Мое лицо спасает темнота,
А то б я, знаешь, со стыда сгорела,
Что ты узнал так много обо мне.
Хотела б я восстановить приличье,
Да поздно, притворяться ни к чему...
© Уильям Шекспир
— Ты уверена, Мизэки? Мне немного неловко входить к тебе в комнату… Да и не могут ли нас там найти? — идея пойти к девушке вызвала у Шисуи какой-то мандраж, беспокойство и смущение, отразившиеся лëгкой дрожью в теле и жаром в щеках. Сердце отчаянно заколотилось, как в момент поцелуя, словно аристократка предложила что-то очень интимное и смелое. На самом деле, так оно и было. Стоило Шисуи задуматься о том, как выглядит это предложение в контексте нравов аристократов, то вся эта ситуация взволновала ещё больше, заставила ладони юноши нещадно потеть. — Да… Никто не заглядывает ко мне, если я попрошу — знают, что я люблю побыть одна, — Маруяма тихо выдохнула, заозиравшись по сторонам. — Там безопаснее, чем здесь, на веранде, где нас могут застать люди, если уже не застали… Пойдëм, Шисуи, я не хочу расставаться с тобой сейчас, когда мы только приняли свою любовь. Прикосновение девушки к руке, то, как ласково и невесомо она провела большим пальчиком по широкой ладони, заставило Шисуи вздрогнуть и посмотреть ей в глаза. В еë взгляде было что-то тягучее, томящиеся и терпкое, более всего похожее на страсть, смешанную с глубокой, идущей изнутри любовью. Прямо сейчас Учихе захотелось снова поцеловать девушку, подарить ей ещё одно подтверждение своих распалëнных чувств, но был вынужден унять свой порыв. Она права: здесь небезопасно. — Хорошо, пойдём скорее, — Шисуи сглотнул, последовав за любимой в коридор. Темнота обволокла их, стоило паре зайти, и Учиха, дабы не наткнутся на что-то и не поднять шум, положил руку на плечо Мизэки, идущей впереди уверенно и плавно, ведя его за собой. Шум и блеск торжества остался где-то позади — в этой части дома царила глухая темнота, в которой аристократка, кажется, чувствовала себя комфортнее, чем в дешëвом, пошлом свете, на глазах у всех этих низких людей. В какой-то момент девушка остановилась, ощупывая рукой вход в комнату, пока не ухватилась за ручку и дверь с тихим тонким скрипом постепенно открылась перед ними. Шисуи не сразу понял это — помещение было столь же тëмным, сколько и коридор, но Мизэки уверенно шагнула в проëм и прошла внутрь, остановившись примерно посередине комнаты, и, обернувшись, взглянула на юношу. — Проходи, не стесняйся, — чëрные глаза Мизэки казались какими-то чарующе демоническими в темноте. — Зайдëшь, и я свет включу. — Как скажешь, — Шисуи сглотнул, ступив за порог, ударившись слегка о стену, границу которой не различил. — Закрывай дверь, — попросила Маруяма, и юноша сделал то, о чëм она попросила. Аристократка ловко прошмыгнула возле Учихи, и комнату резко наполнил свет, больно ударивший в глаза. Шисуи крепко зажмурился в первые секунды, но любопытство и особое чувство того, что он впервые находится в комнате любимой, заставило его разлепить глаза и заозираться по сторонам. Комната была маленькой и прямоугольной, совершенно не совпадающей по размеру с тем, как Шисуи всегда представлял себе спальни знатных и богатых особ. В ней было мало свободного пространства, где можно было ходить, мало воздуха среди всего того, что находилось. Скромная постель, заправленная небрежно, большой письменный стол, заваленный всевозможными бумагами, книгами, тетрадками и прочими значимыми для хозяйки мелочами, занимали более всего места. Сравним по размерам с ними был лишь толстый шкаф, набитый, скорее всего, всевозможными нарядами. — Ты присаживайся на кровать, не стесняйся, у меня не так много места, — предложила Мизэки, опустившись на стул, стоявший рядом с письменным столом. — Извини, что в комнате нечисто… Просто я не очень люблю, когда у меня хозяйничают служанки… Оттого и сама по мелочи прибираюсь здесь, как могу. — Всë в порядке, Мизэки, — заверил Шисуи, улыбнувшись. — У меня самого дома не идеальный порядок… Я на самом деле, в своëм жилище редко бываю: в основном спать туда прихожу. Что мне там делать? Меня дома никто не ждëт, а я человек общительный, любопытный, мне интересно узнавать что у кого происходит, да