static-x — dead souls
Когда дверь подсобки была закрыта на щеколду, Бомгю медленно выдохнул. Его окружала кромешная темнота, развеиваемая лишь красными точками-диодами системы пожарной безопасности, усыпанными вдоль потолка, и высокие стеллажи, плотно забитые старыми декорациями и прочим реквизитом, когда-то используемым на съёмочных площадках. Целая галерея памяти их недолгого пути. В центре помещения была школьная парта с придвинутым режиссёрским стулом, который парень и использовал время от времени. Он, освещая свой путь ярким экраном смартфона, прокрался вглубь, усаживаясь за стол и вытянул из кармана заготовленные салфетки. Нервно облизав сухие губы и включив отложенное для просмотра видео, которое он увидел на днях в рекомендациях, парень вновь был поражён талантливыми фанатами, что делали подобные вещи. Мазнув взглядом по последним набежавшим комментариям, по типу «Боже, Ёнджун просто невероятен!» и «Самый сексуальный парень на планете», Бомгю еле поборол желание присоединиться ко всему сказанному и оставить что-то от себя. «Это вы его без одежды не видели», — томно подумал он, нетерпеливо запуская ролик. Глуша совесть, Бомгю торопливо засунул руку под спортивки, когда запущенное видео на повторе показало сначала лицо Ёнджуна с откинутой головой, а после, замедленно, его тёмный, невозможный взгляд из-под полуприоткрытых ресниц. Хён был так прекрасен на сцене: его мимика, его сведённые к переносице брови — все это заставляло тело Бомгю безвольно гореть от жгучего возбуждения. Член окреп с первых секунд ролика, стоило парню обхватить его и медленно начать надрачивать под томный ритм песни на фоне. На экране Ёнджун был невыносим: с открытой, вытянутой шеей; с пухлыми, притягивающими к себе губами — Бомгю сгорал от желания прикоснуться к ним, водить своими руками по его крепкому телу, но пока лишь мог стыдливо ускориться на собственном ноющем члене. В голове был лишь хён, такой преступно сексуальный и развязный, что Бомгю начал соотносить себя к соло-стэнам, которые преклоняются к бесподобию Ёнджуна, его танцам и гибким движениям, к его сладкому, интимному голосу, к проникновенному, горячему взгляду. — Агх, Ён...джун… нм-м, — Бомгю тихо постанывал, не в силах оторваться от ролика и близился к сладкой разрядке, жадно впитывая образ хёна с каждого меняющегося кадра. Парень был так поглощён им, что сквозь наушники не смог услышать скрежет замочной скважины и тихий скрип двери. Не смог заметить, как сзади медленно подошли и уже некоторое время стояли, притаившись неподалёку. Но вот уже знакомый голос над ухом был так оглушителен и страшен: — Чхве Бомгю, — глухой зов вырвал парня из пелены возбуждения слишком резко. Ключи от подсобки были только у сотрудников стаффа, которые, закончив свой рабочий день, не должны были уже быть в здании. А дубликат, сделанный в тайне, был лишь у Бомгю, поэтому встретить тут кого-либо ещё парень никак не ожидал. Парень крупно затрясся всем телом, пойманный на горячем, наспех выдёргивая собственную руку из штанов. Но было слишком поздно притворяться дураком и надеяться, что мужчина не видел лишнего. Потому что он не просто видел. Он стоял, направляя объектив своей телефонной камеры на парня, который был слишком увлечён мастурбацией, чётко записанной под сопровождение его слышимых, низких стонов. Пухлый, взмокший мужчина натянул гадкую ухмылку, явно удовлетворённый получившимся материалом. В обволакивающей его силуэт тьме очки мужчины опасно поблескивали от экрана смартфона. Парень покрылся волной лихорадочных мурашек и вскочил со своего места, собираясь прикинуться идиотом и сбежать, но тяжёлая рука рывком надавила на его плечо, заставляя безропотно приземлиться обратно на стул. — Чем ты тут занимаешься? — Чужой горячий шёпот неприятно опалил кожу возле уха, и Бомгю брезгливо поморщился, хаотично ища путь отступления. Он шумно дышал, стараясь унять колотящееся сердце и собственный страх, что его мало того, что уличили в подобном, так ещё и засняли на видео. Щёки горели от безумного стыда и от сковывающей тело трусости, из-за которой парень не смел даже шелохнуться, пока мужчина вытягивал из его ушей наушники, а затем и телефон из рук. — Дрянной мальчишка, смеешь трогать себя, глазея на другого мембера? — Чужой тон голоса становился свирепее с каждым словом, заставляя Бомгю задыхаться от ужаса. Он боялся даже взглянуть на сотрудника компании, который возвышался над ним грозной скалой и давил рукой на плечо. — Стоит ли мне самолично рассказать Ёнджуну об этом? Рассказать руководству? Показать им видео? — Нет, пожалуйста… — тихо заскулил Бомгю, вновь пытаясь встать, но давление крупной ладони не давало ему этого сделать. Мужчина без причины рвано дышал, пока не упёрся ему сзади со спины и ухватился уже обеими руками за подрагивающие плечи запуганного парня. — Ты же понимаешь, что будет, если я всё донесу? Что ты дрочишь тут, в подсобке? — Его влажное дыхание переместилось на другое ухо Бомгю, и парня вновь лихорадочно затрясло. В голове пульсировал неистовый страх разоблачения и разочарования в самом себе, который заставлял всё его тело цепенеть от ужаса. — Прошу, не надо, — всхлипнул Бомгю, содрогаясь от сжимающегося хвата чужих рук. Мужчина хрипло выдохнул ему на ухо почти удовлетворённо, словно был рад происходящему. Словно ждал, что его начнут умолять. — Плохих мальчиков следует наказывать. Ты вёл себя очень плохо, Бомгю, — его ладони скользнули по плечам парня, стягивая за собою ветровку. Тот опешил, собираясь вновь с силами рывком встать со стула, как тут же был грубо прижат к парте напротив. Чужая массивная туша завалилась на него, не давая и шанса на побег. Бомгю попытался воспротивиться и упереть руки, но мужчина был гораздо сильнее, жёстко перехватывая его запястья и отодвигая в сторону мешающий стул. — Отправим твоё видео Ёнджуну, прямо сейчас? Ты этого хочешь? — Мужчина злостно вжал его голову в деревянную поверхность стола, словно пытался размозжить череп в крошки. Загнутый пополам в постыдной позе, парень чувствовал, как чужое тело недвузначно упиралось сзади, трясь массивными бёдрами об его ягодицы. Колючие слёзы неконтролируемо стекали по щекам парня лишь от осознания, в какой ситуации он оказался из-за собственной глупости и безрассудства. Если всё станет известно — что его ждёт? Исключение из группы? Презрение Ёнджуна до конца жизни? Плевки в спину и унижение за порочные привычки и неправильную, осуждаемую в обществе похоть? Бомгю боялся допустить даже мысль о подобных исходах, зная наперёд, что не переживёт этого. Поэтому он, объятый страхом, взмолился, пытаясь достучаться до обезумевшего работника стаффа, который с силой скручивал его руки за спину. — Пожалуйста, не надо. Только не рассказывайте… — скулёж парня