Шанс на счастье

Дни стояли пасмурные и совершенно безмолвные. С тех пор, как Шисуи покинул особняк Маруяма, жизнь в нëм словно замерла и остановилась, для Мизэки так точно. Было даже как-то странно: она успела привыкнуть за этот месяц, проведëнный вместе с юношей, к его присутствию и вниманию, а теперь будто перенеслась в прошлое, когда совсем не знала его. Шисуи практически растворился, как яркое и милое видение, не оставив после себя и следа. Новый сменщик казался ей совсем мальчишкой, тем самым, что она уже видела во время прогулки по деревне. Тихий, молчаливый и нелюдимый, он решительно не желал обращать внимание на что-то, выходящее за пределы его миссии. И, в отличие от Шисуи, ни мелкие ссоры в семье Маруяма, ни тот ужас, в котором они привыкли жить, не интересовали его совершенно. Подросток на всë глядел задумчиво-равнодушно, а на саму Мизэки так и вовсе лишь пару раз поднял взгляд, смотря с едва различимым упрëком. Всë у него было строго, чëтко и по делу, и вся жизнь расписана по правилам. Пожалуй, из всех сменщиков, на типичного аристократа он был похож менее остальных: ел скудно, с каменным лицом, совсем не придавая вкусу значения, перебрасывался с семьёй феодала и их слугами парой сухих фраз и вообще держался крайне отстранённо и скрытно. Мизэки сама к нему не подходила, не желая знакомиться с очередным сменщиком, а то, на еë памяти, это ещё к добру не приводило. Дни проходили бессмысленно и пусто: всë те же родительские ссоры, всë те же приготовления к свадьбе, всë тот же душный сад, что уже успел опостылеть, и маленькая комнатка на первом этаже. Маруяма даже жалела, что еë обучение прекратилось, когда еë объявили невестой, так бы можно было бы хоть этим себя отвлечь. Мизэки вновь и вновь ловила себя на мысли о Шисуи. Юноша никак не шëл у неë из головы, и она совсем скоро здорово соскучилась по его улыбкам, добрым шуткам и нежным прикосновениям. Любовь к нему не угасала, а лишь разрасталась всë больше во время его отсутствия. «Почему я никак не могу его забыть? Неужели я и правда так сильно его полюбила?» — размышляла Мизэки, сидя тоскливыми вечерами перед окном. Всë то же раскидистое дерево росло там, едва не протягивая, как к старому другу в качестве приветствия, свои массивные ветви к ней в окно. Мысли о Шисуи наводили на неë фантазии, свойственные обычным влюблëнным девушкам. И Мизэки невольно улыбалась, хихикала, живя в своëм сказочном мирке рядом с тем, кто любил еë в ответ. Иногда до слëз было обидно, что они всё же не могут быть вместе. Тоска и невысказанная нежность заставляли грустить, не давая спать пол ночи, но даже во сне его образ являлся к ней. Сознание рисовало тайные желания девушки, которые не могли быть воплощены в реальности, наутро заставляя еë подолгу приходить в себя, смирятся с тем, что всë произошедшее нереально. Их последний разговор осел инеем на сердце, тяжëлой дождевой тучей, заставляя желать согреться, но ничего не выходило: ни один плед, ни одно самое тëплое одеяло не могло отогреть душу. «Он ведь первый человек, равный по положению, что извинился передо мною — печаль мешалась с нежностью и любовью, создавая странное унылое состояние. — Как он говорил! Шисуи ведь и вправду думал, как сделать так, чтобы я была счастлива… Я! Кто и когда другой задумывался обо мне так? Не как о вещи, не как о шансе увеличить своë влияние, а просто о человеке?» — чем дольше девушка думала об этом, тем больше понимала, что влюбляется совершенно безнадёжно. Мизэки совершенно простила юноше тот поцелуй, но умом радовалась тому, что это всë же произошло: тот случай обозначил границы между ними, что начали совсем растворяться. Она была так близка к тому, чтобы изменить… Она почти перешла чёрту. История почти повторилась. Как бы больно ей