Полуслепые глаза

Рома ещё не скинул куртку, как заметил шум в коридоре. Он бросает быстрый взгляд на толпу около знакомой доски. Дети толпятся, толкают друг друга. Кричат что-то. Раздаются диким ржачем. Активно обсуждают. Кто-то пропал. — Маньячелло не спит, не ест, — Бяша усмехается. — только работает, на. Что-то цепляет его взгляд. — Подожди, — с подозрением говорит Рома. Парень поднимает руку, красноречиво показывая то, чтобы Бяша заткнулся. В толпе он замечает знакомую светлую макушку. Это точно Антон. Хоть в этом нет ничего необычного, тот всегда проверял объявления, но сегодня что-то внутри внушало страх. Все-таки чаще всего тот просто кидал печальный взгляд. Останавливался максимум на минуту. Пару раз проходил просто кинув взгляд полный боли. Рома решает подойти ближе. Всовывает свой рюкзак Бяше и проталкивается уже сквозь редеющую толпу. Дети весело обсуждают что-то. Смеются. Кого-то Рома отталкивает так, что он падает. Вслед он слышит многоэтажный мат. Антон смотрит на объявление. Если раньше он чувствовал вину, то сейчас ощущал маленький ад внутри. Он не знал, как должен реагировать. Они же поссорились, он вроде бы не имел права плакать. Он сам её оттолкнул. Они не друзья. Антон физически ощутил, как что-то в нем сломалось. Как усталость, которую он прятал каждый день, навалилась новой волной. Зачем он вообще пытается что-то делать? Объявление слишком режет глаза. Иванова Александра Алексеевна. Слишком официальное и грустное лицо. Явно фото из паспорта. Такой пустой она не была никогда. Что же она чувствовала, когда смотрела в камеру? Рома все-таки замечает Антона. Он смотрит на фотографию исподлобья, щурится, сжимается. Делает шаг назад. Оглядывается. Встречается глазами с Ромой. — Ты как? — спрашивает Рома. Это беспокойство не спасает. Сейчас даже он отвратителен. Если бы у Антона не было бы никого, было бы легче. Парень в ответ лишь разворачивается. Убегает. Рома срывается с места. Антон сам не понимает, что хочет сделать. Но в какой-то мере хочется убить Алису. Совсем немного. Она точно останавливала его, чтобы тот не ушёл в чащу. Черт, если бы он раньше допер, что лес не просто так ожил. Если бы был чуть умнее. И правда Алиса ещё та плутовка. Так просто обвела вокруг пальца его. Ноги парня тонут в снегу. Каждый шаг даётся с трудом. Антон тяжело дышит. Вытирает подступающие слезы шарфом. Он не должен плакать. Она его бесила. Она ему не нравилась. Только песни Цоя, постоянные шутки и мечты о будущем так же останутся частью их общения. Он всё всегда портит. Антон прячет замёрзшие руки подмышками. Останавливается у самого леса. Все тело подрагивает. Ему становится крайне мерзко от себя. Он так похож на свою мать. Ему не нравится любая схожесть с родителями, но он точно так же терпит, а потом говорит одни гадости. Ужасно. Почему он не может быть чуточку лучше? — Тох, — Рома окликает его. — ты че удумал то? Роме не нравится поведение друга. Он пытается говорить как обычно, словно они не перед высочайшими соснами, а около школы, словно ничего не случилось. Получается плохо. Антон громко дышит. Рома видит как пар то и дело появляется. Так обычно руки греют. То как себя ведёт Антон очень странно. Слишком рассеянно. Слишком не похоже на что-то адекватное. Тащиться по снегу не хочется, но приходится. Парень кладёт руку на плечо Антону. Тот стряхивает её. Рома хмурится. — Не прикасайся ко мне, — шипит он. — Тох, — Рома наклоняет голову. — ты совсем с дубу рухнул? Парень поворачивается к нему лицом. Ярость, обида и давняя