Вся эта ситуация с замужеством ломала девушку, подобно её любимой вещице.
— Не сильно ли приглянулся тебе твой жених? Мне показалось, у него весьма пылкие чувства к тебе, — феодал тихо засмеялся, наслаждаясь своей, как ему виделось, весьма остроумной шуткой. — Нет, отец. Хотя зачем Вам это? — Мизэки ещё больше захотелось спрятаться где-нибудь в надёжном месте. И так на душе творилось что-то ужасное, так ещё и отец считал нужным тронуть её побольнее, будто пнуть и так лежащего в холодной луже котёнка. — А я решение принял, что мы откажемся от брака. Представляешь? — Это правда? — Мизэки не могла поверить. Неужели, семья решила прислушаться к её мольбам и всё же отказать Комацу? Но сердце чувствовало подвох: не могло подобное произойти просто так, если бы такое случилось, то должна была быть более веская, существенная якпричина. Скорее всего, отец просто так шутит. Издевается, потешаясь над её жалкими попытками спасти себя. — Нет же, глупая! — Тетсуя рассмеялся, и на него уставились две пары глаз, в которых читалось явное недоумение. Мужчина тут же оборвал смех и взглянул колко, как бы без слов останавливая немые вопросы до лучшего времени. Но Мизэки этого уже не видела. Насмешка отца ткнула её болезненно, просыпалась солью на воспалённую рану. Девушке сделалось дурно и душно, совершенно не хотелось есть. Мир помутнел перед глазами, нервная дрожь охватила ладони, расползаясь раздражающими, колючими мурашками. Запах еды казался тошнотворным, от него в животе скручивался тяжёлый, ноюще болящий узел. — Я не голодна. — отложив приборы, Маруяма поднялась со своего места, желая поскорее очутиться у себя, где её никто не сможет достать. Кровь стучала в висках, заглушая звуки реальности. Острый ком в горле не давал вздохнуть, отдавался противным вкусом на языке.Дойти бы… Скорее…
Рука уже коснулась ручки двери, как чья-то широкая ладонь легла на плечо. Мизэки вздрогнула, словно подстреленная — только один человек мог так близко прикоснуться к ней сейчас. — Постой, милая… — то был знакомый, ласковый шёпот, что опалил шею девушки, вызывая мелкие мурашки от жара и интимности происходящего. — Давай поговорим? — Давай… Ко мне, — не дожидаясь ответа, Мизэки повернула ручку, тут же прошмыгнув в открывшееся пространство. Душный, напитанный пылью воздух заставил девушку чихнуть — она почти никогда не открывала окна. Голова закружилась, мир подкосился — воздуха не хватало. Маруяма, судорожно схватившись на стол, аккуратно присела на табурет, чтобы не попросту не упасть. Послышался скрип двери — Шисуи закрыл комнату и остановился у большого шкафа, глядя на неё печальным, нежным взглядом, оттенённым усталостью от проблем, навалившихся на него в последнее время. Мизэки отлично его понимала: их любовь была для неё и даром, и проклятием: чувством настолько сильным, что перед ним меркли все однообразные, серые и пресные, едва уловимые ощущение жизни до неё. Маруяма не знала, как точно вести себя, что стоит делать, и постоянно пребывала в тревоге за неправильность и невозможность их романа. За время разлуки девушке хотелось сказать столь многое, но сейчас она не могла подобрать нужных слов, собрать в цельный поток сбивчивые, нестройные мысли. — Милая… Что случилось тогда? В ночь перед моим отпуском? — Вопрос Шисуи заставил аристократку невольно скосить взгляд на кровать, где и произошло… Её падение. Неприятные картинки той ночь всплыли в памяти, словно фантастические кошмары. То было будто не с ней, с какой-то другой девушкой, развратной и мерзкой — она не могла быть такой. «Что ответить ему? Сказать ли правду? А какая она… Эта правда? Понимаю ли хотя я до конца той странный, гадкий поступок?» — разум усиленно отторгал первоначальные причины поступка: столь подлые, возникшие в приступе отчаянного безумия — это было слишком тяжело принять. Мизэки часто не хватало смелости заглянуть в себя и своё нутро, в то, что происходило с её личностью. Она будто… Даже сама себя видела неправильной бракованной куклой, у которой не может быть переживаний и негативных эмоций.Одна застывшая фарфоровая улыбка.