был абсолютно проигнорирован, и мужчина, хрипло дыша, продолжал стягивать с него ветровку, откидывая её прочь во тьму. Он сцепил его безуспешно вырывающиеся запястья, пока свободной ладонью жадно вцепился в сжатую ягодицу, упираясь в парня всем крупным весом. Бомгю распахнул глаза от непередаваемого ужаса происходящего в этот миг и обрушаемого осознания, что собирались с ним сделать, в чёртовой подсобке, в которую никто не ворвётся, чтобы остановить надвигающийся кошмар. Потому что никто и не догадывался взаправду, где Бомгю находился и что с ним происходит. Полностью отчаявшись и продолжая рыдать с нарастающей силой, Бомгю осталось лишь взывать к милости: — Нет, остановитесь, прошу, я- я больше не приду сюда! — О, нет, милый. Теперь ты будешь приходить сюда по первой моей просьбе, — работник жадно сжимал его бёдра сквозь ткань спортивок, прокрадываясь под неё взмокшей ладонью. Он, грубо шурудя, схватился за крепкий от былого возбуждения член Бомгю и с силой сжал его, заставляя последнего мучительно замычать. Тот всё безрезультатно пытался вывернуться из стального захвата, но чужая туша намертво пригвоздила его к деревянной поверхности, всё явнее прижимаясь сзади и наваливаясь на спину всем телом. От мужчины истошно пахло потом, и влажное дыхание обжигало совсем близко, пока он мучительно истязал тугой хваткой член парня. Бомгю задыхался под его весом, задыхался от омерзения к скользящей по плоти чужой руке, глотая нескончаемый поток льющихся слёз. Он продолжал упорно крутиться, стараясь скинуть с себя громоздкого мужчину, но с каждым довольным смешком над ухом понимал — ему не сбежать. Его тело грязно используют в своих похотливых целях, смешивая с грязью и пылью подсобки, и Бомгю мысленно молился, чтобы это скорее закончилось как страшный сон. Если бы это действительно был он, если бы только это всё происходило с ним не взаправду, — но ненасытный мужчина не собирался останавливаться на лёгкой дрочке. Он рывком стянул с продрогшего от липкого ужаса парня спортивки вместе с бельём, оголяя его бёдра и смачно харкнул ему вслепую куда-то между ягодиц. Бомгю рвано вскрикнул, из-за чего был рывком подорван за волосы — крупная рука сжала его лицо, заставляя наглухо заткнуться. Освобождённые запястья заныли, но пальцы решительно упёрлись в чужие залитые жиром бока, стараясь как можно скорее отстранить от себя тело насильника. Но тот лишь злобно проскрежетал, больно заламывая парня в спине: — Я могу позвонить Ёнджуну прямо сейчас, давай расскажем ему, чем ты тут занимался, Бомгю-я, — парень замычал во влажную, сдерживающую его рот ладонь и заныл лишь сильнее, сотрясаясь от страха. Он боялся быть раскрытым и изнасилованным в равной степени, поэтому, не находя выхода, отчаянно заревел, переставая упираться в тело позади. — Умница, будь потише, и тебе обязательно понравится, — рыча от возбуждения, мужчина без стыда размазал густую слюну по сжимающемуся анусу парня, заставляя того крупно трястись от безысходности и тщетности. Бомгю продолжал умоляюще ныть: «Нет, только не это, пожалуйста, не надо», но ни один звук больше не достигал умалишённого за спиной, который уже видимо давно желал лишь этого — он буквально вонзил свой налитый член в отчаянно предоставленное тело, не собираясь жалеть натянувшегося от боли парня. Ему было глубоко плевать на мучительный вой и вцепившиеся в его руку пальцы Бомгю, который сгорал в агонии и разрывающем его на части ощущении внутри. Мужчина просто желал подчинить себе чужое тело, завладеть им даже через силу и лихорадочные стоны, необузданно втрахиваясь в зажатого во всех смыслах мальчишку. Так было даже лучше — ощущения на члене были острее, что даже воющий что-то нечленораздельное в его взмокшую руку парень не отвлекал его от накатывающего наслаждения. Мужчина гортанно пыхтел за спиной, продолжая измываться над его содрогающимся телом, и Бомгю, задыхаясь от боли думал, что близок потерять сознание. Ему так неистово захотелось умереть от удушения, лишь бы не чувствовать чужой член в себе, который будто безжалостно резал его внутренности изнутри. Каждый грубый толчок вспарывал воспалённую плоть, рвал Бомгю, его сознание и личность, заставляя в одночасье гнить и разлагаться. Парень в какой-то момент перестал совсем чувствовать что-либо, захлёбываясь нескончаемыми слезами и собственным хриплым воем — его растерзали, и излились глубоко внутри под глухое шипение мужчины. Тот тучно завалился на него всем телом, рвано дыша в загривок, выбивая из парня остатки кислорода. Ноги Бомгю подкосились и когда насильник отпрял от него, грубо вынимая влажный член из вздрагивающего тела, парень начал медленно сползать со стола на колени, цепляясь за остатки ускользающего сознания. Нужно было срочно бежать отсюда, пока его больше не сдерживали, пока этот кошмар не продолжился, но ноги трусливо не двигались, не позволяя парню сделать и шаг против. — Надеюсь, в следующий раз ты будешь более отзывчив, Бомгю-я, — хищно улыбался мужчина в темноте, присваивая чужие салфетки и обтирая ими свой обмякающий член. Бомгю вздрогнул от сказанных слов, лишаясь и без того рваного дыхания, когда осознал, что это лишь начало смертельного конца — им не насытились, и насильник намекал, что продолжит мучить его и дальше. Бомгю молча продолжал реветь, пока над ним вновь не согнулись и с неприкрытым наслаждением не зашептали на ухо, тыкая в зарёванное лицо телефоном с запущенным видео: — Будь хорошим мальчиком и помалкивай, и тогда, возможно, я тоже сохраню твой секрет. На экране Бомгю из прошлого томно выстанывал имя своего друга, пока торопливо ласкал себя, совершенно не догадываясь, как будущий он возненавидит себя за глупую беспечность и легкомысленность. Вместо очередной сладкой дрочки в тайне ото всех, его тело разувечили и продолжали измываться над ним, тыкая в причины его раздробленного на куски мяса состояния. Будто прокрученный в мясорубке, Бомгю оставалось брезгливо отвернуться и продолжить давиться собственным никчёмным плачем. Глухой злобный смех сопровождал мужчину вплоть до закрытой за его спиной двери. Бомгю, хрипя от несдерживаемого потопа слёз, припал головой к пыльному полу подсобки и вжался в него всем телом, желая лишь сгнить здесь и забыться, как и прочий залежавшийся вокруг реквизит. Парень чувствовал себя использованной бездушной вещью, бесконечно униженным и грязным. Он сам стал причиной этому, поддаваясь собственным тайным желаниям и был уличён в этом, дав мужчине возможность его шантажировать и корить. Бомгю всецело наполнился отвращением к самому себе, даже больше чем к тому ублюдку, который взрастил в нём бескрайнее чувство убогости и никчёмности. Он мог винить лишь самого себя во всём произошедшем, горько выплакивая солёную жидкость.✙✙✙
