Drowning

Свой пятничный вечер Мари-Мадлен проводила в гостиной возле кофейного столика, делая уроки под Джо Дассена — дурацкая привычка, плохо сказывающаяся на её эффективности. Она мучилась с тригонометрией уже второй час, и у неё, несмотря на все её упрямые усилия, не выходило ничего порядочного. Уравнение, которое она решала, залипло намертво, но кто был виноват в этом — старина Джо или её собственная неспособность к математике, сказать было трудно. Музыка на секунду прервалась, телефон вздрогнул, и на экране высветилось сообщение от Леона. Л: «Куку! Мы приземлились — завтра к вам заявимся)» Мари-Мадлен улыбнулась, бросила ручку и принялась набирать ответ. Леона Бутийе она знала с пелёнок — их семьи дружили так давно, что никто уже не мог точно сказать, с чего все началось. Одно из первых детских воспоминаний Мари: маленький Леон, с веселым пыхтением пытающийся перелезть через спинку дивана у них дома на чьём-то дне рождения. В тот раз он не упал только благодаря проворству бабушки Франсуазы, проходящей мимо с тарелкой торта и умудрившейся поймать сорванца прежде, чем его лицо встретилось с полом. Торт, к слову, тоже оказался цел — как восьмидесятилетней мадам Рошешуар это удалось, по сей день оставалось для всех загадкой. Впрочем, Мари-Мадлен никогда не сомневалась в способностях своей прабабки. С тех пор Леон мало изменился и стал, пожалуй, ещё большим раздолбаем, но несмотря на это, они с Мари-Мадлен неплохо ладили. «Ждём) как отдохнули?» — написала она в ответ, пританцовывая на месте под «Les Champs-Elysees». Л: «Вообще кайфово, ты зря с нами не поехала. Маман, кстати, будет тебе нудить по этому поводу, имей ввиду🙃» М: «Так ведь учеба. Я же не могу пропустить первые недели в новой школе» Л: «Вхах, папа только что сказал, что ты — маленький клон дяди Армана)))» М: «Сочту за комплимент)» Л: «Ты, кстати, не обиделась, что я свалил? А то бросил тебя там одну в нашей шараге» М: «Ничего, я уже почти привыкла. Да ты все равно не смог бы за мной везде ходить, мы же в разных классах» Л: «Ну хоть морально поддержал бы» М: «Ты можешь» Л: «А то🤡» «Тебя там кстати никто не обижает?» Мари-Мадлен вспомнила о Луи, но тут же выбросила его из головы — об этом она не будет думать. По крайней мере, не сейчас. М: «Нет, все в порядке) мы со всеми поладили» Л: «Ты если что сразу мне говори, я там объясню кому надо, что тебя трогать нельзя» М: «Хорошо) но я справляюсь» Л: «Ну кто бы сомневался. спорю, что ты сейчас делаешь дз» М: «Угадал)» Л: «Дочка маминой подруги блин» М: «Есть немного)» Л: «Ладно, удачи, мы завтра приедем поздравлять. Папа тут такую классную штуку из Дубая притащил дяде Арману на др» М: «Не кошка?» Л: «Ахах, нет)) завтра увидишь» М: «Просто я подарила кошку» Л: «Лол, серьезно? ты же сама говорила, что их так много, что они скоро выселят вас из квартиры» М: «Я просто помогала на каникулах одному приюту…ну и не смогла удержаться. Мы назвали её Сумиз)» Мари-Мадлен прислала фотографию Л: «Ня)» «Ещё одна в гаремник Люцифера» М: «Ахахах)))» Л: «Все, мы в туннель заезжаем — давай до завтра» «Не засни там над учебниками;)» М: «Ага, постараюсь)» Мари-Мадлен вздохнула, отложила телефон и несколько минут просидела над тетрадкой, сверля взглядом свои старательно выведенные вычисления, которые выглядели идеально, как работа каллиграфиста, но, увы, все ещё не сходились с ответом. Как раз в тот момент, когда она уже почти отважилась оставить домашнюю работу до лучших времён, в прихожей хлопнула дверь, звякнули о тумбочку ключи, и спустя несколько мягких шагов по коридору, на пороге появился дядя Арман. На руках он держал трехмесячную крошку-Сумиз, а следом за ним, точно его собственная гвардия, семенили белоснежная Мими-Пайон и Серполе. — Salut, — шутливо протянул он в такт очередной песни и наклонился к племяннице, чтобы поцеловать её в макушку. Мари-Мадлен приветственно улыбнулась, обнимая его за шею одной рукой. — Чем занимаешься? — он с любопытством заглянул в её тетрадь. — Ооо, кошмар моей юности. — Да ну! — Мари округлила глаза. — Ты не любил математику? — Любил — она меня не очень. — Она многое упустила! — Да, это правда, — он растянулся на диване вместе с Сумиз, которая тут же свернулась у него на коленях. — Но я был настойчив, так что ей все равно не удалось устоять перед моим