ни было расставаться с тем, с кем она чувствовала счастье, кого за столь короткий срок успела полюбить, но долг перед семьëй и страх за свою дальнейшую судьбу были сильнее. Мизэки не могла так просто предать принципы, которые внушила себе с детства: принимать свою роль, быть мудрой и верной разуму и своим прямым обязанностям, войти в чужую семью без скандалов, осознавая новые обязанности и закрывая глаза на то неприятное, на что их можно было закрыть. Ещё и незримая тень позора и несчастья тëти очень наглядно демонстрировало то, что с ней случится, если вместо разума она выберет чувства. С ней не разговаривал особенно никто: отец и мать были заняты своими проблемами, в том числе и тем конфликтом, что всë ещё между ними сохранялся и обострялся из-за присутствия Айко в доме. Состояние дочери было последним, что их в данный момент интересовало. Стишки, книжки благонравного и не очень содержания и бесконечные мысли — вот, что занимало юную Маруяма в это время. Но на душе было как-то пусто, ничего еë не трогало, и это девушку настораживало и даже слегка пугало. «Как я дальше жить буду, если даже сейчас, при короткой разлуке с ним, я чувствую себя какой-то потерянной?» — Мизэки успокаивала себя лишь тем, что времени прошло ещё совсем немного, и рано или поздно спокойствие еë вернëтся. Решительно нечем было себя занять: тревоги и любовные томления отвлекали от любых дел, не давая ни на что переключиться. «Быть может, если я разберу некоторые старые вещи, это мне поможет?» — идея пришла к аристократке одной из бессонных ночей, когда она вспомнила о старинном сундуке, о который чуть не споткнулась, когда провожала Эбису на крышу во время их ночной встречи. «Посмотрю себе новый веер, потому что новый, кажется, покупать мне никто не собирается в ближайшее время», — мысль об этом ещё больше заставила укрепиться еë идею, и Мизэки попросила одного из слуг принести ей ту загадочную вещь, что она заприметила. И вот перед ней уже стоял запылëнный, с облупившимся в нескольких местах лаком, но, видно, что богато и ярко отделанный, сундук. Опустившись перед ним на колени, Маруяма с трепетом откинула крышку, протяжно и недовольство заскрипевшую. Запах старины, затхлости и пыли ударил в нос, заставив девушку закашляться и несколько раз чихнуть. Вещи, хранившиеся в сундуке, были не менее пышными и нарядными, чем он сам. Едва открыв его, Мизэки увидела яркие шелка, ткани, прошитые золотыми и серебряными нитями, мутный блеск драгоценных камней, торчащие тут и там дорогие безделушки. А на всëм этом красовался веер, сразу же приковавший к себе внимание девушки. Мизэки осторожно взяла вещицу в руки, рассматривая резное дерево с причудливыми узорами, богато украшенное золотом и самоцветами. Он ощущался немного иначе, чем еë старый: этот был немного больше, по моде, что свела с ума всех молодых аристократок примерно двадцать лет назад. «То, что нужно!» — только успела подумать Маруяма, как вздрогнула от того, что кто-то постучал в дверь. — Мизэки-сама, Вас приглашают на обед! — голос Айко раздался из-за двери, прежде чем еë шаги стали удаляться от еë комнаты. Прихватив свою находку, девушка отправилась в столовую, где уже собралась вся еë семья. «Непривычно, конечно, что он такой тяжëлый, но это лучше, чем ничего», — Маруяма слегка улыбнулась, радуясь тому, что столь необходимая для комфорта вещь снова будет с ней. — Приятной трапезы, дорогие отец и мать, — произнесла она, слегка поклонившись и взмахнув веером. Мизэки хотела уже сесть на своë место, как еë резко остановил взволнованный голос феодала. — Где ты его взяла?! Где ты взяла этот веер?! — едва ли не вскрикнул он, вперившись жутким взглядом в этот предмет. — Мизэки, скажи, откуда он! Девушка вздрогнула и невольно осмотрела