Призрак без сожалений

      После того как вступил на темный путь, я не чувствовал ни боли, ни голода, ни жажды. Казалось, ем, пью, дышу и двигаюсь больше по привычке, нежели из-за необходимости. Тело тоже утратило чувствительность к чему-либо. Лишь полагаясь на слух, зрение, обоняние и шестое чувство, я мог ощущать мир. Вот и сейчас я отчетливо чувствовал, что на меня кто-то смотрит. Жадно, пронзительно, холодно. А еще слышал дыхание нескольких человек. Но одно было слишком громкое и явно принадлежала тому, кто бегал очень много без использования духовных сил или же просто толстый человек.       И казалось, дышал он прямо у меня над ухом. От этого ощущения волосы на затылке зашевелились, а по спине прошла толпа мурашек. Я резко выдвинул вперед руку формируя ручную печать. Ладонь врезалась во что-то отвратительно мягкое, после чего раздался стук массивного падающего тела и сдавленное ругательство сквозь болезненный стон.       Я уронил руку себе на живот и не открывая глаз поинтересовался:       — Страшно?       Невольно удивился насколько безэмоционально, прозвучал собственный голос. Но это удивление мелькнуло где-то на краю сознания и тут же исчезло. Я же продолжил разглагольствовать, все также лежа на земле с закрытыми глазами. Точно говорил Цзян Чэн, я просто не могу молчать.       — Вы видимо устроили игру, кто первый подойдет к мертвому старейшине Илина, так? А я, хоп, и жив. — тут меня накрыло вдохновение. — Или нет-нет. Вы же и так забрали у меня все что можно. Семью, друзей, даже Ченьцин... Насчет Ченьцин не знаю, не проверял, но уверен забрали. Так вот, вы что... — губы против воли расплылись в широкой ухмылке. — Решили забрать у меня еще и невинность? — я покачал указательным пальцем, уже более явственно удивляюсь, что никто еще не проткнул мечом или не крикнул фирменное «заткнись, демоническое отродье». Я решил вывести их из себя окончательно, чтобы уж точно живым не уйти. — Ай-яй-яй, а еще главы благородных родов называются. Как вам не стыдно? Я был бы не удивлен, если бы вы спали с собственными сыновьями. — Ответа не последовало. — Инетере-е-есно! И чего мы молчим? И даже мечом меня не проткнули? Я же не сопротивляюсь. Если что, я этого жирного оттолкнул, только потому что защищал свою честь. — Тишина, — Я что сам с собой разговариваю? А где же: «Вей Усянь, как ты смеешь такое говорить?»... А нет-нет, лучше мое любимое: «Старейшина Илин, а я ведь когда-то восхищался тобой. Как ты смеешь не оправдывать моих ожиданий? Как смеешь защищать невинных людей? Да они вообще не люди. Подумаешь какие-то целители из клана Вэнь?» — Я рассмеялся заводя диалог сам с собой, и безумием сейчас это не казалось. — «Они хоть и участвовали в бойнях, но и не противились?» А разве можно спорить со вспыльчивым главой клана, вам ли это не знать, а Не Минцзюэ? Что? Глава Цзинь, говорите, что я сущее зло? А как бы вы распорядились печатью тьмы? Вы ведь и сейчас идете против меня, только прикрываясь моей темной сущностью. Это вы превратили меня в монстра, а теперь молчите? — последнюю фразу я выкрикнул, окончательно убеждалась, что больше не могу удержаться от смеха смешанного со слезами.       Неожиданно кто-то приобнял меня за плечи, помогая принять сидячее положение. Я попытался сфокусировать взгляд на этом человеке, но перед глазами была лишь красная пелена. У меня пошла кровь из глаз? Просто невероятно! Тем не менее я смог понять, что это силуэт мужчины.       — Лань Чжань? Это ты, Лань Чжань?       Вместо ответа к моим губам прижалась небольшая чашка. Я отодвинул ее ладонью и пробормотал:       — Конечно это ты, Лань Чжань. Ты ведь никогда не позволишь мне упасть, правда? Только... к чему такая забота? Я ведь не отступился с этой дурацкой скалы, я прыгнул. Вэнь Цин... Вэнь Нин... Все целители долины, ведь мертвы... Моя сестрица... Её муж... Они все мертвы... Зачем мне жить? Зачем? Ради чего?       — Выпей и больше ничего не вспомнишь. — приказал мужчина. Голос показался незнакомым, но я беспрекословно подчинился. Я не сомневался, что это Лань Чжань. Ведь голос все еще был такой же прекрасный, как и у Ханьгуань-цзюня, пусть и немного слаще. С таким голосом ему только и оставалось петь серенады своей возлюбленной. — Лань Чжань, спой для меня. — воодушевился я вдруг, но не получив ответа не расстроился. — Ну конечно, как может благородный Ханьгуань-цзюнь петь песни ужасному злодею? Тогда давай я спою. Твою песню Лань Чжань, твою. Помнишь в пещере Черепахи-губительницы?       Я набрал побольше воздуха в грудь, но запел тихо, едва слышно. Слышится скорбный, одинокий голос флейты. Бесконечна ночь в Облачных Глубинах. Правда и ложь вечно сменяют друг друга. Просыпаясь не можешь поверить - неужели все было сном? Как измерить в этом бренном мире Клевету и добрую славу, удачу и потери? Льется горячая кровь на холодное лезвие меча. Над высокими горами и бесконечными реками Вновь разносится голос циня. Не разорвать прежних чувств. Гнутся к земле камыш, серебрится луна. Заварю в одной чаше жизнь и смерть Горе и радость - в имя того юноши. Все проходит, лишь луна неизменна - откуда же эта тоска? Стоит пережить ураган и бурю, шторм и волны, Чтобы на краю света наша мелодия звучала в унисон.       — Лань Чжань. — голова кружилась, слегка подташнивало, но я обязан был задать этот вопрос прежде, чем потерять сознание или умереть. — Лань Чжань, почему ты защищал их? Ты же сказал, тогда на тропе Цюнци, что никогда не поднимешь против меня оружие. Значит ты такой же лицемер, как и они...       Стоило закончить эту фразу, как разум наполнился непривычной легкостью, тело расслабилось, а перед глазами поплыла тьма.