call me karizma — six feet
Дни проносились со световой скоростью, утягивая в кипящую работу и дополнительное расписание, которое как некстати было у Ёнджуна в ту неделю. После того, как его поставили одним из ведущих местного музыкального шоу, что бесспорно положительно скажется и на их будущем промоушене, времени на отдых стало крайне мало. Но не это беспокоило старшего, не его поздние возвращения в общежитие и постоянный недосып с переутомлением. А то, что выкрасть хотя бы пару минут на разговор с Бомгю, который продолжал в упор не замечать вопросительных и прямых взглядов старшего, совсем не получалось. Они то разминались, то Бомгю был слишком занят с другими мемберами их группы: либо Кай, либо Субин становились его очередной защитой от ненужных столкновений со старшим хёном, о чём последние даже не подозревали. Тэхёна также держали на расстоянии, будто Бомгю чувствовал, почему у друга внезапно стал такой подозрительный и изучающий взгляд. Кан с Ёнджуном оказались в одной лодке. Старший чувствовал острую необходимость постоянно быть рядом с Бомгю, со стороны наблюдать за ним, держать в поле своего зрения. Словно это могло помочь парню оставаться в безопасности, но реальность такова — день за днём менеджер был на шаг ближе, всё чаще врываясь в личное пространство парня, услужливо протягивая бутылки с водой и принесённые закуски, промакивая его лицо и шею от пота после репетиции, усаживая в транспорт почти под руку. Ёнджун не мог избавиться от ощущения, что мужчина показушно хвастается, словно трофеем — Бомгю теперь принадлежал ему всецело, его разум подчинён и сломлен. Оставаясь в отдалении, словно подглядывая в проржавевшую старую замочную скважину, старший судорожно гадал, какой ключ ему необходимо подобрать, чтобы отпереть дверь для Бомгю, который совсем потерялся и не собирался возвращаться домой. Тэхён был его тормозами, останавливая от необдуманных действий и слов, которые так и норовили слететь с языка, стоило этому менеджеру вновь начать виться около Бомгю, вздрагивающему каждый раз, когда тот без разрешения касался его острых плеч или спины. Каждый раз, когда просил отойти будто для рабочего разговора, натягивая эту поддельно ласковую улыбку, от которой старшего тошнотворно воротило. Кан просил его быть хладнокровнее, чтобы не выдавать своих подозрений — ведь мало ли, как это спровоцирует насильника в дальнейшем, что он предпримет в такой опасной ситуации разоблачения. Ведь перво-наперво стоит помнить, что его жертва — их дорогой друг и товарищ, находящийся в его цепких, мерзких руках. «Тут нужно быть умнее и действовать тихо.» — говорил Кан, сам сжимая кулаки от нетерпения найти решение. Вот только план по спасению так и не был придуман, а все их мимолётные расспросы про нового мужчину у других сотрудников стаффа свелись к краткому, совершенно неинтересному досье: «Семейный, есть маленькая дочка, молчаливый, особо ни с кем не коммуницирует. Живёт в паре кварталах от лейбла. Тучный, но безмерно сильный, в молодости занимался боевыми искусствами и работал в ЧОП. С должности вроде как сам ушёл, но по слухам — всё же уволили. Причины неизвестны». Крупицы информации, которые Ёнджун и Тэхён собирали на протяжении двух с небольшим недель не давали им ничего полезного. Никаких зацепок, под которые они могли копнуть глубже, никаких козырей, которыми они могли бы приструнить предполагаемого насильника. Абсолютное ничего — серая и безвкусная биография обычного среднестатистического мужчины, обменявшего четвёртый десяток. Ёнджун так надеялся как можно раньше найти хоть что-то, что сможет наконец избавить Бомгю от мучительных пыток. Хотя бы малость, чтобы припугнуть менеджера и отвязать его крепкие жгуты, которыми он каждый день обвязывал младшего, петля за петлёй. Но, сталкиваясь с очередным разочарованием, старший уже не переставал постоянно кипеть гневом и сокрушаться над всей тщетностью, которая их постигла — он не может ни помочь, ни спасти, ни отбить Бомгю кулаками из чужих рук, потому что недостаточно силён и крепок. Если бы только младший поговорил с ним… приоткрыл сердце и пустил внутрь, как желанного гостя, Ёнджун бы навеки остался и сделал бы всё возможное, что было в его силах. Он и так делал, борясь с желанием развернуть к себе парня, когда тот очередной раз уходит от разговора или нагнать, схватить за руку, чтобы заставить его перестать трусливо сбегать. Но он не делает этого, потому что Кан заставляет его держать себя в руках. «Ты напугаешь Кая» или «Субин будет снова нервничать» — были достаточно весомыми причинами для Ёнджуна, чтобы прекратить раздувать от злости ноздри и кривить хмурое лицо. Они договорились, что не будут выносить этого за пределы их тайного союза, чтобы не подрывать и так шаткое состояние группы: близился промоушен, нервы всех и без того были взвинчены. Парни могли начать пререкаться друг с другом из-за мелочей, ошибок в хореографии, выбора еды на ужин, слишком громких возгласов. Усугублять и без того подвешенное настроение команды не хотелось, поэтому парни пока решили разобраться с этим самостоятельно, отчасти понимая провальность всей ситуации. Потому что чтобы им сделать хоть что-то, Бомгю нужно было заговорить. По крайне мере, так думал Ёнджун, с сожалением выдыхая. — Он его шантажирует? Думаешь, есть какая-то причина для этого? — Тэхён задумчиво наклонил голову, слушая рассуждения старшего хёна, когда их тайное сообщество вновь устроило встречу в комнате последнего. — Другого объяснения нет. Иначе что бы заставило его быть таким послушным? — Ёнджун горько улыбнулся, вспоминая когда-то шкодливого Бомгю, которого тяжело было успокоить даже после полуночи. Такой ценный, значимый образ. — Ты же знаешь его… он просто так бы не сдался. И