Полуслепые глаза

Рома сидит в кафешке у больницы. Его достали споры родителей Антона. Даже сейчас они решили обсудить, кто виноват. Перед ним сидит Оля. Она пьёт горячий шоколад. Рома купил ей его, чтобы та хоть немного успокоилась. Жалко девочку. Она плакала прямо в коридоре, а родители были слишком заняты разборками. Конечно, они не увидят ребёнка, который в добавок ещё и прячется. — С Тошей всё будет в порядке? — хмурясь, спрашивает она. У неё распущенные волосы. Она греет холодные пальцы о горячую кружку. — Да, — уверенно отвечает Рома. — Не врешь? — Не вру, — выдыхает парень. На самом деле, его немного раздражает присутствие этой девочки. Он просто хотел немного выпить, а по итогу попивает чай. Ни выругаться, ни выпить. Детский сад какой-то. Но когда Антона рядом нет, то кто позаботится об этой малолетке? Рома чувствует очередной укол, где-то внизу живота. Он залпом выпивает весь безвкусный чай. Слишком мало сахара. Рома берёт пакетик с подставки и просто высыпает его себе в рот. Хоть так перебить вкус этой погани. — А он так же будет рисовать? — девочка наклоняет голову. — Ему не руки отрубили, — пожимает плечами парень. — может да, а может нет. Если горячий шоколад такой же противный как чай, то понятно почему она так долго его пьёт. Как отопление он точно лучше, чем как что-то съедобное. — Как нет? — возмущённо вскрикивает Оля. Рома поднимает брови. Чего этот ребёнок хочет от него? Откуда он знает, что на уме этого Дауна? Он официально доказал свою непредсказуемость. Он слышит, как скрипят его же зубы. Парень меняет соль и перец местами. Зачем? Хороший вопрос. — Ну, — хмыкает Рома. — при уровне развития Антона, может решить стать бухгалтером. — Но ведь он ненавидит математику,— изумлённо произносит девочка. — Именно. Оля хмурится и ничего не понимает. Рома как обычно холоден, равнодушен, собран и уверен. Ей нравится это. Наверное, Антону тоже нравится это ощущение поддержки. Ведь родители давно его не дают. Из-за того, что они поругались прямо в больнице, а всё сообщается только им, Роме приходится ждать. За окном начинает идти снег. Он уже хочет пополнить эту больницу двумя новыми клиентами. Наваливает всё больше и больше снега. У Антона точно холодные руки. Рома переставляет пустую чашку. Эта мысль ему не понравилась. Слишком неоднозначная. Он выстукивает пальцем какую-то мелодию. Оля хмуро смотрит на парня. Она допивает напиток и вскакивает. — Пойдём, — строго говорит она. Рома скучающего на неё глядит. Почему то сейчас ему не хочется идти. Остаться здесь. Смотреть на этот холодный город, покрытый инеем. Думать о чем угодно, кроме Антона. Но все равно натыкаться на мысли о нём. Сидеть до того момента, пока всё тело не начнёт болеть от статичного положения. Он сует салфетки в карман и все-таки выходит. Оля всё рвётся вперёд, а он растягивает каждый шаг. Это ли чувствовал Антон, когда шёл к нему? Поэтому пару слов связать не мог? Когда Рома замечает разговаривающих родителей Антона с врачами, он останавливается. Оля бежит к маме, хватает за рукав. Та улыбаясь обнимает дочь. Рома выдыхает. Что теперь? Он в этой конфетно-букетной атмосфере не нужен. Рома поворачивает голову в поисках часов. Через сколько ближайший автобус? Роме кажется, что он тонет в своих эмоциях. Хотя вроде бы он и ничего не чувствует. Только лёгкую растерянность. Почему же тогда так тяжело? — Че встал, на? — Бяша ударяет по спине друга. — Сказали что время приёма скоро и можно будет с ним увидеться, на, — он вглядывается в хмурое лицо товарища. Вроде как обычно. Мрачная самоуверенность. Но за последние пару дней Бяша понял, что его друг вовсе не настолько силён как кажется. Он лучше Антона отражает слово «кажется». Ведь не может влюблённый по уши пацан, который был готов убить каждого, кто прикоснуться к его пассии, так холодно реагировать. Не может. — Круто, — равнодушно кивает Рома. Он выдерживает подбородок, смотрит на товарища сверху вниз. У него это всегда получается. Выглядеть выше других людей. Сильнее. Хитрее. Опаснее. Во много раз опаснее. — Наша Антуанетта пострадала оказывается гораздо меньше, чем могло показаться сначала, на, — Бяша пристально вглядывается в подозрительно апатичного парня. — Офигенно, — кивает Рома. Только сейчас Бяша понимает, что тот следит за часами. Нет уж. Если он так не хочет довериться ему, то пусть расскажет все печали Антону. Иначе непонятно сколько