К его любимой девушке.
В эту гнетущую, затхлую тюрьму.
Последняя ночь перед продолжением задания вышла совершенно неспокойной, сотканной из различных мыслей и чувств, главным образом, из любви. Она наполняла, согревала грудь изнутри, будто его личное маленькое солнышко, откликалась во всём его существе волнами романтического волнения и мандража. «Совсем недолго осталось… Я снова увижу Мизэки, смогу обнять еë, прижать к себе, поцеловать…» — перед глазами мелькали образы, застывшие в памяти, пронизанные не сравнимыми ни с чем ощущениями, особыми мгновениями рядом с возлюбленной. Мысли о Мизэки крутились в голове, как резко распутываемый клубок нитей. Казалось, Шисуи успел вспомнить всю недолгую историю их отношений, каждую крупицу событий, связывающих их, прежде чем задремал. Будто стоило только прикрыть глаза, как тут же пришло время отправляться в дорогу. Лето постепенно приходило к своему завершению — и на некоторых деревьях, что попадались по пути, уже были видны не зрелые до конца, зелëные плоды, что ещё не успели налиться соком. Деревня провожала юношу молчаливо и величаво, так, будто знала, что совсем скоро он вернëтся — тогда она примет его назад, своего родного сына. Сколько времени уже успели пройти с тех пор, как началась его миссия? Почти три месяца… Казалось, совсем недавно Учиха впервые посетил этот странный жестокий дом, впервые увидел свою возлюбленную, столь сдержанную и печальную, походившую на дорогую фарфоровую куклу, но с живым, задумчивым лицом. Воспоминия о Мизэки грели сердце — Шисуи невольно улыбнулся, опуская взгляд. Хотелось пойти быстрее, преодолеть это мучительное расстояние, разделявшее их, но юноша осознавал ослабленность своего организма, потому не рискнул двигаться быстрее, как бы душа его не рвалась к скорому воссоединению. Спустя какое-то время, тянувшееся слишком долго, из-за леса выросли уже знакомые высокие ворота. Преодолев необходимое расстояние, Шисуи постучался настойчиво, чтобы его впустили как можно скорее. Грузные двери неторопливо и тяжело, словно два древних великана, раскрылись, и Учиха тут же прошëл внутрь, замечая перед собой знакомую с детства фигуру. Чуть ниже его, с собранными в хвост волосами, в красном кимоно — то был его друг Итачи, но в специальной одежде, характерной для родственников феодала. — Приветствую, товарищ мой! — Шисуи поздоровался с энтузиазмом, приветственно помахав рукой, хотя и желание поскорее свидеться с возлюбленной заглушало радость от встречи с другом. — Ты рассказал ей о том, кто мы на самом деле? — вместо приветствия, Итачи решил начать диалог сразу с фразы, напитанной осуждением, с особенным неодобрением выделяя слово «ей». — Она сама догадывалась. Мизэки ведь не дурочка. — старший усмехнулся, стараясь не реагировать на раздражение своего друга. В последнее время проблем возникло столько, что сознание отказывалось воспринимать нарастающий новый конфликт. — Ты понимаешь, что это противоречит миссии? Да и… Кажется, ты с ней всë-таки вступил в особые отношения, — фраза прозвучала так, будто Шисуи совершил подлое предательство, самовольно вышел из общества ради сомнительной цели, ступая на скользную дорожку преступности. Холодок невольно пробежался по телу старшего Учихи, сковывая, отдаваясь тянущим неприятным чувством в солнечном сплетении и нервным, расстроенным сердцебиением. Стало ясно: друг от своих убеждений отступать не хочет, а его видит лишь гнусно и нелепо провинившимся человеком. — Да, Итачи, не буду врать: мы любим друг друга и хотим быть вместе, — со всей серьëзностью заявил Шисуи. Сейчас, когда Судьба послала ему шанс быть счастливым, он решительно не хотел, чтобы его друг попросту сломал тот своей нарочитой правильностью и рабской преданностью долгу шиноби. — Мне выпал шанс быть с ней: я пришёл в дом с ещё одним заданием, с миссией от хокаге и Данзо: поручено убить жениха Мизэки. — Еë жениха? — На обычно малоэмоциональном лице Итачи отразилось непонимание столь жестокого шага со стороны правительства деревни. Нет, Учиха давно не верил в то, что эти люди руководствуются в своих решениях исключительно принципами гуманизма, а неудобное поведение, чрезмерные