Лале
Я не смогла. Стоило бы выслать Бену всё, что от него осталось в моём доме, но не смогла. А ведь он приходил прямо сюда — на второй этаж здания, где находился Дом Моды, если я могла назвать ателье, пускай больше среднего, загруженное техникой и работой под завязку, Домом Моды. Карлтон и теперь бывал в моём кабинете, от которого нужно проследовать далее по коридору, завернуть и наткнуться на дверь, скрытую от остальных тем, что находилась в углу и на одной стороне с лестницей, ведущей сюда. Дверь, за которой я старалась обустроить своё жилище, которое Бен помогал мне обставить, перевезти всё, что до сих пор хранилось на съемной квартире и часть коробок из студенческой мастерской. Нужно было только выйти вместе с ним, и вместо лестницы, двинуться к той двери, передать пакет, и возможно хотя бы немного сократить процентаж Бена Карлтона в моём организме. Дышать уже невозможно. И я всё же делаю глубокий вдох несдержанный, когда вижу его на пороге своего ателье опять. Это выглядит раздраженно, но вовремя себя осекаю — он заехал за заказом, несмотря на удобную отлаженную систему доставки, которую мы предлагаем вместе с услугами химчистки, с которой у нас договор о сотрудничестве, и множество других приятных бонусов, вы только выберите нас, прекратите соваться сюда каждодневно, заберите свою чертову коробку, и катитесь. — И ещё кое-что, - перед уходом вспоминает Бен. Он приехал как раз в субботу, ближе к семи. Ту субботу, когда Мэнсики заехать должен. — Кое-что? - переспрашиваю, складывая руки на груди. — Возможно вскоре вам придется принять большой заказ, я могу поинтересоваться о планах предприятия на ближайшее время? Скажем, к февралю? Найдется пара свободных рук? Что ты задумал, Бен Карлтон? — Это январь. Славный период затишья, возможно мы уйдем всем составом на рождественские каникулы до самого февраля, - сдержанно отвечаю. — До самого февраля? Ох, Бен, мы продолжим повторять друг за другом? Как проклятые попугаи? — Что ж, очень жаль, но ничего ведь ещё не решено окончательно? В конце концов, планы могут и измениться. — Я рассчитывала съездить на каникулярные курсы живописи в Хонсю, Морган ведь растрепал тебе про Камберуэллский колледж и мои попытки вернуть навык академического рисунка и живописи? — Хонсю? - мужчина игнорирует мою шпильку, - Извини, это разве не... — Это Япония, - сухо подтверждаю, - Что-нибудь ещё? Я занята, вот-вот на примерку приедут. Все любили Бена Карлтона — все, кто имел возможность с ним общаться лично. Он был вежлив и искренне застенчив, щедр и щедро одаренным чувством юмора. Тёплым, как рыжий свет закатного солнца. Только дело было в том, что это была его подконтрольная оболочка. Та, которую он годами выталкивал наружу, стараясь утопить в груди всё остальное, что в нём было. И если моим внешним поведением являлась сдержанность, предупредительность, мягко очерченная дистанция и улыбка точно такая же ненавязчивая, Бен был всем в радость. Он был эталоном здоровой открытости, бесхитростности. Но затем, когда понемногу отступала необходимость сверкать, как небесное светило, когда он забывал, что его личина требует усилий, мелкая рябь прокатывалась по его лицу. Он становился гладью большой воды перед бурей. Мрачным, выжидающим, непрерывно подсчитывающим в своей голове. Секунды до рывка вперед. Вдохи до того самого глубокого, с которым можно будет наброситься на жертву. В Бене Карлтоне было тёмное веселье, он располагал властью — держал её прямо в своих руках, будь то поводок ошейника на твоём горле, край воротничка, шиворот свитера или твоя рука в его собственной. Иногда это забавляющее знание оборачивалось прямой угрозой. Я знаю, что могу запретить тебе, запереть