***
Натаниэль ненавидел, когда кто-то заходил к нему в комнату, потому что обычно это не несло за собой положительных последствий. Но к чему он совершенно не был готов, так это к тому, что на этот раз в дверь постучатся. Сначала он хотел просто проигнорировать это. Ну, знаете, вдруг, если просто не обратить внимание, это исчезнет. Никогда не работало, даже в раннем детстве (особенно, учитывая, что он жил с Мясником), но все же. Когда, ожидаемо, стук повторился, Веснински на цыпочках зашел в ванную, хватая нож, а затем вернулся к двери. Он встал так, чтобы его не задело при открытии, но его не было сразу видно заходившему. Может быть, так раскрывать наличие ножа было глупым решением, но его психика в последние дни буквально держалась на волоске. Кошмары снились ему постоянно, головокружение и тошнота не давали почувствовать даже призрачную безопасность, и Натаниэль физически ощущал свое изнеможение. Тем более, за дверью был не Рико, не Тэтсудзи, потому что им никогда не нужно было стучать. В крайнем случае, они бы уже заговорили, и их голоса Веснински узнал бы в любой ситуации. Слишком уж часто их слышал. Навязчивый стук повторился, прежде чем дверь робко открылась. Напрягшись, юноша крепче сжал рукоять, думая, атаковать или нет. Увидев силуэт, он едва удержал себя от того, чтобы отточенным движением приставить лезвие к шее, и отбросил его в сторону. С тихим звуком нож упал в сваленную в углу комнаты бесформенной кучей форму Воронов. Натаниэль с трудом отвел взгляд, надеясь, что это осталось незамеченным. — Белла, я все понимаю, но что ты здесь делаешь? Как ты думаешь, что с тобой будет, если тебя заметят? — раздраженно, но тихо шипел Натаниэль на девушку, робко вошедшую в комнату. — Научись держаться на ногах тверже, прежде чем угрожать мне, — фыркнула она, но напряжение в ее плечах выдавало явную неуверенность. — Тем более, когда я хочу помочь. Веснински презрительно усмехнулся: — Продолжай сказки рассказывать. Я тут на самом дне, мне никому помогать не выгодно. Уходила бы ты, пока руки целы. Рико хоть и мудак, но руки тебе за меня поотрубает по плечи. — Хватит пугать меня им. Он даже ничего не заметит, если ты ему не скажешь, — уперлась та. — Тем более, я правда хочу помочь. Я не могу видеть, как ты мучаешься совсем один. Дожили. Его жалеет другой Ворон. Натаниэль сжал челюсти, чтобы сдержать рвущийся наружу яд. Он привык к тому, чтобы в одиночку противостоять гнезду. Ему не нужна для этого моральная поддержка. Тем более, от незнакомого человека. Никто не помогает просто так. — Мне не нужна жалость, — прошипел он, борясь со вспышкой боли, отозвавшейся на его эмоциональную ярость. После травмы вспышки колющего, острого недомогания случались постоянно. Врач, конечно, говорил что-то о постельном режиме, но это абсолютно нереально в гнезде. Ему и так дали парочку поблажек, о которых Натаниэль порой мечтал. Если бы сотрясение не сопрягалось огромным риском, он бы даже повторил. — Уходи, пока жалеть не пришлось тебя. Лицо Беллы побелело, когда до нее дошла серьезность угрозы, и она поспешила пролепетать: — Типун тебе на язык! Я просто… Тут должен быть луч света. Ты такой. А я… Девушкам выдают обезболивающее порционно, чтобы мы играли в дни менструации. Возьми мои. Вот откуда она взяла обезбол в прошлый раз, догадался Нил. Он хотел бы гордо отказаться от помощи, да вот находился для этого в слишком бедственном положении. Все, что у него было, — это оружие, но саботаж нужно устраивать единоразово, причём тогда, когда у него будет возможность для налаживания дальнейшей жизни. Поправочка, если будет. — Давай сюда, — вздохнул он, морщась от того, каким, наверное, нуждающимся выглядел. Белла вытащила из кармана упаковку таблеток и протянула ему. — Что ты хочешь взамен? Девушка посмотрела на него злобным взглядом. Натаниэль совершенно не впечатлился этим. Он сунул упаковку таблеток в карман, не собираясь принимать их сейчас: текущий уровень боли вполне терпим, но неизвестно, насколько болезненным будет даже завтрашний день. — Как я уже сказала, ты здесь — дух бунтарства. Я не хочу, чтобы тебя сломали. Ты держишься. Сдержать смех не получилось. «Дух бунтарства», да? Никто