В лаборатории? В больнице? Где?
Он жив. Успел.
Тело какое-то ватное, совершенно не желает слушаться. Чувствуется лишь ломящая, противно ноющая боль, что обволокла всего его, проникла внутрь, в сами кости. Шисуи не знал, сколько прошло времени, прежде чем он смог открыть глаза. Сплошной слепящий белый свет — точно больница. Почти сразу же после этого послышался звук открывающейся двери, и в палату вошла приятная медсестра. — Шисуи-сан, вам следует сегодня соблюдать постельный режим. Лучше всего будет поспать. Пока не вставайте и не сидите — для вас это пока лишняя нагрузка, — объяснила девушка, проверяя приборы, фиксировавшие состояние больного. — Который… День? — юноша не узнал свой голос: хриплый, совершенно ослабевший. — Два дня Вы были без сознания, так что сегодня третий день пребывания у нас. — У меня же миссия… Я не могу тут оставаться! Чувство долга, необходимости выполнения миссии в ситуациях экстренных, когда он находился под угрозой, возникало первым и затмевало заботу о собственном самочувствии, порой даже перекрывало невыносимую боль от ран — всë это было уже вторично, приходило куда позже, когда он оказывался в относительной безопасности. — Всë улажено. Со всем разобрались. Вам не стоит нервничать по этому поводу, отдыхайте. Учиха тяжко вздохнул, устало прикрывая глаза, поддавшись свинцовой тяжести век. Снова придëтся пересматривать планы, снова думать, думать, думать… Что если на его место уже прислали кого-то другого, с расчëтом на то, что его восстановление займëт слишком много времени? И как этот кто-то будет относится к его Мизэки: на неë и так навалилась огромная тяжесть, ещё и это… От досады, какого-то вымораживающего бессилия, столь издевательски абсурдной помехи его планам хотелось тупо биться головой, жутко посмеиваясь ни то над чередой проишествий, ни то над самим собой. Произошедшее событие было из тех ситуаций, когда кажется, будто весь мир и сама Судьба ополчились против твоих планов и посылает свыше любую ерунду, чтобы не дать совершиться этим наивным стремлениям. Шисуи оставалось лишь одно: молчаливо ждать того, когда выпишут. И… Искренне надеяться, что его не решат заменить другим шиноби.***
На следующий день юноше было уже гораздо легче: он уверенно шëл на поправку. Осталась лишь небольшая слабость, накатывающая совершенно внезапно. В остальном Учиха был уже почти здоров. Конечно, нельзя было говорить о том, что сейчас Шисуи мог бы успешно сражаться, но чувствовал он себя вполне приемлемо для обычной жизни. Одни лишь мысли о дальнейших событиях тяготили, совершенно не давая расслабиться. Шисуи искренне не любил находиться в таком подвешенном состоянии, напоминая себе слепого котëнка, не способного сориентироваться в сложившихся обстоятельствах. Для него, как почти для любого шиноби со стажем, моменты бездействия, особенно во время нерешëнных дел, являлись одними из самых страшных моментов жизни. Не было возможности переключить раздражëнное, тревожное сознание на что-либо, зафиксировать его внимание. Приходилось сталкиваться с самим собой, со своей личностью во всей еë неприглядности, со своими страхами и сомнениями. Ему повезло: столь надоедливые, навязчивые размышления прервало известие о том, что с ним хотят поговорить. Это очень приободрило Учиху и отвлекло от назойливых, словно вечно голодные червяки, самокопаний. Тем не менее, когда дверь распахнулась… Человека, что стоял на пороге, Шисуи видеть совершенно не желал. То был мужчина, от которого почти физически веяло холодом. От одного его присутствия становилось неудобно, хотелось куда-нибудь исчезнуть, лишь бы не попадаться этому человеку на глаза. — Данзо-сан, Вы хотели о чëм-то поговорить со мной? — настороженно поинтересовался юноша, даже жалея, что нигде при нëм сейчас не было оружия. Он был почти беззащитен сейчас, ослабленный ядом. — Да, Шисуи. То, что я тебе скажу, ты должен знать: это понадобится тебе. Не воспринимай данный мой шаг как жест милосердия, — и без того страшное лицо Данзо, приняв выражение немого презрения, смешанного с едва прикрытой неприязнью, сделалось совсем безобразным. Мужчина неспешно подошëл к кровати больного, присев на стул рядом с ней, и начал свой рассказ, демонстративно глядя в сторону. — Я пришёл по поводу случившегося. В Корне допросили этого