здесь, вышвырнуть любого взашей, и захлопнуть ловушку руками, по бокам от твоих висков, оттесняя тебя к стене. А ты? Ты ведь помнишь, что сопротивляться можно, но это будет большой ложью. А обманывать, даже себя саму — не хорошо. В этом не было нервирующего, богомерзкого, мальчишеского собственничества, какое было в большинстве мужчин. Бен Карлтон знал кто ты, насколько ты в нём утоп. Знал, и напоминал тебе — ты сам великолепно справляешься с тем, чтобы изъесть себя изнутри. Ты сам вверил ему всё, что мог, зная, что он унесет твой секрет за собой в могилу, будет оберегать его от всех, и тебя от него. Это ты размяк до состояния бездействующего зрителя, наблюдателя того, каким заботливым Карлтон может быть, и что же, ему извиниться за покровительственность, с которой он подходил к каждому, с кем общался? Попробуй обвинить его в том, что лучше него уже не будет — да не было никогда. И его даже презреть нельзя. Он был честен, он поступал правильно, это всё, это проклятое "всё" было справедливым, заботливым, благородным почти, а от таких высокопарных дефиниций тошнило. Не от Бена Карлтона. От того, что ты и есть — не правильное звено, даже если он убеждает тебя в обратном, берет вину и удар на себя. Ты знал, что лишним знаменателем был ты. Это тебе стоило ответить по списку обвинений. В первую очередь за надежды, зная кто ты. Отчетливо помня насколько здоровым и взрослым был он, и то, что это твои слова были: "Да, я вымещаю на тебе. Я знаю откуда у этого безумия ноги растут. И я знаю насколько нездоровая вся эта чертовщина, но ты ввязался в это сам, тебе понравилось, вот и живи с этим. Я одна больше не могу". На улице мягко рыкнул Ягуар господина Мэнсики. Но он видел силуэт Карлтона в стеклянной двери ателье — Бен стоял к ней вплотную, обернувшись ко мне. Конечно же мужчина идиотом не был, ещё в первую встречу понял, как Карлтон не рад тому, что есть ещё кто-то, с кем мне общаться было искренне не скучно и не лишне. И глаза Бена сейчас сверкали неконтролируемо. Мелким янтарным огоньком на серебристом дне. Хищно, зло. С невеселой насмешкой. — Значит едешь в Японию? - спрашивает он деланно буднично, стискивая челюсти. Бежать. Надо бежать, просто развернуться на каблуках, и рвануть вверх по лестнице, но мы такое уже проходили, и в тот раз всё обернулось для меня не плачевно, но технически не в мою пользу. На лестнице дома Сойеров. Потому что именно настолько Карлтон выглядел готовым повернуть встроенный замок двери, опустить створчатые жалюзи, выключить свет, чтобы единственным его источником остались его лихорадочно горящие глаза. И в этой непроглядной тьме поймать меня ленивым грациозным движением большого зверя. Меня. Со зрением минус пять и слабой родословной, без единого марафонца или хотя бы относительно спортивного бегуна. — Как ты справедливо заметил, окончательно ещё ничего не решено, - удерживаю себя на месте, стискивая шар столба перил на краю лестницы пальцами. — И что же, совсем одна? - продолжает он, отступая от двери, приближаясь на шаг. — Было бы опрометчивым девушке путешествовать одной, - удаётся звучать бесстрастно, удаётся сглотнуть бесшумно. — Неужели совсем некому тебя сопроводить? - продолжает ядовито. Рык Ягуара стих. Мэнсики зайдёт вот-вот. Его время отнимают. — Мне в любом случае нужно поехать туда летом, - отвечаю, стараясь заставить себя преодолеть последнюю ступень, и спуститься с Беном на один уровень, на котором тот неизбежно станет выше меня, - Бен, мне надо работать. Когда расслабились плечи Карлтона, я вдруг ощутила насколько густым воздух был. Насколько свободнее стало дышать, когда он вернул себе человеческий, не-звериный облик. Он осаждает что-то внутри себя, и больше не нависает надомной безвоздушным пространством. Мягко отстраняется, хоть мы и были на приличном расстоянии друг от друга. — Спокойной ночи, Лале, - его голос сквозь сухое горло выходит совсем шелестящим. Мужчина прощается кивком, и уходит.***