«Нужно попытаться… Объяснить. Как бы больно ни было это… Свой сумасшедший шаг», — Мизэки молчаливо окинула крохотное пространство, в котором находилась. Тут не стояли гвоздики с тего дня, как она лишилась невинности, а на столе лежали многочисленные бумажки с изображением запутанных и бессмысленных тёмных спиралей, что руки сами рисовали в последнее время. Даже в своей комнате находится стало тягостно — всё в ней напоминало о совершённой ошибке, повисшей на ней мёртвым грузом. — Мизэки, почему ты молчишь? Я… Я так переживал все эти дни, а ты не можешь даже ответить! — голос юноши напоминал мольбу, он закрыл рукой половину лица, опуская голову, пронзая спутанные чёрные кудри напряжёнными, едва ли не побелевшими пальцами. — Я… — Маруяма задохнулась, её и без того слабый голос, оборвался. — Мне трудно говорить об этом… Очень стыдно. — Что стыдно? Ответь мне. Девушка не знала, куда себя деть и как не бояться высказаться. Ей было плохо, что она не могла говорить, но таким же невыносимым было признание в том, что она совершила. — Мне просто стыдно! Стыдно!.. что я вела себя так, — слёзы брызнули по щекам непроизвольно, с потрохами выдавая её неприглядную слабость. С тех пор, как она лишилась своей защиты, эти грязные капли унижения всё чаще размывали макияж, стыдливо обнажая сероватую кожу. — Я хотела соблазнить тебя, чтобы мы переспали… Вот и всё, чего я добивалась в ту ночь — Но… Зачем тебе это? Ты разве не хотела поберечь себя до брака? — Хотела! Изначально так и хотела! Если бы всё было так просто… — Мизэки тяжело вздохнула, пропуская через себя пыльный безжизненный воздух. — Но я поняла, что не могу так жить, просто не могу! Пойти замуж за Хидеки, который может погубить меня, если захочет? Я просто хотела начать жить… И всё… Отчаялась, ничего другого не оставалось! Мизэки спрятала лицо в ладонях, больно царапая лоб ногтями. Её речь была нестройной, путаной и совершенно сумбурной — едва ли Шисуи мог связать то, что она говорила с произошедшим ночью. Но эти слова, ломанные настолько, насколько и сама Маруяма, точно выражали мысли совсем наболевшие, воспалённые, заражающие девушку нервной лихорадкой. — Милая… Я не могу понять, как это связано с тем, что произошло между нами, — юноша сделал шаг вперёд, но приблизиться ещё ближе и тем более коснуться Мизэки он не посмел. — Как связано? — девушка горько усмехнулась, мысленно смиряясь с тем, что вот-вот может лишиться всех шансов на любовь Шисуи и их совместное счастье. — Я… Просто… Хотела тебя привязать к себе. Вот так, через постель. Я думала, что совесть тебя замучает и ты не оставишь меня здесь… Но я не планировала забеременеть от тебя, нет… Только переспать. Даже ради спасения я не хочу использовать ещё одну жизнь, приводить её в мир, когда не могу решить свои проблемы… — Ты… Мизэки… Зачем? — голос Шисуи прозвучал слабо и тихо, с едва уловимым налётом горечи. «Он так разочарован! Я точно разбила сердце! Зачем? Зачем? Ведь я тоже люблю его, а он… Подумает, что нужен мне лишь для выгоды! А я люблю, так отчаянно люблю, как ещё не любила…» — Мизэки хотелось раниться от отвращения к себя и к той подлости, что она совершила в порыве отчаяния. Девушка больно потянула себя за волосы, непроизвольно выпутывая из причёски пряди, сбившиеся в некрасивые клоки. Её крупно трясло в нервной лихорадке, острые переживания слишком сильно затуманили разум, превращая мысли в кашу из обострившейся тревоги. — Зачем, милая? Зачем ты это делала? Тебе не нужно идти было на такие жертвы… — Мизэки расслышала печальный голос Шисуи и вскоре почувствовала, как её нежно обнимают одной рукой. — Я думала… Я подумала, ты… Не хочешь быть со мной… Мы начали встречаться, и ты понял… Всё. Что я слишком плохая… — Нужно было поговорить… Да и я не стал бы так играть чьими-то чувствами. Я не стал бы даже тревожить тебя, если бы не был уверен в своей любви… Я понимаю, почему ты сомневаешься, но давай договоримся: если что-то произойдет такое, то я скажу тебе, хорошо? — Хорошо, — ответила Мизэки слегка дрожащим голосом. Ровный тон юноши прогонял тревогу и панику. Ей всегда было спокойнее, когда любимый был рядом. — Не изводи себя так, а то уже вон, похудела… — Шисуи с резким вздохом отстранился, с шумом оперевшись на стол, чтобы удержать равновесие. — Шисуи! Что такое? — девушка вскочила со стула, коснувшись плеча юноши. — Я не очень чувствую себя… Нужно прилечь отдохнуть немного… — юноша едва проговорил это, как Мизэки подхватила его за плечо и довела несколько шагов до кровати. «Что с ним? Неужели тоже от нервов?» — аристократка помогла ему устроиться, обеспокоенно скользя взглядом по его фигуре, задерживаясь на побледневшем лице, омытом солёными каплями выступившего пота. — Шисуи, тебе нужно что-нибудь? Принести? — Душно