильмов Карлтон снимался с актрисой пятнадцати лет. Сдружились. Ничего непристойного, просто обнимались пару раз по поводу съемок, смеялись много. Её тоже можно понят, тут не отвертишься от назойливого "прикоснись к Бену Карлтону лишний раз" в голове. Он всё ещё был деликатен и вежлив. В добавок я. Я была совершеннолетней, но не выглядела таковой. И ещё один случай. Он подобрал меня прямо из Университета, перед Гала-ужином в честь юбилея одной киностудии. Платье нам прямо туда подвезла моя вышивальщица, которая едва успела закончить его за тридцать минут до официального начала вечера. Заперлись в туалете, Бену пришлось помогать мне затягивать шнуровку, что была спереди. Платье на голое тело. Мы думали, что заперлись, но кто ж разберет эти круглые ручки с микроскопическим встроенным ключиком. Никогда не умела их закрывать, показалось, что на сей раз вышло. Ключевое слово "показалось". Уборная была рядом с угловым входом в здание, что для пресс-служб, технарей и звуковиков, чтобы через парадный не мельтешить с аппаратурой. Итогом стала статья с фото, где Бен "расшнуровывал" (очень трудно, знаете ли, по фото определить расстегивает тебя партнер или застегивает) на уже (ещё) полуголой мне одежду. В публичном месте. Грудь наружу и от шага в сторону непристойного поведения в местах скопления людей нас отделяло только то, что сосков видно не было. Ну, и далее многочисленные попытки подловить нас на подобных "выражениях чувств" на людях. Притянутое за уши чёрт-знает-что. Итого, Бен Карлтон был педофилом с неконтролируемой агрессией в адрес бедной матери своих детей, состоящим в отношениях с маргинальной нимфоманкой, и едва мог держать себя в руках до такой степени, что животность инстинктов настигала его прямо во время публичных мероприятий, в общественном туалете (надо же какой позор). — И ты несколько недель к ряду пытался меня извести, - снова заговариваю с ним, - У меня есть кое-какие соображения на этот счет, но я всё же спрошу: зачем? Хуже просто некуда. Хотелось деться подальше от всего этого, спрятаться в глубине квартиры, под одеялом, и под душным покровом смотреть в узкую щель, как проблемы идут мимо тебя. — Не хотел тебя бросать, - несмело сообщает Бен. — Я не вещь, меня нельзя "бросить", - тут же пресекаю эту дурь, - Другое. — Тебе двадцать один год, - жестче отвечает он, - Ты ещё ребенок по сути. У тебя огромное количество обязанностей, и ты и без того вечно на взводе, всегда в панике. Думаешь мне хотелось бы, что бы ты от горя себе место не находила? Думаешь я не догадываюсь, что ты меня тоже любишь? Карлтон подходит ближе, опуская руки на столешницу напротив меня. — Было бы легче, возненавидь ты меня. Если бы я с просто стал скотиной, и ты со спокойным сердцем меня послала. И не вспоминала больше. Просто тут же влилась в привычную, нормальную для тебя жизнь. Потому что я знаю сколько ты делаешь, и чего я точно себе не прощу — вред твоей карьере. Понимаешь? Устало усмехаюсь. Великолепно. Он даже здесь попытался быть хорошим человеком. — Знаешь, Бен, после того, как ты выбрал детей, оставаясь хорошим отцом, я тебя тем более возненавидеть не могу. Наверняка в голове он сыпал проклятьями.***
Сейчас
Закрыла за собой дверь, потому что нечего Моргану всё это выслушивать, и осталась с его отцом в коридоре второго этажа. — Вы с Морганом...? - начинает мужчина. — У нас межинститутский проект, мы дружим, - сразу же прерываю его, потому что ещё и от него выслушивать не собиралась. — Я не словесную порку устраивать тебе пришел, - мирно обещает Сойер, - Я просто хочу понять почему на моём друге лица нет, почему его старший сын не разговаривает с обоими родителями, почему мой младший крестник всё время плачет, и почему Гарри так убивает то, что с ним не может поиграть какая-то девочка. — "Какая-то девочка" не знает, сэр, - терпеливо отвечаю, закладывая руки в карманы, - Разве ваш лучший друг не сообщает Вам о происходящем? Откуда девочке знать что происходит в его семье, с его детьми? — Потому что "девочка" очень нравилась моему лучшему другу, он мне о ней все уши прожужжал — какая "девочка" чудесная и разумница, - мягко поясняет Сойер, - А теперь эти двое друг на друга смотреть не могут, и я обеспокоен. Девочка вообще любила моего лучшего друга? Потому что если да, почему же девочка не борется? Смешок выходит совсем нервным. Лечиться надо, Лал, хотя бы выходной на успокоение взять. — Слушайте, Сойер, мне хватает баталий на работе и на учебе, - смотрю ему в глаза, всё ещё с насмешкой, - Ваш друг дал мне уйти, и если не знаете, он усиленно этого добивался, надеясь испоганить любые воспоминания о нём. Я предоставила Карлтону контакты всех тех, кто был связан с судьей Эндрюсом, людей, с которыми можно было бы обсудить такой вопрос. А потом, когда он ничего не сделал, я подумала: а может он имеет право просто остаться со своими детьми, не превращая их детство в бесконечный поток судебных разборок? Это справедливо, они его дети, у них есть право. — И где в этом всём справедливость по отношению к твоим правам? — Он был женат, когда мы начали общаться, я знала во что ввязываюсь, - надеюсь звучать безразлично, и больше на