из Воронов еще не был достаточно смел, чтобы противиться самому Рико Морияме. Никто не стал бы подавать руку непослушной собственности, называя его «духом бунтарства». Это не имело смысла. Если она искренна, Белле не место в Эдгаре Аллане. Такие не приживаются. — Зачем ты в Воронах? — спросил он, едва овладев с нездоровой вспышкой веселья. Серьезно, ему всегда было интересно, почему некоторые приходят сюда добровольно. Особенно такие, как Белла. — Думала, что играть в лучшей команде — круто. Тут большая стипендия, а моя мама болеет онкологией. Платить за лечение некому, кроме меня. А что? Натаниэль покачал головой: точно не приживется. Помочь матери — хорошая цель, но здесь мало кто оценит ее доброту. — Меняй команду, — посоветовал он. — Пока тебя тоже не коснулось. Полагаю, ты достаточно видела? — А я?.. Разве могу? — Ты не собственность, — разъяснил юноша. — И ты даже не в основном составе. Первокурсница. Ты не представляешь, насколько тебе проще перейти сейчас, прежде чем тебя кто-то заметил. Просто отчислись из университета, пока можешь. Если подпишешь несколько бумаг о неразглашении, Морияма, вероятно, отпустят тебя. Ты еще не стала выгодной инвестицией. Белла закусила губу, задумчиво глядя на него. Веснински порадовался, что у нее хватило ума не спросить «А ты?». У него сейчас дело удивительно безнадёжное, даже говорить не хочется. — Если это все, то уходи, пока неприятностей не нахватала. Белла стушевалась, словно неуверенная, и Натаниэль подавил тяжелый вздох. Он не собирался привязываться к ней: двоих братьев уже достаточно. Больше он просто не потянет. Больше сделки заключать нечем: у Натаниэля закончилось все. И свою покорность он тоже уже обменял. Между тем, Белла продолжила говорить, на этот раз сменив тему: — Я знаю, что ты интересуешься командой Лисов, — очевидно, увидев, как лицо Веснински опасно потяжелело, она пролепетала: — Тут все это знают. В общем, я слышала, как Рико говорил Джексону, что что-то хочет сделать с их вратарем. Это было на корте, а я забыла там… Она не успела договорить, потому что прошла ровно одна секунда, прежде чем Натаниэль взорвался. Он вспыхнул со всей ненавистной яростью своего отца, прежде чем сжать челюсти до спазма в мышцах в судорожной, по-настоящему отчаянной попытке успокоиться. Рико этого не сделает. Он ему не позволит. Лисы не должны страдать от его действий. Зачем Рико вообще нужен Эндрю? Натаниэль тут же покачал головой на эту мысль. Глупый вопрос. Он сам передал ему и Жана, и Кевина. К тому же, Миньярд постоянно провоцировал «номера один», еще и два раза отказался от предложения вступить в Вороны, так что ярость Морияма легко было предугадать. В каком-то смысле Натаниэль сам нарисовал мишень на его спине. Изначально вратарь никак не был связан с делами мафии. Эта мысль показалась ему особенно горькой и кислой. Но правду отрицать было глупо. — Спасибо, — бросил он застывшей Белле, кажется, не решавшейся сказать и слова. Правильно, отметил он, глаза Мясника испугали бы кого угодно. — А теперь иди, мне нужно кое-что сделать. Она кивнула, робко улыбаясь, и, наконец, мышкой покинула комнату, больше ничего не спрашивая. Кажется, инстинкт самосохранения наконец-то проснулся. Как только не закрывающаяся на замок дверь захлопнулась, он молнией метнулся в ванную, игнорируя то, как закружилась голова от резких движений, ощупывая знакомый телефон под плиткой. Ещё до того, как осмыслил свои действия, он набрал номер Эндрю. Слегка пугало то, как Натаниэль на него полагался, но выбора у него не было. К тому же, в Миньярде что-то было. Что-то, что было в нем самом, а оттого привлекало чистой искренностью. И пониманием. К тому же, Веснински был очень благодарен за то, как Эндрю сыграл на прошлом матче. Это было чудесно — с таким количеством отбитых мячей простоять оба тайма. Нат соврет, если скажет, что в ушах не стучало сердце при каждой предотвращенной атаке. Он восхищался силой Миньярда и его стойкостью, но вместе с тем ненавидел — в том числе себя — за то, что заставил того мучиться от ломки, но продолжать стоять на поле. Это было несправедливо. С другой стороны, Эндрю также не должен был трогать Жана и