и лучше тренировками заняться мне, чем в доме попусту штаны просиживать. Мизэки сложила руки на спинке стула и устало положила голову на них, смотря на возлюбленного слегка исподлобья. Была в еë взгляде какая-то печаль, свойственная ей всегда, но теперь обострëнная, ясно отразившаяся в девичьих глазах. — Мизэки, что-то не так? Ты расстроена? — Шисуи привстал, подходя к любимой ближе, и нежно прикоснулся к еë плечу. — Скажи, пожалуйста, не молчи… Я хочу помочь. Я ведь люблю тебя. «Неужели пожалела? Что мы теперь вместе…» — от одной этой мысли всë внутри холодело, а сердце сжималось в тиски. Нет, пожалуйста, он ведь только глотнул счастья… — Да нет, — Маруяма слабо улыбнулась, подняв голову и взглянув на любимого. — Я устала как-то очень… Жарко мне, и голова болит от этого всего… У меня, когда Хидеки бил, одна шпилька в кожу головы вошла. Я смогла еë вытащить, но всë равно больно. Бессильная ярость вспыхнула на сердце Шисуи к тому, кто посмел причинить вред его возлюбленной. Хотелось прижать этого напыщенного павлина к стене и самого бить головой о стену, чтобы даже до его безмозглой головы дошло, как отвратительно он поступил с этим нежным и хрупким существом. — Я могу помочь тебе как-нибудь, милая… Правда, я хочу для тебя, как лучше, — Учиха бережно гладил плечо девушки, отчаянно желая хоть несколько-нибудь поддержать любимую, облегчить еë страдания и невзгоды. Даже просто прижать ласково к груди и согреть в объятиях, чтобы Мизэки почувствовала себя любимой и защищëнной. — Можешь помочь мне раздеться? Просьба Маруямы заставила сердце Шисуи замереть, а потом ускорить свой ход. Умом юноша понимал, что слова аристократки не имели двойного дна, что не было совершенно основания полагать, что такая чистая девушка, как Мизэки, вот прямо сейчас, в этой комнате… Учиха даже ущипнул себя, чтобы усмирить в себе те низменные мысли, что заполнили голову от такой простой фразы, унять дрожь в пальцах, хоть немного успокоить сбившееся сердцебиение. «Как я могу! Она и так натерпелась от мужчин, этот Эбису к ней приставал ещё… Нужно держать себя в руках», — Шисуи не мог не злиться за шальные чувства, распалившиеся в душе, точно сухая трава, ждущие лишь искры, чтобы воспламениться. — Конечно, давай. Только встань, Мизэки, — шумно сглотнув, согласился юноша, мысленно безжалостно себя браня, забывая, однако, что он всë же молодой человек, только-только соприкоснувшийся с любовью и женским вниманием, для которого всë этого ново, неизведанно, оттого и невероятно искушающе… В тесной комнатке было душно и жарко, а воздух пропитался тонким терпким ароматом — духами хозяйки этого места. Маруяма поднялась со стула — лишь тихий шорох одежд озарил тишину, а затем стих. Мизэки шагнула к Шисуи, повернувшись к нему спиной. Юноша принялся развязывать узел оби, что никак не хотел ему поддаваться, и уже начал ощутимо нервничать, стараясь, однако, быть аккуратным, чтобы ещё больше не запутать ткань. — Всё хорошо, милый. Успокойся, и всë получится, — голос Мизэки звучал бархатисто, проникал в потаëнные уголки души Учихи, пробуждая что-то страстное, сладостно томящееся, смелое, что дремало в нëм до сих пор. Шисуи остановился на пару мгновений, а затем продолжил, и дело пошло на лад. Лëгкая улыбка тронула губы, какой-то азарт проснулся, стоило вызволить девушку из первого слоя тяжëлой богатой ткани. Первое кимоно было снято, и Учиха с уже большей уверенностью принялся снимать оставшиеся. Дыхание Мизэки было глубоким и тяжëлым, так приятно ласкало слух, едва не вызывая мурашки. Все эти интимные действия, обстановка маленького закрытого мирка, их единение заставляли забыться, постепенно отдаваться во власть терпкого, пряного и дурманящего яда, что уже разливался в крови, заставлял сердце колотиться в предвкушении, отдавался жаром в щеках и рвущейся наружу страсти. Последнее кимоно бледно-жёлтого цвета скользнуло с плеч Мизэки, и тут же раздался голос девушки, выведший Шисуи из своеобразного транса. — Не надо больше. Я уже и так в нательной юкате, в которой лишь сплю, — Маруяма повернула голову, улыбнувшись любимому мягко, с небольшой ноткой кокетства. — Могу и еë снять, я