— 1 —
Ключей на связке было несколько. И еще пара брелоков: стеклянный, в многочисленных сколах, шарик с розой внутри и латунная пластинка с витиевато выдавленным «Светлана». Я покрутила связку в руке, сравнивая ключи с формой замочной скважины. На первый взгляд подходили три. Я стала пробовать. Повезло на второй попытке. Замок щелкнул, и я надавила на дверную ручку, приоткрывая дверь. Прихожая встретила меня полумраком и целым букетом запахов: кислые щи, застарелый табачный дым, въевшийся в стены и потолок, кошачий лоток и обувной крем, тюбик которого без крышки валялся прямо поверх кучи разномастной обуви, сваленной в углу. Здесь были и зимние сапоги, и босоножки, и кроссовки со сланцами. И кроксы. Детские, судя по размеру. Девчачьи, судя по расцветке. Я наконец шагнула внутрь, прикрывая за собой дверь. Окинула взглядом линолеум, узор на котором уже не просматривался из-за слоя грязи, и решила пока не разуваться. Из кухни мне навстречу вышла кошка черепаховой масти. Красивая, но тощая и со слезящимися глазами. — Кис-кис, — позвала я. — Мяу, — тонко ответила кошка и метнулась обратно в кухню. — Намек понятен, — я пошла за ней. Запах кислых щей усилился, стоило войти в небольшой пищеблок. Кастрюля стояла на столе без крышки, благоухала. Рядом валялась вымазанная ложка. Можно было подумать, что кто-то хлебал прямо так, не подогревая, а потом умчался по своим делам. Я бы могла предположить, что отравился, но трупов поблизости не наблюдалось. — Мяу, — повторила кошка, напоминая о себе. Я обернулась и обнаружила ее в закутке между стеной и холодильником у настолько грязной миски, будто ее не мыли с момента покупки. Похоже, так и было. — Мяу, — это прозвучало уже куда жалобнее. — Сейчас, киса. В поисках кошачьей еды я принялась распахивать дверцы кухонных шкафчиков. Когда-то они были белыми, но теперь пожелтели от жира. Корм нашелся, самый дешевый. То ли от него у кошки был такой болезненный вид, то ли от того, что даже такую кормежку она получала нерегулярно. Когда вопрос с животным был отчасти решен, я обошла и другие комнаты. Их было всего две. В той, что побольше, присутствовали некие признаки гостиной: диван, пара кресел, телевизор и югославская стенка. Правда, на диване неопрятным комом лежало сомнительной свежести постельное белье. А еще пыль была практически по всем поверхностям. И сор на полу. И паутинные гирлянды. На спинке колченогого стула высилась гора одежды. Вторая комната оказалась детской. Тут было чуть лучше, по крайней мере, немногочисленные игрушки стояли и сидели по полкам. На кроватке голый матрац притягивал взгляд красноречивыми желтыми разводами. Постельное было сложено в изголовье: не очень аккуратно, но старательно. Пятна и дыры на обоях прятались под тетрадными листочками с детскими каракулями. По крайней мере те пятна и дыры, что были на уровне моего пояса. Рисунки меня заинтересовали, и я подошла поближе. Все оказалось вполне стандартно: домики, цветочки, принцессы. Много рисунков было посвящено плюшевому медведю с пуговичными глазами. Очевидно, любимая игрушка. Черепаховую кошку девочка тоже иногда рисовала. Я никогда не была знатоком детских душ, но мне все равно казалось, что во всем этом многообразии кривомордых зверушек, кособоких замков и тонконогих красавиц не хватает чего-то важного. Впрочем, поразмышлять об этом можно позже. Еще пару минут я побродила по квартире, осматриваясь. Потом взялась за дело. Кажется, времени у меня не так много, а работы навалом.— 2 —