здесь… Очень. — Хорошо! — Мизэки тут же подошла к окну и рывком распахнула шторы, закашливаясь от клубней пыли, ударивших в нос, облепивших горло. Ослепительный дневной свет озарил комнату. Маруяма, жмурясь и чихая, приоткрыла одно из окон, впуская в помещение относительно свежий воздух. «Нас может заметить кто-то через окно, услышать… — тревожные мысли автоматически возникли в её сознании. — Ну и всё равно уже. Будет как будет». — Нужно ещё что-нибудь, Шисуи? — девушка суетливо присела на кровать, убирая влажные кудри со лба любимого. — Мне бы… Воды немного попить. Мизэки тут же метнулась к столу, дрожащими руками наливая воду в кружку из графина. Девушка заботливо приподняла голову юноши, помогая ему сделать пару глотков. «Как я могла так поступить с ним? Я ведь так люблю… Что мне помутнило разум?» — щемящее волнение окутывало наполненное нежностью сердце холодным туманом. Аристократка поджала губы, робко накрывая ладонь Учихи своей, слегка поглаживая её большим пальцем. Очень хотелось помочь любимому, сделать что-то, чтобы ему стало легче, но он молчал. — Что такое? Это из-за нервов? — Маруяма обеспокоенно вглядывалась в черты лица, едва отражающие боль. — Это… Я немного болен сейчас, не оправился от травмы, — Шисуи отвёл взгляд и отвернул голову в сторону от девушки. — Что за травма? Когда ты успел? — Да так… Случается, что шиноби получают травмы, для нас это нормально. Ну как, знаешь, царапину получить! Подумаешь, у тебя там колотая рана в животе — главное, чтобы жизненно важные органы не задеты. — Ты пугаешь меня так! Что случилось? Как ты так быстро оправился? — для Мизэки было дико слышать то, каким обыденным тоном Шисуи рассказывал такие вещи, словно говорил о погоде. — Просто заказали моё убийство, — Шисуи выждал паузу, перед тем, как продолжить. — Но заказали некачественно: я остался жив, однако последствия от яда до сих пор мучают меня. — Кто это сделал? — Мизэки едва ли не стало дурно. То, что сказал Учиха просто не укладывалось в голове, выходило за рамки её привычного маленького мирка. Убийство, отравление — неужели это всё происходило на самом деле? С её возлюбленным, что действительно был на волоске от смерти? — Твой жених, индюк этот напыщенный. — За что? Я не понимаю… Как всё это… Почему?.. — один блёклый, неясный шум в мыслях, в голове, в душе. Девушка не знала, как реагировать и воспринимать это. Трудно было поверить в правдивость происходящего — то напоминало сюжет какой-то легенды, извилистый и хитрый, созданный чтобы повеселить заскучавших слушателей, но никак не то, что могло бы на самом деле происходить в её жизни, всего пару месяцев назад такой скучной и однообразной. — Не переживай: я не дам себя в обиду, — Шисуи усмехнулся, ласково погладив замершую возлюбленную по щеке. — Да и ещё: есть для тебя новость… Моя деревня дала приказ по убийству твоего женишка. Свадьбы с ним никакой не будет. — Что? Это правда? А как же… А как же вот это всё? Все приготовления, приданое… А отец? А что он? — Мизэки не верилось в то, что такое возможно. Быть может, судьба оказалась к ней благосклонна? Решила пощадить и не отдавать на съедение монстру? — Отец всё знает. Всё состоится — на одной из встреч перед свадьбой я его убью… И мы сможем быть вместе. — Такой ценой? Смертью человека? — Мизэки стало не по себе от всего этого. Гадкое, холодящее ощущение противно сковывало желудок, скребло изнутри рёбра — она будет свободна, но какой ценой? Хидеки, пусть далеко и не самый лучший человек, но не заслуживает смерти в столь юном возрасте. Да и Шисуи примет на себя такой грех — ему ведь всю жизнь придётся жить с мыслью о том, что его руки запачканы несмываемой кровью. Неужели это то, чего она хотела?Почему всё именно так?
— Это единственный наш шанс на счастье. В нашем мире это слишком ценная и редкая вещь. За него приходится платить огромную цену, собственной кровью и плотью вырвать его у судьбы, — Учиха посмотрел на Мизэки глубоким, смиренным взглядом, пытаясь в этот непростой момент быть рядом с ней, разделить принятие горькой правды. — Даже счастье какое-то у нас… Из мук произрастает что ли… Из страданий, — прошептала девушка. Лицо Мизэки не выражало ничего, кроме глубинной, особой печали, дремавшей где-то на дне души, на самых её дальних задворках. Скупая слеза пробежала по её бледной щеке. — А как иначе, милая? Больше у нас никак… — Шисуи горько усмехнулся, разделяя эту перманентную, естественную, пронесённую через поколения людей боль. Мизэки долго сидела на краешке кровати больного. Они оба молчали, вслушиваясь в себя, в эту многогранную тишину, нарушаемую звуками непривычно открытого окна. Пара не пересекалась даже взглядами, но рука Маруямы по-прежнему нежно лежала поверх прохладной ладони юноши.Они молчали вдвоём.