не против буду и такого варианта, — слова сорвались у Шисуи прежде, чем он успел о них задуматься и придержать язык. Мизэки кокетливо захихикала, накрывая губы возлюбленного поцелуем, игриво пройдясь пальчиками по границе его шеи и подбородка. Низкий стон слетел с губ юноши, и он ответил на поцелуй, обняв девушку со спины, прижав еë тем самым ближе к своему телу. «Какая она хрупкая! И совсем худенькая», — без всех этих слоëв одежд фигурка Мизэки казалась совсем тонкой. Как же она выдерживает носить такую тяжесть почти каждый день? Преисполненный внезапной нежностью, Шисуи, сам не ведая почему, начал аккуратно поглаживать мягкий животик девушки, что так отличался от тех подтянутых, с крепкими мышцами пресса, какими обладали куноичи. — Люблю тебя, — выдохнула Мизэки, слегка отстранившись от Шисуи. — Дай я отойду: мне нужно расплести волосы. — Как скажешь, — Учиха улыбнулся, нехотя отстраняясь. Девушка направилась в дальний угол, где располагался столик с многочисленными богатыми украшениями, косметикой и другими женскими штучками. Ожидая, когда девушка закончит приводить себя в порядок, Шисуи невольно бросил взгляд на письменный стол, рассматривая его внимательное, чем в первый раз. В рамках стояли живописные рисунки в приглушëнных тонах — изображения веера на столе, одиноко стоящего дерева и размытого силуэта — ни то женского, ни то мужского. Многочисленные бумаги были исписаны аккуратными иероглифами, но записи были грязными — с большим количеством зачëркиваний. В центре стола одиноко стоял подсвечник с огарком восковой свечи, и маленькая вазочка с тремя цветками гвоздики, пуще других предметов, привносящие элементы какой-то романтики. Но взгляд юноши зацепило другое — книжка в безликой розовой обложке, та самая, что Мизэки с упоением читала во время их первого разговора в саду. «Интересно, что ей нравится? Я должен узнать, что она предпочитает читать, чтобы в будущем, возможно, пообсуждать с ней», — Шисуи с любопытством взял со стола книжку и открыл на странице, где была закладка. Взгляд сразу же заскользил по строчкам. В тесте гласило: «Мужчина похотливо улыбнулся и опустился на колени перед кроватью, побудив красавицу сесть на самый край. Раздвинув стройные ножки юной соблазнительницы, Хаято медленно приблизил лицо к еë сокровенному бутону, покрытому хрустальными капельками женских соков любви. Не в силах вынести этой прекрасной картины, мужчина порывисто припал к еë нежным складкам, чувствуя терпко сладкий вкус еë выделений и слыша раздавшийся откровенный стон…» Учиха почувствовал, что от одного прочтения этого небольшого отрывка у него сбилось дыхание и учащëнно застучало сердце. Пошлые картинки, навеянные книгой, замелькали в голове, невольно заставили ощутить лëгкие тянущие ощущения в паху. Шисуи показалось, что у него начались галлюцинации, или кто-то наложил незаметно на него такое изощрённое гендзюцу. Просто в голове не укладывалось, как такая чистая и благородная девушка, воспитанная в высоких манерах, может почти без стеснения читать такое? Взгляд переместился чуть левее от текста, на поля, где была написана какая-то заметка. Мой любимый момент! Нужно перечитать будет перечитать, когда останусь одна ночью… Шисуи ощущал, как зарделись его щëки, как ему резко стало жарче, а сердце отчëтливо забилось в груди, будто рвясь наружу. Его милая Мизэки, оказывается, имеет и такую сторону? Раскрепощëнной девицы с шальными мыслями? Против воли воображение юноши рисовало ему картины любимой в одной нательной юкате, с этой пошлой книжкой в руках, облизывающей губы от вовлечения в столь пикантный момент сюжета, с часто вздымающейся грудью, с игриво скользнувшей рукой… «Не думай, Учиха! Выкинь это из головы! Ты шиноби, не поддавайся соблазну!» — Шисуи, как мог, старался прогнать эти нечистые мысли из головы, понимая, что его тело начинает реагировать даже на фантазии. Резкий вздох, разрезавший тишину на мгновение, заставил юношу оторвать взгляд от пресловутой книги. Перед ним стояла Мизэки, совершенно потерянная, с выпученными глазами, в еë взгляде смешались страх и какая-то обречëнность, отчаяние, будто раскрыли еë самый страшный