Королева Деэскалации

Одну бессонную ночь и долгий дневной сон спустя... — Как думаешь, что он имел в виду? — Рассеяно задала вопрос Тейлор, скрестив ноги и сидя на полу. Перед ней стояла дымящаяся чашка, полная зелёного чая (она не любила его — но ради своего постоянного посетителя вполне могла перетерпеть почти горький вкус напитка), на полу вокруг были расстелены пледы и одеяла — и казалось, будто какая-то очень странная птица свила гнездо в углу кафе — ограждённого от остального мира плашкой «закрыто» на входе. — К сожалению, моих когнитивных навыков недостаточно для ответа на этот вопрос. — Мрачно ответил Ли, сверля взглядом книгу, лежащую перед ним. Томик «Алисы в Стране Чудес» не реагировал, несмотря на все его попытки испепелить страницы одним взглядом. — Я подозреваю, что автор находился под воздействием специфических препаратов, нарушающих работу сознания. Оядзи-доно говорил, что подобные существуют, и предостерегал меня от их использования. — Да нет же. — Не могла не улыбнуться Тейлор, на мгновение отвлёкшись от мрачных мыслей. — По своему опыту я могу сказать, что для того, чтобы остаться на месте, нужно лишь стоять. — Рассудительно ответил Ли. — Не нужно бежать. И, даже если так, что значит — бежать в два раза быстрее для того, чтобы куда-то попасть? Мне кажется это спорным утверждением. Если только Алиса не стояла на быстро движущейся поверхности, которая смещалась со скоростью её бега… — Нет-нет-нет! — Замахала руками Эберт, покачав головой. — Нет. Ещё раз, Ли. Ты воспринимаешь всё слишком буквально. То, о чём говорит тут автор — метафора, понимаешь? — Нет. — Признался он. — Объясни. — Хорошо. — Кивнула Тейлор. — Эта фраза, на самом деле, существует и вне мира романа. Мама называла её «гипотезой Чёрной Королевы» — и этот принцип распространялся, в первую очередь, на биологию — хотя он применим и в нашей жизни. — Биология. — Нейтрально повторил юноша (Тейлор всё ещё не могла поверить, что ему не то что меньше тридцати, но меньше двадцати!), чуть склонив голову. Его волосы закрывали глаза — и для девушки было загадкой, каким образом он умудряется не моргать, глядя на неё. — Всё верно. Знаешь, что это? — Наука. — После некоторой паузы осторожно произнёс он. — Да. — Энергично кивнула учительница. — Наука, изучающая растительный и животный мир вокруг. В рамках биологии существует отдельный процесс — эволюция, то есть постепенное изменение из поколения в поколение разных видов живых организмов. Пока понимаешь? Ли молча кивнул. — Хорошо. И в рамках эволюции принцип Чёрной Королевы вполне оправдан — чтобы остаться на занятом тобою месте в пищевой цепи, тебе необходимо постоянно развиваться. А если хочешь поменять это место — то становиться сильнее, умнее, находчивее надо быстрее всех остальных. Это же применимо и в реальной жизни — нашей, например. — Каким образом? — Прищурился её собеседник. — Ну… — Задумалась Тейлор, а потом кивнула. — Придумала. Моё Кафе. Для того, чтобы сохранить статус-кво, мне необходимо было двигаться — зарабатывать деньги, чтобы поддерживать его работоспособность. Пока понимаешь? Дождавшись согласного кивка, Эберт продолжила, чувствуя себя истинной дочерью собственной матери — рассказывая про классическую английскую литературу благодарным слушателям. — И я это делала. Двигалась очень быстро — только для того, чтобы остаться на занимаемом мною месте. Но… Потом пришли АПП. И мне пришлось двигаться ещё быстрее, научиться ещё большему для того, чтобы остаться на месте. Теперь понимаешь, о чём это? Ли молчал. Потом, нахмурившись, прищурился, внимательно — и очень медленно, перечитывая строку в книге. Неделю назад он не мог и этого — но, словно часть памяти вернулась за это время — и он уже мог постепенно читать простой английский текст — чем