его можно будет отгораживать от алкоголя. — Ладно, пойдём, — Бяша тянет его за руку. — его родители уже увиделись, щяс можно один на один поболтать, на. — Сейчас? — слегка испуганно проговаривает Рома. Автобус через десять минут. Нет. Он не хочет видеть Антона. Он не может. Слишком больно. — Нет, блять, — парень крутит указательным пальцем у виска. — крышка совсем съехала, на. — И такое есть. Его посещают мысли, чтобы свалить в туалет. Но Бяша как на зло то и дело толкает парня вперёд. Белые коридоры. Как-то всё сюрреалистично. Рома сам не понимает как оказывается перед Антоном. Тот неловко улыбается, словно его недавно не ножом пырнули, а пакет с презервативами украли. Он поправляет новые очки. Точно, ведь те остались в гараже. — Ну и перепугал ты нас, на, — фыркает Бяша. Антона напрягает то, что Рома молчит. Он стоит в углу, прожигает его взглядом и молчит. Оперся на стену, вглядывается в бледное лицо, но ни один мускул на маске ледяного безразличия не дёргается. Он сложил руки на груди. — Но ведь это даже хорошо, — Бяша аж кашляет от такого заявления, а Антон смеётся. — ну, я жив, больше никто не умрет от рук маньячелло. На этой фразе лицо парня искажается. Антон вспоминает о Саше. Его тошнит. Он пытался сам сменить эту фразу. Ведь он верил в неё. Да, скажи ему, что надо пережить всё это ещё раз, он бы согласился. Ведь так правильно. Наверное. Рома стискивает кулаки в карманах. Всё просто отлично. Всё хорошо. Да. Маньяк пойман. Он в больнице. Он мог умереть. — Пойду покурю, — холодно кидает Рома. Он разворачивается, чтобы выйти. — Ром, — возмущённо и растерянно окликает его Антон. Он бы вскочил, чтобы его остановить, но даже резкий поворот отдался сильной болью. Рома останавливается. Бросает уже скорее злой взгляд. Его не волнует то, что сейчас парень страдает. Единственное, что хочет Рома это остаться в одиночестве. Одному. — Давайте-ка лучше я покурю, а вы конструктивно поговорите,— Бяша огибает друга. — из меня просто семейный психолог, как из Антуанетты адекватный человек. — Что сказал? — Антон нагибается вперёд, но снова морщится от боли. — Вот сиди и лечись, на. Бяша захлопывает дверь прямо перед лицом Ромы. Тот цокает и возвращается к стене, на которую опирался. Ему кажется, что так люди умирают мучительнее, чем от любого ножа. Ему хочется позволить себе трястись, плакать, рассказать о том, как ему страшно. Но он не может. — Ром, — Антон протягивает каждую букву. Антона пугает мрачное, молчаливое, хоть и обыденное, поведение парня. Да, не будь поцелуя, он бы даже внимания не обратил. Но в тайне Антон уже представлял, как они поцелуются. Это же логично. Ведь в книгах и фильмах, возлюбленные всегда целуются. А может он всё сам придумал. Хочется обняться. Безумно. Хочется быть рядом. Быть вместе. — Что? — хмуро кидает парень. Антон поправляет очки. Хмурится. Вдыхает. — Прости, — он неотрывно смотрит прямо в глаза парня. — но если бы надо было, я повторил. — Мразь, — тихо, но чётко говорит Рома, опуская взгляд и морща нос. Резко он выпускает весь воздух из лёгких и делает пару быстрых шагов. Он сжимает щеки Антона. — Чё то не так, — мямлит Антон. Рома сжимает достаточно сильно, чтобы говорить было сложно. — Если бы эту больницу построили позже, — шипит парень. — если бы я растерялся, если бы вызов не восприняли всерьёз, если бы нож попал менее удачно, если бы вонзился глубже, если бы этот мудак достал бы его. Ты не представляешь сколько если. Рома впервые выглядит настолько отчаянным. Каждое слово причиняет ему боль. Он проматывал каждую ночь эти мысли. — Ром, — Антон кладёт свои руки на его ладони. — но я здесь, всё в порядке, — ему правда хочется доказать Роме, что всё хорошо. Но на Антона смотрят с глубокой тоской. Чуть ли не как на предателя. — После этого ты смеешь говорить, — Рома практически чувствует как задыхается. — что повторил бы? — Ром, — растеряно повторяет имя парня Антон. Рома целует его. Очень странно, судорожно, словно это вовсе не поцелуй, а спасательный глоток воды в жару. Антон впивается пальцами в запястья парня. Так приятно. И так ужасно. Это словно высказывания всего того, что не может сказать словами. Жёсткий, глубокий, так чтобы перехватывало дыхание. Не хочется разрывать его. Но эти короткие вздохи меж ними так мешают. Неожиданно Антон чувствует солёный вкус на губах, после того дня он слишком знаком ему. Он открывает глаза. Рома