обаянием: я сдал экзамен первым в классе. — Кто бы сомневался, — усмехнулась Мари-Мадлен. — Из-за тебя, месье  отличник, мне приходится вкалывать, чтобы потом я могла с чистой совестью говорить своим детям, что училась лучше всех в нашей семье. — И как же ты собираешься переплюнуть мой идеальный аттестат, ммм? — самодовольно проворковал Арман, поглаживая кошку за ухом. — Выйдешь за пределы координат? — Ты забыл про испанский. — А что с ним? — У тебя за него «хорошо». — Не может быть, — он нахмурился. — У меня было «отлично» по всем предметам. Я точно помню. — По всем, кроме испанского. — Да нет же. — Да да же! — воскликнула Мари-Мадлен, и её лицо озарило воинственное выражение. — Сейчас, погоди минутку. Без лишних объяснений она вскочила на ноги и понеслась в соседнюю комнату, которая должна была быть гостевой спальней, но на самом деле служила складом нужных и не очень вещей, так и не разобранных после переезда. Мари порылась в одной из коробок, нагруженных друг на друга в углу, переворачивая вверх дном старые безделушки, документы и семейные фотоальбомы, нашла то, что ей было нужно и вернулась в гостиную с коварным видом триумфатора. — Вот, сам посмотри! — и она торжественно протянула дяде его школьный аттестат. — Черт возьми, — пробормотал Арман, неохотно открывая слегка потрёпанную обложку. — Я надеялся, что ты его не нашла. — Так ты блефовал? — Мари рассмеялась, устраиваясь рядом с ним на диване. — Еще бы, я этого проклятого испанского до конца жизни не забуду — такое жестокое оскорбление моему перфекционизму. Всегда терпеть его не мог. — Ну, зато теперь у меня есть шанс тебя обскакать, — она улеглась на спину и закинула ноги на подлокотник, любуясь своими носочками-енотами. — У меня с испанским все в порядке. — Да, а что насчёт математики? — Con paciencia y tajo se termina el trabajo, — убежденно заявила Мари-Мадлен. — К тому же, я тоже не лишена некоторого обаяния, — она заискивающе взглянула на дядю снизу-вверх. — Правда же? — Само очарование, — усмехнулся Арман. — Но, пожалуй, тригонометрия вечером пятницы — это уже слишком. Тебе бы стоило отдыхать иногда. — Это мне говорит человек, который приходит с работы в одиннадцать! — Что поделать, я слишком стар, чтобы меня можно было исправить…дорогая, эти брюки стоят как ты, только в десять раз больше, — пробормотал он Мими-Пайон, которая ревниво уцепилась коготками за его штанину. Она до сих пор не привыкла к новому котёнку, который мгновенно  стал главным любимцем хозяина — должно быть, это разбивало ей сердце. — Ты просто упрямый, как пень, — поджала губы Мари-Мадлен. — Оставишь меня сиротой когда-нибудь. — Не дождёшься. Моя душа отправится в тело Люцифера, и я буду все свои девять жизней каждое утро ныть под твоей дверью. Мари-Мадлен фыркнула, и в эту минуту сам Люцифер, точно услышав, что разговор коснулся его персоны, сунул в гостиную свою огромную чёрную морду. — Вспомни черта, — хмыкнул Арман, глядя на него. Кот, возможно, оскорбился на это замечание, потому что заходить он не стал, независимо махнул хвостом и ушёл дальше по коридору. — Ты ужинал? — Да, — отозвался Ришелье, но Мари-Мадлен провести было не так просто. — И когда же? — Вероятно… — он бросил взгляд на часы. — Ну… полагаю, что где-то в обед. — Дядя! — она резко села и обернулась к нему. — Твой врач сказал тебе регулярно питаться! Арман поморщился. — Да, а ещё он сказал мне уволиться и уехать на Средиземное море. Очевидно, чтобы я умер там от скуки. — А ты бы предпочёл умереть от инсульта в сорок! — взвилась Мари-Мадлен, и её слова прозвучали гораздо серьёзней, чем она рассчитывала. — Я постараюсь дотянуть до пятидесяти, — пообещал ей Ришелье с виноватым видом, но Мари-Мадлен это не успокоило. — Это вообще не смешно, — буркнула она, отворачиваясь. Арман вздохнул, без колебаний согнал кошку с коленей и притянул племянницу к себе за плечи. — Не забывай, что в следующей жизни я стану Люцифером, — сказал он без намёка на иронию. — Спорим, что котом я понравлюсь тебе больше? — Я одену тебя как клоуна и заставлю танцевать под Деспасито, — пригрозила Мари-Мадлен обиженным тоном. — Я даже не знаю, что это. — Твоё счастье. Она прижалась к нему и закрыла глаза, утыкаясь носом в воротник его рубашки. Одеколон подвыветрился за день, но его все ещё можно было различить: мягкий