Сообщество переводчиков

И начало этого дня стало таким невыносимым. Но число этого дня столь ужасающее, будто труп ворон, которые я находил на поле возле дома. Я несколько раз терял за утро счёт времени, приходилось бегать к часам каждые десять или двадцать минут. Как я понял, сегодня уже восьмое апреля.. Да, верно, вчера было седьмое, поэтому я прав. Я подошёл к столу и вырвал лист с текстом, написанным вчера, и отложил его рядом с чистым, а тетрадь убрал в тумбочку. Подбежав вновь к часам, я увидел, что сейчас было без восемнадцати восемь. О мой милорд Чёрт. Неужели я засиделся, не зная сна, настолько? Да, я мог вообще не спать двое суток, но когда последний раз такое было? Самое, что было, я не устал и не хотел бы сегодня спать. Это был будто маяк, который говорил, что что-то будет и я через пару часов упаду и отрублюсь чуть ли не на вечный сон. Так и есть не хотелось. Евро всё так и не было. Оно, кажется, и к лучшему. Зачастую я говорил ему чаще уезжать и быть на воздухе, чтобы он меня не тревожил. И ведь с одной стороны можно подумать мол: «Вы друзья! Посмотрите какие у вас дружеские отношения, вы просто "милашки"».. А с другой я считал иначе. Постоянные ссоры, словно мы какая-то многодетная семья. Споры за всё на свете и чуть ли не драки за всё возможное и живое, как это показало два дня назад, вроде. Я стоял у часов и мыслил об этом, и ведь не мог же столь долго, блять. Откуда вообще такие мысли? Сейчас нужно заняться чем-то наиболее продуктивным или покончить со всем этим, как говорил.. Я? Я такое не говорил. Мне пришлось самому себе внушить, что я должен проверить, закрыты ли все двери в доме, поэтому я быстро развернулся и пошёл. Из джинсовки я вынул ключи от дома, спустился по лестнице и подошёл к двери. Я проверил, и она оказалась открыта. Я быстро вставил ключ и защёлкнул её. — Пф. Пусть теперь Эйстейн себе мозг сломает, — даже рассмеялся я, — он же ключи не брал. Понадеялся, что я дверь не закрою.. Ну пускай думает, что я klåpare. Я с азартом запер все двери, через которые можно было войти. Даже если не приедет Ошет, то приедет кто-то другой. В таком случае придётся лезть чуть ли не в окно. Это не сложно, думаю. Я засунул ключи обратно в джинсовку и с довольным лицом, головой, поднятой вверх, пошёл в мини-коридор, который разделялся между комнатушками Хеллхаммера и Некробутчера. Я заглянул в обе. Такие же, как у Евронимуса, но чуть меньше. Казалось, что мне выпала самая большая комната, словно я был любимчиком Эйстейна.. Ну хватит так шутить, садист хуев. Нет, серьёзно. Они были одинаковые, но ведь люди то были разные, даже понять никак не могу. Различались они лишь дверями в них, я был в этом уверен. Мне больше жаль, что все сейчас с семьёй, а я, сидящий дома и знавший, что отец и так недавно навещал меня, был озадачен вопросом "что делать из секунды в секунду?". Возможно, всех уже подзаебали мои тупые вопросы и вопросы типо такого, но я даже сам себе не мог ответить. Никто не виноват, может, только если я. Все свои увлечения я перепробовал. На днях мне нужно было почитать журнал об учебных заведениях на искусство и художество, потому что пообещал отцу. Я говорил о том, что хотел бы поступить, чтобы в дальнейшем рисовать намного лучше.. И даже проговорился об этом каждому в нашей маленькой шведской семье. Пока отец и мать это просто прослушали, то Андерс наоборот похвалил меня и больше рассказал об этом им. От этого и пошло такое стремление сдать меня, как кота, в какое-то заведение в Швеции, чтобы я только находился рядом с семьёй вновь. Самое проблематичное, что я оставил этот журнал чуть ли не на полу в холле на