В кабинете Бетси всегда пахло чем-то сладким. Эндрю провел здесь достаточно времени, чтобы привыкнуть к запаху корицы, какао и ароматических свечей, которые Добсон порой зажигала.
Би как-то упоминала, что главное, чем она руководствовалась, когда планировала обстановку кабинета, — комфорт пациентов. Может быть, поэтому обычно это место раздражало Эндрю чуть меньше остальных. Бетси позаботилась о том, чтобы в комнату проникал свет и выход всегда был виден, в результате чего ощущение ловушки не возникало. Нет и пустых, «больничных» стен — стены, стол и полки были заставлены и завешаны всякими мелочами, а на диванчиках и креслах, расположенных в разной степени удаленности от ее собственного стола, окна и выхода, чтобы клиент мог выбрать комфортное для себя место, лежали мягкие игрушки, которыми можно занять руки. На ощупь достаточно приятно.
Обычно. Но не сейчас. Сейчас его вообще вряд ли что-либо могло успокоить.
Эндрю знал, что Би уже в курсе произошедшего, но хочет, чтобы он сам поделился тем, чем готов, или просто начал разговор. Он, однако, вряд ли был способен сейчас хоть что-то высказать. Привычнее справиться с болью самому и молча зализать раны. Он пока не готов встречаться с чьей бы то ни было жалостью.
Би пододвинула к нему тарелочку с домашним печеньем, а затем, понимающе на него глянув, заговорила о реабилитации и снятии с таблеток. Миньярда почти стошнило, когда он услышал об этом. Сладость резко потеряла вкус, и он отставил ее в сторону.
— Я не собираюсь ехать в Истхейвен, — тихо, но четко и твердо высказался Эндрю, смотря на как всего спокойное, доброе лицо Пчелки.
Несколько секунд стояла тишина, прежде чем Бетси, не позволяя эмоциям, которые она наверняка испытывала, окрасить ее голос, произнесла:
— Но почему? Ты ведь понимаешь, что они тебе не нужны. Эти таблетки делают тебе только хуже.
Эндрю подавил острое желание абсолютно не к месту рассмеяться: это вряд ли будет аргументом в сторону того, что ему не нужен отказ от таблеток. Он сжал челюсти так крепко, как только мог, чтобы оставить лицо безэмоциональным. Может быть, он и хотел наконец-то очистить свой разум, но он просто не мог оставить здесь все без присмотра. Четверо людей, которым он обещал защиту. Ники, Аарон, Кевин и Жан. Последние двое — обещание Натаниэлю.
Воспоминание о птичке словно ударило током. А ведь Веснински пытался предупредить его насчет Дрейка… Последняя мысль вновь отозвалась болью в пояснице. Эндрю мысленно дал себе оплеуху: нашел, о чем подумать, обладая идеальной памятью.
Эндрю смерил Добсон своим фирменным недовольным взглядом, прежде чем уставиться в сторону. Нет смысла что-то объяснять. Хотя Пчелка, бесспорно, разбиралась в человеческих эмоциях и реакциях, в этот раз она все равно ничего не поймет. Впрочем, Миньярд и не хотел бы, чтобы у неё появилась возможность полностью его понять. Это означало бы пройти схожий путь.
Ну, хотя бы Дрейк мертв. Хотя хотелось бы убить его самому, конечно.
— Эндрю, постарайся объяснить мне, почему ты не хочешь ничего менять? Ты ведь сам говорил, что таблетки делают только хуже. Я согласна, то, что их вообще прописали тебе, — одна большая ошибка.
Миньярд немигающе уставился в потолок. Сидеть даже в мягком кресле Бетси было больно, но знакомо больно, он мог это терпеть.
В конце концов, он так долго учился прятать это. Кэсс даже не заметила, когда он едва мог сидеть у нее за завтраком после ночи, когда он разделил кровать со своим сводным братом.
«Или заметила», — прошептал внутренний голос, —
«просто не любила тебя так, чтобы что-то предпринять. Дрейк — ее сын. Не ты. Никогда не ты».
— Эй-Джей, малыш, не кричи так громко, ты же не хочешь, чтобы мама разочаровалась в тебе? Ты знаешь, она спит прямо внизу, — голос Дрейка звучал насмешливо. Эндрю было больно, и слёзы текли по его щекам, но он сжал челюсти так крепко, как только хватило сил, чтобы не издать ни звука. Терпения, однако, хватило только до следующего толчка. — Я же, блять, сказал тебе замолчать!
Сильная рука ударила Доу по щеке, а затем плотно зажала рот, вместе с этим мешая дышать. Глаза Эндрю расширились от ужаса, и силуэт Дрейка, размытый от слез, расплылся еще сильнее, оставляя только боль внутри и крепкие руки, удерживающие его, как тряпичную куклу.
