Букет

      Энлон громко рассмеялся, подбрасывая сына в воздух, и Киран смеялся тоже. Малыш скорее восторженно визжал, пока неизменно не падал в руки отца, чтобы закричать снова, когда его начнут поднимать. Сердце Морриган всегда билось быстрее во время подобных игр, и она всегда готова к прыжку, чтобы поймать ребёнка — и всё равно она доверяла Энлону и не вмешивалась. Сколько у них времени, пока Киран не вырастет, пока Зов не отнимет у неё её дорогого Стража, пока мать, в чью окончательную гибель она не верила, не придёт за Морриган? Они должны быть счастливы сейчас.       — Я люблю тебя, — сказала она.       Теперь Энлон прижал ребёнка к груди и обернулся к ней с яркой улыбкой, застыл, глядя ей в глаза сверху вниз. Высокий и красивый.       — Теперь ты не считаешь, что это слабость? — его голос нежен, но сам вопрос режет больнее ножа.       Морриган кривится, но не спешит язвить. А хотелось бы. «Зачем? Зачем ты спрашиваешь? Всё-таки слабость эта твоя любовь?!» — она бы воскликнула, но он прерывает:       — Извини, я вижу, как ты хмуришься. Я спросил лишь, не изменила ли ты своего мнения. Я люблю тебя.       Он делает шаг к ней и обнимает одной рукой, в другой лепечет Киран. Она опирается головой о широкую мужскую грудь, застывает в этом тепле от его тела и в сладком младенческом запахе, исходящем от их сына.       Разве она когда-то желала этого? Она хотела могущества, закрыться от мира с душою древнего бога в своих руках, защититься от грядущих перемен, предрекаемых её матерью — а теперь только больше бояться. Теперь у неё есть ребёнок. Крикливое чудовище с человеческой душой, самый обычный мальчишка; ей стоило вытравить плод, как только она поняла, что в тягости, но вот он здесь, лепечет и смеётся, она заботится о нём и боится за него. И Энлон здесь.       Какое чудо сохранило смертного мужчину в неравной битве с Архидемоном? Она не билась с ним бок о бок, бежала из Редклиффа, обернувшись зверем, а после избегала селений и путников только чтобы найти элувиан и спрятаться в нём. На страницах гримуара обнаружила строки о родовспоможении, что не избавило её от боли, но сохранило жизнь ей и младенцу. И теперь, спустя год последней встречи, они воссоединились в этом обретённом безопасном мире. «Ни за что погибнешь, или будешь жить без славы, без меня!» — о, разве сбылось её горькое предсказание?       — Как ты выжил? — ей приходится поднять голову, но в этой близости не видно глаз, лишь подбородок и выдающийся нос. И слышно биение сердца, и гулкий смех из самой груди.       — Первый Страж писал мне такие же письма. Тебе интересно? — она слышит, как бежит воздух в его груди, и бархатистый голос доносится до неё. — Скажи лучше, как появился Киран, ведь я отказал тебе в том тёмном ритуале.       Спокойный прежде, услышав своё имя, Киран вдруг начал хныкать. Морриган забрала сына из рук Энлона, стала укачивать, убаюкивать, несколько раз чмокнула в нос — привычный способ усыпить капризного младенца. Он рос понемногу, а всё же было удивительно, что однажды он вырастет высоким, как его отец — и красивым на её собственный манер, как она поняла по этим тёмным волосам и янтарным глазам. Наконец, уснувшего, Морриган уложила сына в колыбель и уже шёпотом продолжила:       — А как рождаются дети? Мы зачали его в одну из наших долгих ночей прежде, чем я предложила тебе ритуал. Я не знала тогда.       — Слухи о бесплодии Стражей оказались сильно преувеличены, — сказал он. Его вьющиеся золотистые локоны забавно дрожали, когда он смеялся.       — Дурак, — она хмыкнула.       Толкнула его бедром, он ответил тем же, не рассчитав силы откинул от колыбели в сторону кровати, попытался поймать, но они оба упали на подушки. Хоть не навалился, а лёг рядом.       — Ты в порядке? — встревоженный и дрожащий голос.       Морриган ответила поцелуем-укусом. Это горячее сильное тело было столь желанным для неё, и она сама была желанна для него — они оба спешно задрали полы своих одежд только чтобы соединиться. Эта чувственная возня не продлилась долго, Энлон закончил прежде, чем ей хотелось бы, но помог ей достигнуть пика руками. Стонать пришлось, сжав зубы на его плече, чтобы не разбудить ребёнка. Наконец, она размякла, разжала зубы и отпустила руки.       Через несколько мгновений пелена удовольствия спала, остался только жар на теле, липкость. Морриган разделась лёжа, бросила одежду, раскинула руки и ноги, то же сделал и Энлон. Она чувствовала его резкий, душный запах, смешавшийся с её горько-приторным. Впервые они разделяли ложе за столь долгое время — всё оказалось стремительным и застилающим глаза, но таким же удовлетворяющим и более. Её изменившееся тело, мягкое и капризное, оказалось ещё и чувственным. Энлон лёг боком и смотрел на неё, начал оглаживать полную грудь и живот.       — Может ли быть так, что мы зачали ещё одного ребёнка?       Она тут же сбросила его руку, отодвинулась.       — Ты простудил мозги?       — Но ведь Киран…       — Да, именно, его достаточно! Я осталась одна с ним, я носила его, и это было сложно, и ещё сложнее оказалось вытолкнуть его из тела, посмотри на эту огромную голову! Нет же, иной плод я вытравлю, не размышляя, и вообще, сейчас же пойду и вымою твоё семя из себя — с этими словами она отошла к бадье за ширмой.       Подмывшись, она чуть успокоилась и вернулась в постель. Взглянув на колыбель, ширму, стены, подумала, что стоит покинуть эту тесную лачугу. Всё равно это лишь временное жилище.       — Ведь ты сама меня оставила, помнишь?       — Зачем мне было оставаться? Ты пренебрег моим замыслом…       — Твоим или твоей матери? — он прервал, поднимаясь на локтях. — Нет же, я ни в чём не пренебрег тобой.       — Ты пренебрег! Не в этом дело. Ты не доверял мне. Не смог пойти на эту сделку? Разделить постель со мной, как сейчас, как много раз до этого? Смешно. Могущество упущено, сила дре…       — Ничто не упущено, Морриган, кроме времени вместе! Я так люблю тебя, а ты так слепа...       — Я предлагала жизнь. Я думала о тебе. Смотреть, как ты погибнешь? Я предлагала жизнь и из любви тоже.       Киран заплакал. Морриган ещё не вполне понимала, от чего он вдруг заплачет — потому что безумный гром мог оставить его равнодушным, но копошащаяся мышь — разбудить. Она кинулась к нему, вновь убаюкивая, но по требовательным причмокиваниям Морриган поняла, что младенец голоден. Тут уж она приложила сына к груди, которую он предпочитал больше другой, лишь бы быстрее унять этот плач.       — Мне казалось, он чаще спокоен, — Энлон сел рядом, наблюдая.       Морриган осталось лишь закатить глаза, сил было мало. Конечно Киран показался ему спокойным, он провёл с ним лишь несколько дней. И по ночам Энлон спал глубоким сном, Морриган же обучилась чуткости к малейшему хныку. Пришлось, иначе бы ребёнок просто погиб, ведь так? И зачем было рожать его только чтобы уморить голодом?       — Мне не приходилось раньше видеть кормящую мать…       — Не смотри, — на самом деле ей было всё равно, как она выглядела сейчас, но этот пристальный взгляд немного напрягал. Тем более до этого момента Энлон смущенно отворачивался.       — Я нахожу тебя красивой.       — Проклятье, хватит, это всё не должно быть красивым. Он просто ест, — раздражение от безумной идеи о втором ребёнке ещё не покинуло Морриган, лишь разгоралось сильнее ото всего, что говорил Энлон.       Энлон обнял её со спины, подложил свою руку под её руку, державшую Кирана. От них двоих, мужчины и ребёнка, исходило тепло и даже жар, прогревающий до костей. И в этом пронзительном тепле она услышала шёпот у самого уха:       — Ты в самом деле многое прошла, и мне жаль, что ты была одна. Ты удивительная.       Он всегда был таким приторно-нежным. Мальчик в чистовыстиранной мантии, говоривший слова из книг. Но он был прав сейчас, она многое прошла и это было удивительным. Она оборачивается к нему, не прерывая объятий, чтобы всё же взглянуть на это лицо — его прежнее упрямство оставило след, и она не верит в то, что слышит.       — Ты искренен?       — Да, — произносит уверенно и тянется к ней, целует в висок. — Я сам был обижен, расстроен, я думал… Думал много глупостей, а ты здесь была одна.       Тут Морриган отодвинулась больше, прерывая объятия.       — Думал глупости. И что же, перестал?       — Ну, Морриган! Ох… Просто я смотрю на тебя, как ты ловко справляешься с нашим сыном, а я сам всего этого не умею.       — Ты бы не смог его накормить.       Теперь Энлон закатил глаза.       — Я мог бы делать другое. Мыть его, укладывать спать, но я этого не умею, не знаю, вот о чём я подумал теперь. А ты знаешь… Ты знаешь всё, ты была с ним всегда, и всегда одна. И мне жаль, что так было. Но теперь всё иначе, Морриган, я здесь, — он вновь потянулся к ней.       — Отлично, — её голос оставался раздражённым, но она наконец расслабилась в его объятиях; она добавила радостно, — отлично, ведь скоро его придётся мыть.       — Хорошо, предоставь это мне, жёнушка.       Хотелось возразить. Но если Энлон будет вставать по ночам и мыть ребёнка, он может называть её так.