втором этаже, где я опять не был. Вот удача, мне опять приходится подниматься и постоянно спускаться из комнаты в комнату, из одной части дома в другую. Наконец взяв злосчастный журнал, я сел на пол в своей комнате и принялся читать, изучая каждое описание. Не совсем интересное занятие, но оно того стоило. Так прошёл час, если не меньше. Лишь один колледж мне понравился, просто прекрасно. Должно быть мне понравилось бы больше колледжей, но я явно противный в таком. Если бы меня заставили назвать мою самую любимую блэк-метал группу, то я бы, наверное, сказал: «Get». Атмосфера разочарований в жизни после этого стала нагнетать всё больше и больше, словно давила на лёгкие. Я заметил, что сначала моё настроение было намного лучше, чем раньше, но сейчас я как душевнобольной. Переменчивое настроение каждый час меня пугало и затягивало в яму апатии и безнадёжности. Пугало, как зверей, которых я убивал в своих целях. Хотя, скорее, тут ни мой страх, ни их страх не сравниться. Я боялся провалиться глубже яруса земли от своей грусти всю мою жизнь. Чувствую, что я не смог помочь себе, а значит никто другой уже не сможет. Мне особо то и помощь не нужна, в этом весь и смехотворный урок. И ведь Пелле уже двадцать два года, а он даже решиться на образование не хочет. Фу, как же круто. Удивляло лишь то, что я не разочаровывал своим НЕ стремлением к чему-то ещё, кроме музыки, своих родителей и брата. Про сестру я бы молчал, она вовсе с этим не в делах. Андерс был мне роднее, а от чего так — я не знал. Последние один или два месяца я то и дело хожу по дому или запираюсь у себя в комнате вдали от всех, погружаясь в червоточину. В Адский круг. И этот Адский круг уже не что-то связанное с блэк-металом, это был верх апатичного состояния, который имел своё первое имя в паспорте. И оно было "депрессия". Я точно не знал, есть ли она у меня, но когда кто-то из участников группы говорил с кем-то обо мне, то первая фраза была: «Он погружается постоянно в депрессию». Я лежал на полу, глядя в потолок. Сел через время, глядел по сторонам. Ничего нового. Всё такое же серое, скудное, моё любимое и такое утомляющее. Я так устал. Похоже, ничего не держало меня сейчас. Ни руки, ни ноги, ни голова, ни торс. Я мечтал о последних концертах в Швеции в мае, но, возможно, их и не будет.. А почему? Я не знаю. Я просто не хочу, наверное. Я встал, взял нож со стола в руку и, идя к подвалу, чтобы найти патроны, резал себя, перед этим закатав рукава джинсовки. Все смотрели на мои шрамы на руках. Их было сотни, даже тысячи. Маленькие, средние, большие, огроменные. Особенно после того концерта, когда мне не успели наложить швы. Я шёл, как косолапый медведь, и резал себе горизонтально раны, которые я уже ни раз делал. Спустившись в подвал, я отыскал патроны и положил их в руку, где был нож. Кровь стекала с моих рук, мне до боли это нравилось. Она густела и сворачивалась, я даже этого не чувствовал. Мои руки будто леденели от всего, что было в этом мире. Становилось только холодно. Это уже не было связано с погодой в ебучем Крокстаде. Я поднялся обратно к себе, оставляя огромные капли крови по всему дому. Положив патроны на стол, я сел на пол и уставился в свои руки. Я смотрел сквозь прозрачную соленую слизь из глаз, которая накопилась и не могла выйти. Кровь стала буро-красной и уже почти свернулась, хотя и прошло меньше пяти минут. ... Настало сделать правильный выбор, который изменит "мою жизнь и карьеру Mayhem в целом". Я подставил нож к вене на левой руке и провёл вдоль. Я почувствовал боль через онемение конечностей. Густая, склизкая и тёмная жидкость, вымирающая в условиях холодного