И вот опять то же самое. Прекрасное воссоединение «братьев». Ты счастлива, Касс?
— Ваймак говорит, что проблем не будет, — тем временем продолжила Добсон. — Он предложил, чтобы твоя группа остановилась у Эбби, если это облегчит твое беспокойство.
Эндрю снова не ответил. Сил на спор просто не было. Ему не хотелось разговаривать, не хотелось пить приготовленное Би какао, не хотелось возвращаться в общежитие и с кем-либо контактировать. Ни-че-го.
— Я ухожу, — пробормотал он едва слышно. К счастью, за это время Бетси научилась понимать его достаточно, чтобы знать, когда точно не стоит давить.
Миньярду просто стоит вернуться на крышу общежития. Посидеть в одиночестве у самого края. Почувствовать мнимый контроль над ситуацией, смотря на город с высоты Лисьей башни. Выкурить сигарету и почувствовать, как дым заполняет легкие, словно он мог управлять жизнью.
Эндрю развернулся, чтобы уйти, ничего больше не объясняя и не слушая прощание Бетси, брошенное вдогонку. Каждый шаг сопровождался стреляющей болью, тошнотворно знакомой, и он приложил чуть больше усилий, чем обычно, чтобы сохранить лицо невозмутимым. Он привык к тому, чтобы игнорировать это ощущение, за много лет, проведенных в приемной семье.
Кожа чесалась от чужих прикосновений, но эта грязь не смываема.
То, как он добрался до общежития, целенаправленно отказавшись от чьей бы то ни было помощи, Миньярд не особо запомнил. Крыша, как обычно, встретила его знакомой тишиной и безразличием. Юноша потряс пачку сигарет, вытягивая оттуда предпоследнюю, и с удовлетворением чиркнул зажигалкой. Никотин знакомо обволакивал легкие, даря призрачное успокоение.
То, что его всегда так невовремя отвлекали, уже должно было стать аксиомой.
Птичка позвонила. Эндрю хмуро посмотрел на телефон, будто это могло отклонить вызов, а затем, сам не понимая почему, принял его. Вспомнилась мерзкая метафора о поводке.
— Я, конечно, догадывался, что ты склонен к саморазрушению, но чтобы настолько, — вот, как Натаниэль начал разговор. Что ж, он особо не церемонился. Впрочем, зато и не лицемерил. — Признайся, насколько тебя с них уносит?
— Быстро тебе, однако, ябедничают, — хмыкнул Миньярд, делая очередную затяжку. Да, пора привыкать к тому, что птички между собой так легко раздают секреты.
— Подумал, что моя компания не самая худшая.
— Ошибаешься, — соврал Эндрю. Как раз Натаниэль — вовсе не худший вариант. Сложно было представить во всей красе, например, реакцию Ники на произошедшее. Это был бы потоп эмоций.
Ненадолго воцарилась тишина. Эндрю выбросил один окурок и зажег новую сигарету, с раздражением сминая в руке теперь пустую пачку.
— Я хочу поменять условия сделки, — вновь подал голос Натаниэль. — Я сам разберусь с их защитой, пока ты будешь в Истхейвене.
— Кто сказал, что я туда поеду?
— Перестань, — как-то хрипло попросил Веснински. Эндрю нахмурился. Пташка не будет им управлять. Он сказал нет, и это значит нет.
— Разговоры об этом не сделают тебя интереснее, пташка, — огрызнулся Миньярд. — Попробуй другой способ.
— Эндрю, это ведь не ты, — прошептал Нат. Вратарь не видел смысла ни отрицать, ни соглашаться: очевидно, что это так. — Ладно, давай так: мы оба понимаем, что ты сможешь лучше охранять Жана и Кевина, а также защищать ворота, будучи трезвым. Что ты хочешь за это?
Так вот, что он выбрал рычагом давления на этот раз. Неплохой ход, Натаниэль. Еще бы использовать это против того, кому не все равно. Он может и так справиться.
— Ох, птичка, глупая-глупая птичка, — вздохнул Эндрю, медленно подходя ещё ближе к краю. Он почувствовал, как сердце забилось быстрее от адреналина, и, удовлетворённый, затянулся снова. — Ты вообще не умеешь шутить, правда? Что ты пытаешься сделать?
Веснински замолчал. На секунду Миньярд задумался о том, чтобы сбросить телефон с крыши и закончить все. Или сбросить этого Ворона. Да, так даже лучше.
— Косвенно я виноват в случившемся, — ответил Натаниэль так, словно слова доставляли ему физическую боль. — И Рико не остановится. Он ударит по твоему следующему слабому месту и будет продолжать, пока ты не сдашься. Черт, мне так жаль, что я перекинул весь огонь на тебя.