Кевина. Об этом Натаниэль не постеснялся высказаться на немецком: — Не смей трогать их. Ты нарушаешь сделку. Ты пообещал, что будешь защищать их, а это значит, что и от самого себя тоже. Ты, блять, пожалеешь, если сделаешь это еще раз. Это я тебе обещаю. Он не был уверен, что Миньярд послушает его, но надеялся на это. Почему-то этому вратарю он все еще немного доверял. Натаниэль не видел для этого разумных поводов, но чувство не поддавалось никакому объяснению или описанию. Оно просто было. И это пугало больше всего. К сожалению, приход Рико, как обычно, испортил все. Этот идиот… Веснински и раньше ненавидел слова «Я люблю тебя», потому что те, от кого он их хотел услышать все своё детство, этого никогда не говорили, зато говорила Лола, когда плотно прижималась грудью к его дрожащей спине. Морияма, может, и не избивал его некоторое время, будучи несколько окрыленным после победы над Лисами, но это не значит, что он этого весь прошлый ужас забылся. Тем более то, что капитан посмел сделать с Жаном. Чувство любви и Рико не сочетались. Но, может быть, Натаниэль только такого и заслуживал?.. В конце концов, с такой фамилией только подобное и стоит ожидать. Почему Жан и Кевин вообще принимали его? Веснински не знал, почему позволил Миньярду подслушать этот разговор. Казалось, его мозг не работал в эту секунду, он словно забыл, что говорил с Эндрю, как только услышал голос Рико. Всего было много. Слишком много. Еще полчаса назад здесь была Белла — увидь Морияма ее, песенка девушки была бы спета. Он был так близко к провалу… Кажется, он начинает расслабляться. Травма головы не должна быть тем, что приведет его к провалу. Только не после всего, что уже осталось похороненным за плечами. Веснински сам себя ударил по щеке. Буквально. После резкого поворота головы затошнило, но боль немного успокоила. Подступающий срыв становился все более осязаемым. Натаниэль не знал, помогли ли ему слова Эндрю «Ты всегда будешь никем. Лисы — тоже никто. Просто чтобы ты знал», или только сильнее пошатнули его состояние, но так или иначе эти слова засели в голове. Он был бы рад быть никем в виде Лиса. Не в виде собственности, шлюхи и раба Морияма. Утешение Эндрю было желанным, но поверить в его правдивость оказалось слишком сложным. Нат знал, что Миньярд всегда презирал ложь, но… Но поверить в то, что он готов был принять Веснински в своих рядах, было как-то чересчур. Такой человек, как Эндрю, всегда горой стоящий за своих… За своих, а не за четвертого номера Воронов, вот в чем отличие. Тем более, когда именно из-за этого Рико собирается подготовить для него ловушку, персональный ад. Сил хватило только на то, чтобы написать Жану, но дрожащие пальцы едва-едва попадали по клавишам. Он ненавидел то, что мог только надеяться на лучший исход. Из золотой клетки выхода нет. От матча до матча. Рука сама собой схватила пистолет. Не ножи, потому что холодное оружие — это всегда о его отце, но огнестрельное — о матери. Глупо отрицать то, что Натаниэль взял худшее от своих родителей, потому что он это сделал. Его не должен успокаивать вес оружия в ладони, но так и было. Он привык к жестокости вокруг себя, потому что в этом мире родился. В конце концов, он засыпал под леденящие кровь крики жертв своего отца с младенчества. Мамин любимый Glock напоминал о ее твердых, никогда не нежных, но крепких руках. Мэри, конечно, увидь его сейчас, не стала бы успокаивать, не обняла бы заботливо, как это сделали бы Жан и Кевин, она бы, наверное, пощечиной заставила его встать и продолжить бороться, бежать, выживать. Ее взгляд наверняка горел бы презрением к тому, каким жалким он был сейчас, но она бы не оставила его. Как бы то ни было, Мэри любила его, иначе бросила бы там, в Балтиморе, просто сама она не знала ничего, кроме жестокости. И Натаниэль тоже ее любил. Может быть, были ночи, когда маленький Крис-Стефан-Питер готов был умереть за ее объятия, но они давно прошли. Сейчас у него были другие дорогие люди, но именно благодаря Мэри он вообще дожил до этого момента. В отличие от нее самой, похороненной безымянно в подвале Балтимора. Он сцепил зубы крепче, откладывая пистолет в сторону. Оружие всегда придавало