помещения, вытекала с руки, создавая под мной огромную лужу. Рука побледнела и моё лицо тоже. Кровь невыносимо сворачивалась, хотелось сделать ещё надрез, но вместо этого.. Я сделал то же самое и на правой руке. Еле держа нож левой, я делал всё через безразличие к себе и к миру. Мысли путаются, всё вокруг темнеет и уже не такое, как на концертах. Это было нечто другое, я совершил что-то иное. Мне хотелось быстрее умереть. Правой рукой, которая ещё могла функционировать, я нащупал глотку и провёл ножом себе по ней, думая, что прошёл по артерии. Но так стало только хуже. Мне хотелось что-то сказать, но я не мог. Через головокружение и неспособность глотать слюну, я подошёл к столу, перед этим выронив нож в лужу крови, и сел за него. Я взял ручку, левой рукой еле пододвинул листок и, перед этим оставив большое кровавое пятно на листке, стал писать: „Den kända repliken ursäkta blodet, men jag har skurit upp handlederna och halsen. Det var meningen att jag skulle dö i skogen så att det skulle ta några dagar innan jag eventuellt skulle upphittas. Jag hör hemma i skogen och har alltid gjort det. Anledningen till detta kommer ändå ingen fatta. För att ge någon sånär förklaring så är jag inte en människa, det här är bara en dröm och snart vaknar jag. Det var för kallt och blodet levrades hela tiden plus att den nya kniven är för slö. Om jag inte lyckas att dö av kniven så blåser jag ut skiten från skallen. Än så vet jag inte. Jag lämnade alla mina texter vid «Let the good times roll» — plus resten av pengarna. Den som hittar dem får skiten. Som en sista hälsning får jag lov att presentera «Life Eternal». Gör vad ni vill med skiten. Pelle.” Я остановился. Рвотный рефлекс пошёл откуда-то, это заставило меня опустить голову на время и ссутулиться. Кровь впиталась в мою любимую футболку, которую я никогда больше не увижу, лишь во сне. Я кашлянул, но крови с кашлем не было, словно я был обескровлен, но это не так. Я закончил: „p.s: Jag kom inte på det här nu, utan för sjutton år sedan.” Я думал, что умру быстрее, чем напишу это. В душе, которой почти не осталось, я был зол, но в итоге не выражал эмоций. Моя последняя жалоба и просьба в этом ёбаном мире: «Норвежцы, научитесь делать сразу заточенные ножи». Бумажка с текстом лежала относительно близко с запиской и название на ней было заметным. Безэмоционально я встал и взял патроны. Всё, что осталось, это взять дробовик и снести себе башку к хуям. Я снова не смог умереть с первого раза, ну и хуйня. Я взял дробовик, присел на матрас. Меня качало и трясло из стороны в сторону, я приставил дробовик ко лбу. Всё темнело, темнело. Было очень холодно, кровь очень больно сворачивается, нож тупой. Я сидел минуту, может, две с отпущенной от безнадёжности головой. Я был полон отчаяния, я хотел с этим покончить, но так боялся. Я надеюсь, что увижу свет в конце туннеля. Такой белый. Узнаю, что после смерти, которую я переживаю дважды. Я бы не поверил в Бога за секунды до совершения этого, я бы поверил в Сатану, что принёс меня в этот бренный мир. Такой тупой и жалкий. Руки стали розовее, но кровь из вен всё текла и вены должны были её вытеснить полностью, чтобы я стал беднее обычного. Это даже получалось. Сделай это Олин, сделай. Один выстрел и все твои проблемы исчезнут. Эта жизнь мертва и ты мёртв. Послушай себя, прокрути всё то, что ты пережил. Твоя жизнь это издёвка, а загробная жизнь — это вечность в жарком месте под названием Рай. — Один.. Выстрел.. Я затрясся сильнее. У меня появился будто ком в горле, я даже не чувствовал слёз, я точно был безразличен к миру. — Изменит мою.. Жизнь.. Я нажал на курок.