секрет. Тонкие губы жалобно дрожали, руки застыли согнутыми в локтях, а хрупкая грудь вздымалась часто-часто, придавая ей вид испуганного, загнанного в угол зверька. — Ты… Ты прочитал это? — голос Мизэки дрогнул, губы ещё больше охваченные дрожью, поджались — у девушки к горлу подступали слëзы. — Мизэки… — Шисуи не сразу понял, что сказать. Его сердце сжалось при таком виде девушки — сейчас, когда она так открыта и искренна перед ним: с распущенными волосами, без своих одежд — еë эмоции и чувства трогали юношу чутко, глубоко, до самых потаëнных уголков души. И это отчаяние и страх, вызванные им же самим, заставили Учиху чувствовать себя последним человеком на земле: его неаккуратный поступок довëл Маруяму до такого состояния. — Теперь ты меня разлюбишь, да? Такую грязную и неправильную извращенку? — Мизэки отступила назад, наклоняясь вперëд, обхватывая себя руками, всем своим телом сжимаясь и пряча себя, не желая показывать. — Милая… — Шисуи тут же преодолел расстояние, разделявшие их, и бережно прижал к себе хрупкое дрожащее тельце. — Ну что ты так распереживалась? Да, я не ожидал такого, ну и что с того? Не стоит себя так корить за это: ты ведь не бросаешься на первого встречного, а бережешь себя для любимого… И когда останешься наедине с ним впервые, уже будешь знать примерно, что делать, не будешь слишком сильно стесняться. И всë пройдëт куда лучше, чем если бы ты ничего не знала. Юноша мягко поглаживал любимую по спине, и прижался щекой к еë макушке, изредка целуя еë голову. — То есть, ты не против этого? Когда мы с тобой… — робко сказала Мизэки. Резкий импульс пронзил сердце Шисуи при этой фразе, но он не выдал себя, стараясь ещё больше не испугать своë любимое нежное создание. — Конечно, нет, милая, — юноша мягко улыбнулся, поглаживая возлюбленную по голове. — Ничего страшного. Наоборот… Очень даже может быть хорошо, ведь это говорит о том, что ты будешь просто более знающей. — Я так корила себя за это, — вздрогнув, Мизэки ещё крепче прижалась к юноше, как бы ища защиты и поддержки. Девушка дрожала, подобно былинке, колыхающейся на ветру. Столько давнишней, сдерживаемой долгие годы боли было в еë голосе, еë словах, что Шисуи вздрогнул, бережнее прижимая девушку к себе, чувствуя еë лихорадочное сердцебиение. Сейчас будто был сломан толстый панцирь, за которым Маруяма так надëжно прятала эту свою сторону, подавляла, а теперь это вышло наружу, что-то, что может никто из других людей, никогда у неë и не видел. Учиха чувствовал, насколько важен этот момент раскрытия для его возлюбленной, как необходимо еë сейчас правильно поддержать, чтобы девушка снова попросту не закрылась. — Думала, что я распущенная, неприлично себя веду, что читаю такое да и… Мне просто стыдно, что я такая, что думаю об этом и не могу себя перебороть. — Это нормально, милая… — Шисуи чуть отстранился от Маруямы, и, обхватив еë лицо руками, мягко поднял его, чтобы встретились их взгляды. — Ничего у этом нет плохого, совершенно. Я не разочарован, просто эта черта добавляет особой перчинки, что ещё больше притягивает, манит к тебе. Я по-прежнему очень сильно тебя люблю, и эта сторона, что я сейчас увидел, не способна этого изменить, скорее наоборот… Разжечь к тебе чувства ещё сильнее. — Юноша наклонился, задерживаясь, оставил тягучий, томный поцелуй в лоб, ощущая как внутри оживает что-то глубокое, жаркое, словно лава. — Ты моя горячая красавица, не стоит себя загонять по этому поводу. Все мы не без грешка. А тут такой грешок, что может стать и приятным, — Учиха чувствовал, как в нëм постепенно просыпается какая-то особая сторона, подчиняющаяся древним желаниям, словно демон, нашëптывающая на ухо всякие дурманящие, соблазняющие на страсть песни. — Когда придëт время, чувствую, ты мне спать совсем не дашь. — Конечно, не дам, — Мизэки, дрожащая от обломков прежнего страха возможного неприятия, игриво усмехнулась, поднимаясь на носочки, чтобы приблизить лицо к лицу юноши, опаляя его сбивчивым дыханием. — Когда мы можем побыть наедине, грех будет таким шансом не воспользоваться и не насладиться каждой минутой. Уж я тебя в покое не оставлю. Шисуи хотел было поддержать цепочку