шиноби, и он, и без того испуганный, всего лишь чунин, рассказал нам весьма интересную правду. Как думаешь, кто мог тебя заказать? Да ещё так неумело? — Данзо неожиданно взглянул на Шисуи, ожидая его реакции, возможно, красноречивого небольшого жеста, за который можно было бы зацепиться. — Я не знаю. Мало ли какие враги у меня могли быть и кто мог затаить обиду, — Учиха специально поднял взор на мужчину, как бы говоря: «Мне нечего скрывать». — Хорошо. Тебя заказала семья Комацу, а главным заказчиком был их наследник Хидеки. Те самые, с которыми должна была породниться семья девушки, что ты по миссии защищаешь. Нервный озноб охватил юношу, противно пробирая до костей, но Шисуи, с невозмутимостью стальной статуи, не подавал вида. Мысль о том, что такой человек, как Данзо, мог узнать, что он превышал свои полномочия по отношению к членам семьи Комацу… Была далеко не самой приятной. Особенно сейчас, когда он физически не способен был дать достойный отпор. — И заказ был крайне интересным и компрометирующим… — Данзо усмехнулся, будто наслаждаясь тем, что нашëл лазейку, за которую можно подцепиться и обратить дела в свою пользу. — Они совершенно продешевили в этом: на миссию отправлен был почти мальчишка, чунин. Поди взяли самый дешëвый вариант, не подозревая о том, что ты шиноби, да ещё и джоунин. Да и на убийство был отправлен шиноби из скрытого Камня. Не находишь это занимательным? Комацу проживают в стране Огня, но зачем-то сотрудничают с шиноби из страны Земли. Ты ничего больше не слышал об этом на своей миссии? — Они из той страны заказывали то ли помолвочное кольцо, то ли драгоценные камни для него, — Шисуи говорил уверенно, коротко и по делу, будто отчитываясь перед вышестоящим по службе. У его даже не было мыслей утаить этот небольшой факт: больно гадкими были представители этой благородной семьи. — Это лишь подтверждает факт о скрытом сотрудничестве. Я уверен, если об этом узнают другие крупные феодалы страны Огня, будет огромный скандал: такие союзы между знатной семьëй и шиноби других государств — прямой путь к войне, которая не выгодна ни жителям скрытых деревень, ни самим феодалам. Это попросту огромные убытки для них. Запомни, Шисуи, для феодалов лишиться денег и влиятельности хуже, чем лишиться жизни. Используй это, — говоря последнюю фразу, Данзо сделал очевидный намëк на то, что за всем этим разговором стоит цель далеко не только поведать Учихе правду произошедшего. Шимура был не тем человеком, что без выгоды для себя стал рассказывать информацию человеку, а уж тем более оказывать жест заботы, лично сообщая что-то настолько секретное пострадавшему. — Вы хотите от меня чего-то? Хокаге знает об этом? — напрямую спросил юноша, дабы приблизить окончание полезного, но весьма неприятного визита. — Какой своенравный. Смеешь затыкать меня, думая про себя о том, что я слишком много болтаю, — в усмешке Данзо отразилось показное, даже издевательское превосходство. То была насмешка гордого вельможи над жалкой попыткой раба взбунтоваться, бессмысленной и смешной, как возмущение и угрозы ребëнка. Мужчина явно наслаждался тем, что имел возможность говорить с Шисуи именно в таком состоянии, в каком он находился. — Да и вот письменное заверение одобрения от хокаге, с официальной печатью. — Я просто хочу узнать то, что от меня требуется, — Учиха сохранял внешнее спокойствие, хотя взволнованный разум требовал скорейшего ответа. Бросив один внимательный взгляд на бумагу, юноша перенял еë из рук Данзо, решая, на всякий случай оставить документ себе. Мало ли что могло взбрести в голову этому жестокому человеку. Шисуи старался даже не думать о том, что этот приказ… Может как-то навредить его Мизэки. — Ну слушай, раз хочешь. Я и хокаге послали в дом Маруяма письмо — к тому моменту, как ты туда вернëшься, они будут в курсе того, что должно будет случиться. Если же они будут как-то несогласны, то сообщи им, что Комацу покушались на жизнь, якобы, родственника, из чего можно сделать вывод, что у них на семью Маруяма, членом коей ты представился, далеко не самые безобидные планы. Если не поможет это, заявляй смело, что сотрудничество с Комацу может стать причиной того, что их… Устранят. Молодожëнов — в первую очередь. От такого скандала они не отмоются вовек.Устранят…
Молодожëнов…
Еë.