Пошатываясь на всё ещё неокрепших ногах, Бомгю скрипнул парадной дверью общежития. Он старался быть тише, чтобы не разбудить уже мирно спящих по комнатам парней, ведь собственное заплаканное лицо и потрёпанный вид не смог бы внятно объяснить под требовательными взглядами. Всё, что он хотел сейчас — смыть с себя запах чужого тела, растирая кожу до кровавых подтёков; смыть омерзительное ощущение присутствия за спиной и в собственном теле. Бомгю не переставая плакал, даже бесшумно проникнув в ванную комнату. С каждым тяжело дающимся шагом он чувствовал отвратительное ощущение липкости вытекающей из него чужой спермы. Смотреть в собственное отражение в зеркале смелости он так и не набрался, представляя, как ничтожно выглядит. Ноющими от залома руками парень медленно разделся, жмуря от страха глаза. Родное тело казалось чужеродным и гадким, будто и не его вовсе — всё, что ниже таза, неустанно ныло, ноги не слушались, то и дело подкашивались из-за непроходящей дрожи, а собственные руки были ничтожно слабы после безуспешных попыток дать отпор. Бомгю не был слабым, как ему думалось, но отбиться от почти двухметрового толстого амбала он не смог бы, будь его мышечная масса равной тэхеновой. Бомгю переступил край душевой кабины, медленно выкручивая вентиль трясущимися пальцами. Даже слабый поток воды стал оглушительной трелью в тишине белёсого кафеля ванной. Парень проглотил собственный всхлип, подставляя под капли воды распухшее от слёз лицо. По внутренней стороне бедра скользнула вязкая жидкость и Бомгю отчаянно закусил язык, чтобы не заскулить. Он медленно потянулся пальцами к противно текущей из него струйке, чтобы поскорее смыть, бегло, почти боязливо оглядывая свои ноги. Вид чужой спермы вперемешку с каплями алой крови заставили парня истошно вздохнуть и покачнуться, хватаясь за ближайшую кафельную стену. Парень беззвучно рыдал, до боли закусывая собственную ладонь чтобы не выдать из лёгких ни единого хриплого дыхания. Окутанный ледяным сковывающим страхом, он, отчаявшись, понял, что каждый день лицом к лицу будет видеть собственного насильника, который отныне имел над ним власть и привилегии в шантаже. И что было в голове этого ненормального — Бомгю не хотел представлять и вовсе. Истошно хотелось молить о помощи, рассказать хоть одной живой душе о случившемся и попытаться себя спасти — но в голове преградой стояла умелая манипуляция мужчины — «Будешь молчать, буду молчать и я». И Бомгю этому правилу безропотно подчинялся, вёлся на устрашающие угрозы, понимая, как самому страшно оказаться в глазах близких друзей грязным дрочущим извращенцем, который выбрал объектом своего обожания другого парня. А что, если этот сумасшедший ублюдок вынесет всё в СМИ, предоставляя материал для горячей новости, доложит родственникам, руководству? Что тогда будет? От него отвернётся целый мир, плюя в спину и смешивая с грязью. Никто не станет ему сочувствовать, лишь порицая в низменной, неправильной похоти. «Ты заслужил» — сказали бы все те люди, которыми Бомгю дорожил. «Ты заслужил» — прошипел бы остервенело Ёнджун, узнав всю правду и сплёвывая на пол от омерзения. — Ты заслужил, — всхлипнул Бомгю, обращаясь к самому себе, переполняясь собственной ничтожностью.✙✙✙
Первую странность, которую Ёнджун мысленно подметил этим утром — он не проснулся рядом с умиротворённо сопящим Бомгю под боком. Тот всё чаще проводил время с ним и редко отказывался от услуги «моя-твоя комната», которую старший оказывал ему, уже почти не ворча при этом. А ещё, спать с младшим было так неожиданно уютно, что и сам парень волей-неволей развил в себе новую привычку видеть после пробуждения перво-наперво его миловидное лицо. Из-за этого коллекция комичных фотографий спящего Бомгю разрасталась, наполняясь бесчисленным количеством компромата, который он так ни разу и не использовал. Но и удалять почему-то не решался. На вторую странность его подтолкнул Субин, который уплетал огромную миску кукурузных хлопьев, сидя на общей кухне. Оба самых младших парня уже вяло приводили свой заспанный вид к более человеческому, разминая залёженные спины и готовясь к скорому завтраку. По расписанию через час — начало первой фотосессии, которая затянется на целый день, и нужно было растрясти заранее опухшие после ночи лица, чтобы не усложнять визажистам работу. Субин, сюпая остатки молока, вдруг заворчал: — Бомгю так и не встал. Я слышал его будильник, но, кажется, он все ещё крепко спит, — негодовал он, осуждая парня за беспечность. — Вообще-то, если бы Кай не сиганул на тебя с разбега — ты бы тоже не встал вовремя и проспал, — подметил Тэхён рядом, разминая плечи и суставы рук. — Лидер не опаздывает, он за-.. — Задерживается, ага, — Кан вторил ему, ухмыляясь, — а ещё лидер не отсутствует, а находится в рабочем движении, да? Субин, натягивая наигранное добродушие, метил запустить железную ложку в чужой лоб, пока Ёнджун и Кай обменивались смешками. Без Бомгю было непривычно тихо. Хюнин вдруг весело качнулся на пятках: — Пойду запрыгну на Бомгю-хёна, вдруг подействует! — и радостно поскакал в установленный пункт назначения. Там, на соседней от субиновой однушки под комом пухлого одеяла была его спящая жертва. Кай с разбегу кинулся на неё, распахивая руки и ноги словно белка-летяга и, приземлившись на свёрнутое калачиком тело, воскликнул: — Спящая красавица, подъём! — младшенький стал тормошить и щипать парня, стаскивая с его головы одеяло, — Бомгюни-хён, пора вста-!..вать… На Хюнина смотрели два воспалённых рубина с россыпью сосудов на белках. Кожа век была растёрта и опухшей настолько, что былые круглые глаза Бомгю превратились в непроглядываемые щёлочки. Он так и не смог уснуть, каждый раз содрогаясь от лихорадочного ужаса, что стоял перед глазами, приобретая мучительно тучный и громадный силуэт. — Хён… что с тобой? — всё ещё нависая над ним, тихо спросил младший. Видя, как Кай взволнованно вглядывается в его лицо и заламывает брови, Бомгю постыдился и поспешил натянуть подобие кривой улыбки: — Да я-… — его голос был осипшим от рёва и скулежа, горло нещадно саднило, как и всё тело, которое будто пульсировало каждой клеткой от ноющей боли. Он попробовал прочистить горло, чтобы убрать сухость и сделать голос убедительнее, но резкое сокращение лишь сильнее резануло его гортань, и он поверженно зашёлся кашлем. — Б-Бомгюни-хён! — Хюнин испугался, что своим весом мог причинить парню боль и сполз к подножью кровати, не отрывая глаз от чужого мучительного вида. — Я… просто посмотрел дораму, Кай-я, — почти убедительно врал он, натягивая кривую улыбку, — только и всего. — Нашел ты, хён, когда смотреть! Сегодня же съёмки, а я тебя словно с того света вытянул! «Почти» — мысленно подытожил Бомгю, скашивая глаза в сторону. Насколько худо он сейчас выглядел? Насколько правдоподобно ему удастся оправдать своё зарёванное лицо перед остальными? Бомгю еле вспомнил, как должен звучать собственный голос в такие моменты, копируя тон: — Не беспокойся, дай мне умыться, и я вновь буду сиять.✙✙✙