Тейлор и воспользовалась, превратив их встречу в совместный разбор прочитанных им книг. Точнее — прочитанной им части одной небольшой книги — из того обширного списка, который она передала ему, когда закрывала кафе, как она тогда думала — навсегда. — Чтобы остаться на месте… — Медленно повторил он. — Необходимо двигаться. Потому что… Все остальные тоже двигаются. И если ты остановишься — то отстанешь. Так? — Правильно. — Довольно улыбнулась Тейлор, обрадованная успехами ученика. — Нисколько не ставя под сомнение вашу компетенцию в социальных взаимодействиях… — Начал её ученик, подняв взгляд тяжёлых глаза на неё. — Я всё же слабо понимаю, каким образом чтение данных текстов может обеспечить мне выполнение нашей задачи. — Я… — Она замолчала, не желая отвечать честно: «не знаю», а потому взяла паузу и задумалась. Потом, спустя несколько секунд, произнесла. — Моя мама так учила меня. Мы садились вместе с ней — и читали разные книги, а потом вместе обсуждали их. — Вдвоём? — Педантично уточнил Ли. — Если ты желаешь повторить достигнутый ранее результат, это может оказаться немаловажным элементом в моей социализации. — Почти всегда. — С грустной улыбкой пробормотала Тейлор, откинувшись на спинку дивана и прикрыв глаза. Картины прошлого — далёкого, почти забытого, но до кома в горле родного, вставали перед ней. И образ — высокой женщины с вьющимися чёрными волосами, заразительной улыбкой, яркими, сверкающими невероятным умом глаза, возник из прошлого. Но не только он. Отец — тогда ещё часто улыбающийся, подтянутый и энергичный, смотрящий на свою жену глазами, в которых была лишь любовь и преданность. Она сама — тогда ещё совсем маленькая, прижимающаяся к тёплому боку самого родного на свете человека. Она уже носила очки — но тогда предпочитала яркие пластиковые оправы, и ядовитая зелень пластика безумно, но очень интересно сочетались с буйной шевелюрой, унаследованной от Аннет. И последняя фигура — больше всего изменившаяся за эти годы. Та, кто очень часто проводила с ними целые дни — став такой же частью семьи Эберт, как и своей собственной. Маленькая — она и сейчас была ниже Тейлор, но тогда была совсем маленькой, с яркой зеленью глаз, полыхающей весельем и энергией, ищущей выхода, с вечно ободранными коленками, заклеенными пластырями — в воспоминании Тейлор та, что была ей куда ближе, чем сестра, смеялась. Заразительно, весело — и так, словно всё вокруг было одной прекрасной шуткой, которую она понимала — и была готова делиться этим знанием с миром вокруг. И волосы — цвета короны заходящего солнца, рассыпанные по плечам — за эти годы она так и не научилась использовать заколки, и это не менялось с самого детства. По ней она скучала больше всего. Мама ушла — и дочь смогла с этим смириться. Через рвущую душу боль и годы слёз — но смогла смириться с тем, что самый родной и любимый человек покинул её. Отец изменился — но она знала, что он, рано или поздно, вернётся — ему становилось лучше с каждым годом, и, быть может, у них когда-нибудь будут шансы вновь стать той самой семьёй, которой они были до смерти мамы. Эмма исчезла. Та девочка с весёлым и заразительным смехом, способная одной палкой отогнать бродячую собаку, которая набросилась на гуляющих девочек, получив с десяток укусов — но потом всё равно утешать её, Тейлор, говоря, что ничего страшного не произошло. Та, кто ночи напролёт обнимала её, шепча на ухо успокаивающие слова, пока она безудержно плакала. Эмма Барнс, сестра во всём, кроме крови, знающая Тейлор лучше, чем кто либо на свете — исчезла навсегда. Её место занял безжалостный и уродливый монстр, за полтора года уничтоживший всё, что было между ними. Или ей так казалось. — Нет. — Онемевшими губами прошептала Тейлор, чувствуя, как из глаз струятся слёзы. — Мы… Не были