Undividable

Сайлас, 2-й день весны С каждым днём работы становилось все больше и больше. Сайлас не заметил, когда её стало настолько много, что по утрам ему приходилось выбирать между мытьём, укладкой волос и приготовлением кофе. Пришлось собирать волосы в дурацкий хвостик на затылке, чтобы не мешались, и довольствоваться травяными настоями. Но вскоре на привычные ритуалы, отделяющие «сегодня» от «вчера», совсем перестало хватать времени, и сутки превратились в нескончаемую череду из беготни, ежедневных собраний и работы с бумагами. К счастью, фармаколог Руди исправно вычеркивал дни в календаре, висящем на стене в комнате отдыха, и это хоть немного помогало не потерять ориентацию во времени. Благо у Сайласа всегда находилась минутка, чтобы спуститься на этаж ниже и заглянуть в кабинет Ниру. Завидев гостя, тот всегда откладывал работу и доставал стаканы. Напитки всегда отличались. Примерно неделю назад Ниру поил его кофе с молоком, а вчера достал бутылку со спиртным из тайника в книжной полке. На этот раз он вытащил из кармана плаща небольшую фляжку и налил каждому немного золотистой жидкости. Ниру развалился в роскошном, обитом бархатом кресле, а ему пришлось переложить несколько картонных папок на пол, перед тем, как взять стакан и улечься на диван. Он, правда, был настолько неудобным, что подбородок упирался в грудину, а ноги приходилось перекидывать через подлокотник. Будь Сайлас живым, у него бы все тело болело от лежания на таком. — То, что твоя команда вколола контрольной группе вчера вечером, больше походит на яд, чем на лекарство, — сообщил он, смакуя виски. — Большую часть пациентов после инъекции осыпало кровавыми волдырями. Пить совсем не хотелось, и Сайлас поставил стакан себе на грудь. Он двигался, когда Сайлас разговаривал, а виски переливался, как драгоценный камень. Это зрелище показалось ему завораживающим. — Что, неужели от такого кто-то умер? — спросил Сайлас, не отводя взгляда от напитка. — Не умер, но несколько добровольцев решили отказаться от участия в экспериментах. Мы даже наблюдать за последствиями не сможем. Так что будь добр, в следующий раз придумай что-то более похожее на лекарство. — Да, конечно. Я ведь знаю, какие компоненты вызывают побочные реакции, а какие — нет, — пробубнил Сайлас. В последние недели он настолько вымотался, что даже сарказм звучал не так убедительно. Ниру пропустил колкость мимо ушей и принялся перебирать бумаги на столе в поиске документов, которые предназначались для Сайласа. Снова отчеты, и на этот раз их просто дохрена. Кажется, он за всю жизнь меньше прочел, чем за эти три недели. Сайлас закрыл глаза и помассировал веки. Те, кто утверждают, что могилорожденные не знают усталости, упускают одну крошечную деталь. Бессмертному телу все равно на нагрузки, а вот психике — нет. Если бы здесь была Тара, она сказала бы, что он в край задолбался. И оказалась бы права. — Как твоя группа? — Ниру прервал молчание, но продолжил шуршать страницами. — Больше не возникало эксцессов? — У меня не будет возникать эксцессов, только когда в группе не будет этой занозы в заднице. Буквально вчера вечером она зашла в кабинет с двумя помадами и спросила, какая из них, по его мужскому мнению, лучше на ней смотрится. Сайлас даже разговаривать с ней не стал, просто махнул рукой, чтобы мелочь закрыла дверь с другой стороны. Ему глубоко всё равно, какой помадой будет пользоваться это ходячее недоразумение. — Сможешь сменить состав, как только появятся волонтеры, — отрезал Ниру, опуская на край стола стопку испещренных чернилами бумаг. — А пока вам придется работать так. Каждый раз он отвечал одно и то же. Но Ниру просто не приходилось ежедневно