Второй курс был самым тяжелым из трех в колледже, когда я заканчивала его в своей стране. Он и в Лондонском Колледже Моды оказался испытанием, особенно с учетом того, что теперь образование было высшим, а не средним специальным. В середине декабря шестьдесят процентов моих сотрудников взяли перерыв в работе над заказами и ушли с головой в подготовку к сессии. Когда-то мой пустоголовый кретин-папаша сказал маме "тебе хорошо, это твой бизнес, ты можешь не ходить на работу". Естественно, она ответила: "Вот именно, это мой бизнес, меня некому заменить, у меня нет права пропустить работу хоть раз". Примерно так управленчество и работает. Большим везением стало то, что я хотя бы к середине месяца ограничила количество заказов, и времени мне с горем пополам должно было хватить, чтобы закрыть и академические, и рабочие проекты. Только делать всё приходилось практически в одиночку. — Я возьму ещё только один заказ до Рождества, но на этом всё, извини, - Чжоу Яо, девушка выпустившаяся в прошлом году, поджимает губы, - Я хотела бы помочь больше, но не могу. Поэтому от загруженности я не сразу заметила пропажу, явственно зияющую, свежую совсем дыру в земле, под моими ногами — Бен Карлтон не объявлялся с начала декабря, и до двадцать второго числа. Впервые за долгие месяцы я не поехала в ателье как можно скорее, и по старой привычке осталась в мастерской университета — ткань нужно было расписать сегодня, чтобы к утру высохло. Часы над дверью отмерили половину одиннадцатого вечера, когда зазвонил телефон. Я держала его на проводе наушников, звонок приняла нажатием кнопки на микрофоне. Но ни я, ни собеседник заговорить не спешили. От полуночной рассеянности и недосыпа я не могла вспомнить слово "Алло", а на том конце провода, кажется, совсем не нашлось воздуха, чтобы произнести хоть что-то. — Не разбудил? - наконец раздаётся в наушниках, и я перевожу взгляд на экран. Не было привычки подписывать людей прозвищами, а от мама была контактом "Мама", лидер курса была "Р.Армстронг". И Бен Карлтон оставался Беном Карлтоном. — Нет, - коротко отвечаю, не зная — вернуться к работе или откинуться на спинку стула. Не решила. И Бен тоже молчит в нерешительности. Недолго слушаю его дыхание, но не нахожу причин положить трубку. — Я, увы, не в Лондоне, - вдруг довольно бодро заговаривает он, - Нет возможности навязчиво приглядывать за тобой, поэтому решил позвонить, ты ведь продолжаешь не спать по ночам? Усмешка у Карлтона выходит немного смятая и нервная, как звук комкающейся бумаги. Его этот разговор тоже парализует должно быть. А может я это выдумала. — Сессия. Продолжаю, - замолкаю ненадолго, но не настолько, чтобы дать ему передышку и позволить заговорить первым, - Ты что-то хотел? Чего ты хочешь? Чего ты ждешь от меня, я ведь всё сделала, что ещё нужно, чтобы всё было в порядке хотя бы относительном? Я не умела кокетничать и намекать. Мне так осточертел человеческий язык подтекстов, что в отношениях я обычно выражалась предельно прямо. И сейчас я надеялась, что это спасёт меня, поставить точку и мы просто забудем о том годе, что провели вместе. — Бен, я сейчас кое-что скажу, а ты меня выслушаешь, и попробуешь воспринять не в штыки. Мужчина соглашается мягко, без намека на сопротивление, а значит глотка воздуха мне должно хватить ещё ненадолго. — Ты помнишь какую работу провел над тем, чтобы я отдалилась? Конечно же помнишь. И я приложила усилия для того, чтобы исполнить эту