одни. Я не была. — Это досадно. — Ответил Ли, внимательно смотря на плачущую учительницу. Юноша чуть нахмурился. — Твои уроки говорят мне, что слёзы — признак сильной негативной реакции. Согласно протоколам социального взаимодействия, в таких случаях мне необходимо извиниться и узнать причину твоей реакции. Какие мои действия вызвали её? — Никакие. — Горько ответила Тейлор. — Прости, Ли, я… Вспомнила кое-кого. — Будет ли бестактно с моей стороны уточнить, кого именно? — Склонил голову Ли. — Нет. — Эберт глубоко вдохнула, а потом негромко, но ёмко, ответила. — Я вспомнила ту, что была мне ближе, чем я сама. — Что с ней случилось? — В тоне её собеседника не было сочувствия, а в глазах — ни намёка на сопереживание, но это было нормально. Она знала, что тот не умеет выражать свои эмоции — и надо было смотреть на его слова. Ли никогда не спрашивал что-то бесполезное, и всегда следовал чёткой цели. — Есть ли разница? — Безразлично поинтересовалась подросток. — Ты говорила, что разделить свои переживания с окружающими — надёжный метод борьбы с проблемами. — Как по учебнику процитировал он. — В случае, если тебе плохо, я хочу помочь. — Спасибо. Это долгая и скучная история. Ты уверен, что хочешь её узнать? — Спустя секунду тишины, ответила Тейлор. На её лице была улыбка, которая вгоняла Ли в ступор. Учительница всегда говорила, что улыбка — признак радости, но, почему-то, сейчас ему не казалось, что человек напротив весел. Тем не менее, это противоречило с её же собственными словами… Тем не менее, он не задал этот вопрос — сам не зная почему. Происходило что-то эмоционально важное. Его навыков всё ещё не хватало для идентификации этого «важного», но ученик понимал, что сейчас его учительница хочет рассказать что-то, важное для неё. А потому — Ли, без слов, торжественно кивнул. Эберт на мгновение задумалась, словно размышляя, что значил его жест, а потом потянулась к чайнику и налила себе огромную чашку уже успевшего остыть зелёного чая. Сделала глоток, словно собираясь с силами, и негромко заговорила. — Я не помню, когда мы встретились в первый раз. Зои Барнс — мама Эммы, была хорошей подругой Аннет Эберт — так звали мою маму, ещё со времен сестринства в колледже. Это такие организации студентов, живущих вместе, и оказывающих друг-другу помощь, как в личной жизни, так и в учёбе. Зои училась на археолога, а мама любила филологию — а интерес к классической литературе ей подарило именно новое знакомство. Она всегда любила читать, но новая подруга быстро заразила её английский классикой. Они жили в одном доме, и быстро стали если не лучшими подругами, но кем-то, очень близким к этому — настолько, что когда тётя Зои прониклась идеалами Люстрам — когда она ещё была просто активисткой, а не злодейкой, то очень быстро втянула в это и мою маму. Для них это быстро стало не менее важно, чем учёба — тогда у женщин было не так много прав, как сейчас. Да, формально всё было также, но притеснения на рабочих местах, пренебрежительное отношение в университетах — всё это было куда большей проблемой, чем сейчас. Тейлор отвлеклась, чтобы сделать глоток, и продолжила. — Зои была просто активисткой, а мама… Поддерживала более громкие акции. Я не знаю, что там случилось — но однажды она угодила в серьёзные неприятности. Люстрам всё ещё не была злодейкой, но уже стала куда радикальнее, чем раньше — и иногда даже организовывала очень громкие и не совсем мирные акции — думаю, что на одной из таких и задержали маму. Тот митинг закончился дракой с полицией — и зачинщицей назвали ту, кто яростнее всех отбивалась при задержании. Это были студенческие годы, когда денег на хорошего адвоката у них не было — и они искали кого подешевле, но, при этом, что не стал бы просто брать деньги и симулировать работу. Так мама