Вот только, как Бомгю уверял, он не засиял. Хоть и уняв припухлость глаз ледяной водой, стирая без остатка красноту каплями и втерев жирным слоем крем, заставляя кожу насытиться влагой — но опустошение из него было не выкорчевать, как бы он ни старался натянуто улыбаться всем, пока несмело проходил на кухню. Бомгю старательно делал вид, что с аппетитом сжёвывает приготовленные Тэхёном простые сэндвичи, вкус которых он почти не ощущал на сухом языке. Он заставлял свои челюсти исправно пережёвывать еду, которую организм тошнотворным комом так и норовил вернуть назад. Бомгю любил стряпню Кана, но больше не ощущал необходимости есть, чтобы подпитывать силами тлеющее с каждой минутой тело. Третью странность в поведении парня Ёнджун подметил уже нарочно, когда задал банальный вопрос: — Что за дорама-то хоть? — Он ожидал, что парень начнёт в подробностях описывать впечатлившие его сцены, которые сделали его таким эмоциональным. Начнёт по привычке раскачивать головой и охать от переполнивших чувств после просмотра. Проследит, чтобы каждый из присутствующих добавил сериал в свой спешл-лист для будущего просмотра, потому что парень любил делиться вещами, которые занимали особенное место в его сердце. Ёнджун ждал, что Бомгю станет прежним, списывая на позднее пробуждение его начальную вялость и замкнутость. Но тот лишь растерянно забегал глазами, будто не знал, что ответить. Будто и не смотрел ничего вовсе, а причина его слёз была совершенно иной. Настолько иной, что ему приходилось лишь продолжать бесталанно врать: — Название… оно длинное, я даже вспомнить не смогу. Потом тебе скину, хён, — и отвёл взгляд, словно не ведёт себя донельзя странно. Ёнджун для себя мысленную пометку подумать об этом поставил, но в душу младшему нарочно лезть не стал — сейчас было неподходящее для этого время, все впопыхах собирались под подначивания ворчащих менеджеров, которые уже приготовили машины во внутреннем дворе лейбла. Да и Бомгю был давно взрослым мальчиком, который, как думалось старшему, сам решит — рассказать ли всем правду или нет. Он мог справиться самостоятельно, как и всегда до этого, и Ёнджун успокоил себя этой мыслью, полностью отдавая себя сегодняшнему расписанию. Он старался изо всех сил сконцентрироваться на предстоящей фотосессии, воображая, какие позы и какое лицо ему придётся в этот раз строить. Думал о концепте, про который им урывками рассказало руководство, о грядущем выпуске альбома. Но попытки отвлечься были тщетны, и он вновь подметил четвертую странность — тело Бомгю периодически потряхивало, будто от испуга. Старший шёл чуть позади него, когда все пятеро парней вышли во двор к машинам и стали рассаживаться кто куда, а Бомгю застопорился и вперился взглядом на одного из новых менеджеров их группы стаффа. Ёнджуну он был непонятен, в отличии от остальных этот тип не источал дружелюбия и приветливости, как остальные сотрудники, сухо отвечал и редко был рядом с мемберами, обычно приклеиваясь только лишь… к Бомгю. Даже сейчас его липкий взгляд был прикован к младшему парню, а его пухлая рука кратко указывала на свою машину, будто приглашая. Невооружённым взглядом по спине младшего можно было сказать, как он напряжён. Все его мышцы будто налились свинцом и застыли, не в силах двинуться. Стаффовец сверлил в нём сквозную дыру, почти не моргая, плотоядно располосовывая лицо Бомгю жадным взглядом. А парень от окатившего его вмиг леденящего страха не мог сделать и вдоха. Всё произошедшее в подсобке вчерашним вечером будто не закончилось — мужчина продолжал его невербально насиловать, что даже его взмокший лоб приводил Бомгю в ужас. Ёнджун положил руку ему на плечо, чувствуя, как парень крупно вздрогнул и перевёл на него оцепеневший взгляд. Это была пятая странность — Бомгю ещё ни разу не выглядел так болезненно бледно, пугаясь обыденных прикосновений. — Эй, не висни, пошли, — поторопил его Ёнджун, уводя за собой. Он мазнул по странному менеджеру взглядом, словно пытаясь ухватиться за ускользающее понимание ситуации, которое закручивалось между ним и младшим, но успел лишь уловить гадкое недовольство на одутловатом лице мужчины. Ему явно не понравилось, что парень разорвал их с Бомгю зрительный контакт. Как и не понравилось то, что Ёнджун увёл его к другой машине, в которой они обычно ездили только вдвоём. Стоило Бомгю усесться в кресло и позволить уже другому менеджеру, Ён Уку, который работал с парнями не первый год, прикрыть за ними дверь машины, как он мучительно медленно выдохнул. Ёнджун тоже слышал это, так и не решаясь спросить, в порядке ли парень. Потому что непонимание сковывало его, и как подступиться к младшему — Ёнджун не знал. Он лишь надеялся, что ему кажется, и Бомгю с минуты на минуту станет прежним: вновь расхвалит свой плейлист пополнившейся музыкой и покажет ему очередной понравившийся трек, станет без умолку болтать обо всякой ерунде и ныть из-за недостатка кофе в организме (ведь утром к нему парень так и не притронулся). Скажет что угодно, хоть что-нибудь. Но, шестая странность была в том, что младший непривычно молчал, и Ёнджун впервые за долгое время не был этому рад.✙✙✙
Когда визажист сказал ему, что заплаканное лицо как раз кстати для текущего концепта фотосессии, Бомгю криво усмехнулся. Хоть где-то пригодилось его измученное, бесполезное состояние, которое тот так и не смог скрыть. Он постоянно ощущал чужое, душащее присутствие того самого мужчины, который без конца его преследовал. Он делал это и до этого, оказываясь всегда рядом без необходимости. Но сейчас, даже издалека, парень ощущал на себе его гадкий скользящий взгляд и ёжился, словно его слой за слоем раздевали. Бомгю чувствовал себя неприкрыто обнаженным и до сих пор грязным, потому что душ, даже на утро, не помог отмыться от мерзкого чувства изношенности. Тело горело и отдавалось тупой болью при каждом движении, а сидеть смирно на стуле, пока визажист покрывал тоном его лицо — было невыносимо. Он не мог думать. Мысли хаотично ударяли по внутренней стороне черепа, словно пытаясь проломить сдерживаемый барьер. Дыхание не восстанавливалось, так и оставаясь рваным и хриплым, с того момента, как мужчине стоило появиться в его поле зрения и продолжать виться за ним страшной тенью. Бомгю будто видел кошмарный сон наяву, всё не зная, как ему теперь проснуться. Парень не хотел заставлять остальных мемберов так взволнованно на него посматривать время от времени и задавать однотипные вопросы, мол, как он, лишь кратко отмахиваясь и уверяя, что просто не