Миньярд почувствовал, как ярость заклокотала у него в груди, знакомо неконтролируемая. Вот только жалеть не надо. Ни жалость, ни сожаление ему вообще не сдались. То, что сделано, уже сделано. Извинения никогда не имеют силы. Извинения — попытка оправдать самого себя, перекинуть вину на кого-то другого.
— Эй-Джей, это ты виноват в том, что я был так груб. Разве так сложно хоть раз быть послушным?
— Заткнись, пока вообще можешь говорить, — прошипел он, не скрывая злобы в своём голосе. — Мученик. Так нравится жалеть себя?
Натаниэль действительно заткнулся, но ненадолго. У Эндрю пронеслась мысль, что он заткнется только тогда, когда хлопья земли будут сыпаться на его гроб.
Хотя бы оправдываться перестал.
— Поверь мне, я защищу их. Ники и Аарона тоже. Что ты хочешь, чтобы я ещё сделал?
— Ты даже себя защитить не можешь, — усмехнулся Миньярд. — Я помню, что твой больной на голову капитан сказал тебе в прошлый раз. Та-та, наш разговор в больнице. Не похоже, чтобы ты мог хоть чем-то распоряжаться.
Да, он определённо играл грязно, давя на слабые места Веснински. Но жизнь вообще не честная штука. Нат и сам легко пользовался чужими больными точками, так что, получается, рыбак рыбака.
Эндрю так сильно его ненавидел. Пусть тот будет делать тоже самое в ответ.
— У меня есть небольшая власть вне гнезда. И Рико будет занят. Поверь мне.
— Поверить тебе… — Эндрю произнёс слова вслух, будто на вкус пробуя странное звучание. Горькое послевкусие ему не понравилось. Миньярд засмеялся и больно клацнул челюстями, чтобы остановиться. Дрожь в теле с этим не прошла. — Я нихуя не знаю о тебе. Ты просто игрок вражеской команды. Кто знает, вдруг это вообще ты все это подстроил?
Эндрю знал, что это не так. Он видел достаточно своими глазами, чтобы без труда проводить параллели. Однако было таким же естественным, как дыхание, самым главным уроком, выученным наизусть, бить больнее до того, как ударят тебя.
Он услышал задыхающийся звук на том конце трубки. Да, неприятно ощущать себя похожим на собственный главный кошмар.
— Я не заодно с Рико, если ты ещё не понял!
— Чем докажешь? — фыркнул Миньярд. — Чего добиваешься?
— Я… — начал было Веснински, но запнулся. — Я просто не хочу, чтобы тебе и дальше приходилось бороться со своим телом.
Звучало искренне, но жизнь отучила Эндрю верить в благотворительность. Просто так подставляться ради незнакомца никто не будет.
— Повторю для отсталых: какое в этом твое дело?
— Я не хочу, чтобы обещание сковывало тебя. Как я буду жить с тем, зная, что сам перебросил гнев Рико на тебя?
Вот теперь смех сдержать не получилось. Догоревшая сигарета обожгла пальцы, но он едва ли почувствовал. Люди — эгоисты, это не удивляет. Эндрю тоже эгоист.
— Не знаю, будет ли это сюрпризом, но мне плевать на твои чувства.
Натаниэль молчал, и, прикрыв глаза, Миньярд почти смог увидеть ярость в голубых омутах. Потом эти омуты, правда, сменились лицом Дрейка и руками, ползущими под рубашку и расстегивающими ремень. Эндрю знал, что ощущение прикосновений, которые он ощущал, не смыть никаким мылом.
— Если ты не хочешь верить Натаниэлю Веснински, в чем я тебя прекрасно понимаю, поверь мне, — почти прошептала птичка, вырывая Эндрю из его головы.
Миньярд вместо ответа какое-то время просто задумчиво смотрел, как ветер уносит дым. Отлично, пташка снова говорила загадками.
— И кто же ты?
— Если тебе нужно имя, можешь называть меня Абрамом.
— С чего такой прилив честности? — хмыкнул Эндрю. — И откуда мне знать, что ты не выдумал это только что? Натаниэль, Нил, Абрам… Слишком много имен для одного человека.
— Меня назвали в честь отца, — поделился юноша. — Абрам — мое второе имя, мать пользовалась им, когда хотела оградить меня от его дел. Спроси Кевина или Жана, если не веришь. Они знают.
— Будто они не станут тебя покрывать, — забавно. На преданность пташек он уже вдоволь насмотрелся. — Тогда кто такой Нил?
— Ты удивишься, но я не всегда был Вороном. Моя мать сбежала со мной, чтобы я не стал членом свиты. Я должен был быть третьим, но нам удалось оттянуть это. Очевидно, не навсегда, — Натаниэль вздохнул, словно вспомнил что-то особенно неприятное. Миньярд не стал торопить его. — Нил Джостен — мое последнее имя. Оно нравится мне больше, чем имя, принесшее столько дерьма.