он бы точно не молчал. — Видимо, не так уж и знаем, раз и понятия не имеем, что он может такого скрывать от нас и чем его могли так запугать. — Я допускал мысль, что у него были тайные отношения. Он ведь уже давно пропадает на своих прогулках, мало ли у него могли быть, ну... свидания, — Ёнджун отчего-то сглотнул, представляя Бомгю с некой пассией. Внезапно появившееся чувство ревности вдруг кольнуло его, и он махнул головой, будто пытаясь избавиться от этого необъяснимого чувства. — Может менеджер пронюхал именно это? — Слишком просто, — отозвался кратко Тэхён и на вопросительный взгляд хёна начал объяснять по порядку: — Во-первых, если бы это были отношения с девушкой, наша компания бы предоставила Бомгю иммунитет и защиту, даже если бы это вскрылось. Тем более перед выходом альбома это лишь бы подогрело интерес, пускай и таким чёрным пиаром. Но… мы бы определённо с этим справились. Во-вторых, я думаю… причина куда глубже. Возможно, даже хуже, чем мы думаем… — Ну не убил же он кого-то, в самом деле, — развёл руки Ёнджун, совсем отчаявшись. — Не настолько хуже, хён, я не об этом. Есть много вещей, которые могут порицаться в обществе и сокрытие которых будет затруднительно, даже пагубно для репутации: например, гомосексуальность, — Тэхён проговорил это медленно, понимая, что Ёнджун задержал дыхание и вперился в него настороженным взглядом. — Нет, хён, это камень не в твой огород, остынь. — Я — натурал, — холодно сообщил Ёнджун, игнорируя скептически вытянутую бровь своего собеседника. — Я не осуждаю то, что ты, возможно, испытываешь к Бомгю. Натурал ты или нет, это твоё личное дело, — Тэхён прокашлялся, возвращаясь к теме разговора. — Мы отвлеклись. Так вот: что если у Бомгю-хёна был парень, с которым его застукали? — Не думаю, что Бомгю настолько глуп, чтобы обжиматься с кем-то где попало, — Ёнджун чувствовал растущее раздражение без причины, обсуждать возможные отношения младшего Чхве оказалось тяжелее, чем следовало быть. Ревность ли это? Зависть? Упущенная возможность стать той частью его скрытой от чужих глаз жизни? Ёнджун сам себе ответить не мог, отчего-то продолжая впиваться короткими ногтями в ладони до следов-полумесяцев. Тэхён зацепился за брошенную фразу, понимая её иначе: — Хочешь сказать, что он был пойман на территории лейбла? Это имеет смысл… — Какой? — искренне не понял Ёнджун, продолжая всматриваться в почти неморгающего парня напротив, будто видя сквозь его черепную коробку всю его мозговую активность. — То, что его шантажирует именно менеджер, а не какой-нибудь журналюга из Dispatch. Ёнджун понятливо замычал, наконец вникая. Тэхён таинственно задумался и совсем тихо проговорил: — Получается, что внутри компании он с кем-то встречался, возможно, с кем-то из команды стаффа. И был неудачно пойман на этом, — отчего-то голос Тэхёна был неуверенным и заторможенным, словно он недоговаривает какую-то страшную догадку. Ёнджун смотрел на него выжидающе, позволяя неуверенно закусывающему губы парню продолжить: — Если честно, если бы Бомгю был уличён с кем-то, то второй человек бы тоже подвергался шантажу. Как думаешь? Я вот не наблюдаю вторую жертву. — Что ты хочешь этим сказать? — То, что Бомгю был пойман на чём-то постыдном один. Все мы парни, хён, подумай: личная комната есть только у тебя. Глаза Ёнджуна расширились на мгновение, а кончики ушей нещадно покраснели. Тэхён же сохранял каменное выражение лица и совсем не тушевался: — Может, каждый раз, когда он ходил «выпустить пар», он буквально это и делал. Сам понимаешь. Но всё равно не вяжется. Этой причины недостаточно, чтобы Бомгю-хён просто молчал об этом. Есть что-то ещё… В любом случае, гадать мы можем долго, и сколько бы предположений ни делали, это нам не помогает. Тэхён устало выдохнул, массируя пальцами пульсирующие виски. Кажется, на сегодня их мозговой штурм закончен, и в итоге они не стали ни на шаг ближе к разгадке. Или стали? Ёнджун был уверен, что все попытки тщетны и ничтожны, пока сам Бомгю не укажет им направление, в котором стоит вести поиск. Или хотя бы не объяснит истинную причину, по которой продолжает поджимать губы и не давать ясных ответов.✙✙✙
Буря после затишья наступает неожиданно, обрушая всё вокруг своей необузданной, неконтролируемой силой. Её не остановить, не воспротивиться природному катаклизму, остаётся молиться, чтобы она сохранила твою жизнь, пройдя мимо и не нанеся увечий. Но что делать тем, кто оказался в эпицентре разворачивающегося ужаса, пожирающего мир и пространство, разрывающего в щепки человеческие души? Ёнджун уже свыкся с ощущением постоянной тревоги, но сегодняшним вечером чувствовал её особенно остро. Что-то грядёт, что-то не даёт его коже избавиться от противно проскальзывающих по ней мурашкам волнения. На дворе середина тёплого апреля, а его морозит, будто он тонет в центре Атлантического океана. С этими навязчивыми ощущениями и липким предчувствием он отпирал общажную дверь, завершая наконец своё личное расписание. Фотосессия для глянца была его последней инстанцией, после которой ему хотелось уткнуться в мягкую подушку и мертвецки уснуть на полгода. Желательно навсегда. Возможно тогда тело, изморённое нагрузкой и измывающимися мыслями, наконец заслуженно отдохнёт. Но в дверях он нос к носу столкнулся с чем-то почти безжизненным и серым, таким до боли напоминающим ему его согруппника. На часах около десяти вечера, а Бомгю, вновь собранный, собирался покинуть их мирное пристанище. Оба замерли на мгновение, проваливаясь друг в друге, словно сцепив руки прыгнули с высокого утёса, и стояли так, пока Бомгю не бросил краткое: — Мне нужно идти, хён, — он предпринял попытку проскользнуть мимо вставшего в пороге старшего, но тот преградил ему путь, выставляя