их заигрываний, но совершенно всë забыл и оторопел, когда почувствовал маленькую девичью руку, что изящным движением провела чуть ниже его поясницы. — Милая… — Учиха отшатнулся, шокированно глядя на коварную соблазнительницу, которую раньше не видел в девушке, которую горячо полюбил. — Я не понял… Это ты ко мне пристаëшь? — Конечно, пристаю, — Мизэки захихикала, закрывая половину лица ладонью, смотря шальным, подобным маленьким точным иглам взглядом, заставившим Шисуи зардеться. — Ты думаешь, от меня уйдёшь сегодня девственником? Не за этим я тебя в комнату позвала. — Караул! Коварная аристократка пленила своими чарами наивного молодого шиноби, — Шисуи театрально приложил тыльную сторону ладони ко лбу, картинно теряя равновесие, чтобы присесть на кровать. — И покушается на его честь и достоинство! На святую розу, что он хранил так бережно… Мизэки едва не согнулась пополам, заливаясь таким звонким и искренним хохотом, какой Учиха от неë никогда не слышал. Да и сам он едва договорил фразу, отчаянно борясь с пробивающимся смехом. — Ага, привяжу тебя к кровати и как сорву розочку святую! — Маруяма, едва в силах идти от потрясающего еë хохота, присела на кровать рядом с любимым и задорно ткнула его пальчиком в щëку. — Даже листьев не оставлю — с корнем вырву и всë себе заберу! — Может, с корнем-то… Не стóит, — сквозь смех на Учиху накатывало некое лëгкое опасение за себя. — Пощади, соблазнительница! Он ведь мне нужен ещё… Ну хотя бы ради тебя! Девушка, заливаясь, медленно опустилась на грудь возлюбленного, оперевшись рукою о кровать. Шисуи прижал еë покрепче к себе, поглаживая по содрогающейся спине. Сейчас они были так беззаботны, так… Счастливы. Будто уже всë решено, будто можно без зазрения совести быть вместе, и нет никаких обязанностей с обеих сторон, нет ни возможного осуждения родственников, деревни, близких, нет всей этой суматохи со свадьбой… С другим. А вовсе не торжество той счастливой парочки, что не может насытиться только вкушëнной сладостью взаимной любви. Об этом задумался Шисуи, когда Мизэки уже беззаботно спала на его груди, уговорив юношу остаться ночевать вместе в этой комнате. Ещё ничего не решено, через пару месяцев Маруяму отдают замуж, никто не одобрил то, что они решили быть вместе, ведь это… Так неправильно. Никто не позволит им этого. А то, что происходит между ними сейчас, походит на интрижку с его стороны, что предназначена лишь потрепать нервы невесте перед свадьбой, поставить еë в неудобное положение. От этого было тяжко, словно в свинцовых кандалах. «Нужно сделать так, чтобы она стала женой… Моей, а не этого урода. И мы смогли бы наконец выдохнуть и быть вдвоëм», — Шисуи смотрел на спящую девушку серьёзно, с печалью, устелившей дно души, прокручивая варианты того, как они могли бы вырваться из этой адской тюрьмы. В свете Луны помолвочное кольцо на руке Мизэки переливалось холодными бликами. *** Утро следующего дня выдалось каким-то холодным и неприветливым. Гости разъезжались по домам, и Шисуи, помятому после почти бессонной ночи, пришлось их провожать ни свет ни заря вместе с хозяином дома, которого, казалось, вчерашние события не тронули нисколько. Отмучившись наконец со всеми этими прощаниями, Учиха хотел было вернуться в дом и навестить свою возлюбленную, которую оставил, когда та ещё спала, но голос господина Тетсуи остановил его. — Шисуи, подойди-ка ко мне, — велел он. Не зная, чего можно ожидать после этих слов, юноша повиновался, остановившись на расстоянии шага от главы семьи Маруяма. — Вы хотели о чëм-то поговорить, Тетсуя-сама? — Да хотел, — феодал бросил на него колкий холодный взгляд, от которого юноша невольно поëжился. — Тебе нужно отдохнуть. Побудь недельку дома, тебя заменит сменщик. Шисуи замер, не зная, что ответить. Сейчас это было на редкость не вовремя, сейчас, когда их отношения с Мизэки только начались, его заставляли покинуть дом. «Чëрт, только этого не хватало», — возвращение домой виделось скорее наказанием, чем благом. В данный момент ни здесь, ни где-либо ещё сердце не могло быть спокойно, пока не решены ещё множество, просто гигантское количество неопределённостей и проблем.