твою очевидную просьбу. Если надавить на диафрагму жестче, стиснуть горло изнутри, сильнее, чем душит та нехватка кислорода, которая образовывается на телефонной линии с Карлтоном, есть шанс удавить и дрожь в голосе тоже. От усталости и языкового барьера, разумеется. — И я не понимаю что ты теперь делаешь, а самое главное что делать мне, если мы не можем быть друзьями, а ты всё же пытаешься "приглядывать" за мной. Но что не понятно ещё больше — почему тебя так злят Морган, Холи и господин Мэнсики, если мы оба уяснили, что я "ребенок" — цитирую, и ты хочешь, чтобы я "вернулась к нормальной жизни", - но на этом голос обрывается, не давая заговорить дальше. Теперь мы оба пытаемся наглотаться воздуха, продышаться и не слететь крышей. — Но это ничего, - уверяю, - Я тебе тоже хочу свернуть шею. Поэтому предлагаю соглашение. Угомонись. Это хотя бы честно. — По отношению к кому? - впервые заговаривает Бен. — А ради кого ты всё это устроил? - издевательская насмешка. Дожили. — Мне что же — отказать себе в услугах своего возлюбленного портного? Господи-Боже, Карлтон... Откидываюсь на спинку стула, устало потирая глаза. Господь, дай мне сил и ему по голове. Дай пережить эту зиму — я каждый год умоляю позволить мне не сорваться в этом году, прошу отвести мне ещё немного времени и удачи. До конечной цели ведь так недолго осталось, и Бог с ней, что она всегда только отдаляется, потому что мои требования к себе и обязательства только растут из года в год. Но сейчас я прошу решить всё это хотя бы за зиму. Я могла бы корчить из себя механизм из железных трубок и бестелесного влажного пара — единственного напоминания о том, что я выгляжу хотя бы, как человек, сколько влезет. Но если честно, я перебрала с переработками, наверное, ещё лет в семнадцать, так что теперь, когда Карлтон устраивает мне ещё и этот цирк, хотелось удавиться. — Ты потерял свой телефон? — Что? - голос Бена становится чуть более осознанным от того, что вопрос он ожидал услышать, но не этот. — Телефон. Ты потерял свой предыдущий телефон вместе с контактной книгой? Потому что если так, я могу прямо сейчас продиктовать тебе номер мистера Ника Харта*, я уверена он не откажет тебе в портновских услугах. Помнится, вы нередко сотрудничали раньше. Карлтон коротко усмехается в трубку. Он ещё о чем-то расспрашивает, а я стараюсь отвечать односложно и без запинок. Возможно потому что он мне осточертел. Может быть от того, что сейчас принимать его заботливые, дружеские интонации мне нельзя. Я даже не уверена нормально ли то, что мы разговариваем друг с другом. И шестеренки во мне от толчков крови в венах начинают тормозить. Железо и куски плоти плохо идут в паре, и нужно было выбирать что-то одно — а мне придется ещё аж до самого февраля играть бодрость духа. На Новый Год я останусь в Лондоне, а в десятых числах января приедет моя семья, и мы отметим день рождения мамы здесь. Я готовила ей большой сюрприз — поездку в Париж, и целую стопку билетов в музеи и театры. Культурный голод у неё был даже более неудовлетворенным, чем мой, и мне бы хотелось в этот раз сделать для неё что-нибудь особенное. — Лале, - зовёт Бен чуть тише, но это странным образом возвращает ему моё внимание, - Какие у тебя планы на праздники? — Закрою заказы и сессию до двадцать третьего, и в тот же вечер засяду на Аутнете*, спущу столько денег, сколько смогу до четырех утра. Лягу спать, и буду ждать заказ к Рождеству. Может быть просплюсь.***