практически дрожит всем телом и плачет. Он впивается пальцами в плечи Антона. Опускает голову на ладонь. Хватает ртом воздух и рыдает. Антон обнимает парня. — Прости, — растерянно говорит Антон. Он не хотел, чтобы было так. Он не хотел причинять боль ему. — Иди нахуй, Антон, — шипит Рома. — как же я тебя ненавижу, ведь нельзя без выебонов, надо пытать меня, чтоб подыхал от страха. Сука, я же до тебя геев ненавидел, какого хуя ты на мою голову. Ты делаешь всё, чтобы я хотел тебя, чтобы днями и ночами думал только о тебе. А потом поступаешь так безответственно, — то и дело речь парня сбивается на судорожный вздох. Он так сильно впивается в шею Антона, — я попросил одного, не уходи от меня, — ещё тише говорит он. — но нет, ты же ебанный садист, всегда знал, что вы педики, ебанные извращенцы. — Ты тоже педик вообще-то, — фыркает Антон. — Ну, блять, — он обнимает парня за шею. — кто как не извращенец станет терпеть такое издевательство? Антон хмыкает, но его радость от слов быстро сдувает смущением. Рома кусает его в шею, мягче чем тогда в плечо, но кусает. Потом облизывает и оставляет засос. — Блять, Ром, — шипит он. — как мне это скрывать? — Синяком больше, — пожимает плечами Рома. — синяком меньше. — Иди нахуй, — выдыхает Антон. Все-таки Рома отстраняется. Сердце Антона снова напоминает ему, что он жив. Рома красный от слез, у него мокрые ресницы и впервые такое… жалобное выражение лица. И уставшее. — Прости, — опуская взгляд в пол, тихо произносит Антон. — я не знал, что так произойдёт. — Мразь ты, — отчеканивает Рома и снова целует парня. В этот раз он не щадит, он кусает губы. Целует с языком. Целует нежно, долго, глубоко, а потом с больнючими укусами, до крови так что сбивается дыхание. Антон просто обнимает парня, он абсолютно не знает куда девать руки. Рома же в наглую пробирается под футболку парня и касается рёбер. Антон слегка жмурится. — Если уж собрался меня облапать, выбирай либо выше, либо ноги, — ворчит Антон. — Прости, — Рома краснеет. — я не хотел делать больно. — Ничего страшного, — но парень все же насупился. Рома же совсем покраснел. На самом деле, он вообще не думал о том, что делают его руки. Он просто поддался мимолетному желанию. Антон наблюдает за растерянным парнем, который так и думает, куда девать руки. Хватает за воротник, притягивает к себе. Целует. Глубоко. Нежно. В дверь раздаётся стук. Рома весь выпрямляется. Антон смотрит на ещё красное от слез лицо. Им нужно поговорить. О многом. Даже Грозному Роме Пятифану нужно позволять чувствовать. Он наклоняет голову и хмуро, практически отталкивая врача в дверях выходит. Антон выдыхает. — Конструктивно поговорили. — Подозрительный у вас друг, — доктор оглядывает парня и хмурится. — если уж вас навещают девушки, то не устраивайте оргии в больнице. — Что? Врач трогает шею. Антон краснеет и закрывает ладонью. А это весело. Люди сами всё от себя скроют.

***

Рома лежит на кровати. Его бесит мысль, что он так легко сорвался. Он плакал. Омерзительно. Он не имел права на эмоции. Он кусает указательный палец. Эмоции ужасны. Парень устало выходит из комнаты, обмывается. Ледяной душ в такую погоду странная привычка. Но сейчас Роме нужно охладиться. Он смотрит на себя в зеркало. Отвратительно. Слабый. — Блять, — его практически тошнит от своего вида. — на отца похож. Те же жёсткие черты, тот же равнодушный взгляд. Тот кого интересовала война больше, чем собственный ребёнок. Ни любви, ни тепла, никакого достоинства. Эгоист. Рома никогда не забудет тех ссор, оров и ударов об стену кулаком и не только. Отец – военный! Как же круто. Да. Конечно. Рома сверлит своё отражение. Пытается изменить наклон головы, перестать хмуриться. Но ничего не получается. Перед ним стоит сын человека, который разрушил этот дом. Сломал мать. Рома опускает лоб на сжатый кулак. Выдыхает. Представляет, как когда-нибудь разденет Антона. Насрать на всё. Он безумно хочет его. И уж этим на отца он не будет похож. Да, он гей. Выдыхает. Поднимает ещё более равнодушный взгляд, чем обычно. От холода у него стучат зубы и вообще он дрожит. Но лучше от холода, чем от страха. Он садится на корточки, утыкается лицом в колени. — Только не уходи от меня. — куда-то в тишину комнаты говорит он. — никогда. Рома игнорирует, что плачет. Главное, что никто его не видит. Ему не нужна чужая жалость. Все они не сильнее его. Они не имеют права так смотреть.