Веснински умолк, но вызов не сбросил. Эндрю задумчиво прокрутил в голове все, что сказала пташка. Имело ли имя значение? Определенно нет. Каким названием не обворачивай гниль, она так и останется гнилью. Имела ли значение правда?
Да.
Голос Натаниэля — Абрама — практически звенел от того, как он выворачивал истину из своих глубин. Миньярд верил ему. Не знал почему, но чувствовал, что только что поделились надёжно скрываемой от всех других, много лет не произносимой, но правдой.
— Думаешь, я засчитаю это в фонд твоих двадцати вопросов? — сказал Миньярд только потому, что почувствовал острое желание защититься от чужой искренности. В этом не было смысла, но привычки трудно менять. Да и не хочется.
— Нет. Ты не спрашивал, я рассказал тебе сам.
Эндрю усмехнулся хорошо подвешенному языку. Совершенно неудивительно, что Натаниэль постоянно купался в проблемах. Даже сейчас хотелось придушить его, что уж говорить о людях, которые могли делать это безнаказанно.
— Теперь понимаешь? — спросил Ворон. — Я не вру тебе. Я долго был лжецом, но я не вру тебе.
— Так хочешь, чтобы я мучился от ломки? — Эндрю снова поглядел на пустую пачку сигарет, раздражаясь от того, как сильно хотелось выкурить еще одну. Впрочем, он знал, что сейчас это его не прогонит. И навязчивое ощущение мерзкого присутствия за спиной тоже не уберет.
— Хочу увидеть настоящего тебя.
Миньярд вздрогнул, проклиная свою реакцию. Интересно, понимал ли сам Веснински, какие двоякие вещи он говорит? Вряд ли. Может быть, язык у Натаниэля и работает, но мозги далеко не всегда.
Этот рот…
— Много хочешь, — ответил Миньярд, не придумав ничего лучше.
— Так да или нет, Эндрю?
Миньярд тяжело сглотнул от вставшего так прямо выбора. «Да или нет»… То, о чем его почти никто не спрашивал, и то, о чем маленький Доу молился ночами. Сложно было сдержать
что-то, откликнувшееся на этот вопрос.
Это все таблетки, — убедил он себя. Как только они перестанут туманить его мозг, это странное ощущение в грудине обязательно исчезнет. Иначе и быть не может. Эндрю ничего не чувствует. Монстрам эмоции не нужны.
— Ненавижу тебя, — признался он.
— Как скажешь, — кивнул Натаниэль, либо не воспринимая его слова всерьез, либо привыкнув к неприязни в свой адрес. Чтобы не потерять контроль, Миньярд склонился ко второму. Неудивительно, с таким-то болтливым ртом. — Ответь мне.
— Почему ты вообще так назойлив? Разве ты не должен мучиться с головными болями? Неужели симулировал на матче? Ай-я-яй, как не стыдно… — он попытался уйти от ответа, снова укалывая больнее. Скоро Нат должен сдастся. Все рано или поздно сдаются.
— Это не ответ, — Миньярд ненавидел то, каким спокойным звучал голос Веснински. — И ты знаешь, что я не симулировал. Ты уже спрашивал.
Хотелось сказать нет. Упрямство, нежелание и
боязнь показать свои слабости и нутро говорили разными, громкими, уродливыми голосами, а шрамы пекло от боли. Они чесались, напоминая о слабости и глупости. Дрейк его тогда тоже обсмеял, держа за порезы во время секса.
И сказать да тоже хотелось. Как бы он ни отрицал, таблетки ужасны. Даже сейчас Эндрю чувствовал, как пальцы покалывает от желания еще одной дозы, зная, что его стошнит совсем скоро. Не иметь возможности управлять собственным телом — ужасно. И, конечно, жалко. От дозы до дозы. То, от чего он спас Аарона.
И, может быть, только может быть, ему хотелось сказать Натаниэлю да. Хотелось поверить, что тот действительно выполнит данное слово. Что в этом придурке вообще такого, чтобы заставить Эндрю хотеть?
Это все таблетки. И тяга к саморазрушению, да.
— Да, — вздохнул он. — Но ты должен мне пачку сигарет.
— Что угодно, — честно говоря, это прозвучало слишком довольно для блага Веснински. Кто забыл, Миньярд адекватностью не отличался.
— И если ты не убережешь их, я придушу тебя. Понял, Абрам?
Угроза слетела с языка знакомо, привычная и зазубренная, но имя прозвучало очень странно. Абрам.
Эндрю все еще не хотел как-либо трактовать эту эмоцию.
— Кристально, — в голосе защитника звучала улыбка. Мерзко. — Это будет заслуженно, если я не сдержу свое слово.
