Дни нашей жизни

Вальдес ворвался вихрем в комнату Кальдмеера и нечаянно прервал утреннюю молитву.  — Олаф! Мир! Слышите, мы больше не враги, Олаф! Кальдмеер, не отрывая взгляда от икон, тихо проговорил:  — Господин Вальдес, позвольте мне закончить. Вальдес обиженно покосился на святых, но суровые лики остались каменно бесстрастными. Впрочем, камни, пожалуй, были куда живее и отзывчивей. И всё же Бешеный вежливо дождался окончания бессмысленного ритуала. Кальдмеер осенил себя знаком и поднялся с колен.  — Господин Вальдес, я готов вас выслушать. Вальдес вгляделся в застывшее лицо, почти повторяющее аскетические лики, изображённые на иконах, и в его сердце зашевелился доселе неведомый ужас.  — Олаф, услышьте меня, прошу!  — Я слушаю вас. Так можно говорить со скалой, с мёртвым деревом, с ледяной глыбой…  — Талиг и Дриксен заключили мирный договор. Олаф, разве вы не рады? На бледном лице не дрогнул ни один мускул, но в глазах появилась уже знакомая тень обречённости.  — Полагаю, господин Вальдес, вы явились, чтобы сообщить нечто, касающееся моей дальнейшей участи. Разумеется, я готов.  — Что? Олаф, вы…  — Господин Вальдес, я — государственный преступник. Теперь, после заключения мирного договора, власти Талига обязаны выдать меня Кесарии. Я понимаю и принимаю свою судьбу. Бешеный впервые в жизни утратил дар речи. Ненадолго.  — Что вы несёте? Я никому вас не отдам!  — Вы бы не отдали. Верю. Но вас не спросят. Это политика, господин Вальдес. Вальдес снова всмотрелся в худое заострённое лицо, поймал отрешённо-спокойный взгляд серых глаз, таких огромных и ясных. В его голове бушевал настоящий шторм: безумные мысли валами захлёстывали друг друга.  — Знаю! — вдруг воскликнул Бешеный. — Хотите увидеть Бирюзовые земли? Не может быть, чтобы не хотели! Я увезу вас туда, и никто, слышите, никто нас там не найдёт. Соглашайтесь, Олаф, пожалуйста!  — Благодарю вас за щедрое предложение и доброе отношение ко мне. Бирюзовые земли — это очень заманчиво. При иных обстоятельствах я был бы счастлив присоединиться к вам, господин Вальдес, но сейчас вынужден отказаться. Я вернусь в Дриксен и приму свою участь, какой бы она ни была.  — Нет, Олаф, теперь вас там точно убьют.  — Пусть. Наверное, я этого заслуживаю. * * * Ротгер вскочил, задыхаясь от внезапно накатившего ужаса. Во мраке спальни тускло светился циферблат сделанных под старину часов. Всего три часа ночи. Рядом завозился, недовольно сопя, Олаф, отпихнул одеяло, сел, сонно хлопая светлыми ресницами.  — Что случилось? Ротгер обнял его, уткнулся носом в плечо.  — Пустяки. Страшный сон приснился.  — Не припомню, чтобы за тобой такое водилось, — сказал Олаф, поглаживая Ротгера по спине.  — Я тоже, — пробормотал Ротгер. — Знаешь, ведь такая чушь привиделась! Будто мы с тобой враги, и происходит это круг назад…  — Круг назад мы на самом деле были бы врагами и встретились разве что в бою.  — Да, но во сне было ещё безумнее. Будто ты не то у меня в плену, не то как беженец…  — Беженец? — серые глазищи Олафа наконец открылись полностью.  — Ну да, тебя там вроде обвинили в государственной измене и собирались повесить, а твой адьютант тебя вытащил. После я вас всех спас, и ты живёшь в моём доме, но наши страны заключают мир, и ты думаешь, что тебя должны выдать, ну а я…  — Остановись, я понял, — Олаф тихо-тихо засмеялся. — Вынужден напомнить, что никакой войны между нашими странами нет, что мы с тобой в отпуске, и по возвращении в Кесарию мне грозит разве что огромное количество бумажной работы, ибо за время моего отсутствия…  — Всё, замолчи! — Ротгер накрыл тонкие губы Олафа ладонью и засмеялся: — Кстати, в моём сне у тебя на щеке был шрам. Точно на том месте, где сейчас след от подушки.