руку-шлагбаум. — Куда ты собрался? — Ёнджун в упор вперился в глаза напротив, которые уже почти профессионально прятались подальше от разглядываний за выкрашенной не так давно в насыщенно ягодно-красный цвет чёлкой. Будто стоит их взглядам вновь зацепиться друг за друга, как хён сразу все прочтёт и выведает. — Прогуляться, как всегда. Пропусти, — младший упёрся во выставленную руку и предпринял тщетную попытку сдвинуть её. Ёнджун будто налился свинцом и не двигался, всё пытливо разглядывая замученное лицо парня. — Куда. Ты. Собрался? — Накопленная усталость и измученность вкупе с кипящей день ото дня злостью делала его голос чересчур свирепым и несдерживаемым. Бомгю вздрогнул, понимая, что уже задерживается. — Хён, пусти меня. — Нет, — отрезал Ёнджун, пихая того в грудь, отчего Бомгю попятился. — Хочешь погулять? Славно, пошли вместе. — Нет, я-… мне нужно одному, — Бомгю твёрдо сделал шаг вперёд, намереваясь покинуть общежитие, но Ёнджун был непреклонен. Он заслонил собою дверь, не оставляя парню шанса на побег. Бомгю скрипнул зубами и болезненно нахмурился, выдавая свою нервозность и волнение. — Хён, прекрати. Что ты делаешь? — А ты что делаешь? — тихо проскрежетал Ёнджун ему в лицо, желая даже мёртвой хваткой держать его здесь, в безопасности. Пусть даже насильно и против воли, но лучше это будет он, чем ублюдочный менеджер. Видя вновь сжатые в тонкую линию губы и растерянный взгляд младшего, Ёнджун не мог сдержать рот на замке. — Зачем ты опять идёшь… к нему? Сердце Бомгю сделало глухой болезненный удар за рёбрами и будто замолкло. Он распахнул свои глаза от ужаса и догадки, что Ёнджун уже что-то знал или предполагал. Что медленно, но верно прокладывал себе дорогу к страшной тайне, которую младший так тщательно скрывал всё это время, позволяя своему мучителю брать верх над ним, упиваясь властью и контролем. Бомгю был готов сделать что угодно, чтобы старший так и продолжал оставаться в слепом неведении и дальше, но, кажется, продуманный им иллюзорный мир трещал по швам, а Ёнджун, который теперь почти нашёл нужную отмычку, скрежетал ею где-то на подкорке его сознания. — Не понимаю… о чём ты говоришь. Пусти, — Бомгю вновь толкнулся по направлению к выходу, пытаясь оттолкнуть старшего, но тот лишь крепко схватил парня за плечи и с силой тряхнул: — Хватит! — злобно рыкнул Ёнджун, гневно кривя губы. Он слишком устал быть терпеливым и понимающим. У него нет времени ждать, когда Бомгю сам решит заговорить — его так и продолжат мучить, пока старший наконец не решится быть настойчивее и серьёзнее. Поэтому в этот раз сдерживать себя он не намеревался. — Хватит бегать от меня! Хватит молчать и делать вид, будто этот мудак с тобой ничего не делает! На их перепалку из кухни вышел Тэхён, явно обеспокоенный контекстом разговора и разворачивающейся ссорой. Было слишком поздно останавливать Ёнджуна от потока, текущего из него бурлящей лавой. Да и сам младший не хотел попасть под летящий в него кусок каменного булыжника, который хён определённо в него запустит, если Кан не подберёт подходящие слова. Поэтому он решил пока остаться в стороне, подслушивая их диалог за углом коридора. Бомгю судорожно втянул воздух носом, упираясь старшему в грудь что было силы. Но тот, чувствуя бурлящую ярость и отдаваясь на её попечение, продолжал наступление: — Я что, блять, совсем слепой по-твоему? Или тупой, может? Думаешь я не видел достаточно, чтобы понять, что он тебя-… что он тебя-… блять! — Ёнджун шумно выдохнул, пытаясь собрать хаотично разлетевшиеся мысли. Горечь была не только в душе, пачкая её червивой гнилью, но и на языке, который всё с трудом удавалось сдерживать. — Просто скажи мне, как тебе помочь? Как мне спасти тебя, если ты только и делаешь, что молчишь?! То, что даже после этого Бомгю лишь зажмурился и отвернулся от него, больно хлестнуло Ёнджуна по лицу. И он вскипел, не соображая, что режет по живому: — И опять ты… опять… — Ёнджун не сдержал горькую ухмылку, понимая, что ему остаётся лишь играть нечестно. Он гадко оскалился и выпалил, совсем близко приближаясь к лицу вздрогнувшего парня: — А может… тебе просто нравится это всё, а, Бомгю? Может я чего-то не знаю, может ты любишь пожёстче, а я всего лишь лезу не в своё дело, да? …Скажи ты уже что-нибудь! И это сработало. Вот только результат своих едких трудов оценить Ёнджуну не получилось — в ухе зазвенело от жгучей пощёчины. Бомгю тяжело дышал и был на готов разреветься — его подбородок трясся от судороги, а глаза наполнялись влагой против воли. Он не хотел этого, не хотел доводить всё до такого — но слова, которыми Ёнджун исполосовал его будто лезвием бритвы, вспороли все нарывающие гнилые раны. Те, которые он упорно зализывал в одиночестве. Те, которые никогда больше не заживут, так и продолжая мучить его ноющей болью. Скрывать бы долго всё равно не вышло, но Ёнджун определённо не знал всего, что страшным пятном покрывало Бомгю и утягивало в пропасть. То единственное, что он бережно охранял, отталкивая хёна подальше от порочной правды. От гадкой, ненужной ему истины. Раз он уже самозабвенно летел на дно каменной расщелины, намереваясь разлететься на сотни кусков, замертво ударяясь об скалистые породы, Бомгю заговорил. Заговорил, ударяя больно под дых ледяным безжизненным тоном: — А может нравится. А может обоюдно всё, хён, по согласию. Не думал о таком? — Бомгю подошёл совсем вплотную, шепча близко, в самые губы. — Кто тебе вообще сказал, что меня нужно спасать? Ёнджун не верил ни единому слову, которыми тот так старательно латал маску уверенного безразличия и стойкости. Саднящая щека остудила его пыл, он не источал больше яд, которым сам же и подавился. Разглядывая наконец так близко лицо парня, который больше не отворачивался и не