Быть свободным

      Жан смотрел на Нила.       Нил валялся на кровати в их комнате, весь потный и местами окровавленный от разошедшихся швов, но такой неожиданно счастливый, и Жан не знал, как это вынести.       Дело было в сегодняшней тренировке, где Нат почти в наглую мешал Рико забить любой гол, что, вообще-то, делать было не положено. Ни один защитник не смел чрезмерно опекать Рико, но Натаниэль делал это со всей своей смелостью и великолепием человека, играющего так, будто это его последний раз. Капитан был зол, но Тэтсудзи доволен, и Нил смог улизнуть от общего шума и неразберихи вместе с Жаном, не получив ни одного удара тростью.       Моро давно не видел брата таким довольным. Ужасно давно. Но сейчас Нил, хоть и морщился болезненно от синяков и разорванных швов, ярко улыбался, довольный тем, что поставил Рико на место, напоминая этим, почему Жан с первых дней знакомства называл его дьяволом.       — Успокойся, Жан, — промурлыкал Нил. — Перебесится и успокоится.       — Non, Cactus. Он опять отыграется на тебе.       Веснински болезненно сморщился, и Жан прикусил себе язык. Не стоило упоминать об этом, но слова вырвались до того, как Моро успел их обдумать. Он просто слишком сильно волновался за Нила. Впрочем, небезосновательно, учитывая происходящее.       — Плавали, знаем, — горько вздохнул Нил. — Но должно же быть здесь хоть что-то весёлое, верно?       — Унижать Рико и потом получать за это — не весело.       — Это просто ты странный.       Жан фыркнул. Придурок, никогда не задумывается о своём состоянии.       — Поможешь мне с эссе по истории? — протянул Нил, наверное, пытаясь сменить тему. — Оно ужасно, и у меня нет сил сесть за него сейчас.       — Тебе стоило раньше попросить Кевина отдать тебе все свои эссе. Я не понимаю, зачем ты выбрал историю, если не любишь ее.       Нил сморщился, и Жан был рад эмоциям на его лице. После ухода Кевина их жизнь сильно изменилась, Веснински проводил с Рико слишком много времени, а возвращался с мертвым взглядом. Жан, конечно, всегда был рядом, но этого порой не было достаточно, чтобы заставить голубые глаза пылать так же ярко, как и раньше. Это больно, потому что тогда, когда Натаниэль попал сюда, он был разбитым, но живым, сломленным, но непокорным. Теперь…       Теперь Нил выгорал, собирая на себя всю боль, весь мрак гнезда. На его стороне не было никого, кроме Жана. Некоторые другие Вороны, может, и не относились к ним враждебно, но не решались заступиться, боясь гнева Рико, и легко могли предать. Моро боялся, что однажды он может не успеть, и Нил в итоге сломается окончательно.       Да, безусловно, Нил был сильным. Сильнее кого-либо, кого Жан знал. Он все меньше сопротивлялся в последнее время, но Моро понимал, что Веснински знал с детства, как причинить человеку максимальную боль. Его пальцам было знакомо оружие, но Жан никогда не боялся этого. Нил не был похож на своего отца. Если он и использовал ножи, то только для защиты. Причём зачастую — не своей.       Нил никогда не был похож на людей, способных причинить боль Жану и Кевину. Кому угодно, но не им.       Но самым удивительным в Ниле была не физическая сила. Он был силён морально, ужасно силён, чтобы вынести все это, и Жан восхищался им. Когда Нил оказался в гнезде, Жан был почти полностью сломан и разбит, и уже не надеялся на какой бы то ни было свет в своей жизни. Моро был продан, как вещь, за неуплату долгов, так, будто сама его жизнь и его желания не значили ничего. Жизнь обошлась с ним жестоко, Рико использовал его, как козла отпущения, а Кевин хотел, но боялся заступиться. Тогда Жан был один, вечно в синяках и ранах, уставший и изнеможённый, едва-едва живой.       Но с Нилом все поменялось. Они называли друг друга братьями, а Кевин смог набраться уверенности, чтобы порой отводить гнев Рико в сторону, подавлять его фальшью или лестью. Жизнь стала лучше, но Морияма все ещё был тем ещё мудаком. Однако, как только Жан получил то, за что мог уцепиться, в мире появились цвета, закрашенные ранее чёрным.       Дальше был период, который Жан не хотел и не мог вспоминать без истерик. Руки Воронов на его теле, их мерзкое, грязное дыхание на шее и… И Жан, передаваемый по кругу, как кукла, безвольная, грязная, способная только на удовлетворение чужих потребностей.       