мужчину не смотрю. — Он был в процессе развода. — Ну, и? - вспылила, но понизила голос до шепота, потому что Морган за дверью, Бен вниз по лестнице, - Думаете он этого хотел?! Развод — всё равно, что выкидыш. Тем более, что произошло всё не по его вине. Вы никогда не задумывались о том, что может он любит её? — Да нет никакой любви, - так же тихо, но нервно отвечает Томас, - Он ни живой, ни мертвый ходит. Я хочу, чтобы он был счастливым! — Так дайте ему им быть, - зло цежу, - Это абсолютно нормальное, здоровое желание — быть отцом своих детей. Уважайте это, - дергаю за ручку двери, - Сойер, слушай, я совсем о времени забыла, - обращаюсь к Моргану, - Темнеет уже, я домой. Нет, не провожай, всё отлично, я на такси уеду, если будут ещё вопросы по проекту, пиши-звони. Буркнула прощание мистеру Сойеру, и спустилась вниз. Гарри без особой надежды глянул на меня, сидя на веранде. Отца его нигде не было, поэтому я не сдерживаю себя от порыва тоже ему волосы на макушке растрепать. — Извини, Гарри, я хотела бы с тобой поиграть, но сейчас ни тебе, ни мне не будет лучше, если мы будем общаться часто, понимаешь? — Не понимаю, - честно отвечает он, - Но я вообще ничего о взрослых не понимаю, если хочешь знать. Не думал, что и ты тоже... — Что "тоже"? - хмурюсь, опускаясь рядом с ним. На "тоже взрослая" отвечаю, - Да не взрослая я, Гарри, просто работаю со взрослыми, приходится жить по их правилам. Он только губы поджимает пугающе похоже на то, как это делал его отец.***
Тогда
Бен поджимает губы, и опускает глаза. — Я..., - голос наконец подводит, спотыкаясь о сухость горла, - Понимаю. Это хорошо, что для тебя так важно общаться с сыновьями. Так или иначе, вот тут всё, что я смогла сделать по этому поводу, - кладу ему под руку пару листов бумаги с номерами телефонов и краткими комментариями, - Я соберу вещи утром, потому что сейчас... В груди сплошная вата. Я практически ничерта по этому поводу не чувствую, кроме того, что дышать от чего-то тяжело. Потому что он сделает правильно только при одном раскладе — закрыв этот вопрос навсегда, и приняв сторону своих детей. — Сейчас мне нужно работать. Мужчина ещё стоит здесь какое-то время. Я бы наверняка тоже двинуться с места сразу не смогла. А надо бы, иначе начнутся глупости какие-нибудь, вроде прощальных приступов ласковости. Но Карлтон железобетонный, он всё же разворачивается и уходит. Прикладное искусство тем и было полезным — оно вырезало тебя с листа мира, и больше ничего вокруг не было. Заниматься им в доме Бена не было возможности — я не настолько обжилась в его кабинете, поэтому выбор оставался за малым — до глубокой ночи изучала документы, пока глаза не заклинило окончательно. Надеялась к двум часам Карлтон уже будет спать, но когда я прихожу в спальню, чтобы достать из шкафа покрывало, и улизнуть ночевать на диван, раздается его голос: — Не глупи, и пошли спать. Изменять себе легко. Я такое на завтрак ем. Изменять ему с диванными пружинами было практически невозможным. И хорошо, что темно — он не видит, что насмешка искажает моё лицо. Полубезумно, отчаянно даже. Не сплю в пижамах потому что жарко. Сегодня приходится, тем не менее. Такое теперь было бы просто преступлением. Ложусь на дальний край кровати, потому что в руках себя надо держать. Всё в порядке. Обычный вторник. Просто небольшая неудача. Просто огромный ком в горле, и выплакать его пришлось в футболку Бена. Я ведь даже отвернулась от него, лёжа на краю кровати, едва способная различить бледный лунный свет за шторами окон. А потом даже это пятно размылось. И стало ужасно жарко в собственном теле, виски стиснуло, дышать было нечем, потому что нос заложило. В итоге я вообще перестала что-либо видеть в темноте с застилающими глаза слезами. С тем, что Карлтон втащил меня под собственное одеяло, и молча, больше не давая никаких обещаний, пытался унять это всё. Зажимала рот ладонью, потому что надеялась, что в этот раз, как и всегда, мне удалось скрыть вообще всё, даже судорогу в груди, от которой колотило не человечески. Скажи, что всё будет хорошо. Скажи, что всё нормально, что сейчас дышать тяжело не от того, что мы очень глубокую яму копаем для меня, и я даже усерднее тебя рою лопатой. Хотелось бы верить, я бы и без Бена эту ночь пережила. Потому что столько всего было сделано, чтобы хоронить себя сейчас, даже если чувство именно такое было. Только на утро проснулась выпотрошенная, немного болела голова. Неслышно выпуталась из одеяла и рук Карлтона, потому что терпеть это ещё хотя бы секунду не смогла бы. Скользнула на пол, молча начала укладывать вещи. Мама часто в обед спала. Научилась быть тише воды. Или Бен просто притворялся, что спит — не знаю. И большое спасибо за это, потому что он бы сказал "Я не тороплю, не нервничай, пожалуйста. Уж на время сборов я твоё общество переживу". А я твоё нет. Заталкиваю вещи в портфель, ноутбук в сумку, и кутаюсь в куртку, чтобы выйти из квартиры, закрыть за собой дверь, ключи оставить в почтовом ящике прямо сейчас, чтобы не успел разыграться соблазн оставить их себе. Чтобы вообще шансов не было. Больше с тех пор плакать не приходилось. Я таким вообще теперь не занимаюсь.