***

Солнечный день в Осло бился во всю, хотя на деле было даже холоднее обычного. Лёгкий ветерок задевал деревья и траву, от чего они шелестели и качались из стороны в сторону. Я был этим доволен. Впервые за несколько лет я увидел погоду лучше, чем где-то ещё. — Ошет, не забудь о продуктах на столе в кухне! — послышался голос из гостиной. — Да, мам, jeg husker. Я уже собирался выходить из дома, забыв продукты. Я забежал на кухню и забрал пакет, рядом с которым лежал цветок. Пурпурно-розовый или что-то типо того. Я аккуратно положил его к себе. До этого он там не лежал, а значит адресовано мне. Я не любитель подобного, скорее даже вообще не перевариваю такие подарки, но, если это от семьи, то почему бы и нет? — Vi sees der, mamma, pappa! — крикнул я перед тем как сесть в машину. Не думал, что мне удастся завершить дела по DSP и даже заехать к родителям. Евро, ты снова на высоте. Я поставил пакет на заднее сидение. Этого должно хватить где-то на неделю. К тому же у нас есть ещё то, что покупал Дэд, поэтому никто не умрёт с голода. Я нажал на педаль газа и поехал обратно в Крокстад. Спустя более полутора часа я прибыл в деревню. Оставалось немного, где-то километр, чтобы доехать до дома. Я ехал и слушал Venom. Моё лицо было убивающе каменное, но в душе я жаждал огня. Приближаясь к дому, я начал чувствовать, что что-то не так. Что-то в душе начало меня нагнетать. Всё это я спихнул на голод, так как сегодня я ничего не ел, кроме кружки кофе, если это вообще можно назвать едой. Я подъехал к дому, открыл дверцу и взял с заднего сидения пакет. Дом, милый дом. Я снова здесь. Но что-то беспокоило меня, в то же время и веселило. Я подошёл к двери и попытался открыть её, но всё четно. — Закрыто? — я нахмурил брови, думая, что сейчас взорвусь от злости, — мудила, закрыл всё же. Я обошёл дом и попытался войти во вторую дверь, но она была тоже закрыта. — Сука, я тебя убью нахуй, Пелле. Тут я уже истерично смеялся. Я смотрел в окна, думая, что Олин сейчас стоит и смотрит, при этом смеясь над мной. Но никого не было. Я решил подойти к телефону-автомату и набрать Йорна. Он ответил мне быстро, что даже напугал меня. — Hej, Пелле у тебя? — Эээ.. Нет, — неуверенно сказал он, — я думал заехать сегодня, но передумал.. — Ясно, — задумался я, — неужели он уже вздёрнулся и лежит без дела на полу? Хм-м.. — В смысле? — Да забей.. Пока. — я свесил трубку. Я взял лестницу, стоящую у дерева, которой практически никто не пользовался. Приложив все свои усилия, а я был достаточно силён, я пододвинул к окну, ведущему прямиком в комнату Олина, лестницу и забрался на неё прям с пакетом. Окно было приоткрыто и зашторено. Со смехом я открыл окно и, ещё не сфокусировав взгляд, залез в комнату. — Сукин ты сын, почему ты двери.. Я увидел кровь везде. На полу, на стене, возле лежащего Дэда, на столе, на двери. Улыбка быстро спала. — ...запер? Я стоял, смотря по сторонам, и пытался понять, что произошло. Я подходил всё ближе. — Дэд, заебёшь прикалываться. Но он не шутил. Я подошёл впритык к бездыханному телу вокалиста. Поставив пакет на пол, я понял, что мне нужно это сфотографировать. Я схватил ключи, которые выронил Олин, видимо, по пути в комнату и погнал вниз в машину. Спустя пять минут, я уже стоял в магазине и покупал одноразовый фотоаппарат за 80 крон. Я делал всё быстро. Взял, расплатился, поехал обратно. Я поднялся наверх, прошёл в комнату и встал у трупа. Фотографировал я не с одного места, а с разных ракурсов. Взял нож, положил его рядом с ним, с дробовиком сделал так же, чтобы фото выглядело лучше. — Дэд, мы станем известными.. — проговаривал я, надеясь на ответ. Я присел на корты и дотронулся одной рукой до руки Пелле. Она была