Это прекратилось, но Жан по-настоящему осознал масштаб бедствия, когда увидел Нила через несколько дней после того, как тот спас Кевина. Вся его шея была в засосах и укусах, которые плохо удалось спрятать под формой. С тех пор Веснински стал носить водолазки, но Моро знал, что за ними прячется. Это разбивало его, но он ничем не мог помочь. Рико теперь игнорировал Жана вне тренировок, но Моро все ещё мог попытаться прикрыть Ната перед Тэтсудзи, приберечь остаток ужина, потому из-за нагрузок и того, что их капитан часто не отпускал Ната на его законный приём пищи, худоба казалась ужасно болезненной.       Сегодня Жан тоже кое-что принес. Ничего питательного, просто какой-то, наверное, очень полезный набор овощей, но все-таки. Нил презрительно скривился на это, но покладисто взял тарелку в свои руки. Наверное, ужасно голодный.       — Прекрати выбирать морковь, идиот. Она полезная, — пробурчал Жан, чтобы отвлечься от своих мыслей.       — О, я думал, ты на моей стороне против Кевина в войне за отказ от овощей.       Жан вздохнул.       — Теперь он не воюет с тобой, а мне нужно восстанавливать баланс сил во вселенной. Кто-то должен заставить тебя получать витамины, — пожал плечами юноша, радуясь, что они снова пришли к незатейливому свободному диалогу, а не отчаянным утешениям.       Нил со вздохом съел несколько кусочков овощей, прежде чем ответить:       — Да, я припомню тебе это, когда нам придется есть баклажаны.       — В отличие от некоторых, я перерос свой детский страх.       — Ммм, правда? — хмыкнул Нил. — А если бы у тебя был выбор?       Моро не ответил. Выбор — что-то, предназначенное не для таких, как они. Не для собственности. Не для вещей.       Нил, как всегда, чутко понял причину его заминки. То, что дело вовсе не в баклажанах.       — Я обещаю, Жан, у тебя появится возможность выбора. В будущем — появится.       Жан кивнул, не в силах спорить с этим. Он сел рядом с Нилом, едва касаясь плечом, и подтянул ноги ближе к себе. С тех пор, как Нил сказал ему о том, что увезет его отсюда, прошло около недели. Кевин пытался дозвониться несколько раз, но Моро не знал, что мог ему сказать и как объяснить, поэтому не брал трубку. На самом деле, он все еще не мог поверить, что в его жизни… Возможна смена университета. Раньше казалось (и все еще кажется), что Эдгар Аллан — это до гроба.       В какой-то момент Жан задумывал перерезать вены в выпускной вечер, но улыбка Нила и голос Кевина заставили отбросить эту затею. Есть люди, твердо стоящие на его стороне.       — Девочки одолжили мне свой тональник, — рассказал Жан. — Я смогу помочь тебе со… Следами.       — О, — удивился Нил. — Они просили что-нибудь взамен?       — Нет. Сказали, чтобы ты был аккуратнее на банкете. Кажется, кому-то из них ты понравился.       Нил вздрогнул и отвел взгляд, и у Жана сжалось сердце. Веснински всегда так реагировал, когда люди относились к нему по-доброму. Ему понадобилось несколько месяцев, чтобы привыкнуть к тому, что они с Жаном на одной стороне, и ещё столько же, чтобы суметь принять помощь Кевина.       — Мило, что с кем-то здесь нам не надо воевать. Но они все еще не на нашей стороне… — пробормотал Нил, и c этим нельзя было не согласиться.       Однако все же милости были. Ну, Жан так считал. Раньше на их стороне находилась еще Тэя, девушка Кевина, но после выпуска связь с ней оборвалась. Теперь из всей команды помощь им могли оказать лишь парочка человек, причем только те, что имели низкие номера и почти не играли. В последнее время это часто была девушка Белла, наполовину испанка по происхождению. Жан думал, что она влюблена в Нила. Она любезно отдала ему свой тональник, попросив Моро передать Веснински, что тот заслуживает лучшего, а Рико стоит умереть.       Нужно ли говорить, что она произвела хорошее впечатление?       — Кстати, она сказала, что Рико нужно сдохнуть.       — О, правда? — удивился Нил, откладывая пустую тарелку в сторону. — Полагаю, есть еще умные люди в этой команде.       Жан фыркнул, но не смог оспорить замечание Веснински. Все остальные Вороны либо игнорировали творящееся здесь беззаконие, либо были его соучастниками. По правде, попасть под тяжелую руку Рико или Тэтсудзи мог абсолютно любой, просто Натаниэль делал это с завидной частотой.       