От чистки унитаза меня отвлек дверной звонок. Длинный, пронзительный. Явно тот, кто жал на кнопку, был чем-то раздражен. Я стащила с рук чудом найденные в квартире, которую, кажется, никогда не убирали, резиновые перчатки и пошла открывать. За дверью обнаружилась молодая миловидная женщина. За ее руку цеплялась девочка лет пяти в нарядном платьице. Вторая девочка просто стояла рядом, уперев взгляд в поношенные сандалики. Какая из них живет здесь, можно было не уточнять. — Светка! — с ходу выпалила женщина, распространяя вокруг себя приятный запах парфюма. — Сколько можно-то, а? Второй раз за неделю. Мне делать, что ли, нечего? Крюк, между прочим, нехилый получается! — Извини, пожалуйста, — ответила я. Женщина как-то сразу осеклась, моргнула удивленно. Потом слегка наклонилась ко мне и потянула воздух носом. Простого объяснения в виде запаха алкоголя, само собой, не обнаружилось. Лицо женщины сделалось подозрительным. — Извини, — повторила я. — Больше не повторится. Вторая фраза из моих уст женщине явно была привычнее. Она все еще смотрела на меня удивленно, но, тем не менее, попыталась вернуться в колею скандала: — Да я это постоянно слышу! Ты мне и вчера говорила, мол, последний раз… — Теперь точно последний, — твердо сказала я. — Спасибо, что забрала ее. — Не за что, — фыркнула женщина, легонько подталкивая девочку в сандаликах в спину. — Там еще деньги сдать надо на утренник. Я не займу, сразу говорю! — И не надо, — кивнула я. — Выкручусь. Еще раз спасибо. — Карина, скажи Оле пока, — велела женщина. — Пока, Оля, — послушно озвучила девочка в нарядном платье, помахав пухлой ручкой и уже утягивая маму к лестнице. Ей явно здесь не нравилось. Оно и понятно, кому бы понравилось? — Идем… Оленька, — я протянула второй девочке руку. Она уставилась на мою ладонь недоверчиво, потом впервые подняла на меня бледно-голубой взгляд и стала напоминать какого-то опасливого зверька. — Ты кушать хочешь? — спросила я, не спеша убирать руку. — Я в садике кушала, — тихо ответила она. Это хорошо, наверное, что в садике. Судя по содержимому холодильника в этой квартире, от казенной еды будет больше проку. Питался бы ребенок здешними кулинарными изысками — недалеко бы ушел от кошки. — Тогда давай чаю попьем, и ты мне расскажешь, как дела в садике, — предложила я. Старалась говорить дружелюбно, но вышло суховато. Ничего, приспособлюсь, сегодня только первый день. Оля возражать не стала. Посмотрела на свои сандалики, а затем на отмытый мной пол. Стала разуваться. Давешней горы обуви больше не было, и это тоже вызвало у ребенка недоумение. — Вот сюда, в галошницу, — подсказала я. — Это теперь будет твоя полочка, хорошо? — Хорошо, — кивнула Оля, пристраивая свои сандалики. — Мне надо помыть ручки. — Правильно, — улыбаться я пока не рисковала, сперва над этим стоит поработать, а все время ушло на уборку. Спустя пару минут Оля сидела за столом и с удивлением осматривала отмытую кухню, пока на плите грелся чайник. — Скажи мне… дочка, — начала я. — Ты ведь помнишь, откуда у нас появилась кошка? Обычно в семье с ребенком о таких вещах не спрашивают. Обычно и так ясно, откуда. И Оля мигом подтвердила все мои предположения. — Помню, — тихо сказала она, выводя пальчиком узоры на клеенке. — Муся сидела в подъезде и плакала, потому что хотела кушать. И я тоже плакала, потому что мне Мусю было жалко. А ты разрешила ее взять, как будто это подарок на день рождения. — Муся заболела, — заявила я, доставая из шкафчика заварку. — Знаешь, почему? — Не знаю, — испуганно пискнула Оля. — Она теперь умрет? — Нет, не умрет. Муся заболела, потому что мы плохо о ней заботились. Если мы будем делать это лучше, Муся выздоровеет. Ты ведь мне поможешь? Оля закивала так быстро, что тощие хвостики на ее голове смешно запрыгали. — Вот и здорово. Мы с тобой поделим обязанности. После чаепития мы с девочкой взялись за дело. Под моим контролем она вымыла миску, а затем старательно промывала кошачьи глаза ватным диском. Кошка, как ни странно, совсем не упиралась и не пыталась удрать, а наоборот радостно