Я не сразу сообразила почему в тот вечер он спросил про планы на праздники, перетекая в вопрос о занятости в январе. Я бы с радостью провела каникулярное время в одиночестве и тишине, но мне поступил ещё один звонок, однако на сей раз не от Карлтона. Женщина представилась, как Элли Роудс. Конечно же "Роудс" ещё не стало её фамилией — она возьмет её после свадьбы, для которой требовался портной. Полным именем было "Эльза". — Я видела несколько Ваших каталогов у подруг, Вы же занимаетесь свадебной модой? От воодушевления она сбивалась с ритма и мне приходилось переспрашивать её пару раз, в том числе из-за отчетливого шведского акцента. Он не был проблематичным, как акценты носителей языка, но Эльза расставляла ударения в словах очень причудливо, и в этом была своя привлекательность, но я едва улавливала ход её мыслей от скорости речи. Сегодня двадцать шестое, и женщина успела извиниться за звонок в праздничные дни раз десять. — Не беспокойтесь, я праздную и Новый Год тоже, попробую наверстать тогда, так что это не большая проблема. — Мы очень ограничены во времени, свадьба состоится третьего февраля, и мы хотели бы заказать не только свадебные костюмы, но и наряды для друзей с обеих сторон — это четыре друга и четыре невесты. Кроме того, сын одного из друзей со стороны жениха тоже будет обшиваться у Вас. И если бы мы пришли к соглашению, я бы могла передать Ваши контакты другим гостям, может быть это встанет более, чем в десять костюмов в целом. Это не слишком затруднительно? По правде говоря, до середины января я осталась одна в строю, и по меньшей мере шесть костюмов были на мне, и я даже не знала какую степень загруженности декором хотела бы невеста. — Тед пианист, и поклонник рок-музыки, свадьба в соответствующем оформлении, поэтому и костюмы можно сделать с такими отсылками, возможно что-то знаковое, единственное — Присциллой и Элвисом мы бы не хотели быть. Справитесь? В конечном счете, я без дела валялась три дня. Странным образом этого хватило, чтобы тело перестало болеть от всего подряд, и собачий озноб от недосыпа почти больше не пробирал. Заказ к тому же интересовал меня до лёгкого эйфорического состояния, когда тебе готовы платить за то, что тебе очень хочется сделать. — Сроки очень сжатые, большинство моих поставщиков в отпусках, я надеюсь Вы понимаете, что это затруднит подбор материалов, у меня не будет возможности подыскать более бюджетные альтернативы, - говорю я, садясь на кровати. Договорились обсудить это целиком завтра, но насколько я поняла, в бюджете Роудсы ограничений ставить не собирались. Поэтому двадцать седьмого декабря, я как идиотка приехала на рабочее место, примерно на час раньше, чтобы заранее подготовить пару книг, которые хотела бы показать в качестве референсов. Я никого не ждала ещё примерно полчаса, когда в дверь кабинета постучали.***
Бен Карлтон
Лале редко изменяла своим бытовым привычкам — уж насколько смелой она была в дизайне, настолько же консервативной она была в выборе музыки для прослушивания дома, бытовых покупок или пищи. Вот и собственный гардероб её составлял несколько нарядов, которые она друг между другом меняла, она разве что для особых случаев подбирала что-то совершенно новое. И из "ходовой" обуви у неё было около трех пар в году на повседневную носку. А от того я знал, что в свой офис она пришла наверняка в тех берцах на монструозной подошве, которая здорово защищала от холода, потому что меховую обувь девчонка не любила. Но в офисе она переобувалась в одну из "декоративных" пар обуви, которые Лале держала тут для поддержания имиджа, потому что такие вещи даже самый заурядный наряд разбавляли. Кабинет Лале был фантастически светлым, с огромным, разбирающимся в ещё больший, столом, и приставленным к нему более компактным офисным. Первый назывался "столом закройщика". Вся мебель была белой, но не в стиле шведского холодно-белоснежного гарнитура, а очень тепло, почти винтажно