И к нему были более жестоки, чем к кому-либо. В том числе другие Вороны. Жан сглотнул, понимая это, и задал уже так долго волнующий его вопрос.       — Так… Нил, у тебя есть план? Расскажи мне, пока…       — Пока Рико не позвал меня? — нахмурился Нил. — Не беспокойся, до вечера сегодняшнего дня я могу здесь остаться. Убедил Рико в том, что, вообще-то, не он один учится в университете, а ты поможешь мне с историей.       — Это… Хорошо, — признал Моро. Рико нечасто давал Нилу поблажки, а сегодня он был ещё и зол итогом тренировки. — Так что ты задумал?       Нил вмиг посерьезнел, все прошлое веселье слетело с его лица. Жан тоже напрягся и тяжело сглотнул.       — Жан, ты должен пообещать мне, — очень серьезно прошептал Нил, взяв его ладони в свои. — Что ты не будешь сомневаться, когда я скажу тебе. Ты будешь счастливее в Лисах, чем тут. Не сомневайся.       Моро медленно кивнул, не в силах отказать под этим твердым, почти умоляющим взглядом.       — Мы не останемся тут, mon cher. Ни за что не останемся.       — Да, — глупо повторил Жан. — Не останемся.       Этот момент разлился между ними патокой. Моро почувствовал, как в душе медленно, но все-таки заиграла надежда. Он все еще боялся разрешить себе поверить в чудесное спасение, но теперь… Теперь все казалось возможным. Нил делал это возможным.       Нил устало улыбнулся и откинулся на темные подушки. Жан обратил внимание, что у него что-то кровоточило. Он устало пошел за аптечкой, хотя ноги дрожали после долгих часов бега на поле.       — Знаешь, — задумчиво пробормотал Нил, пока Моро рассматривал края порванного шва и пинцетом выдергивая старую, разорванную нить. — Когда мы выйдем отсюда, тебе ничего не помешает с чистой совестью свободно поговорить с тем глупым игроком из Троянцев, по которому вы с Кевином так отчаянно фанатеете.       Жан крупно вздрогнул, едва не уронив ватку, которой обеззараживал концы очередного пореза.       — Он… Я… С чего ты взял это?!       — Боже, Жан, не держи меня за слепого. Тем более, я видел, как ты улыбался, будто полный придурок, когда писал ему.       Моро стыдливо отвел взгляд, надеясь, что щеки не покраснели.       Джереми Нокс — капитан команды Троянцев и, по скромному мнению Жана, просто волшебный человек. Точно не тот, кому должно быть дело до очередного сломаного Ворона.       Но Джереми стабильно писал ему, хотя Жан отвечал всегда коротко и односложно и никогда ничего не говорил о себе. Моро не мог этого сделать — если бы Рико узнал, плохо стало бы и Жану, и Нилу.       К тому же, Жан страшился своих чувств. Ну… Он знал, какого это — вступать в половой акт с парнем. Приятного мало. Но он не чувствовал того, что чувствовал к Джереми, ни к кому из тех, кто дотрагивался до него по команде Рико. И никто не был с ним таким обходительным в общении, как Нокс. Это… Это казалось чем-то хорошим, но все ещё пугало своей неизведанностью.       Джереми помогал ему отвлечься от паники, когда Нила слишком долго не было видно и Жан начинал думать о том, что случилось что-то непоправимое. Моро ценил это, но не мог надеяться на большее. Нокс казался далеким и недосягаемым для простых смертных, и Моро боялся, что сгорит в погоне за ним.       Хотя, кажется, он уже начинал гореть.       — Я… — прошипел он, боясь встретиться взглядом с Нилом. У них вдвоем была куча проблем, они застряли в Эверморе, и это точно не время для того, чтобы Жан ныл о своем неразделенном… Чём-то.       — Ой, да брось, Джереми на тебя тоже смотрит, как на звезду с неба. Не говори мне, что ты не уверен.       Жан сглотнул, не зная, как на это ответить. Он не был так уверен в этом, как Нил. Нокс был удивительным человеком, всегда и со всеми исключительно добрым и острожным. Моро не считал, что как-то выбивался для него из ряда других игроков.       Жан помнил, как они впервые встретились. На поле, во время первой официальной игры Жана случился и их первый разговор. Джереми сказал, что он отличный защитник и очень хороший соперник. Моро был ослеплён его улыбкой настолько, что не смог придумать адекватный ответ и, кажется, просто нагрубил в ответ. Он не понимал, как Нокс не стал презирать его после подобного.       