Заслуженно, мысленно повторил Миньярд. Люди обычно склонны не признавать свою вину. Они будут отрицать до последнего.
«Недоразумение». Ты все не так понял. Это была случайность.
Эндрю отложил эту мысль в дальний ящик, чтобы не зацикливаться сейчас. Впрочем, он знал, что надолго забыть не получится. Ощущение Дрейка за спиной не пропадало.
— Мой вопрос: почему ты так стараешься помешать планам Рико? Кевин, Жан, теперь каким-то образом я. Для чего ты это делаешь? Понравилось ощущение члена в заднице?
Натаниэль снова выдержал неприятную лирическую паузу, но Эндрю готов был дать ему передышку. Наверняка говорить так грубо не следовало, но, конечно, кто, как ни Монстр из Лисов, был знаком с грубостью.
— Я никто. Кевин и Жан заслуживали лучшего, чем им мог дать Рико, и ты тоже. Я не хочу, чтобы люди умирали, защищая меня. Я этого не заслуживаю.
Миньярд сбросил вызов. В беспомощном гневе на самого себя ударил кулаком по поверхности крыши. Боль, к сожалению, вообще не отрезвила. Только напомнила о собственной глупости.
Все верно. Натаниэль Веснински — никто, Эндрю даже сам это говорил. Так почему об этом неприятно думать?
«Я поеду. Сама скажешь тренеру», — написал он Пчелке, наблюдая, как небо медленно темнеет.
Ничему жизнь не учит.
Придурок.
***
— Что. Ты. Делаешь?
Натаниэлю было больно говорить громко, потому что громкие звуки отдавали болью в голове, но он компенсировал это концентрированным ядом в своём тоне.
Рико, однако, даже не дернулся.
— Доктор сказал, что тебе нельзя много волноваться, резко двигаться и контактировать с громкими звуками или освещением. Я придумал выход.
Очевидно, Рико даже не пытался раскаяться. Он стоял рядом с Натаниэлем в общей столовой, и Веснински чувствовал, как другие Вороны смотрят ему в спину, перешептываясь. Действия Короля никогда не оставались без внимания. К тому же, Веснински не сомневался, что многие — Уильямс, Дженкинс и прочие — наверняка злились на его недоступность. Кожа знакомо стала ощущаться грязной.
— Это не значит, что я жду твоей компании.
— Тэтсудзи разрешил мне тебя проведать. К тому же, я соскучился, мой номер Четыре.
Натаниэль с силой сжал челюсти от того, как мерзко прозвучало это «мой». Однако достаточно знакомо, чтобы более не реагировать.
Он знал, что лучше заткнуться. Но он так долго подавлял в себе это, а в груди теплилась мысль о том, что Рико пока что нельзя его трогать, что он все-таки выговорил:
— Иди нахуй, мудак.
Тело Морияма мгновенно напряглось, не предвещая ничего хорошего, и Веснински сотни раз до этого видел это убийственное выражение лица. Рико жесткой, твёрдой рукой потянулся к его лицу, и Нат, острожно сглотнув, отодвинулся подальше.
— Я думал, я выбил из тебя это. Для твоего же блага лучше бы было, будь это так. Впрочем, ты, кажется, просто хочешь внимания. Ты его получишь, Четыре. Кстати, посети сегодня Пруста. Он скоро должен уехать.
Морияма погладил его по лицу, задерживаясь большим пальцем сначала на татуировке на скуле, а потом на губах.
— Ты останешься со мной до смерти, Натаниэль.
С этими словами Рико отошёл от него, и Натаниэль едва сдержал поражённый вздох. Он почувствовал себя так странно, оставшись безнаказанным после дерзости. И, возможно, впервые за долгие годы, он ощутил себя хоть немного имеющим выбор. Снова сопротивляющимся. Снова собой.
Эти мысли пришлось отогнать при воспоминании о Прусте и неприятном ощущении от рук Рико на лице. За время отдыха Веснински успел уже немного расслабиться, но, видимо, настала пора возвращаться в привычный ритм.
«Привычный» в этом контексте звучало тошнотворно.
В конце концов, Пруст — один из самых мерзких «психологов», или кто он там. Он не любил секс так, как те, что были до него, но он любил «экспериментировать» над чужой психикой. Ему было забавно смотреть, как жертва проходит путь от паники до истерики и обратно, и интересно, как глубоко в отчаяние он может столкнуть человека. Натаниэль никогда не собирался показывать что-то подобное этому ублюдку, но иногда Пруст ставил в тупик даже его.
Доктор любил спрашивать. Он всегда давал «выбор», который был лишь иллюзией, потому что обе чаши весов плохи. Кроме того, он заставлял просить и умолять, а не просто называть номер варианта, иначе (конечно же, Натаниэль пытался этого не делать) просто не выпускал из кабинета, проделывая вещи, о которых Веснински не мог вспоминать спокойно.