мурлыкала и тыкалась мордочкой в детские ручки, вызывая Олин смех. Девочка вообще заметно расслабилась, оттаяла. И голосок стал звонче, и озорство во взгляде прорезалось. По такому поводу Мусе обтерли влажной ваткой еще и уши, и нос. Муся стерпела. Хорошая кошка. Потом мне поведали про детский садик. Утренник намечался в связи с днем детей, всем раздали стихи. Оля свой стих давно выучила и стихи всех остальных ребят тоже, потому что они уже три дня репетировали, а чего там запоминать-то? А еще им велели, конечно, приходить нарядными. Каринка и так каждый день нарядная ходит, у Каринки отец — бизнесмен и платья ей покупает и покупает. Но Оля не завидует, у нее тоже красивое платье есть. Ну и что, что одно? А зачем много? Все сразу их не наденешь. После этого рассказа мы пошли в Олину комнату, чтобы примерить то самое платье. Оно оказалось мало. — Выросла, — всхлипнула Оля. — А когда ты его последний раз надевала? — На новый год. Там тоже утренник был. А на восьмое марта ты меня не водила, потому что воспитательница опять просила денег. — Скажи-ка, дочка, — я присела перед ней на корточки и проникновенно взглянула на расстроенное личико. — Ты ведь знаешь, что мама копит денежку? — Да, — кивнула Оля. — На море. Чтобы найти там мне нового папу. Надо же, не прогадала я в очередной раз. А впрочем, чтобы прийти к такому выводу много ума не надо. Я собрала по всей квартире и разложила по шкафам кучу шмотья, и почти ничего из этого не принадлежало ребенку. А вырезы на кофтах и блузках и длина юбок красноречиво свидетельствовали в пользу того, что новый папа ищется, и весьма активно. — Море подождет, — я заговорщицки подмигнула Оле. — Давай поиграем в игру. Если найдешь мамин клад, прямо сейчас пойдем в магазин и купим платье. Конечно, девочка согласилась с радостью, даже легонько пискнула, убегая из детской в соседнюю комнату. Конечно, она знала, где лежит заначка. Наверняка не раз доставала эту шкатулку с бижутерией в тайне от матери и перебирала ее содержимое, любуясь яркими стекляшками и фальшивым жемчугом. — Ну, что? Идем? — спросила я через некоторое время, быстро пересчитав наличность. — А как же море? — вдруг опечалилась Оля. — Ты ведь теперь не поедешь туда и папу мне не найдешь. — А ты, значит, со мной на море не собиралась? — Нет, конечно, — замотала головой девочка. — Меня новому папе нельзя сразу показывать. — Почему? — Потому что ты так сказала. Я вздохнула и присела перед ней на корточки. Погладила легонько тоненькое плечико. — Море — это очень хорошо, Оля. Но я подумала и решила, что ехать туда хочу с тобой вместе. А денежку мы обязательно накопим. Мама, например, бросит курить и пить. Это ведь очень вредно и дорого. А еще мама найдет себе другую работу, где платят лучше. — А как же папа? — тихо спросила Олечка. — С папой хорошо, конечно. Но без папы тоже можно. Да и искать его одна я не могу, это же твой папа будет. Значит, ты тоже должна его выбирать. А сейчас идем в магазин. Платье — это тоже радость, хоть и маленькая. Зато прямо здесь и сейчас.— 3 —
В моей ситуации под ближайшее окружение неизбежно приходится подстраиваться, а вот работу действительно куда проще сменить. Было бы еще, за что держаться. Сидеть кассиршей можно в любом другом супермаркете, благо на весь район их наберется не меньше десятка. Резюме Светланы меня не впечатлило: школа с тройками да среднее специальное, а в сравнении с прошлым опытом должность кассира действительно можно было считать почти престижной. Впрочем, специальность мне понравилась — швея. Шить я умею. Умею и многое другое, ведь мой собственный опыт позволяет мне даже возглавить банк. Всякое бывало. Но пьющая, курящая и гулящая Светлана, заделавшаяся вдруг бизнес-леди, вызовет массу подозрений. Так что я начала свой новый