На самом деле, Жан постоянно думал о каждом из их редких диалогов, но часто игнорировал сообщения в интернете. Это могло бы плохо кончится. Честно говоря, порой Жан ощущал себя одиноким, думая о Джереми, но всегда успокаивал себя мыслью о том, что у него есть два чудесных брата. Одному из которых постоянно нужна помощь.       — На самом деле, я немного обижен на тебя, — произнёс Нил, заставив Жана вздрогнуть. Что случилось? Нил против… Джереми? — Не делай такое лицо, мне все равно на то, что ты в него влюблён. Я даже рад за тебя. Но ты не сказал мне! Будто я бы не поддержал тебя!       Моро удивился. Конечно, он удивился, потому что… Ну, он не ожидал того, что Нил заговорит об этом. Они не обсуждали отношения или ориентацию раньше. Была парочка мимолетных разговоров, но Веснински никогда не начинал их первым.       — Я… Не хотел нагружать тебя этим. Тем более, ты и так…       — Боже, заткнись. У меня всегда найдётся время на тебя. И наложи уже чертов шов. Я, конечно, привык, но это не сказать, что сильно приятно.       Жан поспешно закивал, обработав иголку ещё на раз, и осторожно воткнул ее в кожу, рядом со следом от прошлого шва. Нат не вздрогнул, но поморщился. Пугало то, насколько это стало для них привычным. Их ужасная, мерзкая, кровавая рутина.       — Спасибо, Нил.       Нил фыркнул, и его губы слегка поднялись в улыбке, но тут же скривились, когда Жан наложил следующий шов.       Ненадолго наступила тишина.       — Сегодня день моего похода к психологу, — признался Жан. Нил вздрогнул и уставился на него хмурым взглядом.       — Что он делает с тобой?       — Ничего такого, — вздохнул Моро, перебинтовывая раны. — Просто говорит о том, что мы никогда не уйдем отсюда, что это наше единственное возможное место. Ну, ты знаешь. Ничего нового.       — Ты же знаешь, что это не правда? — нахмурился Нил. — Он будет говорить то, что прикажут Морияма. Он не нормальный специалист. Он просто уебок. Как и все предыдущие.       Жан улыбнулся, убирая аптечку в сторону и помогая Нилу надеть его командную кофту.       — Да. Я знаю.       Нил тоже улыбнулся ему, пусть и слегка вымученно. Снова у них нет обезболивающего…       — Но знаешь ли это ты сам? — робко спросил Моро. — Что ты… Не тот, кем тебя называют они.       Жан имел в виду множество надписей на теле Нила, эти мерзкие, отвратительные свидетельства того, что приходилось переживать Веснински каждый долбаный день. Моро ненавидел это. Но еще больше он ненавидел то, как мутнели глаза Нила, когда он натыкался на эти уродливые, лживые слова.       — Боже, Жан, — шумно выдохул он, слегка закусывая и без того потресканную и в ранках нижнюю губу. — Ты такой…       — Да, я знаю. Я великолепен.       — Я хотел сказать, что ты придурок, но не буду спорить.       Жан шутливо, но максимально легко, чтобы не попасть в травмированный участок кожи, ткнул Нила под ребра, и тот со смехом отстранился. Моро понадеялся, что его слова все же дошли до адресата.       Они больше не говорили, но сказанного уже было достаточно. Нил наконец-то расслабился, кутаясь в одеяло и, кажется, сразу засыпая, а Жан взял в руки чужую тетрадь с домашкой. Он не хотел будить Нила, потому что мешки под глазами четвертого номера казались необъятными.       Моро знал, что Нил не мог нормально спать в одной комнате с Рико. Он тоже не смог бы. Они оба удивлялись, как это удавалось Кевину, но, с другой стороны, Морияма никогда не притрагивался к Кевину в этом смысле. Конечно, и Дэю могла перепасть яростная пощечина, кулак, подзатыльник или удары тяжелой тростью тренера, но никогда — ножи или… Домогательства. Дэй просто был в другом положении. Он не являлся вещью, как они.       Что, в прочем, не помешало Рико сломать ему руку.       Жан крепче сжал карандаш в руке и продолжил писать о войнах и колониях. История — совсем не его конек, но он мог с этим справиться. Что угодно, если это поможет Нилу хоть немного.       У Моро оставалось около часа до того момента, как он должен будет остановиться перед дверью с издевательской надписью «Командный психолог». Он отчаянно наделся, что Нил останется спящим, и его никто не тронет, пока Жан будет там. Но здесь, в Эверморе, не могло быть никаких гарантий.       Все могло быть только относительно в порядке, и то, только тогда, когда они оба сидели в своей комнате, а Рико — где-нибудь далеко.