терпеть человека, увязавшегося за ним, словно муха. Он не понимал, как это утомляет. Сайлас приподнялся и залпом выпил виски. Вкуса не почувствовал — он давно уже не делал себе инъекций, но по пищеводу разлилось приятное тепло. Жаль, что он не может напиться и сбежать от всего этого дерьма в сон, как это делал ассистент фармаколога. Ему никогда больше не доведётся заснуть. — Ты совсем сник в последнее время. Лучше бы он продолжил распекать Сайласа за то, что прошло три недели, а их группа даже на шаг не приблизились к разработке лекарства, чем начинал говорить с ним, как отец с сыном. Только этого сейчас не хватало. — Да ладно? Как думаешь, почему? — Сайлас обвел руками высокую стопку отчётов и заваленный бумагами стол. А затем отодвинул с лица выпавшие пряди, отчего волосы растрепались ещё сильнее. — Тебе не понравится то, что я скажу, но я думаю, что тебе пора идти дальше. — А я по-твоему стою на месте? Следовало бы выдохнуть и поубавить агрессии. Ещё не хватало разругаться с Ниру. Но челюсти сомкнулись так крепко, что заскрипели зубы, а губы превратились в тонкую серую линию. Пальцы сжались в кулаки, и если Ниру продолжит в том же духе, он запустит стаканом в стену. Или, что ещё хуже, прямо ему в голову. — После ухода Тары ты закрылся в себе, — продолжил Ниру, и в голосе зазвучала сталь. — Сидишь и гоняешь воспоминания по кругу, чтобы не приходить в норму, но знаешь как это называется? Побег от реальности. Это Ниру ему говорит? Да он до сих пор думает о маленькой некромантка, и зная его, будет думать о ней ещё несколько лет. Но себе он не спешит раздавать советы, и очень зря. — Пора бы тебе смириться с её уходом и вернуться на землю. Тебе нужно жить дальше. Это виски так повлиял? Или Шемира с утра пораньше присела на уши и выклевала все мозги? В любом случае, у Сайласа нет никакого желания становиться мусорным ведром для чужих эмоций. Он схватил со стола стопку отчётов и глянул на Ниру, не пытаясь скрыть раздражение. — Мне нужно только одно — чтобы никто не пытался засунуть свой длинный нос мне в голову, — практически закричал Сайлас. А затем повернулся на каблуках, преодолел расстояние до двери в несколько шагов и вылетел в коридор. Руки свело судорогой, и листы смялись под его пальцами. Ну и к черту! Кому какое дело до бумажек, которые не пойдут дальше его кабинета? Больше он не заходил к Ниру — больных стало настолько много, что ни у кого попросту не нашлось времени на встречи. Но что Сайласу нравилось в Ниру, так это то, что он не выглядел смертельно обиженным. А значит, когда аврал закончится, они смогут нормально поговорить. И хорошо, что так: от мысли, что Сайлас навсегда потерял друга, у него шевелились волосы на затылке. А вот чертова мелочь всегда находила время для того, чтобы поиграть у него на нервах. Стоило ей услышать, как он поднимается по лестнице, выстукивая набойками злую мелодию, она выглянула из лаборатории с приторной улыбкой. Но радость испарилась на глазах, стоило им встретиться взглядами, а слова, готовые слететь с языка, застряли у неё в горле. Сайлас готов был поклясться: если мелочь откроет свой гребаный рот, он выскажет всё, что думает о ней. Сайлас не станет скупиться на особо хлесткие обороты, и мелочь со слезами на глазах будет умолять, чтобы он позволил ей уйти. Но ей хватило ума понять, что его сейчас лучше не трогать, и юркнула обратно в лабораторию. Сайлас направился в кабинет и заперся там: ударил по задвижке, вгоняя стержень как можно глубже. Пару раз треснул по кирпичной стене, а затем рухнул в кресло. Кожа на костяшках слезла хлопьями, и розоватая поверхность под ней начала наливаться багровым. Нужно прийти в себя — работы сегодня