Он вынужден молчать, равнодушно пропуская мимо себя страдания других.
Муки совести будут терзать его на протяжении всех этих долгих месяцев.
И это… Для него было подобно страшной пытке.
Воцарилось крайне неловкое молчание, поскольку никто из присутствующих (судя по тому, как отстранённо держалась от мужа госпожа Джумида, недобро поглядывая и в очередной раз вытирая нос платочком) не хотел находиться друг с другом, но по какой-то причине все были вынуждены молча стоять здесь, оставаясь в таком неопределенном состоянии, когда и приступить к делу не можешь, но и расходиться уже поздно. — Видно, Мизэки совсем не желает вести себя, как ей положено, — мрачно произнëс феодал, скрестив руки на груди. — Даже гостя встречать не явилась! Где еë манеры, Джумида-сан? Как Вы еë воспитали? — А я будто одна воспитывала еë! Это с Вашей стороны гены дурные идут! — резко воскликнула женщина, абсолютно не стесняясь постороннего человека. «Это просто отвратительно… Почему из всех шиноби Конохи именно я столкнулся с этим?» — подумал Шисуи, слегка качая головой, пребывая в странном состоянии смущения и неприязни. Хотелось одного — забыть всë происходящее, как страшный сон, никогда не открывать этот ящик Пандоры. «То измены, то ссоры — в этом доме вообще происходит что-то хорошее?» Чтобы не допустить разгорания конфликта и хоть как-то сгладить обстановку, Тетсуя пригласил всех побыстрее приступить к обеду, за что юноша был слегка признателен. Они прошли в столовую дома, где накрывали на стол. Несколько девушек сновали туда-сюда, ставя многочисленные тарелки, блюда, приборы. Ими командовала уже знакомая Шисуи Айко, которая при виде своего любовника заметно приободрилась и начала подгонять бедных подчинëнных ещё громче, параллельно осыпая замечаниями. — Айко, я зайду к тебе после обеда. Мне нужно кое о чëм спросить, — оповестил феодал, садясь на подушку перед низким столом. Женщина открыто засмущалась и вся порозовела, сделавшись похожей на разомлевшего поросëнка, и хотела было что-то ответить, но Шисуи прервал еë: — Тетсуя-сама, а Вы не могли бы мне получше показать дом? Просто я только приехал, мне непременно нужно всё выяснить, — невинно улыбнулся юноша, одарив на мужчину взглядом, выражающим крайнюю заинтересованность. Он почти физически ощущал неприязнь к себе потому, что вынужден так притворяться. Однако полное бездействие в этой ситуации было ещё страшнее. Феодал весь скривился, будто съел чего-то кислого, посмотрел на любовницу, потом на гостя и нехотя бросил: — Конечно, нужно. Вы абсолютно правы. Тогда… Я зайду как-нибудь позже. Едва на столе разложили всю еду, как со стороны входа в комнату раздался чей-то негромкий бархатный голос. — Приятной Вам трапезы, дорогие отец и мать, — сказала пришедшая. Шисуи тут же поднял взор, посмотрев в сторону двери, и заметил молодую особу, которая, увидев его, тут же закрыла практически всë лицо веером, не скрывая лишь глубокие тëмные глаза. Нарядившаяся роскошнее всех присутствующих (всех богатых тканей многочисленных одежд, золотых нитей вышивки было просто невозможно разглядеть), со сложной высокой причëской, украшенной драгоценной шпилькой, она походила на разодетую дорогую куклу. Но за всей роскошью лицо девушки, пусть и ухоженное, несколько терялось и меркло, словно Мизэки стыдливо прятала истинное обычное «Я» за шикарной обëрткой. — Мизэки, отчего ты повела себя столь невоспитанно и не пришла встречать гостя? — сделал ей замечание отец. — Где твои манеры и гостеприимство? Ладно сейчас ты в своей семье, мы великодушно прощаем тебе все многочисленные капризы и промахи, но скоро ты выйдешь замуж, и как там будешь? Да ты лишь опозоришь свою новую семью — будут скандалы. А обвинят кого? Правильно — нас, что мы так плохо тебя воспитали. Об этом подумала? От тебя одной зависит наше счастье. Девушка молчала, опустив глаза в пол, всë ещё пряча лицо за веером. От слов отца она как-то ссутулилась и сжалась, но стойко снесла упрëки несмотря на то, что еë отчитали при незнакомом человеке. «Зря, наверное, я разозлил его. Из-за меня он выместил недовольство на своей дочери», — подумал Шисуи, а внутри вспыхнуло горькое чувство вины и сожаления за своë поведение. Сердце обливалось кровью, стоило ему увидеть печальный взгляд девушки, отведённый куда-то в сторону. Шисуи искренне ждал, что мать возразит на жесткие слова мужа в адрес дочери, но та смолчала и вообще никак не среагировала на произошедшее. Родители, что должны быть надëжным тылом и поддержкой для ребёнка, наоборот крайне нетактично подвергали его упрëкам при постороннем человеке. Обострëнное чувство сопереживания подталкивало его хоть как-то приободрить девушку, тем более, что осознание вины в произошедшем, как противный червяк, грызло совесть. На пару мгновений Мизэки чем-то напомнила юноше его же самого и Итачи, на которых в своë время была возложена ответственность за судьбу клана. Только на неë родители повесили благополучие их семьи.И почему двое взрослых людей доверили хрупкой девушке то,
чего не смогли достичь собственными усилиями?