***

      — Здравствуй, Жан, — мягко поздоровался их новый доктор. Кажется, его звали Пруст, но Моро уже потерял счет психотерапевтам, которые прошли через него, и каждый из которых был хуже, чем предыдущий. Впрочем, вроде бы, было несколько тех, кто пожалел его или Нила. Но их убирали быстро.       Жан не знал, убивали ли их, или просто увозили далеко от Эвермора. В любом случае, от хороших людей гнездо старалось избавиться.       — Здравстуйте, — нейтрально ответил Жан, усаживаясь в кресле напротив и начиная по минутам рассчитывать час, который ему придется здесь провести. Это помогало занять мысли, чтобы меньше думать о чужих словах.       — Как насчет кофе? — улыбнулся Пруст, протягивая ему кружку.       Моро, наученный горьким опытом, когда в таком кабинете ему подмешали легкие наркотики в воду, чтобы он поскорее разговорился, вежливо отказался. Пруст пожал плечами и предложил другое:       — Хочешь о чем-нибудь рассказать мне?       Жан перевел на него хмурый взгляд и отрицательно покачал головой. Обычно психологи его ни о чем не спрашивали, но конкретно этот, возможно, что-то задумал. Это их первая встреча, и Моро еще не успел изучить его в достаточной мере. Впрочем, ложных надежд юноша все равно не строил — хорошего человека сюда бы не наняли.       — Хорошо, тогда давай я поговорю, — Жан не стал возражать. — Как строятся твои отношения с сокомандниками?       — Отлично, — с трудом выдавил он, зная, что не стоит здесь говорить о чувствах или о чем-то подобном. Тем более, не стоит жаловаться.       Пруст улыбнулся и удовлетворенно черкнул что-то в своем блокноте. Моро не знал, что он там пишет, но почему-то казалось, что вряд ли это принесет ему пользу. Пару раз выдохнув через нос, он отметил, что прошло только три минуты.       — О, а как дела на личном фронте?       Жан не собирался говорить здесь о Джереми. Вряд ли Пруст и сам ожидал от него честности. Моро остался спокойным, уже привычным к таким посиделкам, и произнес:       — Я ни в ком не заинтересован.       Пруст задумчиво и понимающе кивнул, пролистал блокнот в разные стороны и пробормотал:       — Любопытно… Думаю, это вполне может быть последствием травмы.       Жан попытался скрыть свое удивление и напряженно, в тайне надеясь на то, что ослышался, переспросил:       — Какая травма?       — О, Рико рассказал мне о инцеденте с Воронами. Я понимаю, как это тяжело для тебя — пережить подобное в столь юном возрасте.       Внутри у Жана все похолодело. Он не хотел вспоминать об этом и боялся того, что может сделать Пруст с этой информацией. Он не выглядел враждебным, но и Жан не вчера родился, чтобы поверить в то, что в этом нет подвоха.       — Раз уж я теперь твой командный психолог, то я хочу помочь тебе с этим, — услужливо предложил Пруст. — Это будет нелегко, но вместе мы справимся. Верно, Жан?       — Можем ли… Можем ли мы обойтись без этого? — осторожно спросил он, особо, впрочем, не надеясь на своё везение.       — Я понимаю, как это страшно для тебя — встретиться лицом к лицу со своей травмой, но не стоит так бояться этого, Жан. Все будет хорошо. Я помогу тебе.       Что-то не верилось Моро в это «Все будет хорошо». Оно звучало не так, как должно, а лживо, и Жан совсем уж не верил в то, что терапия в гнезде может помочь ему.       Здесь ему не станет лучше.       — Итак, первый шаг к началу лечения любой травмы — ее принятие. Слышал когда-нибудь о конверсионной терапии?       — Кажется, этот метод когда-то использовали для того, чтобы, эм… Менять ориентацию людей?       