карьерный путь с небольшого ателье, которое очень удачно располагалось неподалеку от Олиного детского сада. Взяли меня сперва разнорабочей: гладить, обметывать ткань, раскладывать по местам нитки с иголками после работы мастеров, да и полы иногда мыть. Но уже к сентябрю я заняла место закройщицы, которая, счастливая до небес, упорхнула в декрет. Зарплата прибавилась, жизнь продолжала налаживаться. Мы с Олей сходили в строительный магазин и выбрали недорогие, но симпатичные обои для ее комнаты и тем же днем поклеили их. К вечеру были усталые, но довольные. Я предложила девочке вернуть на место ее рисунки, но Оля сказала, что для такой красивой комнаты нарисует новые, и мы тут же сбегали в газетный киоск за карандашами и фломастерами. А еще мне разрешали забирать с работы обрезки ткани, так что скоро все немногочисленные Олины игрушки обзавелись новыми нарядами. — Мама, ты хорошо шьешь, — хвалила меня Оля, оправляя отложной воротничок на рубашке своего любимого медведя. — Ты ведь можешь и для других костюмчики делать. У Каринки целая армия кукол! Эта идея показалась мне здравой, и уже через неделю мы с Олей завели сайт в интернете. Я стала обшивать кукол, зайцев, собачек, кошечек и вообще все, на что можно было натянуть одежду. Поскольку обрезки продолжали доставаться мне бесплатно, итоговая цена вещей выходила небольшой, и поток клиентов все рос. Этому способствовало еще и небольшое объявление, размещенное в приемной детского сада с разрешения заведующей, которая перестала терзать меня поборами в обмен на сшитых для театра кукол. К новому году под елкой Олю ждал маленький мольберт с набором красок, а меня — новая швейная машинка. Даже Муся, у которой больше не слезились глаза, а шерсть стала гладко блестеть на свету, получила в качестве презента лежанку. Ее я не покупала, а сшила из лоскутов и набила синтепоном из старых подушек.— 4 —
Наталья, мама Карины, проживала в соседнем квартале. Правда, дом был новый в отличие от нашей с Олей хрущевки. Я решила забежать в гости в январские праздники. — Что это ты в такую рань? — Наталья открыла мне дверь и позевывала теперь, кутаясь в байковый халат. — Извини, если разбудила. — Да ничего. Ты же просто сама по выходным из кровати раньше полудня не вылезаешь. — Дел много, — пожала плечами я. — Зайдешь? — Наталья снова зевнула. — Я ненадолго, — заверила я ее. — Скажи, пожалуйста, сколько я тебе должна? — В каком смысле? — Я в долг у тебя брала, и не раз. Вернуть хочу. Конечно, не все сразу, а частями. Нам как раз новогоднюю премию в ателье выдали. — В ателье? — удивилась Наташа. Точно, я же ей не рассказывала. Мы вообще практически не общались с того самого дня, как она привела домой Олю, а ведь было это в самом конце весны. С тех пор мы лишь изредка сталкивались в детском саду, но и там особо не болтали. Наталья тем временем окинула меня подозрительным взглядом, будто встретила впервые в жизни, и твердо велела: — А ну-ка, заходи. Давай-давай. Пока я разувалась в прихожей, она продолжала сканировать меня глазами, и я знала, какие новые детали она подмечает: здоровый цвет лица; легкий парфюм вместо запаха табачного дыма; добротные зимние сапоги с хорошей колодкой вместо ходуль на шпильках; аккуратный и простой маникюр вместо кричаще-яркого наращивания. — Чуть не забыла, — я протянула ей подарочный пакет. — Это презент на новый год. И так, в благодарность за то, что выручала часто. Я ваши с Кариной точные размеры не знаю, но глаз у меня алмаз. Наташа извлекла из пакета две хлопковые пижамы, одинаковые, не считая размера. Кивнула растерянно: — Спасибо. Очень симпатичные. Неужели сама сшила? — Я же швея. Техникум оканчивала, — улыбнулась я. — Решила вот применять полученные навыки по назначению, работу новую нашла… Дальше меня увлекли