встретила Алана Барнса — только-только выпустившегося из университета юриста без гроша в кармане, но с огромными амбициями. Мама всегда говорила, что заплатила тогда ровно сто долларов — за которые никто из профессионалов бы даже взгляд на неё не поднял. Но Алан — сделал это. Не знаю уж как, но он умудрился превратить дело из обвинения в хулиганстве — в громкий политический процесс против свободы волеизъявления. Но не сам. У него были знания, но людей, которые могли бы помочь ему собирать информацию и распространять слухи о притеснениях женщин в Нью-Гэмпшире, нет. Зато они были у его лучшего друга — парня, помогавшего своему отцу в профсоюзной деятельности. Дэнни Эберт, узнав о том, что власти хотят посадить в клетку женщину, выступающую за свои права, поднял всех знакомых из колледжа, как и Алан. Подключилась Люстрам — и, всего спустя пару недель, маму отпустили. Пока они вытаскивали Аннет из-за решётки, Зои и Алан начали встречаться — а мама, узнав, кто помог освободить её, была так благодарна папе, что впервые в жизни позволила кому-то пригласить себя на свидание. Не думаю, что она знала, чем всё закончится — но спустя три года, с разницей в пару месяцев, сначала Зои, а потом и мама, узнали, что беременны — с разницей в пару месяцев. Мама до последнего сомневалась, стоило ли выходить замуж за папу — тогда она думала продолжать сотрудничать с Люстрам, что за эти годы сильно изменилась — но Зои уговорила её подумать о будущем. И… Так Аннет и стала Эберт. Тейлор замолчала. Потом без предупреждения встала, и сделала пару шагов в кухню, откуда вернулась минутой позже, держа в руках толстую папку. Положила ту на пол, раскрыла — и продемонстрировала Ли распахнутый фотоальбом. С его страниц из прошлого смотрели двое — надувшаяся и недовольная Аннет и сбитый с толку и смущённый Дэнни. Папа был в пиджаке и галстуке — который ему ужасно не шёл, а мама — в голубом сарафане, который, наоборот, невероятно её красил. — Это фотография за месяц до их свадьбы, и за два — до моего рождения. — Пробормотала Тейлор, подняв глаза на Ли. Тот с интересом разглядывал фотографии, не проронив ни слова. — Они не выглядят так, будто подходят друг другу, да? — Я не эксперт. — Спустя секунду ответил тот, не сразу поняв, что этот вопрос был задан ему. — Что об этом говорит? — Выражение их лиц. — Просто ответила Эберт, проведя рукой по фотографии. Старое изображение — из далёкой эпохи. — Они выглядят так, будто не хотят тут находиться. Но… Вот их свадебное фото. Девушка перевернула страницу — и показала следующий разворот. — Тут они… Подходят друг другу. — Спустя почти минуту молчания произнёс Ли. — Так? — Ага. — Тихо согласилась Тейлор. На этом фото Дэнни наконец-то избавился от ужасного галстука — и был в простой белой рубашке, поверх чёрных штанов и туфель. Аннет же надела недлинное, до середины голени белое платье. — Мама всегда говорила, что скорее умрёт, чем наденет свадебное платье — а потому, когда пришло время, она решила схитрить — и укоротила его. И… Да, вот, смотри! — Подросток с любовью опустила палец и показала на обувь запечатлённой на фотографии женщины. — Это ботинки. — Спустя секунду молчания констатировал тот. — Это кроссовки. — Улыбнулась Тейлор. — Мама надела их на свадьбу, сказав, что каблуки ей не нравятся. Она всегда была такой. Сильной, уверенной в себе… Нисколько не боящейся, что о ней скажут люди вокруг. Я совсем не такая… — Это не мне судить. — Спокойно произнёс собеседник. — Я не был достоин чести знать твоих родителей — но, полагаю, что в чём-то вы схожи. — А? — Осанка. — Спокойно произнёс он. — Она стоит прямо, решительно — как и ты, когда перестаёшь горбиться. — А?! — Изумлённо повторила та. — Я не замечала, что горблюсь! — Что же, значит, самое время об этом