по-староевропейски. Как будто вещи эти приобрели ещё в шестидесятых, и их до сих пор держали в бережном порядке. Сам по себе кабинет был не то, чтобы впечатляюще большим, но количество света, подбор мебели и цветов делали его очень просторным. На руку играло то, что здание было очень старой застройки с высоченными потолками. Дверь была в углу стены, нишу которой закрыли сплошным шкафом, с расставленными в нём книгами личными и рабочими, часть полок была закрытой. Слева стояли оба стола, и находилось самое большое окно, прямо напротив двери окно поменьше, ряд зеркал и комодов с пластинками, интерьерными безделушками и архивом модных фото-журналов в количестве более тысячи изданий, в том числе очень старых, который Лале называла "скромной коллекцией". Из-за высоты потолков к шкафу пришлось пристроить деревянную лестницу, поэтому войдя в кабинет неслышно, на уровне моих глаз оказались черные туфельки гэта* с красными ремешками на современный лад, которые Лале носила, как здешние тапочки, не желая таскать в кабинет грязь с улиц. "Чокнулась!" - подумал я, - "Полезла на лестницу в этой обуви!" Спугнуть её своим голосом было бы рискованным, поэтому я постучал в открытую дверь. Девчонка вздрогнула — почему-то звонки в дверь или домофон, а так же стук её не редко настораживали. Не спугнуть не удалось. Она посмотрела вниз, и нахмурилась. — Издеваешься? - спрашивает. — Предпочитаешь, чтобы я вошел без приглашения? - спрашиваю в ответ, протягивая руку, чтобы забрать у неё увесистый футляр с двумя томами, и помочь спуститься. И слава Богу Лале руку принимает, понимая наверняка, что гэта для таких целей — пара не безопасная. — У меня встреча через тридцать минут, Бен, я не думаю, что ты вовремя, - буркнула она, даже не скрывая недовольства. — О, я в курсе. Сама знаешь, я никогда не опаздываю, и редко прихожу не заранее. Подумал было бы свинством прийти позже — всё же ты согласилась нас принять в свой выходной! Наши отношения никогда не опускались до скверного "ты такая привлекательная, когда сердишься", но сердитая Лале действительно была забавной, а от того приятнее было то, что её эмоцией по умолчанию был гнев. На своих сандалиях она всё равно оставалась коротышкой, и сегодня она собрала свои прямые тёмные волосы в два невысоких хвостика с косым пробором. Итого: гэта, хвостики, белая рубашка с аккуратным отложным воротничком и свободного кроя черные брюки и носочки с отдельным "пальчиком" для большого пальца. Ну, почти маленький монах. Лале была дерганная. Ох, она была средоточием нервов туго натянутых. Дерни не за ту струну, и глаз у девчонки тоже мелко дернется. — Ты подослал Роудс ко мне? - спрашивает она, с хлопком складывая футляр на стол. — Послушай, я конечно всемогущий, но даже я не настолько жесток, чтобы собственноручно заставить Эдди жениться в третий раз! Побойся Бога. Я всего лишь скромный шафер жениха. Который, к тому же, тоже к музыке не безразличен! Конечно же прийти в свитерах, как у Кобейна было бы менее затратной затеей, но мы всё же остановились на том, что друзей со стороны жениха будет четверо, и здорово бы разодеться, как Битлы. Могли бы пойти на Сэвил-Роу*, но я не мог не порекомендовать им вполне конкретного портного, которая к тому же не лишена художественного вкуса, ведь нам ещё невесту и дам одевать. От насмешки в голосе Лале только больше краснеет. Девчонка говорила, что это от того, что она "полнокровная". Да хоть какая, в сущности мне просто нравилось, что она была хрустальной ледышкой — невозмутимой и непробиваемой, пока дело не касалось меня. — Господи, хоть бы тебя отчекрыжили под Джорджа Харрисона, Карлтон, - сухо отвечает Лале, - Сядь и жди, меня попросила о разговоре