Жан не был уверен, к чему Пруст говорит это, но осознавал, что вряд ли произойдет что-то хорошее. Конверсионная терапия… Какие ее методы тот собирается использовать? Моро, конечно, наслышан о худших ее способах, и отчаянно надеялся, что на нем их применять не будут.       — Да, ты прав, — кивнул доктор. — Но не только. Эту терапию используют, чтобы в целом… Корректировать сексуальность.       Вот в этот момент Жан понял, что сейчас начнется что-то плохое. От начала сеанса прошло только десять минут, а за оставшееся время произойти может буквально что угодно.       Пруст встал из-за своего места и подошел ближе, остановившись ровно напротив стула Жана. Моро напрягся, стараясь не показывать свой стресс от того, что другой человек вошел в его границы. Сердце в груди стучало от мыслей, мешающихся в голове, каждая новая из которых была хуже другой.       Пруст отошел от него, чтобы закрыть дверь, и тогда сердце Жана точно ухнуло в пятки. Он хотел было спросить о происходящем, но доктор развернулся в его сторону, сверкая улыбкой, и Моро прошиб холодный пот. Доктор передвинул свое кресло поближе к нему, наконец усевшись, и Жан не был уверен в том, что его всепоглощающий страх не отразился на лице.       Пруст снова улыбнулся, а затем его ладонь поползла на бедро Жана.       Моро вскочил, кажется, что-то опрокинув, и мгновенно оказался в противоположным углом кабинета. Паника сжимала горло своей холодной рукой, и чужие голоса снова стучали в ушах:       — Ты такой узкий, Жан… Даже не думал, что трахну когда-нибудь нашего третьего номера…       — Расслабься и получай удовольствие…       — Умоляй сколько хочешь, возможно, я подумаю над тем, чтобы остановиться…       — Что вы делаете? — воскликнул он, понимая, наконец, к чему клонил Пруст, говоря о терапии. Нил упоминал как-то, что некоторые безумные люди используют изнасилование как средство «коррекции». Что-то вроде… Ты перестанешь быть геем, если узнаешь, как ужасно может ощущаться член в заднице.       Или… Ты забудешь о своей «травме», если мы восстановим ее события?..       — Успокойся и вернись на место, Жан, — строго произнес Пруст. — Я не смогу помочь тебе, пока ты так упрямишься.       Жан с трудом отогнал подступившую к горлу тошноту и накатившие воспоминания. Он отчаянно замотал головой, царапая пальцами кожу ладони.       — Только не снова…       — Не трогайте меня, — Моро постарался сделать голос угрожающим, но вряд ли это хорошо получилось.       — О, не беспокойся, Жан, Рико строго запретил вступать с тобой в половой акт, и я, как доктор, конечно, не сделаю этого. Я ведь просто хочу помочь тебе…       Моро едва не стошнило от этих слов. С каких пор помощь выглядит так?       И что значит — Рико запретил?..       — Мне не нужна помощь, и не вздумайте трогать меня, — почти прорычал Жан, и сам удивился своей смелости. Наверное, от Нила набрался.       — Сядь на место, Жан, ты же не хочешь, чтобы я пожаловался на тебя Морияма, верно?       Угроза не могла оказаться бездейственной, когда затрагивала «Хозяина», и Жан тяжело вдохнул, осознавая безвыходность своего положения. Он не может допустить гнева Морияма в свою сторону, только не сейчас, когда в его сердце совсем недавно расцвела надежда. Понимая это, он на дрожащих, негнущихся ногах подошёл ближе, но обратно на стул не сел.       — Не трогайте меня, — пригрозил он, не зная, впрочем, что ответить на логичный вопрос «А то что?»       — Я же сказал, что не причиню вреда тебе, Жан, — повторил Пруст вкрадчивым, но отвратительным в свете происходящего голосом. — Я не насильник, я просто верну тебе твою сексуальность.       