выспался, чтобы другие не разглядели в нём реальные причины. Реальные причины, как его безбожно вытрахали, словно выпотрошили в подсобке этой ночью. Было так стыдно и омерзительно от самого себя, что Бомгю хотел поскорее раствориться в рабочей суматохе, ожидая своей очереди на персональную фотосессию. Он правда старался отвлечься. Старался что было сил вникнуть в импровизированные декорации и антураж концепта, но лицо всё никак не удавалось контролировать. Ему казалось, что он выглядел слишком фальшиво и неправильно, его мимика не отражала разбитого горем парня после расставания — он был троекратно хуже, запуганным, серым бельмом, вид которого мог лишь пугать. Но фотограф и его помощники были довольны им и восторженно охали каждый раз, когда Бомгю несдерживаемо поджимал губы и уходил в себя. Они назвали его профессионалом, который выложился на сто процентов. Бомгю же досадно хмыкнул, понимая, что не выложился совершенно. А затем у него спросили: — Нужно заплакать, Бомгю. У тебя получится или используем капли? Парень не просто мог самостоятельно расплакаться, а горько желал этого с момента пробуждения, и не отрываясь от объектива камеры, он наконец перестал контролировать надвигающийся, еле сдерживаемый поток слёз. Выстраиваемая трухлявая плотина разрушилась, и он в мгновение выдал тот самый вид, что от него ожидали. Судорожно плача, чуть всхлипывая, Бомгю был искренне рад, что без стеснения и выдуманных причин может просто отпустить себя хотя бы немного. Вот только бушующему потоку не было конца. — Достаточно, — сдержанно попросил фотограф после пары удачных кадров, пытаясь заставить парня и дальше контролировать лицо. Но его глаза уже были застланы пеленой солёной влаги, и он сильно жмурился, будто от невыносимой агонии, подбородок парня шёл крупной судорогой, что совершенно не вписывалось в концепт. Потому что его вид был слишком горьким и болезненным. Слишком реалистичным. Бомгю судорожно вздохнул, пытаясь аккуратно, чтобы не испортить макияж окончательно, стереть льющиеся градом слёзы, но их становилось только больше, а собственные руки тряслись и не слушались. — Бомгю, этого достаточно… Чужие просьбы не достигали парня, который бессильно сначала согнулся пополам в спине, пытаясь унять рвущиеся из него рыдания, но проигрывая им, осел на пол и горько завыл. Кажется, рядом уже вился обеспокоенный Тэхён, который старался поднять его на ноги, но, поняв, что его попытки безрезультатны, почти насильно потянул друга в сторону. Благо фотограф получил необходимые кадры и мог приступить к следующему мемберу группы — Хюнину, который всё скашивал глаза в угол съёмной студии и не мог сосредоточиться. Там, около зарёванного Бомгю уже крутился не на шутку взволнованный Субин, пытаясь на пару с Тэхёном привести его в чувства. Атмосфера на площадке стала тяжёлой и гнетущей, стафф и мемберы не знали, что произошло с плачущим парнем, все вились вокруг него, поправляли макияж и причёску, всё приговаривая, чтобы он собрался. А он просто не мог, так и оставаясь разувеченными ошмётками, не в силах совладать с собой. А когда вернувшийся с порцией двойного американо Ёнджун увидел развернувшуюся картину и моментально подлетел к группе собравшихся, Бомгю завыл лишь сильнее, понимая как жалко выглядел в его глазах. — Дайте нам пять минут, — на правах старшего попросил Ёнджун, и даже красноречиво стрельнул глазами в лидера, чтобы тот тоже испарился. А затем медленно присел перед зарёванным парнем и, оттягивая его ладони от лица, тихо позвал его: — Бомгю-я… Что происходит? Тот все сверлил взглядом пол, осыпая его крупными каплями слез, и лишь кратко помотал головой, сохраняя молчание. Ёнджун сдержанно выдохнул, плотно присаживаясь рядом, и приобнял парня за плечи, крепко прижимая к себе. — Выпей немного, давай, — старший подсунул к его губам край стаканчика с тёплым напитком, запах которого приятно ударил в нос. Смешиваясь с одеколоном Ёнджуна, его присутствием рядом, кофе позволил отвлечься хотя бы на мгновение, баюкая съедающие заживо мысли. Бомгю послушно прильнул, жмурясь от обжигающей язык жидкости, но пару крупных глотков всё же сделал. Старший аккуратно промакивал ладонью его слёзы, будто хотел стереть их протоптанные дорожки на чужих щеках. Чтобы они потерялись и больше не вернулись. — Вот так, иди сюда, — Ёнджун прижал лоб младшего к своему плечу, позволяя тому восстановить дыхание и незаметно пошмыгать носом. Пряча его состояние от чужих испуганных глаз, Ёнджун мысленно отметил седьмую по счёту странность — Бомгю никогда перед ним так не плакал. Так несдержанно и горько, даже наедине, когда делился переживаниями и тяжкими мыслями. Он мог обронить пару случайных слезинок, тут же стирая их самостоятельно и уже улыбаясь, просил сделать вид, будто старший ничего не заметил. А он действительно не придавал этому значения, прекрасно понимая, что слёзы — это не плохо. Да и сам он был довольно плаксивым и трогательным до мелочей. Но теперь всё было иначе. И восьмую странность Ёнджун подметил уже про себя, осознавая, что не хотел бы видеть такого Бомгю вновь.✙✙✙
Вечером в общежитии повисло мрачное напряжение. Всё из-за того, что Субин увёл Бомгю в их комнату и что-то внушал ему на почти повышенных тонах. Субин хоть и был добросердечным и мягким парнем, но в то же время являлся лидером группы, который несёт за остальных участников ответственность. И когда менеджеры вопросительно смотрели на него на фотосессии и ждали внятных ответов, сказать было нечего — никто до сих пор не понимал, что произошло с их другом, а тот так и отмахивался, прося не переживать. — Бомгю, совсем скоро промоушен и выпуск альбома. Я прошу тебя… прошу, соберись, — Субин устало выдохнул, словно говорил через силу. Он не хотел ранить Бомгю, своего близкого друга, но по должности просто обязан был дать ему пару нагоняев. Тот лишь молча слушал, сидя на кровати, и виновато смотрел под ноги, самостоятельно осознавая, как налажал, чуть не сорвав фотосет. И ему крупно повезло, что концепт по великой случайности совпал с его разбитым состоянием. Субин сделал вдох, чтобы тяжело напоследок бросить. — Пожалуйста, оставляй все переживания в стенах нашего общежития. Работа — есть работа, относись к ней серьёзно, Бомгю. Хорошо? Тот кратко кивнул, бормоча извинения: «Прости, хён, мне очень жаль», отчего и самому Субину в одночасье захотелось расплакаться. Он оставил парня в покое, в спешке покидая их комнату. Потому что образ лидера должен сохраняться до конца, образ, который не должен плакать, жалея о сказанном. — Ёнджун-хён, подмени меня, я… я так не могу, — парень безнадёжно растирал лицо руками, когда зашёл на кухню. Трое притихших парней за общим столом смотрели на него без осуждения, с пониманием — эту тяжкую ношу никто