предмет, что вызвал столь бурную реакцию отца, не понимая, что же с ним не так. Она подняла взор, замечая, как побледнело лицо Тетсуи, и как еë мать опустила взгляд. — Я нашла его… — пролепетала юная Маруяма, несколько насторажившись от такого странного поведения. — Где? В комнате? У себя? — один за другим выпалил вопросы глава семьи, лишившись всего своего спокойствия и холодности, что случалось с ним крайне редко, даже при скандалах с не совсем адекватной женой он, по большей части, сохранял холодность разума. — На чердаке, — ответила Мизэки, совершенно растерявшись. — А что с ним не так? Он такой дорогой… — Он принадлежал Мако! — отрезал Тетсуя, выхватив веер из рук дочери. — И не ходи на чердак больше и, уж тем более, ничего оттуда не бери — делать тебе там совершенно нечего! Сердце Мизэки пропустило удар. Она отбросила прекрасный веер в сторону, словно ошпарившись. Как так произошло? Почему именно такое совпадение?! Почему эти знаки о тëте преследуют еë?! Сердце тревожно заколотилось, а внутри всë словно покрылось инеем, еë точно погрузили в ледяную воду. «Это знак! Это дурной знак! Что-то нехорошее может случиться! Но что? Я же отказала Шисуи! Я не поддалась соблазнам! Что не так?» — Мизэки вся побледнела, холодный пот скатился с еë висков. — Айко! Возьми веер и сожги его — нечего ему делать в нашем доме! — Тетсуя отдал приказ, едва служанка появилась на пороге. Сперва ничего не поняв, женщина взглянула на вещицу. Еë лицо побледнело, и она забрала злосчастный предмет, боязливо касаясь его через какую-то тряпку, что-то шепча под нос. После этого обед совсем не задался. Есть совсем не хотелось, настроение испортилось, а на душе поселилась какая-то неугасаемая паника и тяжесть на сердце. Мизэки огляделась вокруг — никто из семьи тоже не мог нормально есть, блюда стояли почти нетронутые. «Быть может, тот сундук… Там хранятся вещи Мако?» — навязчивая идея совсем лишила аппетита, руки мелко задрожали, а сердце больно оглушительно билось. «Я не голодна», — объяснилась Мизэки, покинув своë место. Волнение и предвкушение с лëгким оттенком страха охватили еë. При мысли о том, что она может прикоснуться к страшной тайне их семьи становилось как-то не по себе, но при этом, в сундуке, как и в любой другой вещи, хранящей в себе что-то грязное или связанное с чем-то запретным, было что-то манящее своей неправильностью. Мизэки бережно доставала дорогие кимоно, немного боязливо проверяя карманы на наличие чего-нибудь интересного в них. На самом деле, там редко встречалось что-то необычное. В основном то были шпильки, небольшие флакончики ароматических масел, пудреницы и прочие девичьи безделушки, говорящие разве что о том, что девушка тщательно за собой ухаживала и следила. В одном из них, правда, она нашла аккуратно сложенный листок бумаги со следующей надписью: «Дарю эту вещь самой прекрасной девушке на свете. Желаю увидеть тебя сегодня вечером у себя и впредь хочу, чтобы ты больше проводила со мной времени на правах моей невесты. — Широ К.» «Странно… Вроде бы у них всë неплохо начиналось. По крайней мере, лучше, чем у нас с Хидеки», — Мизэки горько вздохнула, вспоминая, как холодно отнëсся к ней будущий супруг и как жëстко отказал ей, когда она пришла просить с ним встречи. Комплименты, желание свидеться, подарки… Обо всëм этом со стороны жениха она могла только мечтать. Невольно, не спрашивая разум, душа лелеяла надежду на обыкновенную любовь, романтику, заботу и нежность, оттого и заставляла расстраиваться, когда видела подобное у других. Фантазия невольно унесла еë мыслями к тому, о ком сердце неустанно твердило в последнее время. «Если бы Шисуи когда-то написал мне так… Если бы я была взаправду его невестой», — Мизэки невольно улыбнулась, засмотревшись на свою