сообщить. — Флегматично сообщил Ли. — Это незаметно — но часто бывает. Особенно когда ты говоришь о прошлом. — Возможно… — Протянула Тейлор, стараясь вспомнить, правда ли она так часто сгибала спину, стараясь показаться незаметнее, чем она есть на самом деле, или нет. — Ты хотела рассказать о Зои? — Уточнил Ли. — Почему ты так думаешь? — Твой рассказ ориентирован на четырёх человек. Алана, Зои, Аннет и Дэнни. Последние двое — твои родителей, а ты говорила, что эта кто-то была тебе ближе, чем ты сама. Возможно это они, но тогда бы ты сказала прямо. Ты же словно избегаешь упоминать её, тем не менее, сейчас подробно описываешь Аннет Эберт. Значит, ты говорила не о ней. Алан и Дэнни — представители мужского пола, к которым не применимо обращение «она». Значит — Зои? — Почти. — Ну губах Тейлор мелькнула хрупкая улыбка. — Я говорила про Эмму. Эмму Барнс, дочь Зои и Алана Барнс. Как я уже говорила, мы впервые увидели друг друга, когда ещё были совсем детьми. И росли тоже — вместе. Зои иногда отправлялась в экспедиции, а Алан был занят на работе — его карьера шла в гору, поэтому их дочь проводила много времени с нами. В основном — со мной. — Эмма Барнс. — Почти по слогам произнёс Ли, глядя на учительницу. — Она — тот самый человек, что был ближе тебе, чем ты сама? Почему? — Наверное потому что… — Тейлор бессильно пожала плечами. — Я не знаю. Эмма была… Подросток замолчала, вновь окунувшись в детство — не в силах побороть калейдоскоп воспоминаний, проносящихся мимо неё сплошным потоком. Детская площадка — Эмма грозно разгоняет обидчиков, решивших кинуть в них песком, своим писклявым голосом и лопаткой, потрясая её в воздухе. Улица — и её подруга швыряет камень в бегущую на них собаку, а потом, схватив палку, начинает охаживать её изо всех сил, не пуская к стоящей позади и испуганно сжавшейся девочке в очках. Первый класс школы — Эмма заразительно смеётся в центре круга, показывая свой красивый пенал и блокнот со стразиками, а потом, разом игнорируя окружающих, разбивает круг и подсаживается к ней за парту, вспомнив какую-то шутку и решив сразу пересказать ту подруге. Дом — Тейлор аккуратно обрабатывает ссадины и царапины, полученные подругой, когда та упала с роликов, разогнавшись по набережной и неудачно упав. Эмма хнычет, но Тейлор уже аккуратно дует на ранки — уже замазанные зелёнкой и облитые перекисью, убирая боль. Вновь улица — девочки идут, взявшись за руки. Солнечный летний день, в который Эмма потеряла свой кошелёк, а потому они лакомятся одним мороженным на двоих, заливисто хохоча. Вновь школа — Эмма панически обшаривает класс взглядом, пытаясь узнать ответы на тест. Внезапно Тейлор кашляет несколько раз — и намекающе косится на подругу. В её руке — сжатый шарик из бумаги — который летит по воздуху и шлёпается на парту рыжеволосой ровно в тот момент, когда учительница поворачивается в другую сторону. Вновь дом — тихий, заполненный тишиной, разрываемой лишь рыданиями бьющейся в истерике дочери, только понявшей, что больше никогда не увидит маму. И сидящая рядом фигура — в глазах у которой — ни намёка на слёзы. Она крепко обнимает Тейлор, не давая той остаться одной ни на секунду. Вновь школа — рыжеволосый подросток уверенно ведёт свою подругу под руку, расталкивая окружающих, охраняя от мира вокруг. Ни один человек не рискует подойти к ним, прекрасно понимая, на какой ответ нарвётся, стоит ему протянуть руку к Эмме. И вновь дом — и разговор. Эмма, извиняющаяся, что не может поехать в летний лагерь вместе с подругой. Она не хочет отпускать её — но это шанс покинуть опостылевший Броктон Бэй и насладиться природой. И, быть может, даже окончательно залечить рану на сердце. Эмма на прощание обнимает её — крепко-крепко, и уверяет, что будет звонить каждый день. И больше никогда не звонит.