уверенности, даже если он не мог его использовать. В каком-то смысле Мэри была права: привязанности все усложняли. Если бы он не боялся, что Морияма отомстят его дорогим людям, он бы просто пристрелил Рико. Звучало как мечта. Затем он дрожащими руками включил самую горячую воду в душе, так, чтобы до боли. Сильные струи больно били по не полностью зажившим ранам и синякам, но это успокаивало. От горячего пара в голове помутнело. О, кажется, еще одно последствие сотрясения. В уме Натаниэль подсчитал то, через сколько игра у Лисов и через сколько у Воронов, прежде чем позволил своему мозгу отключиться на полчаса. Как же он устал…***
Ваймак ненавидел, когда трогали его детей, но проблема была в том, что их трогали слишком часто. Конечно, то, что пробитые жизнью подростки будут приносить проблемы, удивительным не было. Дэвида это и не злило — в конце концов, он начал все это, чтобы помочь «отбросам», чтобы дать шанс тогда, когда все вокруг отчаились. Его злило другое: то, что кто-то мог так ужасно обращаться с детьми. С его детьми, колючими, едкими и холодными, но настоящими и явно не заслуживающими такой жестокости. Такой жестокости вообще никто не заслуживал. Кроме того, Ваймак ненавидел бессилие, когда ничем не мог помочь. Вот как теперь, в случае с Эндрю. Эндрю не был его любимчиком, да и в целом любимчиков у него никогда не было. Миньярд вёл себя глупо очень часто, ещё чаще грубо, но в какой-то странной манере Ваймак часто мог его понять. И, конечно, Эндрю был Лисом, а это значит, что Дэвид готов был заступаться за него по умолчанию. Итак, дело в том, что Эндрю изнасиловали прямо в общежитии, месте, которое должно было быть его безопасным домом на время обучения, а теперь Бетси предложила снять его с таблеток. Суть даже не в том, что все происходило в середине сезона, для Ваймака его команда всегда была важнее побед. Да и про победы с Лисами зачастую слишком громко говорить. Суть в том, что снятие с таблеток было делом достаточно рискованным, и он плохо представлял, что делать в такой ситуации. Насколько сильно Миньярд будет мучиться от абстиненции? Насколько глубоко вообще прятался он настоящий за слоями медикаментозных реакций? У Эндрю здесь были свои люди, которых он, очевидно защищал. Ваймак знал о делах Морияма, но он мало что мог поделать с этим: против них так просто не пойдёшь. То, что Кевину сломали руку, уже было ужасным показателем, но вряд ли поход в полицию что-то бы исправил. Не в этом случае. И вряд ли Миньярд вообще согласится бросить их вот так, без защиты. Бетси спросила у Дэвида, что он думал по поводу того, чтобы снять Миньярда с таблеток в самое ближайшее время. Ваймак не мог сказать о том, что это была глупая мысль. Как бы то ни было, таблетки вратарю не помогали. Скорее наоборот. Но кроме его мнения нужны были и другие взгляды, а Дэвид даже не знал, к кому обратиться. Кто действительно понимал Эндрю? У него были брат-близнец и кузен, но вряд ли кто-то из них действительно понимал поступки Эндрю. Дело не в том, что они не пытались, — как раз наоборот, и Ваймак мог это видеть — просто, кажется, это были полярности, которые не сходились вместе. В этом не было чьей-то конкретной вины. Дэвид никогда не мог винить лишь одного своего ребенка. Во всех конфликтах были так или иначе задействованы обе стороны или, может быть, внешние обстоятельства. Он мог считать, что его Лисы поступали неправильно, но никогда не мог осуждать их по-настоящему. Кто он такой, чтобы сделать это. Не с командой, которой дал второй шанс. Итак, кровная семья Эндрю не подходила. Они оставались рядом с Миньярдом даже после худшего, но вряд ли они когда-либо его понимали. Аарон, к тому же, и сам сейчас находился в очень подвешенном состоянии — он убил человека. Это, безусловно, была самооборона, но объяснить это полиции было сложнее. Еще сложнее наверняка было избавиться от вида крови перед глазами. Даже знание того, что убитый был человеком ужаснейшим, вряд ли сильно облегчало груз на плечах. Тем более, учитывая, что из-за этого позже будет возбуждено судебное дело. В итоге Ваймак решил спросить Рене, потому что не заметить единение вратарей в некоторых моментах он не