способности человека не являются поводом для убийства, но… Зачем им мог понадобиться наследник феодала, столь далёкий от мира шиноби? — Это он заказал моë убийство — по его приказу я был ранен, — признался Шисуи, надеясь, что угроза жизни сможет хоть сколько-нибудь смягчить упрямость и непоколебимый, однобокий взгляд Итачи на ситуацию. — Должно быть, ты ему сделал что-то, — то было лишь хмурое замечание, сухое и строгое. — Просто так убийство не заказывают. Может он тебя с ней увидел? Репутация в личных делах важна для аристократов — он и решил устранить угрозу для своей. Возможно, если бы ты не позволял на миссии таких вольностей — приказа бы не было, человек спокойно бы жил. А так… Ты хочешь своë счастье строить на крови? Шисуи замялся, не найдя, что ответить на поток острых обвинений, что Итачи обрушил на него, словно множество стальных игл. Неужели всë действительно настолько плохо? Неужели он в самом деле поганый эгоист и некудышный шиноби, что не смог устоять перед соблазном любви, предавая служебный долг, размениваясь честью и благородством? Младший друг смотрел на него сурово и холодно, но будто было что-то в его поведении в тот момент, выдающее намерение помочь Шисуи, образумить его и вытянуть из вязкого болота, если тот сам подаст ему руку за спасением. «Да кто знает, что было в голове у того напыщенного индюка, когда он решился меня прикончить? С чего вдруг он мог знать о моëм романе с Мизэки?» — омерзительное, гадкое чувство вины сменила редкая волна агрессии и желания отстоять себя. — Всë решено уже, Итачи. Я ни за что не оставлю Мизэки. Не могу оставить девушку, которая, возможно, носит моего ребëнка под сердцем, — Шисуи надеялся, что это заставит друга смириться с его выбором, сломает бессмысленные попытки Итачи убедить его действовать правильно, позабыв чувства, что зародились у него и Мизэки. Глаза младшего распахнулись, рот непроизвольно приоткрылся, и всë лицо его исказилось в крайнем замешательстве. Известие поразило подростка настолько, что пару мгновений он не находил слов, чтобы составить связный ответ. — Ты… — начал Итачи, сделавшись снова совершенно холодным и серьёзным. — Идиот. Не успел Шисуи дать хоть какую-то реакцию, как друг попросту развернулся и стремительно скрылся в доме, ставя жирную, некрасивую, грязную точку в их разговоре. Фыркнув от раздражения, Учиха направился в выделенную ему комнату, ощущая тянущую слабость в мелко подрагивающем теле — сказывалось недавнее отравление. Но когда осталось преодолеть всего лишь один поворот, его кто-то окликнул. — Шисуи-сан! Мне поручили вас предупредить: так как Итачи-сан тоже находится здесь, вам выделена другая комната, — известие, сообщëнное одним из слуг, принесло лишь разочарование — к своей прежней скромной келье он уже привык, да и всего лишь через стенку жила его возлюбленная. Шисуи молча поплëлся за слугой, поникая всë больше с каждым шагом в противоположное от прежнего места жительства крыло дома. Решение было абсолютно логичным: рядом с будущей невестой должен жить тот, кто сможет защитить еë в случае опасности, но всë же… Влюблëнное сердце печалило увеличение расстояния между ним и Мизэки. Едва слуга указал на нужную дверь, Учиха, поблагодарив, прошëл в свою новую душную обитель, желая скорее прилечь — слишком подкашивающим становилось недомогание после длительного пути. Комнатушка оказалась ещё более мелком, чем предыдущая. В спёртом, затхлом воздухе стоял ощутимый запах сырого дерева и плесени, в мутно-жёлтом свете, пробивавашемся из грязного окна, точно мошкара у реки, виднелись многочисленные пылинки. Юноша небрежно скинул хаори на ближайший стул, с облегчением падая на кровать. Противная знобящая дрожь охватывала тело, кудри неприятно липли ко лбу, покрытому каплями холодного пота. Веки закрылись сами собой, в висках ритмично звенел пульс, отдаваясь тупой болью в голове. Многоженство мыслей роилось, создавая гудящий шум, нестройную какофонию возмущения, сожеления, обиды и прочего, что ссора с Итачи сумела поднять и разворошить. Конфликтовать с другом — последнее, его мог бы желать Шисуи сейчас, когда на нëм грузом лежат многие и многие проблемы. Когда сомнения, с