прятал пугливый взгляд, Ёнджун лишь убеждался в том, что собирается сказать: — Ты даже сейчас просишь меня об этом. Твои глаза, Бомгю… очень красноречивы. Тэхён громко кашлянул, привлекая внимание, наконец выходя из укрытия. Оба парня резко оглянулись на внезапный звук и опешили, потому что совсем выпали из реальности. — Вы закончили? Горланите тут как две вороны, никакого спокойствия с вами, — наигранно равнодушно вещал Тэхён, упирая кулаки в бока. — Ёнджун-хён, с возвращением. Если проголодался, то я приготовил мяса с кимчи. И пропусти уже наконец Бомгю-хёна, он собирался погулять перед сном. Ёнджун уставился на него неверящим взглядом. Почему, зная всю подноготную, тот так спокойно просил его отпустить и притворялся, что ничего не происходит. Почему так настойчиво смотрит и кивает в сторону кухни, позволяя Бомгю оттолкнуть растерянного старшего хёна и юркнуть за порог дома, наконец скрываясь в коридоре. Парень и так уже достаточно опоздал, из-за чего однозначно поплатится. Чертов Ёнджун… Чертов Чхве Ёнджун, который почти обо всём догадался и не захотел отпускать. Захочет ли он его не отпускать и впредь, если действительно узнает всё? Пока торопливые шаги отдалялись в пустом коридоре за дверью, Ёнджун лишь испепелял Кана взглядом, держась, чтобы не придушить того за безрассудство. Но парень лишь приложил к губам палец и тихо затараторил. — Ты чересчур вспыльчивый, хён. Нам повезло, что Кай с Субином слишком увлечены приставкой и друг другом, — он укоризненно покачал головой, сетуя на неосторожность старшего. Но это не утолило его негодования, ведь Бомгю уже покинул их, скрываясь в коридорах лейбла. — Почему ты… позволил ему уйти? — хмуро проскрежетал Ёнджун сквозь зубы, борясь с желанием рвануть вдогонку. Тэхён выждал пару секунд, перед тем как заговорить: — Чтобы ты, хён, смог пойти следом. Нам ведь нужен компромат, не так ли? — Ты... хочешь, чтобы я-… Кан кратко кивнул, делая взгляд ещё на тонну серьёзнее. — Проследил, да. Записал или снял что-нибудь, хотя бы как минимум узнал, в каком месте происходит их встреча. Надеюсь, твой телефон ещё не сдох?✙✙✙
Ёнджун, вероятно, впервые испытывал этот удушающий страх, кратко плетясь невидимой тенью за звуком торопливых шагов. Бомгю вился по углам лейбла, так и не выйдя на улицу — не удивительно, Тэхён оказался прав, что все происходило в стенах их компании. Правда, один подтвердившийся факт совершенно не успокаивал, ведь Ёнджун будто сопровождает добычу прямиком в лапы цербера, не имея представления, что следует предпринять, когда станет свидетелем. Всё это время он лишь жаждал узнать хотя бы крупицу тайны, а теперь нерешительно шагает следом за Бомгю и хочет сбежать как можно скорее. Желательно прихватив младшего с собою и увести подальше от той точки назначения, к которой тот так стремился. Но им нужно было что-то: неопровержимая улика, которая обернёт все злодеяния менеджера против него и избавит Бомгю от страшных пыток. Лишь это придавало ему сил твёрдо ступать по пятам, почти не дыша, потому что собственные поджилки тряслись от первобытного страха, а сердце гнало кровь по телу на грани изнеможения. «Соберись, Ёнджун, соберись» — не переставая подбадривал себя парень, боязливо заглядывая за очередной угол. Нельзя, чтобы его раскрыли, ни Бомгю, ни стаффовец, ни кто-либо ещё. Напоминание Кана: «Будь осторожнее, хён» било набатом вместе с пульсирующей болью в голове, заставляя Ёнджуна прислушиваться к каждому шороху, заставляя не отставать от отдаляющихся шагов. Но Бомгю зашёл в длинный коридор складских помещений и с тяжёлым сердцем отпер дверь реквизитной подсобки. «Неужели… это здесь?» — Ёнджун заторопился выудить из кармана телефон трясущимися руками и по совету Кана о «включи диктофон заранее», послушно отыскал стандартное приложение и нажал запись. Он был чересчур взволнован, а противный писк, который издал телефон, прогремел грозовой тучей в мирном поле. «Блять» — шикнул про себя Ёнджун и был рад, что не сделал этого около двери подсобки, иначе бы точно был пойман. Иначе бы мужчина, что, очевидно, уже дожидался младшего в стенах реквизитной, услышал бы это — и что могло последовать дальше, Ёнджуну было страшно даже представлять. Он до сих пор не верил, что делает. Он действительно… сейчас станет очевидцем настоящего грёбаного насилия? Насилия над Бомгю, который совсем перестал сопротивляться и подчинился? Черт, да Ёнджун пылал лишь думая об этом, поэтому последнее предостережение Тэхёна: «Пожалуйста, сохраняй холодный рассудок» совершенно не работало. Кулаки чесались выбить всё дерьмо из одного двухметрового мудака, несмотря на заведомо предрешенное поражение. И как жаль, что безрассудство и отвага не были решением проблемы, ведь Ёнджун был в этом хорош. Особенно в первом. Потому что, медля и утопая в своих мыслях, он не замечает мир вокруг. Не допускает мысли, что может быть застигнут врасплох, ведь все герои их личного фильма ужасов были на местах, в грёбаной подсобке, на которую Ёнджун никогда бы не подумал. Идеальное пыльное место вне камер и внимания, место забытого реквизита и ненужного хлама. Все наставления Кана осыпаются перед глазами, которые Ёнджун распахивает от внезапного голоса за спиной: — Что-то ищешь, Чхве Ёнджун? — чужой голос узнаваем почти точно — холодный и бездушный тон разносится в звенящей тишине коридора. Машинально повернув голову на звук своего приговора, Ёнджун успел заметить лишь плотоядную ухмылку на тонких губах мужчины, как моментально оцепенел, понимая, что дыхание резко перекрыло далеко не от ужаса. Его горло сдавили в локте со спины, отрезая необходимый кислород для стойкого разума. И как бы он ни пытался вдохнуть хотя бы атом воздуха, мнимо распахивая рот, выходил лишь сухой жалкий