невеста, вот мы и будем дожидаться её, - она кивает на диванчик в нише во встроенном шкафу, - Молча. Но молчание длилось не долго — за пятнадцать минут до назначенного времени на этаж поднялись Сойеры, и наверняка большего "Да что же, мать вашу, творится в этом городе?!" выражения лица я никогда у Лале не видел. — Местечко что надо! - с ходу похвалил Том, - Привет! Девушка кивает. — Тоже друг жениха? - спрашивает она. — Да, ещё двое согласились на Битлз, но не смогут приехать сегодня, почему-то Элли уверена, что ты согласишься нас взять, решила — вдруг надо снять мерки, попросила заехать, - отвечает Сойер старший, заваливаясь рядом со мной на диванчик, и тем самым занимая вообще всё возможно пространство, - Чего ты там застрял, а? Морган неуверенно ступает в кабинет. У них с девчонкой что-то вроде невербального языка сформировалось. Его взгляд выражал, я думаю, что-то вроде "Извини, клянусь, я не знал во что ввязываюсь". Она всепрощающе сморгнула вместо кивка, и указала на место рядом со столом. — Я постою, - возразил Морган. — Как скажешь, - ответила Лале, присаживаясь на край стола закройщика, - Если этот балаган окажется не правдой, и свадьба была просто предлогом сорвать мне каникулы, я клянусь, мистер Сойер, я очень разочаруюсь. Почему-то далее она обращалась к Тому. Возможно, как к наиболее разумному по её мнению. Но Эль приехала вовремя, и вместе с Роудсом поднялась наверх. Кажется воодушевление будущей миссис Роудс немного развеяло сомнения Лале на счёт будущей свадьбы. — Знаете, ваша общая фамилия навела меня на мысль о Зандре Роудс, это известный дизайнер семидесятых, одевала Фредди Меркьюри*. Возможно Вы помните его "летящий" топ-накидку из плиссированной белой ткани. Это была часть свадебной коллекции, она Меркьюри приглянулась, я подумала, возможно мы могли бы взять за основу такую идею? - предлагала Лале. Идей у неё всегда было даже слишком много, а исторических основ под ними ещё больше. Она сняла мерки с Сойеров, и Теда, потому что для нас можно было по крайней мере начать строить основные лекала, сняла мерки и с Эль, предлагая подготовить эскизы за два-три дня, выслать ей, и сразу же начать готовить макет по выбранному дизайну. С меня мерки снимала как-то слишком нервно и торопливо — наверняка просто сверит со старыми. Нас прогнали в итоге. Я только знал, что с Эль разговор длился ещё какое-то время, хотя идею с "плиссировкой Меркьюри" Эльза приняла с энтузиазмом сразу же. Для Роудса так и не определили — ему подготовят одну из вариаций костюмов Брайана Мэя или может быть был смысл выдать его за Паваротти, сделав громоздкий фрак и причесав его соответственно, хотя в отличие от оперного певца, Тед был совсем худощавым. Я предложил её им, потому что Лале обладала ненавистным мне в ней качеством — отсутствием представлений о личных границах, когда дело касалось объемов работы. А Роудсам портной был нужен немедленно. Свадьбу собирались устроить в нетипичный месяц, февраль, в связи с тем, что Эльза была беременна, третий месяц будет в феврале. Эдди год проносил кольцо в кармане пиджака, и дотянул до крайнего срока. Поэтому делалось всё в спешке. Мы с Софи женились, когда та была на четвертом месяце. Подбор платья был проблематичным, танцевать нам почти не приходилось, а Роудс планировал устроить самую громкую вечеринку в своей жизни. А ему было с чем сравнивать. К тому же возможно этот заказ ненадолго заставил бы Лале выдохнуть — сумма вырисовывалась приличная, насколько я мог судить. Можно было бы взять небольшой перерыв после него. Хотя бы в работе. И мы могли бы видеться ещё немного чаще, под Новый Год. Новый Год, который я рассчитывал отпраздновать вместе, хоть и не сложилось.