которыми не удалось пока договориться, пожирают изнутри, когда есть миллион вещей, мелких и важных, о которых непременно нужно заботиться. «Наверное, другие меня за роман с Мизэки вообще растерзают и в пропасть бросят, раз даже лучший друг отвернулся», — нервная, почти истерическая усмешка соскочила с губ. Ссора с Итачи никак не хотела оставлять. Снова и снова в сознании прокручивались колкости друга, его осуждающий взгляд. Такой, словно перед ним стоял предатель деревни. Сердце снова охватывала металлическая жёсткая проволока — чувство вины за свои поступки возвращалось вновь, вынося ему собственные обвинения, сливавшиеся с претензиями Итачи. Хотелось с головой погрузиться в меланхолию, наполниться туманом серых, однообразных мыслей, состоящих во многом из риторических вопросов: «Почему за счастье нужно платить столь высокую цену? Неужели их роман обречён? Почему всë именно так?..» И прочих размышлений, что решительно ничего бы не изменили, а призваны были исключительно из жалости к себе и сопутствовали минуте слабости. Но вместо этого обида и гнев на друга разгорелись в душе Шисуи с новой силой. Упрëки его виделись теперь глупо оскорбительными, сказанными, лишь потому что сам юноша посмел что-то сделать не в соответствии с жизненными ценностями Итачи. Вместо нудящего мутного чувства собственной неправоты пришло осознание: его обвиняют в том, что какому-то человеку он стал неугоден. Да, он повëл себя резко и грубо в его отношении, но то разве повод заказывать убийство? Почему он должен корить себя за то, что чудом спасся от неминуемой смерти? Юноша понимал: надежды на поддержку от младшего друга сейчас можно смело считать детскими сказками — слишком волшебны и наивны они были бы. Но оправдание убийцы, обвинение самого Шисуи в покушении на него — это было столь неприятно, совершенно не по-дружески, даже… Не по-человечески. А всë лишь ради того, чтобы укорить его лишний раз за бесчестный роман. «Главное теперь, чтобы он не помешал нашим отношениям… И я думал ещё, что он согласится помочь мне!» — хотя разлад с другом печалил Шисуи, но юноша приказал себе бодрится и прекратить размышлять о своих обидах. Как всегда, улыбнуться, отшутиться, когда кожей ощущаешь, как тебя опутывает паутина сложных нерешённых дел и конфликтов, как эти стальные тонкие нити медленно обвивают горло, постепенно мешая вдохнуть живительный кислород. Но совсем рядом с ним была его любимая, которую он так страстно желал увидеть все дни разлуки. Любовь к ней предавала сил бороться за своё запретное счастье. Проснулась ли она уже? Ждала ли его возвращения? Учиха надеялся, что после завтрака сможет поговорить с Мизэки, обсудить то, что всю эту неделю лежало камнем на сердце. Но время тянулось мягкой податливой резиной, совсем не желая хотя бы немного поспешить. Дождаться бы… А то от этой невысказанности решительно нечем дышать. Она давит изнутри удушающим резким газом, мешает свободно и глубоко вздохнуть. Когда стрелка часов уже приближалась к заветному значению, в комнату Шисуи неожиданно постучали. То был один из слуг. Извинившись, он приоткрыл дверь, сообщая, что его в кабинете рядом со столовой ожидает для разговора супружеская чета Маруяма. «Наверняка по поводу убийства этого Хидеки, — Шисуи не горел желанием обсуждать подробности приказа с феодалом и его супругой, хотя и понимал, что это необходимо. — Не могут же меня вызвать из-за моей связи с Мизэки? Или могут?» Учиха медленно, в задумчивости брëл по узенькими коридорам дома. Вспыхнувшая из-за тайности романа искра паранойи настойчиво твердила, будто абсолютно всë в особняке: от его обитателей до этих толстых аляпистых стен — знало о его скрытых неправильных чувствах. У комнаты Шисуи встретил тот же слуга, мягко указавший на дверь, где его ждали. Юноша медленно заглянул внутрь, непроизвольно замирая у порога. Феодал с супругой, впервые на его памяти после ссоры, находились в одном помещении так, словно их не тяготила столь трудно выносимая нужда быть рядом. — Проходи, Шисуи-сан, — задумчиво протянул Тетсуя. — Господин Маруяма, Вы получили письмо с известием о Хидеки-саме? — Шисуи поклонился и старался говорить учтиво и