— Садись уже. Из-за тебя не можем начать трапезу, — вздохнула госпожа Джумида, взглянув на дочь. Мизэки наконец убрала от лица веер, направившись к своему месту — аристократка подошла к нему медленно. Из-за обильных одежд, стесняющих движения, ей потребовалось столько усилий, чтобы банально сесть на свою подушку. Шисуи даже захотелось в какой-то момент помочь девушке, лишь бы не видеть этого зрелища, вызывавшего жалость и сочувствие. За столом юноша старался не смотреть на дочь феодала, ведь при взгляде на Мизэки сердце щемило от чувства вины , отчего-то разрастающегося до таких размеров — словно он был безучастным свидетелем краха еë жизни. Он мог представить, как ей тяжело, но вмешаться в эту гнилую обстановку попросту не мог. Для него это было непозволительной роскошью, и от этого душа разрывалась надвое. Вернувшаяся откуда-то Айко поставила свежие гвоздики в небольшую вазу, что стояла посреди стола. Вообще, этот цветок — как герб. Гвоздика на гербах знатных семей в Японии традиционно считалась символом верности и постоянства. Этот символ постоянно мелькал повсюду: на одеждах семьи феодала, на небольших картинах, в вазах, наполненных ими. И от их обилия уже начинало рябить в глазах, впрочем, судя по всему, в этом доме всë подчинялось какой-то необъяснимой чрезмерности. Начался обед. И во время него глава семьи Маруяма решил всë же познакомить дочь с гостем. — Итак, Мизэки, этот юноша — дальний родственник нашей семьи, приехавший на твою свадьбу. Его зовут Шисуи-сан, и до самого дня торжества он будет жить с нами, правда, есть вероятность, что на несколько дней он будет отлучаться по важным делам, тогда как к нам будет приходить наш другой родственник. С ним ты познакомишься позже. — А зачем это нужно? — поинтересовалась девушка, посмотрев на Шисуи. Но, встретившись с ним взглядом, тут же поспешила отвести глаза в сторону. — Такова традиция. Он будет следить за тем, чтобы все приготовления шли как подобает. Считается, что это принесëт удачу в браке. Кстати, и за невестой он следить обязан, чтобы она перед свадьбой не поддалась различным соблазнам и страстям. «Ой, кто бы говорил о соблазнах и страстях», — с горькой иронией подумал Учиха, вспоминая сцену в саду, едва удерживаясь от язвительного комментария в сторону этого человека. Мизэки бросила на отца взгляд, в котором странным образом смешались смущение и какое-то бессильное недовольство, но позже опустила его. Остальную часть обеда сопровождала холодная тишина. Все погрузились в свои мысли, не имея желания и нужды общаться друг с другом. Шисуи не знал, как проходили приëмы пищи у семьи Маруяма в обычное время, однако сейчас эти люди были очень холодны друг к другу и даже разрозненны. Об атмосфере, которая царила в доме Итачи, здесь, похоже, могли только мечтать. Абсолютно всë, что происходило, оставляло в душе горький осадок и какую-то тоску от того, что взаимная неприязнь вытеснила без остатка тëплые родственные чувства. Едва обед закончился, Мизэки тут же поблагодарила всех за трапезу и поспешила покинуть помещение. В тот день Шисуи на глаза она больше не показывалась, будто еë и не было в этом доме, будто она была каким-то своеобразным видением.***
Учиха, как ему и полагалось, отправился спать намного позже остальных, только завершив осмотр всего дома. Не встретив ничего подозрительного юноша хотел было уже пойти отдохнуть в отведëнную ему комнату, но проходя по очередному коридору, заметил чей-то тëмный силуэт на террасе. «Это ещё что за новости?» — насторожился Шисуи и как можно более бесшумно подошëл к выходу, ведущему во двор. У деревянных перил стояла девушка в юкате, предназначенной для сна, с небрежно собранными волосами, в неярком освещении ночи похожая на какого-то потустороннего духа или на размытое видение из сна. Она показалась юноше