правую ладонь, представив, что юноша ласково держит еë или вовсе надевает на палец кольцо. Было так спокойно и тепло в этой иллюзии, что не хотелось еë покидать совсем. Но нужно было возвращаться в реальность, и Маруяма, приказав себе, отложила записку, что всë ещё держала в одной руке. Драгоценности, шелка всë не кончались, и девушка уже начала думать, что даже ей, единственной наследнице семьи не доставалось столько дорогих вещей. А, возможно, Мако просто их больше любила. Но вдруг еë ладонь прикоснулась к чему-то маленькому и жëсткому. Дрожащей рукой Мизэки вытащила из кармана кимоно фотографию. На ней была запечатлена широко и игриво улыбающаяся привлекательная девушка, в дорогом оранжевом кимоно и со сложной высокой причëской. Была какая-то особая шальная искорка в еë взгляде, что делала еë по-особенному привлекательной. «Неужели это она?» — незнакомка с фотографии никак не вязалась у неë с образом бедной Мако, что наложила на себя руки от отчаяния. Да и к тому же совсем не походила на неë, о чëм говорил Широ. На обратной стороне снимка аккуратным почерком было выведено короткое любовное стихотворение, и снизу подпись: «Любимому жениху, похитителю моего сердца Широ-куну от бесконечно влюблëнной в него Мако Комацу». А в конце кокетливо, совсем по-девичьи, было нарисовано маленькое сердечко. Мизэки вновь и вновь вчитывалась в эти строки и не могла понять, зачем девушке при такой большой любви к своему жениху было ему изменять. Сердце чувствовало какой-то существенный подвох во всей этой странной истории. Что-то было не то, чего-то она не знала… Сердце билось в груди от волнения, от непонимания того, чем вызван столь печальный финал истории тëти. «Если у неë всë было так хорошо, если они так друг друга любили, то… Почему всë пошло не так?» — внутри разлилось противное холодящее чувство. У них было всë идеально, но несмотря на это, финал жизни Мако был ужасен. А что же ждать ей? Ей, у которой с самого начала всë идëт не так? Вражда семей, отвращение жениха к ней, еë любовь к другому — у них ещё не было официальной помолвки, а все эти испытания уже легли на еë плечи. Было страшно. Будущее казалось кровожадным монстром, движущейся дорогой, что неумолимо спустит еë в самые глубины ада. Пытаясь, хоть как-то себя успокоить, девушка вытащила из сундука ещё несколько вещей, замечая почти на самом дне маленький свëрнутый бумажный комочек. Под оглушительный стук собственного сердца, Маруяма достала его, медленно разворачивая, и, заметив написанный небрежным почерком текст, не дыша, принялась за чтение. «Не думала, что когда-то напишу такое, но сейчас я готова хоть сутки проводить в этой маленькой дурацкой комнатке, закрыть окно, ведь даже вид на кусты и это растущее неправильно дерево не дарует мне безопасности. Я боюсь, проснувшись, случайно увидеть нëм твоë лицо, ведь ты придëшь, даже если я запрусь у себя. Лицо, что я так любила и люблю… За что ты так со мной, мой милый? Я бесконечно восхищалась тобой, уважала, ты был для меня недосягаемым идеалом. Чем я перед тобой провинилась? Ты был так жесток со мной сегодня… Наверное, ты не хотел, чтобы кто-то, кроме тебя видел мою красоту, оттого сейчас я вынуждена глотать кровь с моей губы. На мне ещё не зажили синяки, разорванные запястья…никто не хочет, чтобы у меня был голос, хоть и на бумаге. Как ты решил меня наказать. За что ты меня так ревнуешь? Какое ты имел право на это? Я ведь всегда к тебе, а ты же никогда не воспринимал меня всерьёз, но хотел, чтобы я, как собачка, была с тобою рядом. Я и хотела… Хотела тепла от тебя, ласки, а в ответ… Мне кажется, я скоро умру. Твои руки, что должны были меня только ласкать, только лишь бьют меня, заставляют делать то грязное, что ты хотел. Ты прикасался всë же ко мне, не