Шисуи шумно сглотнул, непроизвольно вцепившись в одеяло, чтобы прийти в себя, стремясь найти хоть какую-то опору. Он не может допустить подобного. Сердце слишком сильно успело полюбить, чтобы смерть так скоро забрала ту, что смогла поселиться нежным, трепетным образом в его душе. К чему же клонит этот изворотливый бес? Данзо лишь усмехнулся, замечая мелкие изменения в поведении собеседника и продолжил: «Не пугайся ты так. Есть и менее кровавый путь. Тебе нужно будет убрать одного из Комацу. Их наследника. Он был главным заказчиком — на его примере деревня припугнëт этих наглецов. Ещё и тонко намекни остальным из них, что одно убийство при том, что они оборвут все связи с другой страной и спокойно примут это как факт, способно сохранить экономические и прочие связи с Конохой. Скажи им про деньги — они будут молчать до гробовой доски их последнего потомка. В речи Шимуры было всë так механически логично, выверено, словно участники его плана были какими-то простыми объектами, поведения которых легко можно просчитать. Пусть и мерзкие, пусть и далеко не самые лучшие — они ведь люди. Что-то жуткое, печальное было в таком холодном, будто вырубленном катаной, подходе. Но и что-то наболевшее, знакомое с детства горькой истиной едва ощутимо задевало Шисуи, так, что он почти не обращал на это внимание. — Вы думаете, сохранëнные деньги и связи способны для них загладить смерть единственного наследника? В конце концов, они даже не просто клан — они семья. — Я тебя умоляю, какая семья? Там семья — товар и предложение, источник выгодных сделок. Думаешь, им живëтся легче и прекраснее нашего? В чëм-то да, но вот только если в мире шиноби человек — оружие, то у них он деньги. Ничего принципиально различного между этими вещами. Повезëт, если ты стоишь выше других и вершишь судьбы. Нет ничего прекраснее этого, — искреннее упоение собой лилось с этого человека сладким ядом, убийственно сладким для других людей. В то мгновение Данзо более всего напоминал юноше Тетсую Маруяма, с которым у них недавно был не самый приятный разговор. Двое влиятельных и сильных по-своему людей — они не считали нужным учитывать то, что люди вокруг были личностями, а не послушными вещами, коими можно воспользоваться. — Вы хотите, чтобы я убил Хидеки Комацу? — конечно, Шисуи имел неприязнь к жениху его возлюбленной, но никогда не желал ему смерти, как и любому другому, не провинившемуся чрезмерно серьëзно человеку. Тем более… Не желал собственноручно лишать его жизни. — Это будет твой особый приказ на миссии. Коноха не позволит остаться безнаказанным человеку, что покушался на жизнь одного из ценных шиноби. Естественно, нужно будет это сделать до свадьбы: ты как раз восстановишься. — Когда мне снова нужно будет прийти в тот дом и продолжить миссию? — хотелось обсудить скорее все формальности, чтобы Данзо наконец оставил его. — Через день можешь вернуться. Но при этом твой сменщик останется там же не случай серьëзной угрозы до твоего полного восстановления. Он предупреждëн об этом. Семью Маруяма, как я уже сказал, мы оповестим о расстраивающейся свадьбе. Всë понял? Вопросы остались? — Всë ясно. Я сделаю, — ответил Шисуи, не смотря на мужчину, принимая такой вид, будто не замечает его пристального изучающего взгляда. — Надеюсь, что всë сделаешь верно, — бросил Шимура, засобиравшись уходить. Учиха провожал взглядом медленно удаляющуюся к двери фигуру, чтобы убедиться, действительно ли Данзо наконец уходит. «Никто, главных людей Конохи, не может иметь на тебя какие-то виды, — напоследок произнëс мужчина, уже взявшись за ручку двери. — Отстои свою честь. Отомсти». Раздался протяжный скрип — и юноша наконец мог вздохнуть с облегчением, оставшись один. Шисуи поднялся с кровати, подходя к окну, но мысли его были совершенно не о происходящем на улице. Полученное известие было весьма неоднозначным: с одной стороны, ему выпала роль палача пусть и для скверного, но молодого человека, что мог бы прожить долгую жизнь. Придëтся убить того, кто даже не сможет дать отпор, убить беззащитного — Учихе было нелегко настроить себя на это. При мысли о том, что придётся сотворить, в солнечном сплетении возникало противное, грызущее чувство, словно ему приказали лишить жизни тяжело больного человека или немощного старика. Одно дело — сражаться с равным себе или хотя бы с другим шиноби, и одержать победу в частном бою, но совершенно другое — исполнять роль убийцы, брать на сердце столь низкое и грязное дело, что до конца жизни оставит своë противное клеймо. Но с другой… Сама Судьба, кажется, дарила ему шанс быть с любимой, возможность наконец обрести счастье… Но достойное ли оно, если будет получено таким кровавым путëм? Густая паутина противоречивых размышлений заволокла разум — и невольно с губ юноши стали сходить слова молитвы — то вышло будто само собой, будто его подсознание желало заранее очиститься, смыть с себя то, в чëм предстоит запятнаться в ближайшее время. Шисуи молился редко, можно сказать, почти не молился, но сейчас не счëл нужным прерывать этот необычный для него порыв. Совсем недавно Учиха корил Судьбу за то, что она мешает его счастью, его искреннему желанию спасти любимую… Оказалось, нужно было просто подождать. И, пожалуй, мир не всегда столь глух и равнодушен к желаниям людей. Они смогут быть вместе. И тогда надежда на счастье перестанет быть столь призрачной, бестелесной… За окном, на ветке раскидистого дерева птица с зеленоватым оперением пела свою свободную песню. Она не знала, что кот, находившийся совсем рядом с ней, уже предвкушающе вилял хвостом, намереваясь увидеть еë в своих лапах. Мгновение — и животное прыгнуло за своей добычей. Но вместо последнего птичьего крика, послышалось недовольное мяуканье кота, промахнувшегося и летевшего на землю. Губы Шисуи тронула лëгкая улыбка: птица осталась жива, она ещё сможет увидеть мир и радовать его своей музыкой.