бы не смог возложить на себя лучше, чем их лидер. Кай постучал по соседнему от себя пустому стулу, приглашая того присесть и наконец выдохнуть душевную тяжесть, а Тэхён лишь кратко шепнул, что «Ты не сделал ничего плохого», чтобы Субин не чувствовал себя последним мерзавцем. Ёнджун, как и просил лидер, бесшумно зашёл к Бомгю, наблюдая его уже уткнутым головой в подушку. Младший поднял на него влажные глаза с заломанными бровями, заставляя хёна тяжело выдохнуть. У Бомгю затряслись губы, которыми он лишь тихо шептал: «Прости, прости меня», заставляя Ёнджуна шустро сократить расстояние до его ложа и присесть рядом. Он зарылся пятерней в его волосы, успокаивая: — Прекрати извиняться, я здесь не за этим, — он спустился ладонью к загривку и вниз к лопатке, мягко оглаживая спину парня через ткань футболки. Бомгю позволил себе расслабиться и, утерев влагу с глаз, сел на кровати, поджимая к себе ноги. Когда он был с хёном лицом к лицу, его сердце всё равно неустанно ныло, даже пуще прежнего. От вины, от страшной тайны, которую он никогда ему не расскажет. Его съедала собственная жалость и тщетность, особенно когда Ёнджун так взволнованно на него смотрел. — Хочешь поговорить об этом? — попробовал подступиться к парню старший, но тот, помолчав мгновение, до боли закусывая губы, лишь отрицательно качнул головой. — Я устал, хён. Я посплю, ладно? — хрипло отозвался Бомгю, пытаясь откинуть волнительное любопытство старшего подальше от себя. Подальше от причин его недосыпа, горьких слез и молчания. Но когда Ёнджун понимающе кивнул и засобирался покинуть парня, укладывающегося в постель, Бомгю рефлекторно, будто ища пристанища, вцепился в чужое запястье. На старшего смотрели два сияющих дымчатых топаза в обрамлении влажных ресниц, которые неустанно подрагивали. — Побудь со мной ещё немного. Пожалуйста? — Простая просьба намертво приковала хёна к чужой кровати, он чувствовал острую необходимость быть с младшим как можно дольше. Пока тот зарывался носом в подушку, сжимая его ладонь в своей, и медленно расслаблял напряжённые веки, Ёнджун позволил себе лишь невесомо оглаживать его спину, мягко баюкая. И даже когда его дыхание совсем стихло, а тело, налитое тревогой до краёв, мелко вздрагивало во сне — Ёнджун так и не смог уйти сразу. Он вглядывался в лицо задремавшего парня, пытаясь поймать на нём нити скрытых тайн, которые тот с таким упорством утаивал. О чём Бомгю молчал, что прятал за солёной пеленой слёз и хриплыми вздохами — Ёнджуну так и не удалось разгадать. Он напоследок коснулся его растрёпанных каштановых волос, подмечая их мягкость и шелковистость, и почти нехотя покинул его. Оставалось лишь надеяться, что завтрашний день исцелит его, и Бомгю вновь просто будет его привычно раздражать громким смехом и глупыми шутками. Потому что то щемящее чувство, что рождалось, завязываясь петлёй вокруг шеи старшего, когда он смотрел на измученного Бомгю чем-то неведомым, ему не нравилось.✙✙✙
Девятую странность, которая также относилась к нему самому, Ёнджун подметил в своём пристальном внимании к младшему. Он, как только предоставлялась возможность, украдкой посматривал на тихого, по-небывалому тихого, парня и продолжал жевать собственные губы от негодования и растерянности. Пока остальные парни готовились к записи би-сайд треков, прогревая связки распевками, старший хён не мог сосредоточиться. Он плохо спал, сон то и дело прерывался тревожными мыслями и возвращал его в чужую спальню. Ёнджун боролся с желанием прокрасться в соседнюю комнату, чтобы убедиться, что Бомгю больше не плачет, что всё так же мирно спит. А ещё и самому парню отчего-то хотелось просто прилечь рядом и остаться, утягивая младшего под бок к себе. Потому что спать одному в одночасье стало слишком холодно и некомфортно. Потому что убедиться лично в покое Бомгю хотелось невыносимо. Ёнджун чувствовал себя странно взволнованным и слабым, в отличие от других, которые просто натянуто старались не замечать состояния их друга и не поддаваться волнению. У них не было времени и сил на это, менеджеры гоняли одного за другим то в студию звукозаписи, то для съёмок эпизода для выпуска t:time. Бомгю сам настоял на этом — утром он извинился перед всеми парнями, собравшимися за завтраком, и просил не волноваться за него. «Я больше не буду плакать» — процитировал он слова собственной спродюсированной песни почти с улыбкой, заставляя двоих самых младших и лидера воодушевиться и расслабиться. Но не Ёнджуна, который видел, как тот теребит собственные пальцы, расковыривая сухие заусенцы. Видел его пустой, такой одинокий взгляд, который уверял, что не заплачет. Бесталанный лжец, который вместе с причинами собственных терзаний собирался скрыть ещё и предательские слёзы. А ещё Ёнджун подметил его странные переглядывания с чудаковатым стаффовцем, который, казалось, вовсе не моргая, вечно наблюдал за ним и находился где-то неподалёку. Хоть в этом и заключалась его работа — но такое пристальное внимание, почти приватное, явно доставляло младшему некоторое неудобство. Он сжимался до состояния атома и отводил взгляд, словно стараясь исчезнуть. Из двери звукозаписывающей студии устало выполз Хюнин с кусочками бумаги в пальцах — его дурацкая привычка не давала покоя всем, кто шёл за ним следом. И по разорванному напрочь листу Ёнджун понял, что младший, будучи самым стойким из всех, тоже безбожно переживал. Старший Чхве был не в тонусе. Его реп-партия должна была быть дерзкой и развязной, но не являлась таковой от слова совсем — он излишне напряжён, чтобы уйти с головой в работу — в черепной коробке поселился, заполняя собою всё пространство, один маленький тоскливый мишка. «Попробуем ещё раз? Последнюю часть» — сегодня ему давали слишком много правок, что было почти непривычно для легендарного когда-то трейни. У Ёнджуна не было проблем — с ним всегда было просто сработаться и вылепить из его голоса то, что нужно: нужный тембр, ритм и настроение. Но сейчас, как бы его ни разминали, выводя необходимые абстрактные фигуры, Ёнджун оставался бесформенной грудой, способной исполнить лишь печальную балладу. Парень выпросил пару минут, чтобы подышать и собраться с мыслями — звукорежиссёр нервно выдохнул, но дал ему нужное время, сам прерываясь на кружку крепкого кофе. Ёнджуну тоже захотелось чего-то крепкого, желательно алкогольного, чтобы поделить на ноль массивные думы. Отпирая плотную дверь, Ёнджун ненароком подметил уже десятую странность — Бомгю трясло под нависшим хмурым склоном мужчиной, который по-собственнически опирался на его плечо и что-то близко, крайне близко говорил ему на ухо. А младший, с распахнутыми глазами, не шевелился, будто заледенел и что-то лепетал в ответ, совсем неразборчиво и тихо.«—...ет, п.жа..й.та, т.ль.о н. с..ва.»