мог. Уокер выслушала его без своей мягкой улыбки, со всей серьезностью в глазах, что напомнило ему о том, что за ней тоже стояла история, которая привела девушку к Лисам. Рене сказала, что снятие Эндрю с таблеток будет хорошим решением для него. Она также обронила, что сам он не обрадуется. Ваймак и без того это знал. Последним его решением было спросить Кевина. Может быть, он питал чуть большую слабость именно к этому ребенку, потому что он был сыном Кейли. Кейли Дэй была его первой настоящей любовью, и ее потерю Ваймак переживал очень тяжело. Он отпустил ее и даже не злился, когда она сказала, что это не его ребенок. В конце концов, Дэвид готов был сделать все, чтобы Кейли обрела истинное счастье, даже если его в этом счастье не будет. Но Кевин был так похож на нее (особенно глазами. Точно такие же, ярко-зеленые), что он просто не мог удержаться от воспоминаний, горьких, давних, но таких заманчивых. Да, смерть Кейли не прошла для Ваймака бесследно. Но он пережил это. Как-то. Он хотел спросить Кевина об этом на его тренировке, где также нашел и Жана. Эндрю находился в больнице, а эти двое все равно вышли на поле, наверное, стараясь снять напряжение, нервы и стресс. Он мог понять, почему они не хотели находиться в общежитии. К сожалению, он больше не мог сказать, что в Лисьей башне детям ничего не угрожает. Надо бы еще раз позвонить в службу охраны. В конце концов, он решил спросить их обоих. Они были там, когда все происходило, они видели больше. Именно Жан как-то догадался о происходящем, потащив за собой и Аарона. — У нас матчи, — глухо ответил Кевин с плохо читаемой эмоцией на лице. — Мы не протянем без вратаря. В глубине души Дэвид мог предугадать, что их будет заботить экси даже в этой ситуации, но все-таки не смог сдержать вырвавшегося вздоха. Да, слаженность в его команде — далеко не самая сильная сторона, и тренер знал это, но слышать, как кто-то ставит победу выше здоровья сокомандника, все еще неприятно. — Что думаешь ты, Жан? — обратился он к другому бывшему Ворону, который стоял и в задумчивости пялился под ноги. — Нам действительно нужна победа, — пробурчал он. — Вы даже представить себе не можете, насколько она нам нужна. В его голосе буквально слышалась недосказанность, но Моро замолчал. С тяжелым вздохом Ваймак переспросил: — Но?.. — Но он смеялся, — мрачно буркнул Жан. — Я знаю, что в этом нет ничего смешного. Я знаю, — Кевин резко поднял голову в его сторону, прежде чем так плотно сжать губы, что они побелели, — но он смеялся. Ваймак вздохнул. В том, что таблетки плохо воздействовали на психику Эндрю, секрета не было, и все-таки услышать болезненное подтверждение этого не было легким. Это одновременно и злило его, и печалило: его дети все еще продолжали страдать. — Мы не можем проиграть еще один матч, — возразил Кевин, хотя запала в его голосе почти не осталось. — В этом году Лисы обязаны победить Воронов. Это не обсуждается. Дэвид уже слышал о том, как сильно эти двое хотели победить, но до этого он никогда не интересовался, откуда пошла их почти самоубийственная решимость. Тем более, они играют против еще одного рыжего вороненка, разве нет? Секунду. Кажется, пазл начал складываться. — То, как сильно вы хотите выиграть, связано с Натаниэлем Веснински? Несложно было понять по их лицам, что он попал в точку. В голове пронеслись те краткие мгновения, когда он имел дело с этим юношей. Натаниэль привез сюда Кевина в начале года, сам выглядя достаточно травмированным и испуганным. Он передал им Жана на банкете, когда его лицо было бледнее мела, а сам Нат заметно хромал. Но он не говорил, что и сам хочет остаться. — Я мог бы взять и тебя в команду. Предложение еще в силе. — Я не могу… — вздохнул Натаниэль. — Может быть, позже. Но мне нужно, чтобы вы дали Жану стимул остаться. Он не захочет оставлять меня одного. Как то, что команда Веснински проиграет в соревнованиях, поможет ему сменить университет? Что вообще происходит в команде Эдгара Аллана за закрытыми дверями, кроме тех редких крох, что ему удалось узнать? — Я жду ваших объяснений, — устало потер переносицу Дэвид. Определенно, ему не платили достаточно, чтобы разбираться с этим дерьмом. Но