хрип. Силы скоропостижно покидали его тело, и, наспех сгребая их ускользающие остатки, парень вцепился своими пальцами в чужую руку — но всё тщетно. Это были неравные силы, и, понимая, что мир медленно расплывается и темнеет, Ёнджун жалеет обо всём, что так гадко Бомгю наговорил. И чего ещё так и не успел сказать. Другой парень, который отсчитывал секунды в подсобке, даже не догадывался, какой особенный подарок ему заготовлен. Не находя на месте насильника, он замер, окружённый тьмой и мыслями о собственном раскрытии: что, если менеджер уже всё выложил? Отправил то злосчастное видео во все новостные сети, его семье, согруппникам? Ёнджуну? Его ноги подкосились, и парень рухнул на пол, не в силах сделать вздох. Он опоздал. Пренебрёг правилами и заставил мужчину ждать преступно долго. Бомгю уже зашёлся немым криком, окропляя пол под собою жгучими слезами, когда по ту сторону подсобного помещения вдруг услышал тяжёлые шаги. Он весь сжался, не зная, что ожидать теперь, когда нарушил все заученные парадигмы, которым смиренно старался следовать.«Молчать»
«Не опаздывать»
«Не сопротивляться»
«Быть послушным»
«Не реветь слишком громко»…
…и прочие установки, которыми Бомгю, словно липкими стикерами, был завешан с ног до головы. Они въелись токсичным клеем в его кожу и уже не могли быть оторваны от бесполезного тела, ставшего ему чужеродным и непригодным после нескончаемых извращённых пыток. Он постоянно чувствовал себя прокрученным в мясорубке, внутри всё ныло и горело, в голове вечное опустошение, отсутствие элементарного серотонина и ясности. Он не надеялся, что сможет когда-нибудь оправиться. И не надеялся на спасение, которого не заслуживал. С каждым разом было лишь хуже, страшнее, больнее. Но то, что развернулось перед его глазами, стоило двери подсобки отпереться, вышибло остатки сознания будто тупым топором, раскрошившим его череп. Бомгю вперился в мужчину испуганным взглядом, который нёс до боли знакомого парня на плече: — Бомгю-я, тебе нравятся крыски? — тот ехидно посмеивался, небрежно отбрасывая бессознательную тушу в сторону, словно ещё один ненужный здесь мусор. — Я кажется, нашёл одну.✙✙✙
Перед глазами был мыльный, нечёткий образ, который хочется рассмотреть, сфокусировав взгляд, но у Ёнджуна всё никак не выходило. Залитая утренними лучами кровать и алая макушка рядом — та картина, которую старший так давно уже не видел, но страстно желал. Светлое видение, разбросав пряди волос по взбитой подушке, говорило с ним голосом Бомгю, а невесомые прикосновения он чувствовал так ярко, не желая покидать прекрасное сновидение. Оно упрашивало остаться подольше, прижимаясь ближе и лепеча что-то так нежно и ласково, словно баюкая, что Ёнджун действительно захотел остаться с этим блаженным призраком. Может, рай так прекрасен, потому что в нём был Бомгю, ставший его поощрением? Или сам парень пребывал здесь, будто мученик, за всю ношу, что легла на его юные плечи? Призрачное видение стирало с его лица горькие слёзы поцелуями, как когда-то делал он сам, пробуя утешить и обогреть судорожно плачущего Бомгю. Пробуя на вкус его губы, проверяя грани их близости, такие прозрачные и тонкие. И если бы Ёнджун надавил сильнее, ломая хрустальные стенки, то понял бы наконец собственные нерешительные чувства. Нашёл нужные Бомгю слова, сплёл бы их в складные предложения и выложил парню всего себя, распахивая грудную клетку. Под рёбрами лишь кровавое месиво, развороченное им самим — каждое сожаление, каждый нерешительный поступок и шаг назад — всё было здесь, острыми копьями пронизывающее его оголённое сердце. Ёнджун слишком поздно осознал, как Бомгю ему действительно по-особенному дорог. Лишь за одну его улыбку он был готов променять целый мир. Поэтому сейчас, саморучно развеивая прелестное наваждение, он пробует вновь открыть глаза. Водоворот засасывает его на талое дно, пугающее своей глубиной. Но он послушно проваливается под воду, чувствуя, как тяжелеет безвольное тело. Как веки не желают слушаться, вяло приоткрывая свинцовые заслонки. Мрак перед глазами не развеивается, даже когда до ушей доходят первые членораздельные звуки сквозь кромешный белый шум: — …ажется, наш зритель наконец очнулся, Бомгю-я. Ты рад? Тени шевельнулись вблизи, с каждой секундой приобретая человеческие контуры и очертания. Ёнджун болезненно щурился, пытаясь различить видимое пространство, но тут же пожалел о собственной способности видеть. «Нет…о, нет… нет, блять, нет!» Кажется, он всё же умер. Потому что зрелище, которое развернулось перед его глазами, он мог представить лишь в самой лютой преисподней. На растёртых коленях, абсолютный обнаженный Бомгю был прижат лицом к полу в метре от самого Ёнджуна, его бёдра высоко придерживали, пока с силой выбивали из его лёгких рваные хрипы. Всё его лицо были залито слезами с застывшей гримасой агонии и боли, которую ему причиняли, грубо втрахиваясь в насильно выгнутое тело. Его руки были заломаны за спину и перекручены какой-то строительной лентой. Её липкий обхват чувствовал и Ёнджун на своих конечностях и лице, понимая, что не может ни двинуться, ни закричать. Он вообще ничего не может сделать, даже поверить в ужасающую реальность, в которой дрожащего Бомгю безбожно насиловали, словно потрошили по кусочкам, на глазах старшего. А затем его жестоко оттянули от пола за волосы и заставили взглянуть прямо в ёнджуновы распахнутые глаза, которые несдерживаемо наполнялись солёной влагой — потому что взгляд Бомгю был стеклянным и безжизненным, лицо кривилось от сожаления и нескончаемых мук, от гудящей боли во всем теле. Он отчаянно зажмурился, чтобы не видеть лица хёна, его вялого силуэта с пробуждающимся разумом, которое прояснялось и смотрело с таким неподдельным ужасом. Железная