И когда Ёнджун разрезал тишину коридора своим внезапным выходом, мужчина резко отпрянул и удалился, будто и не было его вовсе, его массивного груза на парне и таинственного разговора. Остальные мемберы куда-то запропастились — возможно, их забрали для съёмок закадровых интервью, и стать единственным свидетелем чужих коммуникаций, скрытых от глаз, стало страшным открытием. Что-то происходило, что-то необъяснимое, что не произносят вслух и держат под замком, за закрытыми дверями. То, от чего у Бомгю не переставали течь слезы весь вчерашний день, то, что высосало до последней капли его былое озорное очарование. Ёнджун заметил, что не дышит, разглядывая мелко вздрагивающего и склонившего голову Бомгю, такого потустороннего и астрального. Он словно находился где-то на границе сознания, за невидимой брешью, и как дотянуться до него — Ёнджуну было непостижимо. Он подошёл ближе, променяв свои минуты для успокоения на ещё большую какофонию мыслей, которые неустанно плодились в его голове подобно паразитам. Ёнджун коснулся плеча друга в попытке привлечь внимание, но то, что отразилось в его резко поднятом взгляде — та непроглядная смесь будоражащего поджилки ужаса и неминуемого приговора — это не то, к чему был готов старший. Не это выражение он хотел видеть на дорогом лице друга, и он в сердцах дал себе обещание, что как только узнает причины этой мучительной гримасы — повырывает их каждую, изнизывающую искалеченную душу Бомгю. Вот только как их выявить, как вычленить из парня хотя бы крупицу, мнимую подсказку, когда его рот наглухо зашит невидимой леской, кажется, саморучно. — Бомгю-я… что… — «происходит» договорить он не успел. — Т-ты уже закончил? — неловко заикнувшись, просипел парень, будто стараясь увильнуть от разговора как скользкий уж. Он натянул неправдоподобную улыбку, которой Ёнджун не верил совершенно. — Взял перерыв. Ты как? О чем… — «вы разговаривали» было оборванно также, как и предыдущая фраза. — Хочешь, принесу тебе кофе? Взбодришься. — Бомгю резко встал, чуть оступившись о собственную ступню и поспешно исключил себя от завязывающегося диалога. Ёнджун не успел даже воспротивиться чужому рвению, провожая подрагивающую спину Бомгю взглядом. Не хотел он никакой гребаный кофе. Он хотел запереть Бомгю вместе с собой в своей комнате и не выпускать до последнего, пока младший не раскроет все свои карты. Пока не вытянет запрятанные козыри. Ёнджуна злила недосказанность и собственное чувство тотального бесконтролия, которое не позволяло ему видеть цельную картину происходящего.✙✙✙
Ёнджун чувствовал себя излишне настырным, навязывая непринуждённый разговор младшему, который сидел в углу дивана и наблюдал, как Субин и Кай хохочут над очередной гонкой в МариоКарт. Старший перекидывался с ним краткими фразами, проявляя инициативу и нарываясь разболтать того, но стоило ему отвлечься, кратко наблюдая за согруппниками — Бомгю вновь косился на настенные часы и замыкался. Натянутые следы слабых улыбок, которые старший выпытывал из него, моментально исчезали, и парень перед ним снова был чужаком в родных стенах. В его глазах битыми осколками отражался неприкрытый страх, и Ёнджун отчётливо видел это в его цепляющемся взгляде за мирно текущую стрелку часов к десяти часам вечера. Будто он ждал чего-то, какой-то неминуемой участи, необузданного смерча, природного катаклизма. Разрушающей всё вокруг бури, перед которой обязательно, как говорят люди, нагнетается затишье. Сам Бомгю был перед ним настоящим затишьем, разговаривая лишь языком тела и молчаливыми вздохами. Ёнджун предпочёл вообще не отводить от него взгляда, чтобы убедиться, что он не развеется как мираж, не исчезнет в своём тайном мире, к которому никому не было доступа. Где бы найти вход в эту потустороннюю реальность, в которой парень скитался в компании своих душащих мыслей. И как вернуть обратно Бомгю, такого запуганного и потерянного, окликнуть по имени, проложить ему дорогу домой, чтобы он обязательно нашёл в себе силы вернуться. Ёнджун поймал его взгляд в свой капкан, разворачиваясь к нему на диване всем телом, словно преграждая путь к отступлению. Если разговоры не помогали, то старший попробует почувствовать, что парень так отчаянно просит всё это время своими печальными глазами и поджатыми губами. Бомгю тушевался от внезапного настойчивого хёна, теребя в руках прижатую к груди подушку и пробовал стойко принять чужие рассматривания, храня молчание. Он знал, что Ёнджун ждёт ответов, которые парень ему никогда не даст. — Хочу, чтобы твой ротовой мотор снова меня раздражал, Бомгю-я, — тихо шепнул ему Ёнджун, стараясь украсть хотя бы одну улыбку парня, обращённую ему. И у него получилось поймать совсем маленькую, но не менее искреннюю, и одиннадцатая странность, будто внезапное открытие ударила кровью в голову — с каких пор улыбающийся Бомгю стал для него таким по-особенному ценным? С каких пор Ёнджун стал задерживать дыхание, наблюдая за чужими цепляющимися за него самого глазами, которые будто молили, признавались в чем-то неизвестном в каждом переливе влажного блика. У Бомгю всегда были такие прекрасные глаза? Младший не знал, что следует говорить. Как не выдать с лихвой своего первородного страха и напряжения, который его сковал с тех пор, стоило новому менеджеру огласить свой приговор:«Сегодня. В десять. Не заставляй меня ждать».