формально, будто совестясь своего прошлого поведения, что косвенно могло вызвать конфликт с семьёй Комацу. — Да, мы всё получили. Нам всё известно. Мы принимаем это предложение, — в голосе феодала промелькнуло удовольствие, словно карты судьбы сложились наилучшим для него образом. — Жаль только, что Мизэки придётся ещё в девушках походить, да и смерть жениха вряд ли хорошо скажется на желании других взять её замуж, — видно было, что Джумида опечалена тем, что добавится мороки в виде поисков подходящей партии для дочери. — Уж не волнуйтесь, супруга, как Вы, Мизэки в девушках не засидиться, — кажется, Тетсуя пребывал в хорошем расположении духа, оттого и желал шутить, задевая тем самым окружающих. — Можно подумать, я так хотела, — женщина явно оскорбилась замечанием. — Родители отказывали то одному, то другому. Потом уже соглашаться пришлось на то, что было. — То есть, вы принимаете, что свадьба не состоится? — Шисуи не хотелось испытывать неловкость, будучи невольным свидетелем перепалок супружеской четы Маруяма, испытывать мерзкое чувство, будто заставили глотнуть зловонной грязи. — Да, принимаем, — Тетсуя с ухмылкой отвернулся от супруги, возвращаясь в разговор. — Честно говоря, я даже рад весьма… Карма существует всё-таки. Не люблю я всю эту семейку: все там заносчивые, подлые хвастуны, строящие из себя возвышенных особ! — Так… Зачем Вы решили отдать Мизэки за такого человека? — Шисуи потерялся от осознания, что феодал прекрасно понимал, в какой ад отдаёт родную дочь. — Это было выгодно. Ты не поймёшь, наверное, но враждовать семьями — весьма убыточно, ещё и дурно сказывается на репутации. А так… Это позволило бы красиво внешне закрыть вопрос для других людей. «Он говорит так, словно Мизэки для него какая-то дорогая вещь, будто она вовсе не живой человек», — обожённое чувство справедливости взволновалось в юноше, но он лишь отвёл взгляд, не подавая вида, что был не согласен с чем-то. Его любимая, да и любой другой человек не заслуживает жизни на таких правах — Учиха должен забрать девушку отсюда как можно скорее, что он снова пообещал себе выполнить. — Я устрою приём в моём доме: той ночью ты совершишь приказ. Позже скажу точную дату, — оборвав предыдущее рассуждение, Тетсуя дал понять, что не хочет тратить время на разговор с Шисуи и желает поскорее его закончить. — Я всё понял, благодарю, — юноша учтиво поклонился, прежде чем удалился из комнаты, где остались ещё феодал с супругой, желая, видимо, переговорить с глазу на глаз. Едва Учиха перешагнул порог и оказался в столовой, как невольно услышал знакомый голос, что делал услышать всё время разлуки. — Вы должны знать, где он! Вы видели уже наверняка, только молчите всё! — шёпот Мизэки был пронизан раздражением, срывался периодически на более громкий голос. «Она так сердится… Что случилось?» — юноша редко видел девушку столь яро отстаивающей свои интересы. Должно быть, произошедшее действительно сильно тревожило её. — Не знаю я, где Шисуи. Мы говорили с ним утром около дома, но я не видел его больше, не могу ничем помочь, — раздался у ответ голос Итачи, равнодушный и безэмоциональный, будто он отмахивался от назойливой мухи. — Вы просто не хотите ничего мне говорить! Как всегда, лишь сухой расчёт без отступлений от приказа… Вам всё равно на меня! — Юная госпожа, должно быть, Вы потеряли меня… — Шисуи в пару шагов оказался перед спорящими, картинно кланяясь аристократке. — Я здесь, к Вашим услугам. Девушка замерла, остолбенела изящной фарфоровой статуэткой. Учиха галантно поцеловал её руку и поднял взгляд, встречаясь с глазами любимой. Столь многое отражалось в них в то мгновение. Мизэки непременно хотела выразить то, что творилось в её душе, едва не дрожала от этого невыносимого желания, но не могла: присутствие третьего человека сковывало, не давая вымолвить и слова. — Я вернулся… Живой, — Шисуи порою невольно представлял их встречу с Мизэки, то, что скажет ей в первую очередь, но на деле собрать мысли во что-то красивое не получилось. — Нужно поговорить… — слова аристократки были прерваны. — Завтрак подан! Господа приглашаются к трапезе!Не сейчас.
Им нужно будет играть ещё весь мучительный завтрак.