ставня, к которой стаффовец замотал его руки и ноги, мёртвой хваткой сковывала его тело, не оставляя рывкам и попыткам избавиться от цепкой ленты на запястьях ни единого шанса на успех. Ёнджун лишь с надрывом мычал и продолжал дёргаться изо всех сил, насильно тормоша свой всё ещё плывущий рассудок скорее окрепнуть. Но разворачивающийся кошмар наяву сильно бил под дых. Ёнджун рвал связки, сгорая от ярости и безысходности, но треклятый скотч подавлял все его ядовитые слова, что были впустую брошены. Ненасытный мужчина, не прерывая своих истязаний над чужим телом, лишь дразняще давил ухмылку и кряхтел от наслаждения и контроля теперь уже двух душ. Он упивался этим, словно сорвал джекпот, трахая скулящего и нескончаемо рыдающего мальчишку на глазах его обожаемого Ёнджуна. Он словно вновь доказывал, кому Бомгю принадлежал целиком и полностью, пока глубокими рывками рвал парня на части, срывая с его губ немой хриплый крик. А когда младшего под горло схватили и заставили направить своё лицо, которое тот всё силился отвернуть от обжигающего стыда и безысходности, прямо на Ёнджуна, всё, что последний смог вычленить сквозь болезненный скулёж и судорожное дыхание лишь тихие нескончаемые просьбы: Не смотри, не смотри, не смотри, не смотри, не смотри, не смотри, не смотри, не смотри, не смотри, не смотри, не смотри, [Не запоминай меня таким], не смотри, не смотри, не смотри, не смотри, не смотри, не смотри, не смотри, не смотри, не смотри, не смотри, не смотри… Он не желал спасения, сгорая от агонии в руках мужчины — он страстно хотел, чтобы его летально придушили прямо сейчас, чтобы не видеть больше ёнджуновых слез и быть их причиной. Чтобы не падать ещё ниже в его глазах, в которых бескрайним полотном стелилось сожаление и невыносимая жалость. Ёнджун всё нескончаемо мычал сквозь скотч, неверяще качал головой и так и продолжал немигающе смотреть на всё зверство, что происходило перед ним: мужчина яростно вдалбливался в сдерживающего крики боли парня, который уже не мог сопротивляться. — Бомгю-я, ты сегодня такой по-особому узкий и горячий внутри, неужели это из-за нашего дорогого гостя? — жарко запыхтел насильник над ухом младшего, пока всё глубже засаживал свой член в его напряжённое и истерзанное тело. Мужчина влажно вылизал его ушную раковину, заставляя того брезгливо поморщиться и с остервенением отпрянуть, а сзади лишь довольно хмыкнули и притянули за горло ближе. Яд продолжал сочиться вперемешку с тошнотворным дыханием: — Может, Ёнджуну тоже стоит к нам присоединиться? Что скажешь? Такая чудесная возможность… «Чудесную возможность» Бомгю мог рассматривать только в своей скоропостижной смерти, желание к которой росло с напором стаффовца, нескончаемо набирающего темп. Бомгю мог радоваться одному — слишком рваное дыхание в загривок и стиснутые в чужих пальцах бедра говорили лишь о скорой разрядке мужчины, а значит — скоро всё это прекратится. Весь этот кошмар, мучительный взгляд Ёнджуна и собственный парализующий стыд закончится. Вот только как жить дальше не было ни малейшего представления. Жить в целом больше не хотелось. Да и собственно, после однобокого оргазма и наполнения парня порцией мерзкой спермы, стаффовец не захотел на этом останавливаться. Ему слишком нравилась собственная власть над ситуацией и оцепеневший Ёнджун, который не был в силах что-либо изменить. Поэтому, желая накалить градус и поиграть с Бомгю подольше, мужчина лукаво улыбнулся, пока размазывал собственную сперму меж напряжённых ягодиц парня и заговорчески начал: — Скучно просто смотреть, верно, Ёнджун-а? — Мужчина оценочно оглядел скованного парня, заставляя того покрыться ледяными каплями пота. Эти глаза… Плотоядно рыскали, проминали его тело, отчего хотелось тотчас вжаться в противоположную стену и скрыться от этой мнимой пытки. — Может мне стоит уделить немного внимания и тебе тоже? — Что-. — тихо просипел Бомгю, не веря собственным ушам. Он оглянулся на мужчину через плечо, видя, как тот пожирает глазами Ёнджуна и уже привстаёт на ноги, чтобы направиться к ёрзающему и безуспешно вырывающемуся парню. Младший не представлял, что может ощущать ещё больший ужас после того, что с ним происходило — собственное насилие уже не пугало, как голодная усмешка менеджера, жадно взирающего на запуганного хёна, который грозно мычал в скотч и испепелял взглядом в ответ. Поэтому, когда мужчина сделал первый шаг в его направлении, Бомгю, пожираемый собственной смелостью и безрассудством, хрипло затараторил: — Прошу, нет, не трогайте его… Не трогайте… — парень преградил путь собственным замученным телом, стоя на коленях и упираясь в его ноги головой. Он должен быть убедителен настолько, чтобы суметь перевести этот измывающийся взгляд подальше от Ёнджуна, оградить его от преследующего порочным пятном кошмара, в котором варился Бомгю. И он был готов на что угодно, чтобы хёна не касались чужие грязные руки и не мучили его так же, как и его самого ранее здесь. Собственный рот, который готовился сказать больше убедительного и провокационного, захотелось выплюнуть и выкинуть в мусорный мешок. Смешивая себя саморучно с гнилью и грязью, медленно покрывая слоями бездушия и отчаяния, Бомгю заикаясь заговорил: — Меня… только меня… Я буду послушен, только не… Под внимательным и разгорающимся взглядом плотоядного мужчины, Бомгю несмело опустился спиной на пол и медленно развёл трясущиеся ноги. Он лишь молил, чтобы Ёнджун не смотрел, не запоминал его унизительное падение, использованное не единожды тело, наполненное чужой спермой, его грязно открытый вид перед очередным насилием, на которое он идёт добровольно. Во спасение. Ради Ёнджуна он готов получить гниющие стигматы от ржавых гвоздей на своих ладонях, быть единственным