не то чтобы он мог бросить своих детей так. Ребята переглянулись и пару секунд будто вели молчаливый диалог, прежде чем Жан заговорил: — Нил заключил сделку, основываясь на том, что актив должен приносить как можно больший доход. — У него может быть шанс сменить команду, если мы докажем, что являемся достойной альтернативой, — продолжил Кевин. Ох, вот оно что. Кажется, все было куда серьезнее, чем он когда-либо мог себе представить. Нил не был простым учеником. Он был активом, источником денег. Очевидно, это был не тот случай, когда закон бы помог. — Тогда почему вы двое смогли сменить команду? — Это не одно и то же, — вздохнул Дэй. — Натаниэль — собственность. Жан тоже был, но… — Нил снова сделал невозможное, — перебил Моро. — Не заботясь о последствиях, которые его настигнут. Учитывая, что некоторое время назад по интернету широко разошлась новость о том, что Веснински был госпитализирован, понятно, что последствия были печальными. Теперь вопрос стоял так: здоровье Эндрю или победа в матче, что было ключом к свободе Натаниэля? — В зимнем сезоне осталось две игры, и у нас все шансы попасть в весеннюю серию. Если в комитете решат, что Эндрю выбыл из состава, мы не проходим по количеству игроков. Нас выкинут из турнира, и прощай, сезон, — вздохнул Кевин. — Мы будем бороться за то, чтобы этого не случилось, — ответил Ваймак с тяжелым сердцем. — А Эндрю сможет заменить Рене. Кевин сжал губы, намекая на то, что в навыках Уокер значительно уступала Миньярду. Это действительно было так, потому что Эндрю обладал удивительным, редким талантом. Но ему нужна была помощь, прежде чем он просто сломается в пыль. Дэвид не мог это игнорировать. — У нас остались в противниках не такие сильные команды на этот сезон, — вздохнул Жан. — Но проблема в том, что и мы сейчас далеко не сильная команда. Терять игроков чертовски опасно. Ваймак не мог по-настоящему спорить с этим. От напряжения, порой царившего между его игроками, уставал даже он сам, что уж говорить о единодушии и согласии в команде. — Но, честно говоря, оставить Эндрю с этим кажется жестоким. Что думаете? — Дэвид слишком устал от сегодняшнего дня и открывшихся фактов, но ему все еще нужно было подвести итог их беседы. Оба юноши ответили простыми кивками, видимо, погружаясь в воспоминания и не находя слов. — Вряд ли он согласится, — пробормотал Кевин, отводя взгляд. — И мы не сможем убедить его. — Нил бы смог, — пробормотал Жан. На секунду стало тихо, прежде чем Дэй едва не подпрыгнул: — Мы и так ставим его под угрозу! Просить его сделать… Жан сжался, его высокая фигура будто стала такой небольшой, уязвимой. Увидев это, Кевин осекся и вернулся в исходное положение, но острое напряжение не покинуло его плечи. Вспышка гнева, как понял Дэвид, была направлена на защиту своих. Для Кевина, кажется, в приоритете стояли только братья. Тренер не мог сказать, было это хорошо или плохо для них, для команды. Впрочем, такая крепкая связь всегда поможет остаться на плаву. Даже если привязанность казалось немного болезненной. Тем более, кажется, «Нил» сделал для этих двоих все, что мог. Ваймак все еще с некоторой болью думал о том, что этого шебутного паренька оставил в Эверморе. По нему было очевидно, что в помощи и втором шансе он нуждался очень сильно. — Хватит, — вмешался Ваймак. — Что ему делать, он решит сам. Мы снимем Эндрю с таблеток. Возвращайтесь в общежитие. Казалось, такое решение выглядело наиболее правильным. Они смогут победить без Эндрю, пока тот проходит реабилитацию и восстанавливается. В конце концов, Миньярд как никто другой заслуживал справедливого отдыха. Жан и Кевин не стали спорить с этим, принимая все кивками. Когда дверь за двумя игроками захлопнулась, Дэвид слишком остро почувствовал, что его зарплата — ничто по сравнению с тем, сколько нервов он тратит на этой работе. Наверное, ему пора начать принимать успокоительное, а то так седые волосы уже скоро начнут расти. Честно говоря, он не мог перестать думать о судьбах своих детей всю ночь. Ваймак не мог отвязаться от мысли, что этот мир слишком жесток, потому что такое никогда не должно было случаться с детьми. Но оно случалось. Случается прямо сейчас.