злоба смешались в одну гримасу. — Просто, блять, — Антон делает пару шагов назад. — не прикасайся ко мне, — он с яростью смотрит на друга. Плачет. В очередной раз стирая слезы, у него падают очки, но он не поднимает их. Просто закрывает лицо руками. Шумно выдыхает. Поднимает свирепый, полный безысходности, взгляд. — Ненавижу всё здесь, — он пинает ногой снег, руками обхватывает шею, сжимается. — себя, тебя, эту деревню, этот лес, одноклассников, школу, родителей, дом, зависимость, свой язык, характер, ненавижу все-все-все. Всё ужасно, — парень вздыхает, слезы останавливаются. Он улыбается. Холодно. Цинично. — Я такая мразь, — он откидывает голову назад, выглядит так, будто получает удовольствие от этих слов. — конченная сука, мразь. Боже, почему я такая сволочь? Знаешь что? — Антон начинает посмеиваться. Улыбается во всё 32 зуба, смотрит. Снизу вверх. Не разрывает зрительного контакта, — когда я увидел это объявление, — всё больше и больше на лице отражается искажённая, до жути уродливая, боль, — первое о чем я подумал было: «Слава богу, я её больше не увижу». Блять, мы были друзьями, — парень начинает очень сильно задыхаться. — она стала моим самым первым другом. Никто не хотел со мной общаться. Я был для всех ебанной потехой. Мальчиком, которого легко довести для слез. Мальчиком, которого можно столкнуть на лестнице. Мальчиком, у которого лучшие работы оказывались в мусорке или туалете. Она единственная игнорировала мои слабости и замечала хорошее, — Антон вздыхает. Говоря, он активно жестикулирует. Пальцы до ужаса бледные, — а я просто игнорировал всё, что делали с ней одноклассники, — слезы наворачиваются с новой силой. — я точно такая же мразь, как и все. — Антон, — Рома делает небольшой шаг вперед. Он не знает, что сказать. Он ни разу никого не успокаивал в таком состоянии. Дичайшая истерика. Антон выглядит так, словно стены стали приближаться, активно стискивая его. Тесно. Рома хотел бы как-то помочь, но такое бессилие… Рома даже внимания на Сашу не обращал. Только когда она к Антону липла. Он не подозревал, что она была так дорога ему. От всего этого сердце парня сжимается. Он очень хочет стиснуть плечи парня, или отвесить оздоровительный подзатыльник. Но эти пустые глаза… Боже, за что? Неожиданно Антон поднимает враждебный взгляд на Рому. — Что? — он делает пару быстрых раскидывающих снег шагов. — Что? Только всё это «успокойся», то что ты чувствуешь «нормально», «вдохни выдохни», постарайся избежать. Я слышал это миллионы раз. И всегда ненавидел этих людей. Ты и так мразь, не становись ей ещё больше. — Антон, — уже скорее от своего собственного бессилия произносит Рома. Резко Антон хватает парня за горловину куртки. Заставляет наклониться вперёд. Рому целуют. Рому целует парень. Рому целует его друг. Мокро. Холодно. А ещё губы Антона солёные от слез. Что-то глубоко сворачивается в слишком непонятный клубок. Рома не понимает, что чувствует. Он не может двинуться. Не может закрыть глаза. Просто наблюдает за зажмуренным Антоном. Слезы так и текут. На мгновение поцелуй разрывается, но как только Антон делает судорожный вздох, он снова целует парня. Глубже, чем в прошлый раз. У него обветренные губы. Рома даже вздохнуть не успел. Снег начинает идти с новой силой. Холодно. Рома опасливо дотрагивается до напряжённых ледяных пальцев, что держат его. Внутри Ромы нарастает паника. Он серьёзно не может осознать, что ощущает в данный момент. Возможно, у Антона получилось поделиться каплей той тревоги, которую он испытывал. Рома