Разделённый мир

      Доктор почти закончила, когда коротко постучав, в дверь вошёл его хозяин, неся в руках поднос с дымящейся тарелкой и густым, мясным запахом, от которого рот наполнился слюной, а в животе неприятно потянуло.       — Я принёс ужин, — сказал очевидную вещь мальчишка, ставя еду на стол.       — Малыш, — строго посмотрела на него женщина. — Ты выпил то, что я тебе оставила?       — Да, конечно. — Кивнул он. — Голова уже не болит. Спасибо.       — Хорошо. — Она собрала вещи и вдруг дёрнула его за кончик золотой косы, проходя мимо. — Вы можете поговорить, но недолго. Его ошейник очень мощный. Да и сил у человека немного. Не мучай ни себя, ни его.       — Я понимаю. — Мальчишка послушно склонил голову и благодарно прикрыл глаза. — Спасибо.       Она взмахнула напоследок узкой ладонью и скрылась за дверью, а его владелец поднял на него взгляд и кивнул на тарелку.       — Садись, ешь. Я попробую объяснить, для чего купил тебя.       Звучало так, будто мальчишка и сам не знал, зачем, но Рэн не стал спорить. Раз так щедро предлагают информацию, стоит воспользоваться моментом.       — Ну, что ж… — когда они оба сели по разные стороны стола, а он взялся за ложку, хозяин нервно переплёл между собой пальцы, уложив руки на колени. — Меня зовут Сэйни Вэйн. Я из народа Илла, мой друг умирает, а ты его последний шанс. И нет, приносить тебя в жертву я не собираюсь. — Сказал он, когда Рэн едва не поперхнулся первой же ложкой супа.       Мальчишка сделал сложное лицо, недовольный не то его реакцией, не то собственными словами. Поморщившись, схватился за косу и подёргал за голубую ленту, перехватывающую пряди, с сомнением признавая.       — Хотя прозвучало, конечно, так себе… — тяжело вздохнув, он опустил глаза, делаясь ещё младше и вдруг совсем непохоже на того, кто купил его на рынке. — Ладно. Давай ты поешь, а я пока соберусь с мыслями. Ситуация нетипичная, а ты судя по всему всё же не дикарь, которому можно всё объяснить магией.       И вопреки собственному положению, несмотря на злость и усталость, Рэна вдруг кольнуло весельем, он усмехнулся и последовал предложению… ребёнка? Да. Пожалуй.       Горячая еда обжигала рот и падала в желудок, как в бездонную дыру, но он изо всех сил старался именно есть, а не заглатывать ее оголодавшим зверем. Густое, в меру солёное и наваристое нечто разливалось внутри теплом и силой, проясняя голову.       Новоявленный хозяин на него не смотрел, уйдя в собственные мысли, побуждая всматриваться в себя внимательнее, подмечать новые детали. Одежда, которую он поначалу принял за бессмысленный декоративный наряд, неплохо скрывала тонкую фигуру, делая её визуально старше. Мальчишка не был бойцом, но кажется, неплохо умел убегать и уворачиваться.       Еда закончилась быстро, не насытив до конца, но всё же восполнила силы, так что он отставил от себя глубокую, почему-то празднично расписанную, тарелку и выжидающе уставился на Вэйна.       Тот, словно почувствовав, встрепенулся, хотя до этого будто ничего не видел.       — Спасибо. — Сказал Рэн, встречаясь взглядом с хозяином, и тот кивнул, собравшись с мыслями.       — Итак. Раз уж ты ничего не помнишь о мире, начну сначала. Это важно. — Сэйни снова дёрнул себя за косу. — Мой народ — Илла. Нас называют Творцами. Мы создаём артефакты, восстанавливаем природу, у нас лучшие медики во всех мирах, связанных портальной сетью. Нам нет равных ни в одной области созидания или восстановления, которую мы для себя избираем. Наши услуги ценятся и многие мечтают получить нас себе. Мы мечта многих миров. А ещё мы эмпаты. У нас у всех высокая интуиция, предвидение, как считают люди…       Слова отозвались где-то под рёбрами странным чувством не узнавания, но какого-то предчувствия.       — Тем не менее, при таких хороших данных есть у нас одна слабость. — Продолжил тем временем мальчик. — Мы не сражаемся. Не убиваем разумных. Можем, но чем выше сознательность того, кого убьём, тем нам больнее. Как выстрел в самого себя. С животными и то трудно, а уж если с кем-то на уровне человека… Словом, лечить мы это не умеем ибо раны не физические. — Он вздохнул, опуская глаза. — Фантомное ощущение чужой гибели, апатия, депрессия, постепенное угнетение, а после гибель. Медленная и мучительная смерть, вот что ждёт илла, отнявшего жизнь.       Мой друг это знал и всё же год назад ему пришлось преступить негласное табу, когда на его семью напали. Жену убили, детей он смог защитить. Но убийство, наложившееся на разрыв связи с женой, загнало его в то состояние, которого наш народ не видел несколько тысяч лет.       Его положение постепенно ухудшается и вероятно, уже скоро уровень апатии и боли дойдет до точки невозврата. Уже почти дошёл. — Вэйн передёргивает плечами. — Однако, шанс спасти его всё же есть, пусть и очень зыбкий. В нашей истории говорится, что вытащить из такого может забота о том, кому нужна помощь.       — Ты сказал, у него есть дети. — Тихо отмечает очевидное противоречие Рэн.       — У илла не бывает беспризорников. — Сэйни отрицательно дёргает головой. — Если он умрет, детей возьмут под опеку. Им придется тяжело, но их не оставят одних. Можно было бы дать ему тяжелобольного пациента, но с нашим уровнем технологий любые травмы излечиваются если не за дни, то за пару недель, к тому же он не врач, и, как и полагается в таких ситуациях, передаст пострадавшего компетентным специалистам. Причин сверх меры обращать внимание на пострадавшего у него не будет.       — Тогда при чем тут я? Мои раны не настолько серьёзны.       Он все ещё не может уловить для чего его купили, хотя кажется, это лежит на поверхности. Впрочем, вся история отдаёт какой-то небывальщиной. Умирать от того, что защитил свою семью, от того, что отомстил за убитого партнёра, лишаясь сил и воли к жизни? Нет. Он этого не понимает. Бред какой-то…       Как можно жить, не умея сражаться и защищать свою жизнь?       — Есть две причины, — странный мальчик поднимает взгляд. — Одна из них — ошейник. Он для нас… очень неприятно ощущается. И соответственно, не даст забыться, уйдя в себя. Вторая — отголосок древней эпохи, когда таким способом пользовались гораздо чаще — тут дело в том, что покровитель… наставник… или куратор?.. словом, он не имеет права оставить подопечного, пока тот не сможет полноценно жить в обществе. В древности делали так, но у нас получится наоборот…       — Звучит слишком невероятно. А если твой друг откажется, что тогда?       — Не откажется. — Мотнул головой Сэйни. — Завтра будет праздник Исхода. Там я подарю ему тебя. Если подарок не несёт вреда здоровью, жизни или близким, от него нельзя отказаться.       — Это я-то не несу вред? — Он хрипло засмеялся, смотря на ребенка с иронией.       — А ты несешь? — спросил в ответ Вэйн. — Себе самому разве что… ошейник все равно не даст тебе напасть. А после того, как ты его снимешь, мстить нам у тебя не будет повода. С тобой не будут обращаться, как с вещью. Никто не заставит тебя выполнять непосильную работу, и не будет использовать, как постельную игрушку, мы никого не мучаем и не насилуем, ведь всё, что чувствует тот, к кому мы прикасаемся, достаётся и нам. Психов, мазохистов или просто маньяков, наслаждающихся чужой болью, у нас нет.       Он внимательно смотрит на мальчика-илла, отмечая, как нервно тот сжимает кулаки и хмурит тонкие золотые брови. Он… боится, но не его, чего-то другого. За друга, вероятно.       — Не может быть, чтобы в таком щедром предложении не было подвоха. — Наконец говорит он.       И мальчик опускает плечи, горбится, подтверждая.       — Может не сработать. — Признаётся он, кривя губы. — Слишком тяжёлое состояние. Он может умереть раньше, чем ухватится за тебя. И тогда учить тебя придется его детям, которые ещё сами не взрослые. Дар, преподнесенный на празднике Исхода нельзя передарить. — Сэйни морщится. — А ещё есть люди. Мы живём с ними на одной планете и отношения у нас не слишком душевные. Всё-таки мы не подчиняемся им, а после инцидента с Маэлем напряжение натянуто до предела. Я торопился, поэтому тебя многие видели. И поскольку мы не держим рабов, а освобождать вас просто так нам запрещено — люди боялись, что мы соберём армию таким образом и нам пришлось пойти на уступки много лет назад, — значит, купил я тебя, чтобы обучить, а после представить на экзамен. Большая редкость, большая ценность, ведь знания наши превосходят все людские на несколько поколений. — Он невесело усмехается. — На словах они рабство порицают, любят говорить о гуманизме и человеколюбии, и могут под формальным предлогом заявиться, «проверять условия содержания». Вдруг мы тут тебя мучаем или издеваемся?       Мальчик дёрнул рукой, уже совсем не похожий на того уверенного юношу, каким был несколько часов назад.       — Попробуют забрать? — Предположил Рэн, положив раскрытую ладонь на гладкую поверхность стола, раздумывая над формулировкой.       — Не смогут. Им их собственные законы не дадут, но нервы вытрепят.       Илла мрачно смотрел на свои руки и он вдруг понял, что Вэйн почему-то ждёт его согласия — на такое обучение, на то, чтобы его… подарили. Ему было важно, чтобы он… всё ещё раб, всё ещё имущество на ножках, сам решил свою судьбу. Это всё ещё похоже на обман.       — Почему именно я? — Спросил он, когда молчание затянулось.       — Потому что я почувствовал тебя. — Ответил илла и поднял на него открытый взгляд. — Там, на рынке, даже скованный и избитый, ты всё равно пытался найти выход. Ты хочешь свободы, а я хочу спасти своего друга. Ты его единственный шанс.