в кухню, налили чаю с имбирем и медом и велели рассказывать все, как есть. Я и чай выпила, и рассказала. Наташа слушала, открыв рот, дивилась и не уставала меня нахваливать за становление на путь истинный. А я думала, что в жизни Светланы не так уж много хорошего было. Дочь хорошая досталась. И подруга вот еще. И обеих теперь следовало заслуживать. — Спасибо за чай, — я закончила свой рассказ и отодвинула пустую чашку. — Но мне правда засиживаться не стоит, мы с Олей еще на каток сегодня хотели. Давай с долгами разберемся? — Да ладно тебе, — отмахнулась Наталья. — Я и не знаю даже, сколько. Не записывала никогда. — Так нельзя, — я покачала головой. — Надо рассчитаться. Ты повспоминай, пожалуйста. И позвони мне потом. А пока вот, — и я достала из кошелька несколько купюр. — Светка, не дури, — Наташин голос сделался строгим. — Лучше ребенку купи чего. Или свози куда. — На ребенка отдельный бюджет, — заверила я ее, продолжая пихать купюры. — А летом мы на море хотели, копим потихоньку. Возьми, а? — Не возьму! — Наташа даже руки за спину спрятала. — Я тебе от души всегда помогала. Верила, что ты рано или поздно образумишься. И ведь не прогадала. Тут как посмотреть. Может, Светлана и вправду образумилась бы. Но в конце весны случилось с ней кое-чего. Я случилась. Наталье об этом знать, разумеется, не стоит. Хорошая она подруга, это точно. — Слушай, Светка, — вырвал меня из размышлений Наташин голос. — А на каток вы нас с Кариной возьмете, а?— 5 —
Дверь подъезда натужно скрипнула, распахиваясь на непривычную для себя ширину. — Спасибо, — улыбнулась я, легонько подталкивая Олю в спину. — Давай, дочь, проходи. — Не за что, — Сергей, наш сосед снизу, расплылся в ответной улыбке, продолжая удерживать дверь. — Давай я с пакетами помогу? — Да тут ерунда, ничего тяжелого, — отмахнулась я. — Сама справлюсь. — Жара-то какая, — посетовал Сергей, поднимаясь за нами с Олей по лестнице. — Мороженого бы сейчас, а? Оля, ты мороженое любишь? — Люблю, — ответила Оля. — Но его много нельзя — горло заболит. — А мы немного, — воодушевился Сергей. — Здесь кафе есть неподалеку. Пойдемте, я вас угощу? Свет, пойдем? — Извини, Сереж, — я виновато потупилась. — У нас с дочкой дел много. Чемоданы надо собирать. На море завтра едем. — Море — это хорошо, — вздохнул Сергей. — От моря и я бы не отказался… А когда вернетесь, сходим? — Посмотрим, — я зазвенела ключами, вынимая их из сумки. — Ты высоковато забрался, Сереж. Сосед непонимающе нахмурился, но потом до него дошло. Он хлопнул себя ладонью по лбу, рассмеялся. — Заболтался с вами, — принялся оправдываться он, отступая обратно к лестнице. — Ну, вы на счет мороженого подумайте. — Обязательно, — заверила его Оля. — До свидания, дядя Сережа. Спасибо, что проводили. — Ручки мой, — велела я Оле уже в квартире. — Я пока пакеты разберу. А потом обедать сядем. Девочка умчалась в ванную. Вскоре оттуда раздался плеск воды и веселая песенка о том, как здорово, когда ладошки дружат с мылом. Я же разворошила первый из череды пакетов, достала оттуда новенький Олин купальник и красивые шлепки с рыбками и понесла их в детскую. За прошедший год комната, как и вся квартира, изрядно преобразилась. Начали-то мы с обоев, но постепенно дошли и до новой мебели, недорогой, но добротной. А еще я сама сшила занавески и покрывало для кровати. Игрушек тоже прибавилось, но не сильно. Оказалось, что гораздо больше Оля любит рисовать, так что целая полка в шкафу теперь была забита альбомами, красками, кисточками, коробками с карандашами и упаковками фломастеров. И, конечно же, на стенах появились новые рисунки, а я поняла, чего не хватало на старых. Теперь уже не на хлипких тетрадных листочках, а на плотной альбомной бумаге были замки и драконы, сельские домики с коровами и