навалом. А как он будет работать, когда каждый предмет, оказавшийся у него в руках, хочется вышвырнуть в окно? Сайлас нашарил в кармане телефон и включил «Oh my Goth!». Эту песню любила маленькая некромантка. Теперь всё, что было с ней связано, возвращало Сайласа к тем дням, когда они жили вместе в комнатушке на окраине города. К её рукам в синих перчатках, ловким пальцам, один за другим накладывающим швы, звонкому смеху. Ко всему, чего у него больше не будет. — Простите, уважаемый начальник! — В дверь застучали. Воспоминания поблекли, и Сайлас вернулся в собственный кабинет. Пришлось выбраться из-за стола, подойти к двери и отодвинуть щеколду. На пороге стояла мелочь, переминаясь с ноги на ногу. На днях Ниру потребовал, чтобы все сотрудники «Экс-Мортиса» прикололи бумажки с именами, и теперь у неё на груди болтался огрызок с надписью «Ида Рихтер», держащийся на серебряной булавке. Но это оказались не все перемены в её внешности. Поверх плаща Уроборосов, служившего ей платьем, красовался полосатый подгрудный корсет. Чёрные и зеленые линии и огромные для её возраста груди приковали бы взгляд кого угодно. Но только не Сайласа. Телефон и наушники скрылись в карманах. Ида неотрывно наблюдала за его движениями, будто предметы, что он прятал, оказались самыми интересными вещами в мире. Но Сайлас не позволил как следует разглядеть их, и от её неудовлетворенного любопытства сделалось очень приятно. — Рудольф передал это вам, — сообщила она, растягивая слова. Мелочь шагнула вперед и протянула ему несколько книг. Несмотря на холод, несколько заклепок на плаще остались расстегнутыми, и в вырезе виднелась ложбинка между грудями. Сайлас на мгновение задержал взгляд на ней, но совершенно ничего не почувствовал. Такое зрелище должно было разогнать кровь и подбросить парочку не совсем цензурных образов. Однако вызвало лишь отвращение. — Руди мог бы и сам прийти, не безногий, — проворчал Сайлас, перебирая книги. «Трактат о целебных растениях Бантуса и окрестностей» он читал, когда Тара болела воспалением легких. Только свой экземпляр Руди исписал пометками, а между некоторыми страницами вклеил листы с полезными пояснениями и дополнениями. — У него много работы, — извиняющимся тоном подметила Ида, сложив руки за спину и выпрямившись. — Вот ещё что, уважаемый начальник… Пришлось поднять голову от примечаний к волчьей куркуме (которых оказалось аж два листа) и вернуться к созерцанию недоразумения с хвостиками. Девчонке, пожалуй, должно хватать мозгов, чтобы понимать, какой из двух объектов его интересует больше, и не отнимать слишком много времени. — Вам нравится моя новая прическа? Увидев, что Сайлас пробежался по ней глазами, Ида принялась поправлять один из локонов. А в чем собственно разница? Всё те же кудрявые и жесткие волосы, заплетенные в два хвоста. Всё такой же отвратительный выбор для лаборатории, где горит огонь и разные едкие вещества брызжут во все стороны. — Я не пустоголовый модник, в прическах не разбираюсь. — Конечно, я понимаю, — она издала смешок, насквозь ненатуральный. — Просто сегодня я подобрала ленты как раз в цвет нашей с вами униформы. Разве не прекрасно? Он без особого желания глянул на ленты. Ну да, того самого цвета. Нашла, чем хвастаться, такие наверняка можно купить в любой швейной лавке. И почему у этой девчонки такая страсть к трате его времени? — Если у тебя есть время для подобных мелочей, будь добра, займись делом, — отрезал Сайлас и вернулся к чтению. К его огромной радости, мелочь поняла намек и вышла из кабинета. Такой ответ заставит её понять, что не к тому она клинья подбивает. Что шансов у неё — ноль, и ей лучше поумерить пыл. И примерно неделю девчонка