ледяная, лишь в некоторых кусках кожи, как пятна, была еле ощущаемая теплота, которой и быть не должно. Наверное, он сделал это два или четыре часа назад, может даже и шесть. Я трогал его растёрзанные ножом руки. Мелкая улыбка, когда я понял, что воспользуюсь этим для продвижения Mayhem, снова спала. Резко я озлобился. Какого хуя он сделал? Меня накатывала грусть. Я не чувствовал к нему ничего, мы даже друзьями не были, но было так грустно. Он поможет, но уже после после своей смерти? Это даже ущербно теперь выглядит с какой-то стороны. Я пошёл и спустился вниз к телефонному аппарату. Набрав номер Яна, я стал ожидать ответа. Пришлось ждать недолго. — Ян, Дэд вернулся домой. — Что? Он уехал в Швецию? Неужели он кидала.. — с тревогой говорил Аксель. — Нет, погоди, он не вернулся домой. — я создал минутную тишину, — Он вышиб себе мозги. — Ебать! Ошет! — шокировано ответил мне Ян. — Не волнуйся настолько сильно, я сфотографировал его и сделал пару снимков. Ян молчал. Похоже, он не знал, что сказать. Позже я позвонил и Йорну. Он посчитал это странным. Странным мои слова, а с ситуации был в полном шоке и грусти. Но я не видел в этом чего-то такого. Пелле и вправду сделал нечто крутое. Пришлось вызвать полицию. Скорая быстро увезла труп Дэда. После них я гулял у него долго по комнате и нашёл даже осколки его черепа. — О, — мозг придумал хорошую идею, — это может пойти на ожерелье. В комнате Пелле воняло всем. Трупным запахом, гноем, кровью, блевотиной, потом.. Весь комплект для боли в кишечнике на протяжении пару лет. Это был натуральный запах смерти, стопроцентный. В тот же день ночью я лежал на кровати и смотрел в потолок. Как же так всё произошло? Да, мы все предполагали, что это может случиться, но оттягивали этот момент. Почему именно сегодня? Почему не раньше? Почему такой способ? Почему так болезненно? Я сел на край кровати и взял две записки Дэда, оставленные на его столе. Я сложил их, забрал быстрее, чем могла бы их забрать полиция. Открыв, я принялся читать. Первая записка — была текстом песни, вторая — предсмертная. Я читал и понимал, что он ничего не чувствовал в момент совершения. Добила конечная часть записки: „Jag kom inte på det här nu, utan för sjutton år sedan”. Кровь на записке высохла и впиталась. Какой-то запах крови чувствовался, либо мозг внушал это сам себе. — "Задумал не сейчас, а семнадцать лет назад".. Я смотрел с глазами разочарования. Видел в нём изделие, с помощью которого получится хорошая реклама, но в то же время что-то давило на меня. Я не выдержал и сложил записки обратно, а потом и вовсе убрал. Я лёг обратно и сложил руки на груди. Выдохнув, я закрыл глаза. Сон. Такой.. Странный. Я шёл по темноте, ничего почти не видел. В конце я видел лишь деревянную дверь, словно эта дверь была в комнату Олина. Спустя время я подошёл к ней и хотел открыть, но рука на моём плече меня остановила. Я не смог повернуться. — Тебе ещё рано, Эйстейн. — Кто ты? — Тебе ещё рано. — Мне рано знать что там и кто ты? — Верно. Узнаешь об этом потом или, может, никогда. Я чувствовал тепло руки и в то же время холод от неё. Это был холод, который сотворял от замерзания жар. Я стоял. Снова и снова пытаясь и хотя открыть дверь, но не мог. Меня оттягивало назад, дверь была закрыта, я возвращался на минуту назад. Голос, со шведским акцентом, парнишеский, снова повторял одно и то же. — Когда я смогу узнать? — я опустил голову от безнадёжности. — Когда настанет время, я приду и скажу. Не хотелось находиться во сне, полном тайн и загадок, он раздражал меня уже и мне хотелось убить всех тех, кто там присутствовал. Но я убью себя и что-то неживое. И то, что заставило проснуться, ужаснуло меня до рвоты. — Ножи лучше прячь.