курами, автобусы, полные котят и щенят, полосатые воздушные шары, парящие среди облаков, киты, бороздящие океанские глубины, вазы с букетами самых экзотичных цветов… И две человеческие фигурки, высокая и пониже. Они гуляли по полям с воздушным змеем, ловили рыбу в речке, варили суп и пекли пироги. Над маленькой фигуркой неизменно реяла подпись «Я», а над большой — «мама». Я, забыв про пакеты, в очередной раз рассматривала все эти воплощения Олиной фантазии и вспоминала разговор, который состоялся у нас в первый день моего появления. Мы тогда вернулись из магазина с новым платьем для утренника, поужинали, посмотрели «Спокойной ночи, малыши», и я укладывала Олю спать. Она почистила зубки, надела застиранную пижамку, которая была ей маловата, и устроилась в своей кроватке в обнимку с любимым медведем. — Спокойной ночи, — пожелала я, уже собираясь гасить свет. — Не уходи, пожалуйста, — попросила меня тогда Оля. — Можно, я спрошу? — Хорошо, — я вернулась и устроилась на краешке кровати. — Спрашивай. Оля одной рукой покрепче обняла мишку, а другой натянула одеяло до самых глаз и сверкала на меня этими глазами. Я же покорно ждала, пока она соберется с духом. — Ты не моя мама, — сказала, наконец, Оля. — Это не вопрос, — резонно заметила я. Девочка удивленно моргнула. Видимо, ожидала, что я буду отпираться и отнекиваться. Я же молчала. Смотрела на нее спокойно, без улыбок и заискиваний. — Ты меня съешь? — спросила тогда Оля. — Почему ты так думаешь? — В сказках так всегда бывает, — уверенно заявила девочка. — Приходит чудище, подменяет маму и откармливает детей. А потом их ест. — Я не ем детей, — заверила я ее. — А что ешь? — То же, что и ты. Суп, кашу, котлеты. Блины люблю. И пеку их хорошо. — А мама больше не вернется? — Нет. Теперь буду только я. Оля присела на кроватке, скидывая одеяло, но мишку не отпустила — все так же крепко прижимала к груди. Подалась ко мне, доверчиво заглядывая в глаза, и задала наконец тот самый вопрос, ради которого разговор затевала: — Ты будешь меня любить? Светлые бровки съехались домиком у переносицы, а пальчики зарылись в замызганную плюшевую шерсть. Не вопрос это был вовсе. Просьба. — Я не умею, — честно ответила я. — Но я буду о тебе заботиться. Давай попробуем? Вдруг, тебе это понравится больше, чем любовь? — Мама! — вывел меня из раздумий Олин голосок. — Я помыла ручки. Кушать хочу. — Конечно, — я сморгнула воспоминание годичной давности и вернулась из детской в кухню. Оля сидела за столом, болтала ногами и крутила в пальцах любимую ложку со своим именем — подарок Наташи. Я сама вымыла руки, достала из холодильника кастрюлю с супом, стала разогревать. — А ты дяде Сереже нравишься, — сообщила мне Оля. — Ты считаешь? — Просто так мороженое есть не зовут, мама, — нотки назидательности весьма забавно звучали в детском голосе. — Наверное, ты права, — кивнула я, доставая из шкафа тарелки. — Просто так не зовут. — А он тебе нравится? — Оля склонила голову на один бок, прищурилась хитро, всем своим видом намекая, что соврать у меня не получится. — Не знаю, — честно пожала плечами я. — Не задумывалась. — Он хороший, вообще-то, — принялась рассуждать девочка. — Не курит, пиво только иногда пьет. И животных любит. И работает на кондитерской фабрике! — Это аргумент, — согласилась я, разливая суп по тарелкам. — Так что, подойдет он на роль нового папы? Оля наморщила носик, пожевала нижнюю губу, размышляя, а затем решительно замотала головой. — Не, пусть дальше будет соседом. Я вообще тут подумала… — О чем? — Нам и без папы хорошо. Вдвоем. Правда? — Конечно, — я поставила перед ней тарелку супа. — Конечно, правда. Мы стали есть. Потом выпили чаю. А потом до вечера очень весело собирали чемоданы и вспоминали песенки про море. А оно ждало нас где-то там, на юге.