самоотверженно трудилась, изредка метая короткие взгляды и улыбаясь. Как выяснилось позже, она просто набиралась смелости. — Дорогой начальник, а что вы делаете сегодня вечером? — Спросила Ида с раздражающим придыханием. Она уставилась в пол, а на щеках появилось два темных пятна. От того, каким тоном она говорила, и как выглядела при этом, у Сайласа поджались губы. Вечер у него забит: сначала разобраться с отчетами, затем проштудировать книги в поисках идеальных компонентов и подготовить формулы назавтра. Ночью он будет занят приготовлением концентратов для усиливающего и возвращающего вкус растворов, а потом неплохо бы ванну принять, а то от него уже начало пахнуть разложением. В этом графике не нашлось ни минуты, что он готов потратить на Иду-мать-её-Рихтер. — Хватит заигрывать со мной, — отчеканил Сайлас и посмотрел на девчонку сверху вниз. Во взгляде уж точно не читалось ничего доброго. — Если до твоего крошечного мозга почему-то не доходит, скажу напрямую — у меня нет ни минуты, что мне хотелось бы провести в твоем обществе. Так что марш работать! И если через час лаборатория не будет сверкать, как новенькая, я закрою тебя здесь на ночь. Поняла? — Да, начальник, — пробормотала она, дрожа то ли от испуга, то ли от волнения, и выскочила из кабинета. Неужели никто не сказал ей, что если могилорожденный выглядит на двадцать с лишним лет, это ещё не значит, что он молод? Ида вообще в курсе, что Сайлас с шансами старше её больше, чем в два раза? Он ей в отцы годится! Но это ещё куда ни шло. Куда гаже, что по её же словам могилорожденные — это всего лишь куски мертвечины. Отвратительные нелюди, не заслуживающие ничего, кроме презрения. Эти слова въелись в память Сайласа, словно мелочь вырезала их у него на черепе, и отравляли немногие счастливые воспоминания. В ту ночь, когда они с Тарой помирились, и маленькая некромантка льнула к нему в темной комнате, а его руки лежали, пожалуй, слишком низко, думала ли она о том, что обнимается с живым трупом? А если думала, то как часто? Сайлас мог бы ответить, что Тара не такая, и для неё подобные вещи не играли роли, но ему пока хватало мозгов не убеждать себя в настолько очевидной лжи. ??? Ещё толком не проснувшись, она почувствовала счастье от того, что сон, наконец, закончился. От долгого лежания на твердой поверхности плечи и бедра ныли. Кожу облегала одежда из грубого и плотного материала, из-за чего ноги и живот покрылись крупными каплями пота. Что бы то ни было, оно ещё и здорово врезалось в талию. Единственными источниками света в комнате оказались подсвечник на три свечи и тонкая рыжая полоска, пробивающаяся из-под двери. Пламя горело зеленым. Можно даже сказать, зловеще-зеленым. Но света было слишком мало. У неё не было представления ни о размерах комнаты, ни о том, что находится вокруг. Она протянула руку к подсвечнику, и совсем близко раздалось металлическое позвякивание. Неужели тот стремный мужчина похитил её и посадил на цепь? По бедру скользнуло что-то легкое и с негромким шелестящим звуком ударилось о тумбочку. Тусклый свет подсунул ей совершенно невозможную картину. Ей показалось, что у неё нет руки. Что она отрублена чуть выше локтя, и к культе приделана полоска ткани. Пришлось напрячь глаза и свести руки вместе, чтобы выяснить, что это ей не кажется. Культи едва касались друг друга, а чтобы ткань не слезала, кто-то вживил ей в кожу металлические кольца. Желудок сжался в спазме, и ей пришлось свеситься с лежака, чтобы не замарать его рвотой. Однако, рвать было нечем, и она только корчилась, икая, постанывая и сплевывая вязкую слюну. Её бросило в жар, зеленые огни над ней начали размываться и отдаляться, а звуки заглушились