игнорировал, но почему так? Ты сжëг мои волосы. Вот так просто обрезал под корень и сжëг в камине, говоря о том, что после такого осквернения, я не имею права их носить…» Листок выпал их рук Мизэки после прочтения. На глазах выступили слëзы от страха, что сковал всю еë. Что ей придëтся жить с человеком, совершившим такое, что совсем недавно так плотоядно на неë смотрел и трогал за лицо. Маруяма закрыла лицо руками, не зная, что делать. Было жутко и больно от того, что, возможно, и ей придëтся с этим столкнуться. Такая любовь, и так обернулась… А у неë жених уже изначально холоден к ней! Отчаяние, паника залезали под кожу, скребли изнутри. Не было никакой защиты от этого, никакого спасения… От такого зверства, что с ней могут сотворить. Страшная правда настигла еë: никакого любовника у Мако не было. Она любила своего жениха, а он оказался настоящим тираном, бил и издевался над ней. И самой Мизэки с этим человеком в дальнейшем жить… «Быть может, моя семья не допустит этого… Быть может, даст мне защиту в случае чего», — ей было дурно, больно и страшно, хотелось спрятаться где-то, в чьи-то крепких объятиях, быть защищëнной и уверенной в том, что еë не обидят. Но этого ощущения не было, она никому не верила, никому не сдалось еë благополучие. Еë всю лихорадило, трясло, словно помешанную. В маленькой комнате было противно жарко и душно. Не помня себя, почти не чувствуя ног, Мизэки стремительно покинула свою тюрьму. Куда-нибудь… Стены зловещие, тяжëлые, давящие… Уйти… И эта тишина, духота, она вот-вот задохнëтся! Сбежать! Мизэки вышла на веранду, глубоко и тяжело дыша. Стены, стены… Запертые ворота, густые деревья — ей не сбежать! Девушке показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Маруяма, ослабев, прислонилась к стене дома, прикрывая глаза, чувствуя звенящую боль в висках. — Мизэки-сама! Вам плохо? Помочь дойти? Может, водички глоток? — женский голос раздался совсем рядом с ней, и чьи-то руки поддержали еë за талию. Маруяма открыла глаза, видя пред собою обеспокоенную Айко. — Не стоит… — слабо ответила она. — Давайте-ка, присядьте на стул, — подхватив еë, женщина помогла дойти ей до ближайшего стула и сесть. — Вот так вот. Что за напасть с Вами приключилась? Сами не свои нынче, юная госпожа. Мизэки молчала, не в силах собраться с мыслями. — Уж не из-за приметы-то дурной? Не из-за веера покойницы? — поинтересовалась Айко, садясь на стул рядом. — Скажи, Айко, знала ли ты еë? — вдруг спросила девушка, неожиданно даже для себя. — Покойницу? — переспросила кухарка, помрачнев. — Знала, конечно. Я ведь с девичества или даже с детства резвого при господской семье в доме была. И покойницу в своë время знавала. Неприятная та девка была, пусть Ками-сама за такое простит, но по-иному о ней не скажешь! Наглая, горделивая, вечно свой нос курносый перед всеми задирала, да над всеми глумилась. Вечно с нами через зубы разговаривала, ещё и хихикала, своим богатством перед простыми людьми хвасталась… — Я здесь узнала, что еë бил жених, и мне стало так страшно… Я ведь совсем скоро замуж выхожу… — честно призналась Мизэки, прикусив губу, чувствуя, как эмоции от прочтения записей Мако снова оживают в ней. — Не бойтесь, госпожа! Покойница дурной была, да и глупой на редкость, один ветер в голове. Вы же другая совсем — не стоит бояться. Толковая какая и скромная… — Айко светло улыбнулась, заботливо погладив Мизэки по руке. — Правда? — переспросила Маруяма. Почему-то слова женщины смогли еë несколько приободрить и успокоить. — Конечно, о чëм разговор? Очень Вы на отца Вашего смахиваете: серьëзная, как и он… Не успела Айко договорить, как еë перебил слуга, принëсший важную новость. — Господин Тетсуя просил передать юной госпоже, что через десять дней состоится еë помолвка.