никогда не испытывал такой страх перед чем-то. Вопрос, который ежедневно звенел у него в ушах, теперь заглушал все его мысли. Кто он? Если он педик, то реально должен ли чувствовать, то что чувствует? Достаточно ли это для педика или ещё нет? Антон пытается насладиться этим коротким мгновением. Он не знает, как будет оправдываться. Сейчас он может лишиться всего, но желание почувствовать себя чуть живее, сильнее его. Рома слишком тёплый. Да, именно таким Антон и представлял себе поцелуй с ним. Чересчур вынужденный, но до мурашек приятный. Испуганный взгляд парня заставляет его прийти в себя. Антон делает шаг назад. Утирает слезы. У него дрожат руки. Весь его мир состоит только из раздирающего чувства вины. Ведь он мог быть лучше. А кем он стал? Ненависть ко всему происходящему давит. Ему хочется просто лечь и спать. Но ничего не получится. Он будет смотреть в потолок и не видеть только собственное ничтожество. Он будет трястись, задыхаться и плакать. Потому что никто ему не поможет. Он сам себе помогать не хочет. — Я буду во всём винить тебя, — парень закрывает лицо руками. — так легче. Ты виноват. Если бы не ты, я бы всё так же терпел каждое её прикосновение и так же притворялся другом. Мы бы не поссорились. Я бы заступился за неё в классе. Ты виноват, — парень говорит всё это задыхаясь. Он согнулся, пытаясь успокоиться. Сел на корточки. Рома сначала кладёт руку ему на спину, а потом отдёргивает. Он в ужасе с происходящего. Всё хуево. — Вини меня, — он пытается усмехнуться. — переживу. Гнилой смех не разрешает тишину. От неё только рыдать хочется. — Не получается, — Антон поднимает на него абсолютно заплаканные красные полуслепые глаза. — я бы так хотел хоть чуть-чуть винить других, а не себя. Но не получается. Ромино горло сжимает его же слабость. Он должен собраться. Должен помочь другу. Сейчас не главное, его запутанные чувства. Сейчас главное помочь Антону. Он хмурится. Отбрасывает все мысли о поцелуе. Чтобы не касаться парня, хватает его за капюшон. Тянет вверх. — Пойдём, — выдыхает Рома. — напьёмся. Антон поднимается. Такая идея ему кажется хорошей. Может хоть немного забудет весь этот ужас. Рома наклоняется и берёт очки. Даёт парню. Но тот их не надевает, прячет в карман. Всё равно ничего не видно из-за слез. Антон идёт до жути медленно. Рома пытается не слишком уходить вперёд. Кинув быстрый взгляд на парня, он большим пальцем проводит по своим губам. Мрачнеет. В самом поцелуе не было абсолютно ничего особенного. Но вот желание повторить казалось странным. — Я так устал, — опустив голову вниз, бубнит Антон. — устал… Бешено. Почему всё так? — Хуй знает, — шмыгая замерзшим носом, ворчит Рома. Антон посмеивается. Почему то ему кажется смешным такой ответ. Рома с опаской глядит на по-детски улыбающегося друга. Тот на удивление точно встречается с ним взглядом. Тупая жестокая издёвка застыла на его лице. Он всё так же посмеивается. Рома отряхивается ботинки перед тем, как зайти домой. Оставляет Антона в коридоре. Сам идёт на кухню. Не самое лучшее начинать знакомство с алкоголем через водку, но это единственное нормальное, что есть у Ромы. А вот из еды только греча. Кайфово. Как заставить этого дауна поесть? А то хуй знает ел ли он вообще… А бухать в первый раз водку на голод убойно. Немного порывшись в морозилке Рома находит пельмени. Ну хоть что-то адекватное. Он быстро разогревает сковороду. — А-ля хозяюшка? — иронизирует появившейся Антон. — С тобой я, блять, — фыркает Рома. — кем только не был. Уже умение готовки не стыдно