Молить время течь медленнее было глупо и бессмысленно — по року судьбы оно неслось к судному часу всё быстрее, и Бомгю задыхался в своей беспомощности. Ему бы хотелось притвориться, что ничего не происходит. Его не постигнет страшная участь — быть изнасилованным дважды. Быть насилованным впредь, по одной прихоти мужчины, который даже на расстоянии ощущался так до омерзительного близко, дыша в затылок. Он призрачным силуэтом обвивал его шею цепкими пальцами и душил, душил, душил... Душил желание жить и бороться за себя. Бомгю считал каждую секунду, не осознавая, что оставались жалкие полчаса. Жалкие полчаса были отведены ему, словно смертнику, чтобы отчаянно отвлекаться на периодически болтающего с ним Ёнджуна, такого необходимо близкого и драгоценного сейчас. Он удерживал его узлами, обвивая его крепким канатом к себе, и младший горько ухмыльнулся от мысли, что хён впервые так взволновано окутывает своим теплом и отчаянно цепляется. Какая ирония — чтобы Ёнджун всецело посвятил всё своё внимание лишь ему одному, Бомгю нужно было подвергнуться жестокому насилию и запуганно замолкнуть. Стать звенящим затишьем перед громовой бурей. Хён беззаботно показывал ему смешные комментарии из их тик-тока и нелепые фотографии мемберов, которые тот украдкой любил делать, а Бомгю мог лишь, сглатывая, коситься на время в углу экрана чужого смартфона и продолжать смаргивать покалывание в глазах. Ёнджун дарил ему тёплые улыбки, которые Бомгю бессовестно забирал себе, не давая ничего взамен. Потому что оставалось так мало времени, чтобы насладиться его кратким присутствием рядом со старшим, который заставлял его поверить, что ничего не происходит и всё как раньше — они, вымотанные расписанием, откисают около телевизора в их общежитии и буднично веселятся. Вот только эта иллюзорная картинка, напоминающая ему будто далёкое прошлое, не успокаивала, если не делала хуже. Бомгю хоть и был здесь, но не был вовсе. И когда десять часов кровью ударили в его голову, младшего мелко затрясло, почти незаметно, а собственные ноги стали вялыми и непослушными. Он не мог даже встать, вжимаясь в диван всем телом, будто желая в нём лишь раствориться и исчезнуть. Сквозь пульсирующую боль в голову просачивался баюкающий голос Ёнджуна, который особенно ласково улыбнулся, показывая очередную фотографию с самим Бомгю, таким мило сопящим перед съёмками в прошлом году. «Моя любимая» — прогнусавил тот, и младший до боли закусил губы, желая запомнить только этот момент, перекрыв им всю ту мучительную боль, что его медленно, кусок за куском пожирала. Он цеплялся за взгляд хёна своим, выдавливая натянутые улыбки, чтобы не вызвать волнения на чужом, таком чудесном лице. Чтобы не потерять его образ и остаться с ним подольше, пока реальность не дала под дых — мобильник в руках Ёнджуна внезапно зашёлся трелью, такой знакомой и впервые пугающей. Ровно в 22:05 звонил некто, подписанный как «Новый менеджер (уточнить имя)» и Бомгю распахнул глаза, понимая, кто именно это был.«Не заставляй меня ждать».
— В такое время звонит, с чего бы? — заворчал Ёнджун, хмурясь от непонимания. Звонка от мрачного мужчины, который не проявлял ни к кому интереса (разве что только к младшему, по его внезапным и далеко неприятным наблюдениям), парень никак не ожидал. Двенадцатая странность — менеджеры никогда их просто так не тревожили, тем более после завершения плотного расписания, обычно печатая сообщения на случай, если парни уже могли отдыхать. Ведь сон для артиста был бесценен, и все без исключения это понимали. Поэтому звонок в столь поздний час казался чем-то несуразным и диким. — Не бери, — тихо зашептал Бомгю под наваждением, ослеплённый безнадёжностью и саморучно подписанным приговором. «Молчишь ты, молчу и я». Ёнджун был на волоске от необходимых ответов, которые он так жаждал, даже не догадываясь, как мнимо душил Бомгю, опуская палец на кнопку принятия вызова. Но звонок сбросили за секунду до этого, оставляя противное уведомление о пропущенном входящем. Бомгю бы расслабленно выдохнул, если бы мог. Если бы подступающие слёзы, которые жгли его глаза, а ещё сухой ком в горле, дали бы ему сделать хотя бы вдох. Сознание обрушила жестокая действительность — он заставил насильника ждать, а тот не собирался отпускать его так просто. Он в одночасье мог превратить его жизнь в бесконечный кошмар, он уже это делал, понемногу вырисовывая бурлящие котлы, зацелованные синим пламенем. Бомгю горел в личном аду, всё ещё живой и смертный. Парень сдался. В нём не осталось сил сопротивляться собственной агонии — он развёл руки и прыгнул в её грешные объятия, вставая с дивана. Он ещё мог огородить Ёнджуна от этого мерзкого откровения, от самого себя, сохраняя его улыбку отпечатком в своей памяти и сердце. Это то, что у него осталось — он будет возвращаться к ней, когда чужие руки властно сожмут его бедра и изуродуют тело чужеродным вторжением. Ёнджун — единственное, что поможет ему вынести всю ту боль, что заготовлена для него в подсобке. — Пойду прогуляюсь перед сном, — серо прошелестел Бомгю, смотря на время. Нельзя злить голодающего зверя. Ёнджун, будто чувствуя неладное, прихватил его за запястье, чтобы всмотреться в потухающие глаза. «Дверь закрывать не буду. Приходи.» — Ёнджун уже не приглашал на ночь, привычно натягивая ворчливость и недовольство ради антуража, а просил, настаивал. И это было тринадцатой странностью, которую Ёнджун не мог себе объяснить. Он просто хочет, чтобы Бомгю сейчас никуда не уходил и разделил с ним одну кровать. Одно тепло на двоих под общим одеялом. — Спасибо, хён, — Бомгю поджал губы, сожалея обо всём сразу: о собственном молчании, о скрытых тайнах и лжи. Перед Ёнджуном было стыдно за всё, что Бомгю позволял себе в подсобке до этого. За то, на что был подписан и теперь, позволяя использовать своё тело в обмен за сокрытие его неправильной, мерзкой тяги. Слёзы были слишком настойчивы, но парень обещал не плакать. — Спасибо тебе. Он покинул общежитие, ловя на себе пронзительный взгляд Ёнджуна даже спиной, когда отпирал дверь. Ему нет оправданий, он не надеется на чужую жалость и понимание. А его ноги, послушно ведомые, шагнули за порог, принимая собственную необратимую участь.