Ноги плохо держали Жана, страх и воспоминания о Воронах и их мерзких руках застилали сознание мутной пеленой. Моро осторожно сел обратно, понимая, что у него нет выбора, и воспоминая, что до конца сеанса осталось сорок пять минут. Бесконечных три четверти часа, что наверняка будут тянуться вечность.       — Вот так, молодец, — похвалил Пруст, и от этих слов нутро Жана сжалось в болезненном спазме. — Я не причиню тебе вреда, — повторил мужчина, но от этих обещаний ложью веяло за километр.       Подверждая то, каким лжецом являлся Пруст, его рука снова потянулась к бедру Жана и там замерла. Моро попытался сбросить ее, но доктор отцательно покачал головой, пробормотав что-то вроде «Ты же не хочешь, чтобы я сковал твои запястьях наручниками, правильно?» Жан сжал зубы, сдерживая нервную дрожь, и уставился в ответ со всей злостью, которую ощущал в этот момент.       Однако Пруст, вопреки ожиданиям, не полез под одежду. На долгих десять минут они замерли в такой позе, с чужой рукой на бедре, и Жан едва дышал, отчаянно пытаясь заставить себя не думать о том, что может произойти дальше. Ещё тридцать пять минут.       — Я ведь говорил, что не трону тебя, — продолжал шептать Пруст, слегка приблизившись к чужому уху. — Твоя травма не заставляет меня делать этого. Того, что происходит сейчас, достаточно.       Жан едва ли слушал его вкрадчивый шепот, слишком озабоченный тем, чтобы хотя бы держать себя в сознании. Однако следующие слова отпечатались в сознании болезненно четко, пугающе ясно.       — Однако, кажется, с некоторыми другими детьми мне придется прибегнуть к этому методу.       «С некоторыми другими детьми». Распывчатая формулировка, не так ли? Моро знал, что психолога здесь посещают немногие, и кто-то — даже по своему собственному желанию. Однако с другими действовали куда мягче, чем с Нилом и Жаном, потому что у них, несмотря на контракт, все еще оставалась свобода. Соответственно, ни к кому больше так и не притронулись бы…       Ни к кому, кроме Нила, козла отпущения и главного «любимца» Рико. По спине Жана от этой мысли пробежал противный, липкий холодный пот, и, когда к голосу наконец-то вернулась сила, он почти закричал:       — Ты не будешь его трогать!..       Если Пруст и удивился его словам, то виду не подал, и Жану так отчаянно захотелось сравнять его с землей.       Нилу и так хватало людей, использовавших его, как куклу для своих утех (Моро прекрасно видел следы зубов, чужих ладоней и плети на разных частях его тела), и не хватало еще того, чтобы… Его, блять, изнасиловал психотерапевт.       — Не понимаю, о чем ты. Я не собираюсь никому здесь причинять вред. Моя цель — помощь несчастным детям.       — Засунь свою помощь себе в…       Пруст предупреждающе сжал ладонь на бедре сильнее, впиваясь ногтями в кожу. Жан посмотрел на него с яростью, дергая ногой, но доктор держал крепко.       — Жан, я расстроюсь, если ты продолжишь мешать мне лечить детей. Ты должен понимать, как сложно это бывает и как важно вовремя излечить травму.       — Ты не будешь трогать Натаниэля, — прошипел Моро, игнорируя голос в голове, призывающий замолчать.       Пруст сухо улыбнулся, но его глаза полнились гневом. Жан тяжело сглотнул. Чужая ладонь все ещё ядовито жглась.       — Значит, Натаниэль? — задумчиво хмыкнул Пруст. — Вот, кто дорог тебе? Думаю, это поможет в лечении. А теперь закончим с угрозами.       Жан злился. Гнев и отвращение к этому человеку кипели в нем, растекаясь по венам и артериям, но в гнезде его мнение так мало значило. Тем не менее, Моро собрался с силами и прошипел:       — Если ты тронешь его, то наверняка скоро умрешь.       Пруст, кажется, ударил его по щеке.       Осталось ещё полчаса…