Пруст любил трогать, любил говорить и любил показывать со стороны. Он также просто обожал вбивать в голову ложную мысль о согласии и желании. Иногда все силы Ната уходили на поддержание в себе воспоминания о том, почему на самом деле он все это терпит.
Веснински нахмурился. Аппетит совсем пропал, и эйфория от того, что он наконец-то ответил Рико так, как хотел, тоже пошла на убыль. Что-то тут было не так.
Но он никак не мог понять, что именно.
Отставив тарелку со шпинатом и овсяной кашей в сторону, юноша направился в свою комнату. Ему нужно было поговорить со Стюартом, пока он все ещё в относительно трезвом сознании. Он уже достаточно это оттягивал.
Можно написать, конечно, но Натаниэль не особо уверен в том, как долго они будут решать это по переписке. Тем более, в комнату к нему все ещё никто не заходил, но он наконец пришёл в относительный порядок мыслей.
Бесспорно, он мог бы сделать это ещё пару дней назад, но был слишком озабочен разговором с Эндрю, и, к тому же, не решался использовать телефон так часто. Веснински, конечно, догадывался, что Миньярд — упёртый идиот, но чтобы настолько. Эндрю играл грязно, стараясь завершить разговор как можно быстрее и резче, и Нат старался вести себя так, словно его отнюдь не задевали чужие обидные слова, но в голове все это засело.
— Я нихуя не знаю о тебе. Ты просто игрок вражеской команды. Кто знает, вдруг это вообще ты все подстроил?
Чувство вины скрутило внутренности так сильно, что Нат едва смог вздохнуть. Этого бы не произошло, не перекидывай он свои обязанности на других. Эндрю имел полное право злиться на него и ненавидеть.
Главное, что сделка заключена. Миньярду станет лучше. Рико его больше не тронет. Никого не тронет.
Веснински набрал номер Хэтфорта, пошли гудки. Дядя Стюарт поднял трубку достаточно скоро, и, видимо, запомнив номер Натаниэля, начал сразу обеспокоенным голосом:
— Алло?
— У меня есть… Просьба, — вздохнул Нил. Он ненавидел просить. — Я готов выслушать то, что ты за это захочешь.
— Послушай меня, Абрам, мы семья, мне не надо ничего взамен… — начал было Стюарт, но Натаниэль перебил его:
— Нет, это ты меня послушай. Мне не нужны все эти сказки про семью. Давай сразу говорить честно.
На том конце Хэтфорт вздохнул, но, наконец-то, не перебил.
— Мне нужно, чтобы ты кое за кем приглядел. У меня есть деньги из тайников Мэри, или, лучше сказать, я знаю, где они лежат, так что проблема не в деньгах. Я не могу организовывать что-либо на своё имя, а лица должны быть доверенными. Понимаешь?
— Я могу приставить защиту и к тебе.
— Мне не нужна нянька, — отмахнулся Натаниэль. — И это будет слишком подозрительно. Никто не должен догадаться о том, что я в чем-то замешан, Стюарт.
Немного помолчав, Веснински со внутренней опаской добавил:
— Что ты хочешь взамен?
Мафия не играет в благотворительность. Если бы все было так просто, Мэри не стала бы бегать по всему свету, а скрылась бы в Англии. Она оставила это лишь на крайний случай, тоже, очевидно, чего-то опасаясь.
— Я даже не знаю, что тебе сказать, — вздохнул дядя.
Веснински нахмурился: если они не оговорят все сейчас, есть шанс, что он потом всю жизнь будет пахать на Хэтфордов. Это, конечно, лучше, чем на Морияма, но не факт, что намного. Мафия есть мафия.
У него была призрачная идея.
— Если бы… — начал Нат, но вскоре осекся, не найдя слов, чтобы выразить свою позицию тактично. — Если бы можно было устранить клан Морияма, Хэтфорты бы это сделали?
— Да, — ответил Стюарт без сомнений. — Я уже говорил, что брак твоих… родителей должен был стать веточкой перемирия, но что-то пошло не так. Хэтфорты никогда не были слишком влиятельны в Америке, но это не значит, что мы готовы простить унижение.
Натаниэль презрительно скривился: «что-то пошло не так» определено слабо сказано. Мэри и Натан ненавидели друг друга столько, сколько он помнил себя. Нат также не мог выкинуть из памяти сцену, когда мама сказала ему после нескольких лет в бегах, насколько отвратительны его отцовские глаза.
— Как я понял, Хэтфорты влиятельны в Англии, — подытожил Веснински. — Германии… Где ещё?