***
Состояние Шисуи на протяжении последующих пары недель оставляло желать лучшего. Очень часто на него накатывала слабость, и Учиха был вынужден оставаться в своей комнате, что ему крайне не нравилось — столь малоподвижный образ жизни был шиноби крайне непривычен. В особняке Маруяма текло всё своим чередом — продолжалось прежнее молчаливое и холодное существование. Лишь Мизэки всё чаще подолгу пропадала в комнате любимого, как могла, ухаживала за ним: следила за состоянием, приносила фрукты и прочие вкусности, читала ему книги из библиотеки отца, которые он просил. Итачи, глядя на это, лишь изредка заявлял Мизэки, чтобы она прекращала эту интрижку и вернулась к благоразумию, но та его даже не слушала — слишком была занята заботой о возлюбленном. За это время близость между ними стала куда более глубокой, уверенной, настоящей. Не волнительной до дрожи, до прерывающегося дыхания от переизбытка чувств. Спокойные, естественные нежность и забота пришли на место любовной горячке. Чувство вины за содеянное всё ещё не отпускало до конца Мизэки — она старалась, как только могла, ухаживать за больным, быть рядом в моменты слабости. Тем самым девушка пыталась усмирить совесть, не дающую покоя с той самой ночи, когда произошла их первая связь. О том, что у их близости могли быть какие-то иные последствия, Маруяма предпочитала даже не думать, претворяться, что иного варианта даже быть не могло. Да и размышлять об этом было некогда — мысли Мизэки крутились лишь вокруг скорейшего выздоровления Шисуи, что постепенно шёл на поправку. Девушка понимала: ей нравится заботиться о любимом — это позволяло думать, что она занимается чем-то полезным для другого человека, хоть сколько-нибудь значимым. Не быть лишь изнеженной девицей, которую вечно нужно спасать, а предложить взамен свою любовь, заботу и теплоту. Никогда прежде в жизни Мизэки не удавалось проявить себя подобным образом, и сейчас, будучи рядом с Шисуи, ей настолько полюбилось это ощущение, что оно невольно примешалось в любовь к самому юноше, делая её крепче, придавая новую грань их отношениям. — Спасибо за всё, что ты для меня делаешь… — сказал Шисуи в один из вечеров, что они провели вместе. — Правда, за мной никогда толком никто не ухаживал… Я рос, как дворовая собака, дикий и необласканный, а вот оказывается, как бывает, когда тебе помогают выздороветь… Спасибо. Вечер был романтически дождливым, уютным и совеоше интимным. Все жители дома попрятались по своим углам, и юная пара также заперлась в небольшой комнате Шисуи. Полумрак небольшого помещения озарял оранжевый свет, причудливо игравший на силуэтах влюбленных. — Я ведь люблю тебя, вот и переживаю… Естественно мне хочется быть рядом, что-то сделать, чтобы тебе было легче, — Мизэки смущённо улыбнулась, поставив на тумбу тарелку с фруктами. — Ты просто замечательная, красавица моя, нимфа моя! Ты знаешь, что ты чудо, пришедшее с небес на землю? — юноша игриво повел бровями, наклонившись ближе к любимой. — Ой, какие слова-то красивые, ты точно шиноби, а не аристократ? — Маруяма с шаловливой улыбочкой и искоркой во взгляде повернулась к Шисуи. — Ради такой принцессы я буду кем угодно, — Учиха, не скрывая задорной улыбки, преданно заглянул в её глаза, в которых отражались блики тёплого неяркого свечения. — Ты думаешь, я просто так за тобой хожу? Нет-нет, просто возьму тебя в свой плен — и всё, не выберешься… — сквозь шум дождя, раздался звонкий тихий смех, и девушка прижала голову любимого к своей груди, неспешно поглаживая чёрные пряди. — Да я уже в плену… — выдохнул Шисуи, прикрывая от удовольствия глаза. — В самом сладком плену… — И никуда не денешься? — через какое-то время Мизэки чуть отстранилась, побуждая юношу посмотреть на неё. — Никуда… По своей воле, никуда. — Хотелось бы верить, — короткая усмешка — и их уста слились в поцелуе. В тот вечер они не могли перестать наслаждаться друг другом. Юные любовники, опьянённые первыми чувствами, способные наконец, не скрывая, показывать друг другу то светлое и трепетное, что стремительно росло, постепенно сживаясь и сплетаясь с их душами во что-то совершенно новое, яркое, живое.