мучеником, навеки запертым в цикличном кошмаре. — Ты наконец усвоил урок, Бомгю-я, хороший мальчик, — мужчина склонился над его скованным стыдом телом и довольно заулыбался, разглядывая предоставленный, такой желанный вид. Вот только его хитрый прищур продолжал пугать, как и оглашенный тут же страшный план, рождённый его больным мозгом: — Но невежливо оставлять гостей без внимания. Обслужишь Ёнджун-щщи самостоятельно? Бомгю распахнул глаза в непонимании перед тем как его грубо под сцепленные руки поволокли по полу и бросили в ноги Ёнджуну, который сходил с ума от происходящего ужаса. Голова младшего поднялась, его заплывший слезами взгляд встретился с зеркально похожим ёнджуновым, и оба поняли свою неминуемую участь — лицо Бомгю было недвузначно припихнуто твёрдой рукой к чужому паху, а туша мужчины уже требовательно прижималась сзади. — Я даже освобожу тебе одну руку, чтобы тебе было удобнее, но помни… — наставлял менеджер, пока осторожно высвобождал, как и обещал, запястье от липкого скотча, оставляя другое так же заведённым за спиной, — …одно неверное действие, и я буду насиловать Ёнджуна до изнеможения, прямо на твоих глазах, — грозно проскрежетал стаффовец над трясущимся каждой поджилкой телом Бомгю, который лихорадочно мог вглядываться в бледного Ёнджуна и его, кажется, ускользающее с каждой секундой сознание. Да и сам он был готов провалиться в обморок лишь от той мысли, к чему его принуждали — во что превращали, в подобие монстра за спиной, который уже проникал своим вновь налитым от страстного желания членом внутрь, грубо и до предела за раз. Бомгю от толчка тихо завыл и по инерции ткнулся носом в чужую ширинку, упираясь освобождённой рукой в налитое титановым сплавом бедро Ёнджуна. Старший сгорал от ярости, от кромешного ужаса, от ублюдка, так открыто и развязно трахающего Бомгю, с блядской ухмылкой на гадких губах. От собственной никчёмности и бесполезности, от слабости и глупости, от измученного вида парня, который моляще смотрел на него и шептал сквозь судорожные всхлипы лишь одно единственное, что мучило лишь сильнее: «Прости, мне очень жаль, прости меня…» — Бомгю болезненно скулил, пока трясущейся рукой разбирался с ширинкой на его джинсах. Толчки сзади лишь настойчиво торопили его действовать решительнее, вкупе со слетающим кряхтением насильника: «Смелее, Бомгю-я, отсоси своему дорогому Ёнджуну, сделай ему хорошо». Пока он упивался грязной картиной, очевидно ставшей воплощением одной из его больных фантазий, Бомгю давился слезами и тщетностью, пока оттягивал кромку чужих боксеров. Ненависть и стыд переродились во всепоглощающий ураган, превращающий его разум в зловонный гной, который источался от его былых когда-то, собственных желаний. Ведь раньше…в проклятой подсобке он действительно фантазировал о Ёнджуне, о том, как бы саморучно мог доставить ему удовольствие, наслаждаясь его залитым от наслаждения румянцем на щеках и развратным взглядом. Он бы с радостью встал на колени, по одной лишь прихоти старшего и его желания, отдал бы себя по клеточкам, завернул бы своё податливое тело в его объятия и дарил бы хёну бессонные страстные ночи. Думая о том, каким бы был его томный голос, как бы звучали его низкие стоны и как бы натягивались крепкие мышцы во время оргазма — Бомгю и не догадывался, как теперь возненавидит себя за все необдуманные вольности и грязные мысли. Ему казалось, что он и сам был не лучше того мужчины, что вытрахивает из его лёгких не прекращающиеся всхлипы. Ёнджун не должен желать его спасения, Ёнджуну бы лопату в руки, а сам младший с радостью ляжет в свежевыкопанную могилу и попросит хёна поторопиться и покрыть его тело шестиметровым слоем почвы. А потом забыть как самый страшный сон, вычленить Бомгю из памяти и продолжать жить как и раньше, без груза болезненных воспоминаний о том, что он собирается со старшим сделать. Ёнджун не собирался сдаваться, даже когда сердце в очередной раз сделало кульбит и почти вырвалось наружу. Он нескончаемо скулил Бомгю: «Сорви с моего рта скотч. Сорви его!», но даже если бы младший разобрал хотя бы слово, то не решился бы рисковать его безопасностью. Не посмел бы рисковать Ёнджуном, выбирая худшее из двух зол. Пусть лучше обрушит свою ненависть на него — ему больше некуда падать. Он может хотя бы оградить его от отвратительных пыток, которыми мужчина так нескончаемо угрожал, жадно облизываясь. Пока его ягодицы грубо сжимали и продолжали амплитудно вдалбливаться, Бомгю обхватил мягкую плоть хёна, начиная несмело поглаживать и сминать в лихорадочно трясущейся ладони. Он почти ничего не видел, продолжая без остановки реветь и еле слышно просить прощения — перед глазами стояла лишь мутная стена слёз и сожалений. Ему было страшно увидеть сквозь неё лицо Ёнджуна, искажённое отвращением и непередаваемым ужасом, который перестал издавать агрессивные звуки, и лишь, затихая, продолжал низко мычать куда-то в направлении макушки Бомгю. Ёнджун не мог достучаться до парня, не мог заставить продолжать бороться и не подчиняться насильнику, который умело запугивал и контролировал ситуацию. Также он не мог контролировать собственное болезненное возбуждение, которое пробуждалось от близкого рваного дыхания и трения чувствительной раскрывшейся головки. Всё происходящее не могло, не имело даже шанса заставить кровь бурлить в паху от вязкого утягивающего удовольствия, но, когда язык Бомгю мазнул по его раздразнённой коже, контролировать медленно твердеющий член парень больше не мог. Как и не мог сосредоточиться ни на одной здравой мысли, перед глазами лишь ад и хаос — тело Бомгю сотрясается от глубоких толчков, его гортанные стоны боли горячо опаляют пах, и Ёнджун готов лишь свихнуться и тоже сдаться, когда чувствует жар чужого рта. На