почти полностью. Этот ублюдок отрезали ей руки, и теперь её жизнь навсегда разрушена! Придется до конца дней смириться с собственной беспомощностью и беззащитностью. Теперь она вообще ни на что не способна, даже на то, чтобы подтереться в туалете. Из глаз закапало, и за это она возненавидела того, кто сделал это с ней, ещё сильнее. А может, руками дело не ограничилось? Она нагнулась, чтобы ощупать ноги, но те, к счастью, оказались на месте. Отлично. Значит, она сможет подойти к той мрази, что так с ней обошлась, и выбить из него всё дерьмо. А уж в этом-то она знает толк. Подняться без рук вышло далеко не с первого раза. До двери примерно десять шагов, и это расстояние она решила преодолеть бегом, выставив вперед плечо и крича во всё горло. — Ублюдок! Сволочь! — она врезалась в дверь, и та задрожала под её напором. — Иди сюда, тварь! Посмотри мне в глаза! Очередной удар отдался тупой болью в плече. Она повернулась другим боком и отошла назад для разбега. — Давай! Или зассал?! Дверь затрещала и сорвалась с петель. После темноты закутка, в котором она лежала, теплый свет от камина резал глаза и заставлял жмуриться. Кто-то коротко взвизгнул и отскочил в сторону. Как только она привыкла к свету, ей удалось хорошенько рассмотреть комнату. Под ногами скрипели блестящие от старости доски, укрытые вышарканным половиком. На стенах, обложенных кирпичом, висели средневековые гобелены, а пара кресел и выглядывающая из темноты книжная полка выглядели так, будто им самое место в музее. Примерно так же выглядела дверь, которую она выбила. За одним из кресел, будто за баррикадой, сгорбилась девушка. Молодая, лет двадцать, а может и больше. Светлые и пушистые волосы спадали до талии, прикрывая перед затасканного и рваного платья. Она до побеления в костяшках сжимала посох, а на лице читалась подступающая паника. — Успокойся, дитя, — пропищала она, стараясь сохранять самообладание. — Открой свое сердце и позволь Даре успо… — Где он?! Приведи его сюда! — Закричала та и понеслась на девушку. Девушка принялась резво отступать. — Мастер Оден сейчас не здесь! Как только он вернется, я попрошу его зайти. — Этот твой Оден — говноед, которых поискать! — Проходя мимо камина, она не удержалась и смела с полочки над ним несколько странных статуэток. — Он руки мне отрезал! Он вообще знает кто мой отец и что ему за это будет?! Она перевела взгляд на культи и только сейчас поняла, что именно крепилось к ним. Кожаные перчатки. Эта мразь присобачила к обрубкам кожаные перчатки, длинные и широкие, как штанины! Очень смешно — безрукая с двумя пустыми перчатками вместо рук! — Твои руки не отрезаны, дитя, — в голосе девушки вдруг появилась нотка уверенности. — Если ты успокоишься и сядешь, я расскажу тебе, что на самом деле случилось. В доказательство девушка опустилась в кресло напротив. С трудом расцепила пальцы и поставила посох рядом. — Не делай мне мозги! — Закричала она и взмахнула культей. — Думаешь, я такая тупая и не вижу что вы сделали? — Если бы мастер Оден отрезал тебе руки, было бы больно, ведь так? А ведь правда. Она как-то не обратила внимание на то, что раны совсем не болели. Но тогда что произошло? И куда делись руки ниже локтя? Это заставило её остановиться и подумать. — Садись в кресло, дорогая моя, и я всё расскажу, — повторила девушка и легко улыбнулась. — Ах да, чуть не забыла. Меня зовут Белинда. А тебя как? Она упала в кресло, больно стукнувшись спиной о непонятно откуда взявшуюся деревяшку. Положила ногу на ногу, и кожаные штаны протестующе заскрипели. Ох, хоть бы объяснения Белинды оказались правдоподобными, иначе она здесь всё разнесет. — Я Гвен, — проворчала она. — Рассказывай давай.