— Правда? Заместитель главы Токийской свастики встречается с ним? Пиздец. — Не верю, чтоб Дракен, да с этим отморозком? Это просто сплетни!
Шепот со всех сторон становится все громче.— Как вообще этот отбитый может быть связан «серьезными отношениями»?! — Я слышала, что он домой водит кого не попадя, очень в его стиле. Наверняка бросит, как наиграется… — Ха-ха, надо быть максимально отчаянным, чтобы начать встречаться с Ханмой!
Тихие разговоры превращаются в гомон. Откуда эти голоса?— Отвратительный, уверен, он закончит в камере смертников. — Я бы ему не доверяла… — Таких нужно изолировать от общества! — Дракену нужно быть готовому к удару в спину…
Рюгуджи делает резкий глубокий вдох. Перед глазами потолок их дома. Все хорошо, хотя… Мужчина поворачивает голову и видит бледную широкую спину, ребра при каждом вздохе натягивают кожу, что при лунном свете кажется полупрозрачной, будто бумажной. Все хорошо. Кен устало выдыхает, перекатываясь к возлюбленному. Руками грубыми обвивает и к груди собственной тянет. Шуджи что-то ворчит во сне, пару раз чмокая губами. Блондин дышит медленно, кажется, слишком. Лбом тычется меж острых лопаток. Дракен всегда думал, что из них двоих — Ханма более эмоциональный. Однако сейчас понимает, что это не так. Просто Шу доверяет мне, всего себя показывает без страха быть непринятым. А я не могу Кен глаз сомкнуть не может, взгляд направлен в никуда, только кончики пальцев чуть сильнее впиваются в худощавое тело. Дурость. Конечно он меня примет. Он ж любит меня. Я его. Все, че понапридумывал? Мужчина, кажется, чувствует, как по черепной коробке носятся мысли, ударяясь о стенки с неприятным звоном, что в ушах оседает. Только полюбил он меня «сильного», такого в котором увидел опору и защиту Дыхание на секунду прерывается. Рюгуджи хмурит брови, сильнее упираясь в чужую спину. Что мне теперь всю жизнь притворяться сильным? В смысле, притворяться? Я и есть сильный Пальцы на ногах сжимаются и становится как то холодно. Окно закрыто? Почему Шуджи может показывать слабость, а я нет? Кто сказал, что не могу? Он наоборот всегда за то, чтоб я говорил о том, что у меня на душе От бесконтрольных мыслей начинает гудеть голова и Кен тихо мычит, страдальчески сводя брови. — Не могу быть слабым, ему нужна опора… — Ты че несешь, родной? — хрипит Шу, не поворачиваясь. Дракен резко убирает голову и руки норовит прибрать, но их удерживает ладонь с татуировкой. — Куда собрался? Ханма лениво перекатывается на другой бок и теперь хмуро смотрит прямо в глаза Кена. — Я разбудил тебя? — хриплым шепотом спрашивает Рю. — Да, но меня не это волнует. Кто вбил тебе эту хуйню в подкорку? Мас-хуй-знает-как-его-там? — раздраженно фыркает брюнет. Кен хмурится, собираясь поругать Шу за такое обращение к приемному отцу, но поверх его сухих губ ложится ладонь. — Похуй кто. За кого ты меня принимаешь? — щурится Ханма, — да, ты моя поддержка и опора, но напоминаю. Бог смерти подскакивает на кровати, одной рукой перекрывая поток недовольных высказываний, а второй на плечо блондина давит, нависая сверху. — Я не слабее и не сильнее тебя. У нас не те отношения, в которых один активный актив, а второй пассивный пассив. Ок? Я не соглашался быть твоей хрупкой женушкой или че ты там придумал. Я спокойно могу тебя на лопатки уложить, а то что ты меня трахаешь, а не я тебя — мое желание. Понял? Поэтому не надо делить нас на слабого и сильного, — Шуджи раздраженно цокает, — единственный кто заставлял тебя всегда быть сильным — ты сам, придурок. Я тоже могу тебя защищать и поддерживать. Мы оба мужчины, оба страх наводим одним своим именем, так и зачем ты себе жизнь усложняешь, родной? Ты всегда говорил мне, чтобы я не боялся показать свое истинное лицо, но почему же ты сам не соответствуешь своим словам? Рюгуджи молчит, возможно, из-за ладони закрывающей рот, а может потому, что ахуевает, как Ханма его с одного вздоха раскусил. Под кожу забрался и по венам разлился, да так, будто всю жизнь так и было. Будто его место всегда было рядом с Дракеном. — Ты ж не строитель, хули ты строишь из себя хуй пойми что, — посмеиваясь шепчет Шуджи уже ласково, — хочешь кричи, хочешь бей посуду, плачь, психуй — да все что захочешь, Кен, — он убирает ладонь от удивленного лица напротив, в самые губы шепчет, — потому что я уже обнажил свою душу пред тобой. И целует. Целует не так, как в порыве страсти, не как на прощание — мазнув губами, но так, будто в последний раз, со всей нежностью, что есть в этом жестоком человеке. Ханма чувствует как дрожит грудная клетка под ним. Пальцами своими длиннющими обхватывает чужие влажные щеки. Он бы остался так на всю жизнь, но слышит тяжелые дыхание и понимает, что нужно его родственной душе. Брюнет прекращает поцелуй, но не отстраняется, наоборот. — Иди ко мне, — шепчет еле слышно. Мужчина ложится близко-близко, и ласково пальцами перебирает длинные пряди. Из Кена тихими хрипами и судорожными вдохами выходит то, что копилось столько лет. Шу ничего не говорит, им не нужно сейчас ничего говорить — хватает того дыхания, что оседает на родных губах, чтобы понимать друг друга. Больше Дракена не будят беспокойные мысли.