языке солёно скорее от нескончаемого потока слёз, которыми, сколько бы Бомгю не захлёбывался, всё продолжал зачем-то жить. Он был так аккуратен, когда, обхватывая губами влажную от слюны головку, начал нерешительно посасывать, вызывая за спиной гадкий смешок: — Всё правильно, Бомгю-я, поработай хорошенько ротиком, — его крепкая ладонь упёрлась сначала в поясницу парня и затем с напором провела выше, вдоль позвоночника, заставляя выгнуть натянутую спину и припасть ещё ближе к чужому члену, неконтролируемо наливающемуся кровью и вынужденным желанием. Ёнджун стискивал зубы, чтобы сдерживать сбитое дыхание и заскучавшее по прикосновениям уставшее тело. Но, понимая, что проигрывает с очередным движением чужих губ, тугому обхвату и влажному языку, старший лишь желает себя прикончить, когда рефлекторно толкается навстречу. И когда член уже касается глотки и перекрывает дыхание, Бомгю, думает что желал бы сгинуть именно такой смертью, принимая её с почестями. Парню страшно даже открыть зажмуренные с силой глаза, понимая, что насильно приближает хёна к болезненной разрядке, которой тот никогда бы с ним не захотел. Что вытворяет с его телом не менее ужасающие вещи, что происходят сейчас с ним. И от этого тошно, до омерзения тошно от самого себя. Жизнь обоих парней пустила трещину и затем, с громовым рыком мужчины и финальным толчком внутри Бомгю, в ней пролёг глубокий раскол. Потому что Бомгю почти припал носом в лобок перед собой и рефлекторно сглотнул, понимая, что задыхается. И не только потому что дыхание вновь перекрыло, потому что в глотку ударила вязкая струйка, природу которой понять было несложно — Ёнджун мелко вздрагивал и учащенно дышал, пытаясь унять пульсирующий гул в голове. Бомгю резко отпрянул и глухо закашлялся, понимая, что напряжённый член старшего продолжал окроплять его лицо каплями спермы. Её брызги вперемешку с дорожками нескончаемых слез смешивались и стекали к подбородку парня, которому ещё никогда до этого не было так страшно просто поднять глаза и встретиться ими с хёном. Определённо, он ненавидит его за всё, что теперь омерзительным воспоминанием останется с ним до конца. Бомгю был бы только счастлив саморучно вычеркнуть себя из его жизни, если бы только ему стало от этого легче. Понимая, что заломанную руку отпустили, и насильник, насытившись, отпрял от его тела, Бомгю обессиленно отполз в сторону и продолжил бесшумно рыдать, не зная, что ему теперь делать. Как делить один страшный секрет с хёном, которого всеми силами пытался отгородить и не подпустить ближе. Все его старания легли под многотонный асфальтоукладчик, который размозжил каждую из тщетных потуг, наигранно колкие слова и натянутое равнодушие. Бомгю прижал голову к полу, понимая, что так и не смог Ёнджуна уберечь — даже от самого себя. Но менеджеру, казалось, даже уже причинённого вреда было мало, и он, с любовной улыбкой оглядывая двух разбитых парней, вдруг произнёс: — Отлично повеселились сегодня, рад, что Ёнджун отлично вписался, правда, Бомгю? — ублюдский оскал осветила краткая вспышка его смартфона, направленного на увядающее и растерзанное тело Бомгю. Его запечатлённый замученный вид, со стекающей спермой по бёдрам и ягодицам, с её остатками на исполосованным слезами лице, с растерзанной наливающейся новыми синяками кожей — всё это вновь стало лишним поводом для шантажа и унижения. Мужчина жадно облизнулся, рассматривая фотографию, явно высоко оценивая собственные старания и получившийся кадр. Он был так горд и удовлетворён собой, что решил похвастаться своим очередным трофеем с Ёнджуном, который, вовсе обмякши, подпирал железную ставню и опустошённо опустил голову, не в силах собраться с мыслями. И когда в лицо направили экран смартфона, Ёнджун лишь брезгливо метнул взгляд на насильника, стараясь не запоминать клеймом выжженное в голове фото. Где-то в душе кипела затёртая и подкошенная ярость, но её остатки давали тёмным глазам Ёнджуна опасно блестеть во мраке подсобки и давать молчаливый отпор властному мужчине напротив. И ему это явно не понравилось — не понравилось, что Ёнджун недостаточно подчинён и послушен. Он хмыкнул, поправляя пухлым пальцем крупные очки на переносице и вкрадчиво произнёс: — Вижу, ты не оценил… Может, тогда это видео тебе понравится больше? Подписывая договор с Дьяволом, стоит помнить о его репутации. Только, возможно, у самого властителя преисподней найдётся хоть одна капля чести, чтобы следовать договорённостям, в отличие от больного мудака, упивающегося чужими страданиями и желанием приносить их всё больше и больше. Видеть их отражение на лице Бомгю, когда до его ушей доносятся тихие стоны из динамика смартфона и собственный сбивчивый шёпот:...«Агх, Ён...джун...нм-м»...
Так же, как и видеть кадры дрочащего согруппника в глазах Ёнджуна, которые расширяются с каждой секундой короткого ролика. В них, казалось, звеняще осыпаются какие-то раздутые убеждения и стойкость, а пламя, грозящее тотчас сжечь и испепелить до основания, угасает, медленно тлея. Огню нужен кислород, чтобы гореть, но Ёнджун даже не может больше вздохнуть, чтобы насытить им заледеневшую в поджилках кровь. — Надеюсь, ты достаточно умный мальчик, чтобы молчать, Ёнджун-а? — мужчина гадко скалился и сдерживал гогочущий смех, наблюдая, как ломается на части чужая душа. Это зрелище было дико возбуждающим для его ненормального сознания, но он достаточно наигрался сегодня, да и его игрушка уже выглядела изрядно поношенной и неприглядной. — Я думаю, парочке популярных таблоидов определённо понравится такая сенсация, что думаешь? Убедившись, что Ёнджун достаточно осведомлён о правилах его игры, менеджер тяжело похлопал на прощание его плечо и покинул подсобку. Он действительно отлично повеселился.