— Дальние ветви семьи есть во Франции, Италии и Испании. К чему ты клонишь? — подозрительно уточнил Стюарт. Ну, по крайней мере, он все еще терпел выходки Ната, и на том спасибо.
— Что насчёт семьи Морияма?
— Их основная сфера — Япония, но они сильны также в Корее и США.
Натаниэль представил в голове карту. Остальные страны, в которых Морияма раскинули своё влияние, оказались достаточно далеко. Хэтфорты, однако, были тоже не рядом — в Европе.
— Если бы мы смогли поспособствовать тому, чтобы влияние Морияма упало настолько, что Хэтфорты смогут занять их место, это стало бы достаточной платой за твою помощь сейчас?
Либо Стюарт размышлял, либо Натаниэль попросту лишил его слов. Эта идея приходила к Веснински давно: попросту развалить весь клан Морияма, отомстить за свои страдания хоть как-то. Воплощение ее, правда, виделось пока каким-то призрачным, и у Ната болела от этого голова.
Чёртово сотрясение.
— Мы воспользуемся любой лазейкой, чтобы отомстить за своих.
Отлично. По крайней мере, у него есть поддержка другой мафиозной семьи. Даже если не получится полностью уничтожить Морияма, он, скорее всего, сможет пошатнуть их положение. Особенно положение Рико. Кстати, об этом…
— Приму к сведению. И мне нужен надёжный человек для связей с общественностью. Работаю над тем, чтобы, для начала, устранить Рико. У меня есть компромат на него. Немного. Сбрось мне контакты до завтра. Сейчас я напишу тебе координаты двух тайников Мэри, но удалю сообщение через минуту, так что успевай. До скорого.
Натаниэль сбросил вызов, не утруждая себя нормальным прощанием. Стюарт — далеко не худший вариант, но Веснински никогда не мог выпустить из головы мысль о том, какое значение может иметь каждое слово. Опасно расслабляться. Слабость — скорая смерть.
Веснински поднял глаза, силясь унять гул в голове, но в очередной раз увидел лишь чёрный потолок.
Более не медля, он напечатал Стюарту то, что мать заставила его запомнить. Она заставляла Ната вскочить посреди ночи, но назвать чёткое местоположение. Как бы то ни было, Мэри хотела, чтобы ее ребёнок смог выжить. Любой ценой.
Натаниэль, правда, не был уверен, пытался он выбраться из этой тьмы или утонуть поглубже. Но ощущалось так, словно воздуха остаётся все меньше. Впрочем, все в порядке, сейчас, в любом случае, лучше, чем много лет назад. Жан и Кевин не рядом с Рико.
Мысленно отсчитав минуту, он, на всякий случай, удалил сообщение, а затем снова спрятал телефон прежде чем внимательно оглядеть комнату. Спасибо, Кевин, без этой штуки все шло бы гораздо, гораздо тяжелее.
Пруст, наверное, уже заждался.
Холод в животе Веснински привычно проигнорировал.
***
— Сет, вытащи руки из задницы и давай ещё раз, это никуда не годится, — рыкнул Кевин, по привычке разминая левую руку.
Сэт остановился, отбрасывая клюшку в сторону в очевидной ярости. Кевин сжал зубы. Неужели так сложно хоть раз прислушаться к объективной критике? Дэй повторяет это, как попугай, каждую тренировку, но как об стенку горох. Слушают Дэн, Ваймака, кого угодно, кроме него. И почему? Потому что он Ворон?
Последние дни вышли достаточно напряженными. Ники постоянно плакал, теперь, когда узнал, что такого было в прошлом Эндрю, из-за чего тот настолько ненавидел прикосновения. Аарон был под следствием за убийство. Жану снились кошмары. Нил каким-то непонятным образом снова вмешался, словно это не ставило его самому под угрозу, и убедил их вратаря пройти лечение. Матч приближался, и, после одного проигрыша, положение Лисов оказалось достаточно шатким. Дэй очень старался, однако с такими игроками и без защиты Эндрю…
Миньярд отправился в Истхейвен, и теперь старшекурсники значительно осмелели. Они в целом были достаточно раздражающими и редко прислушивались к критике Кевина, что раздражало в достаточной степени. Однако сейчас не было никого, кто мог бы их утихомирить.
— Иди-ка ты нахуй, придурок, — огрызнулся Гордон. — Никто здесь тебя слушать не собирается, не ты тут главный.
Поймав на себе напряженный взгляд Жана, Дэй проглотил ругательство. Они уже говорили об агрессии и путях не вымещения. Кевин, впрочем, сомневался, что, даже если он проглотит всю брань, вертящуюся на языке, Монстры и старшекурсники подружатся.