показывать. — Вау, — напряжённо посмеиваясь говорит он. — прямо крепкая мужская дружба. Рома слышит, как тот садится на стул. Чересчур громко отодвигает его. Неприятный скрежет смешивается с тяжёлым молчанием. — Правило один, — Рома поворачивается к Антону. — выпьешь и не закусишь идешь на хуй в свою тайгу иль куда ты там хочешь. Парень кивает, а потом ухмыляется. — А правило два? — Антон наклоняется вперёд опираясь локтями на колени. — Когда напортачишь, — он разворачивается, чтобы перевернуть пельмени. — тогда и скажу. — МммммМмм, — каком-то образом это звучит саркастично. Рома кидает злой взгляд на него. Антон безразлично уставился на полузавядший букетик, который остался с дня рождения мамы. Рома берёт последние две чистые тарелки и страдальчески смотрит на раковину заставленную грязной посудой. Тяжело выдыхает. Накидывает пельменей. — Повторять надо? — Рома пристально смотрит на парня. Но тот даже голову в его сторону не повернул. Просто кивнул. Пошарив рукой по столу нашёл вилку и вонзил в один пелемень. — В этом городе произошло жутчайшее убийство пельменя, — иронизирует Рома. — Ага, — он весь сжимается. — по имени Саша. — Блять, Гандон Петров, — он наливает ему стопку. — пей уже. В трезвом состоянии ты невозможен. — Думаю в нетрезвом, — он улыбается. — ещё хуже. Антон на удивление легко выпивает стопку. Сразу закусывает. В тайгу, особенно зимой, когда ты в тепле, не хочется. От водки растекается по телу горячая волна. Антону нравится. — Только потом, как за сигаретами не приходи, — ворчит Рома. — всё равно не дам. Он уже сам слегка пьян, но трезвее Антона. Он смотрит за тем, как тот молча пьёт. Пельмешки подходят к концу. — Прости, — Антон отодвигает тарелку и ложится на стол лицом. — тогда… я случайно. Так на эмоциях. Хотелось сделать какую-то хуету. Вот и сделал. Прости. Я тупой. Ты же знаешь? В конце слышится надежда. Какая-то жалкая. Он пьян. Рома выдыхает. С чего он вообще мог подумать, что Антон это серьёзно? Разочарование заставляет уткнуться в окно, за которым бушует метель. — Я правда не специально, — бубнит он. — мы же друзья? Антон отрывает голову от столешницы. Абсолютно пьян. Роме это не нравится. Слишком тот выглядит беззащитным. — Друзья, — обречённо заключает он. Антон протягивает руку с оттопыренным мизинцем. Они мирятся столь тупым и детским способом. Но от каждого прикосновения все органы меняются местами. Тошнит. Роме не хочется довольствоваться столь малым. Антон боится. Дистанция, что в это время медленно сокращалась, вернулась на прежнее место. Только вот сейчас это кажется куда дальше, чем тогда. Ведь они не знали, что можно по-другому. — Мне чего-то спать хочется, — еле понятно говорит Антон. — надо домой… — Иди на хуй со своим домом, — Рома вздыхает. — я удивлюсь если ты сможешь встать не опрокинув стол. — Хочу спать… — Ты знаешь, где моя комната, — ворчит Рома. — Дойдешь, а мне надо покурить. Антон печально провожает глазами Рому. Встает. И да, чуть не опрокидывает стол. Еле удерживает вазу. Медленно выходит. Заваливается на кровать, укатывается в одеяло. Даже здесь он засыпает заплаканным. Рома, выкурив только три сигареты подряд, успокаивается. Друзья. Он повторяет это себе под нос. Раньше эта мысль скорее радовала. Но теперь куда не шагнешь везде минное поле. Если больше чем друзья, то он пидор. Если нет, то он только друг. Лишь товарищ. Зачем он это тогда сказал, если хочет быть ебанными друзьями? Тяжело. Парень вздыхает. Кидает сигарету в снег. Дома допивать бутылку водки в одиночестве.