знакомой, и на него нашло осознание: это дочь феодала, что он видел сегодня на обеде. «Что она здесь делает в такое время? Неужели и у неë есть свои секреты?» — размышлял Учиха, сделав пару шагов к ней, слыша еë тихий бархатистый голос. Мизэки что-то говорила. «Да уж, не думал, что и здесь с таким столкнусь. Необычно, но мне ли привыкать?» — подумал Шисуи, усмехнувшись, вспоминая своего друга, который точно так же мог во время ночлега на миссиях без объяснений уйти куда-то в уединённое место, размышляя о чëм-то своëм. Он подошëл к девушке ещё ближе, встав едва ли не за спиной, имея возможность теперь понимать слова. «Мне бездны зов свободой манит, и в те моменты я живу, ведь ночь лик истинный…» — самозабвенно шептала девушка, но тут же еë речь оборвали на полуслове. — Мизэки-сан, Вы видели, который час? — напомнил ей юноша, улыбнувшись. Аристократка вздрогнула, резко обернувшись на его голос, несколько смущëнная тем, что еë застали в такой момент, но неожиданно резко вскинула голову, посмотрев на Шисуи взглядом, в котором застыла странная шальная искра, оттенëнная отголоском сомнения. — Я прекрасно знаю. Просто очень уж люблю ночь и ничего не могу с собой поделать, — объяснила она, снова отведя глаза, стоило почувствовать, что Учиха смотрел прямо на неë. Девушка зябко поëжилась, резко сомкнув руки и как-то нервно усмехнувшись. — Вы, значит, у нас сова? Днëм застать Вас где-либо невозможно, а вот ночью выходите на прогулку? Так, значит? Ночная мгла, приятная прохлада, волшебный аромат, что сходил на землю одной ночью, негромкие звуки, разбавлявшие сонную тишину — всë это создавало мистическую, волшебную, на грани романтики атмосферу, что навевала на Шисуи какое-то полуигривое настроение, полностью выместившее весь дневной негатив. — Вы абсолютно правы, — улыбнулась Мизэки, смело взглянув на собеседника, очевидно, тоже отчасти захваченная ночным волшебством. — Я могу, наконец, вздохнуть полной грудью и освободиться от всех ограничений. — Ну-ну, так уж сильно освобождаться не надо! Держите себя в руках всë-таки! — тихо засмеялся Учиха. В таком образе, в лунном свете она показалась ему даже привлекательной. — Тем более, что завтра к Вам… — Завтра будет завтра. Я не хочу об этом думать! — И всë же я настаиваю. Юным девушкам, тем более такого высокого положения, вовсе не престало вести себя таким образом, — эту фразу Шисуи можно было бы принять за упрëк, но за счëт интонации она воспринималась скорее как безобидная шутка. — Каким образом? — подхватила Мизэки, прикусив губу. — Вы сейчас беседуете с мужчиной ночью, одетая, скажем, не совсем парадно! — А Вам что, не нравится, Шисуи-сан? — выпалила она, обхватив себя руками под грудью. Учиха открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл, не зная, как реагировать. «Ничего себе… Кто бы мог подумать. На обеде, значит, веером лицо закрывала, а ночью она такая… Хм! Нужно прекращать думать в этом направлении!» — мысленно одëрнул себя он. Мизэки, видя такую реакцию, резко опустила взор и вся сжалась, будто совершила самый дурной поступок на свете. Она стала вновь похожа на ту беззащитную грустную девушку, которую отчитывал отец, и этот образ отозвался горьким уколом в сердце юноши. — Извините, я, наверное, говорю какие-то глупости, — неловко пробормотала она. — Вы правы. Я пойду спать. Спокойной ночи. Не успел Шисуи ничего ответить, как девушка уже скрылась в своей комнате. Ошеломлëнный этим случаем юноша ещё некоторое время стоял на террасе. В какой-то момент у него промелькнула мысль догнать Мизэки, но он тут же еë отбросил, понимая, что сейчас совсем не подходящее время. В груди прочно осело чувство вины за неловкий разговор, но вскоре Шисуи всë же отправился к себе. «Да, чувствую, что просто здесь точно не будет», — негромко вздохнул он, слегка покачав головой.