— Ты бы понял, что я говорю по делу, если бы хоть раз попытался подумать над моими советами. Так ты никогда не улучшишь свой уровень, — сказал он, надеясь, что звучало не слишком отталкивающе. Все ради Нила. Лисы нужны для победы.
— Конечно, это легко сказать «звезде экси».
— Хватит искать отмазки, — вмешался Жан, и Кевин уловил острое раздражение в его голосе. Хотя Моро сам пытался построить мосты с Лисами, в последнее время он раздражался практически по щелчку. — Ничего не даётся просто так. Ты мог бы ездить с нами на ночные тренировки.
Другие Лисы тоже заметили их перепалку, и, в большинстве своём, решили подойти. Конечно, куда же без сторонних зрителей.
— У некоторых есть жизнь и вне корта, — произнесла Дэн. — Прекращайте распри и продолжим тренировку.
Кевин снова повторил в голове, что Лисы нужны ему, чтобы играть, но это не отменяло того, что порой он едва мог их терпеть. Не всех, конечно, но все-таки друг с другом они ужасно не сходились. Чем дольше Дэй оставался в Пальметто, тем очевиднее это становилось.
Начнём с того, что от ещё одного проигрыша может зависеть жизнь их брата, тогда как для остальных фоксов ничто не изменится.
Судя по напряженным плечам Жана, он думал о том же. Моро все ещё не отвык от гнезда, где непослушание не прощалось и где все, абсолютно все, проявляли свой максимум. Они никогда не сталкивались с тем, чтобы заставлять кого-то работать и прилагать усилия.
К тому же, Кевин догадывался, как сильно Моро скучает по Нилу. Столько лет, прожитых в одной комнате, бок о бок, просто так не проходят. Партнерская система. В конце концов, даже Дэй иногда вспоминал о Рико, потому что за все детство, проведенное с ним в одной комнате, он успел привыкнуть. Он никогда не смог бы простить Морияма ни за то, что тот сделал с его братьями, ни за сломанную руку, но это не отменяло того, что иногда, просыпаясь, он все равно пытался различить дыхание бывшего капитана.
Хотя настоящей драки не произошло, Лисы оставались напряженными, готовые налететь друг на друга в любой момент, и тренировка скоро сошла на нет. Все разошлись по своим делам, на корте остались только Жан и Кевин, абсолютно уставшие, но продолжавшие держать клюшку дрожащими руками.
Ваймак крикнул им расходиться, но оба бывших ворона это проигнорировали. Пока они могут стоять, они будут играть. Есть, конечно, предел, когда появляется риск заработать травму, но они прекрасно могут с этим справиться.
Наконец, изнеможённые до крайности, они поплелись в сторону душевых на дрожащих ногах.
Кевин уже натягивал на себя повседневную одежду, когда услышал вскрик Жана, бледными руками вцепившегося в телефон. Паника резко скрутила живот. Дэй остановился в одном носке, отбросив второй в сторону, и в два шага пересек разделяющее их расстояние. Жан выглядел так, словно вот-вот грохнется в обморок, Кевин подобрался ближе, удерживая брата в вертикальном положении, и, не сдерживавшись, заглянул в чужой экран.
На экране высвечивалось сообщение от незнакомого номера с прикрепленной фотографией.
На фотографии изображен Нил.
В луже собственной крови.
Без рубашки, покрытый синяками, царапинами и
словами, которые Кевин бы не осмелился произнести вслух
.
Нил не выглядел живым.
Кевин, вместе с Жаном, осел на пол. Ноги больше не держали.
Объективно Дэй знал, что тогда, когда они оставили Нила одного с Рико, наступил ад. Лицемерно и неправдиво говорить, что они ни о чем не догадывались. Даже когда они еще оставались в гнезде, Натаниэль часто выглядел мертвым в их руках, что уж говорить о том, когда Рико получил полную вседозволенность. Однако видеть это так прямо…
— Это было давно… — неуверенно пробормотал Моро. — У него волосы немного длиннее, чем тогда, когда мы его видели.
Дэй не решился спросить, кого утешал Жан — его или самого себя. Их обоих, кажется.
— С ним все в порядке сейчас?.. — надежду в голосе скрыть не получилось. Кевин прикусил язык.
Моро не ответил. Бегающий взгляд и учащенное дыхание сказали все за него. Нет. Не в порядке. И у их брата нет никого, кто бы смог поддержать или подлатать, никого, кто мог бы напомнить, что он все еще человек.
Черт возьми, они облажались.
Дрожащей рукой Кевин поглаживал Жана по спине, пытаясь помочь тому успокоиться и вернуть собственные мысли. Получалось плохо у них обоих. Попытка дышать правильно была хороша, но быстро провалилась: глубокие выдохи и вдохи запутались в том, какой порядок должен быть правильным.
Следом за фото пришло и видео, и, кажется, наступил полнейший хаос.