и яблочно-душистый, без тяжелой основы, больше похожий на женские духи — от слишком резких парфюмов у дяди болела голова. Он пользовался им уже много лет. Мари-Мадлен всегда нравился этот запах — настолько, что когда ей было четыре, она стащила флакон и решила попробовать его на вкус. — Ты чего? — спросил Ришелье, глядя как она сдавленно хихикает. — Я вспомнила, как пыталась выпить твой одеколон, — пояснила Мари-Мадлен, отстраняясь со смехом и закрывая лицо рукой. — Боже, это было отвратительно. Арман улыбнулся. — Я помню. У тебя было такое забавное лицо весь вечер: бабушка смеялась до слез! Мне кажется, у нас где-то даже осталась фотография. — Кошмар! Ребёнок мог отравиться этиловым спиртом, а им было весело! Как я вообще дожила до взрослого возраста в этой семье? — Понятия не имею, — насмешливо покачал головой Ришелье. — Тебя все время тянуло в неприятности. Как в тот раз, когда ты чуть не захлебнулась в соседском пруду. — Я пыталась спасти карпов. Они были моими друзьями, а из них хотели сделать матлот! — Несчастный месье Дебурне, он бы не простил себе, если бы ты утонула у него на заднем дворе. — Несчастные карпы! Их все равно съели. — Они родились для того, чтобы их съели, Мари, — усмехнулся Арман и получил от племянницы толчок в плечо. Из колонки, подпирающей учебник алгебры, опять послышалось меланхоличное насвистывание “Salut”. — Ты что, слушаешь это на повторе? — Наверное, плейлист перемешался заново, — ответила Мари-Мадлен, устраиваясь в его объятиях поудобней. Она задумчиво промурылкала несколько тактов мелодии, а потом призналась: — Однажды я плакала под эту песню за шторой. — За шторой? — Да. Мне было семь — это были летние каникулы. Утром я поссорилась с мамой, она запретила мне гулять и ушла на работу, а я весь день просидела в гостиной за шторой. Мне казалось, что моя жизнь кончена. — Это в семь-то лет? Жестоко. — Угу. Ещё из окна было слышно, как другие дети играют, и я чувствовала себя самым несчастным ребёнком на земле. Бабушка готовила что-то на кухне, и у неё по радио играла эта песня. А я ревела весь день. — Что, прямо с утра до вечера? — Ну…может быть, с перерывом на обед. Но все остальное время я честно страдала. — Не сомневаюсь, — тихо рассмеялся Ришелье, рассеянно проводя рукой по её волосам. — Теперь твоя очередь, — сказала Мари-Мадлен, снова переворачиваясь на спину и по-хозяйски укладывая голову на его коленях. — Мне нужна какая-нибудь очень глупая история из твоего детства. — Любая из глупых историй моего детства связана с дядей Анри, и ты слышала все. — Можешь ещё раз рассказать ту, в которой ты чуть не застрелил его из дедушкиного пистолета — это моя любимая. — А ты кровожадна, защитница карпов! — заметил Арман, поднимая брови. — Но ведь все же нормально закончилось, — со смешком возразила Мари-Мадлен. — Как сказать: с тех пор я не прикасаюсь к огнестрельному оружию. — Я думаю, это к лучшему. Иначе ты бы застрелил его всерьёз. — Я был близок к этому, — признался Арман. — Но это было бы не совсем честно с моей стороны: в конце концов, он спас мою дружбу с Клодом. — Вы когда-то поссорились с месье Бутийе? — удивленно нахмурилась Мари-Мадлен. — Не совсем. Я был влюблён в его жену. Мари-Мадлен подскочила на месте и в шоке уставилась на дядю. — Да ладно! В тетю Мари? Арман скромно улыбнулся. — Это было давно. Мы учились в школе. — Обалдеть! А она знает? — Боже, я надеюсь, что нет, — он поморщился. — Это было бы неловко. — Погоди, ты рассказал об этом дяде Клоду, и он разозлился? — Нет, я написал признание — в стихах — и бросил его в почтовый ящик Бражелонам. Мари прочитала и показала его Клоду, но он решил, что это дело рук Анри, потому что я подписался как А.Ришелье. — И что было потом? — Ну, потом Клод пришёл с этим письмом к нам домой и дал Анри в нос. Мари-Мадлен расхохоталась, откидываясь на мягкую спинку дивана. — Бедный дядя Анри! Он тебя не выдал? — Нет, и, между прочим, это все ещё секрет. Так что никому ни слова. — Леону тоже нельзя? — Ни в коем случае. — Лааадно, — разочарованно протянула Мари и, все ещё посмеиваясь, вернулась на свое прежнее место у дяди на коленях, но её любопытство выдержало не дольше тридцати секунд молчания: — Тебе она все ещё нравится? — Я же сказал: я был влюблён. — А теперь? — А теперь это не имеет значения. Мари-Мадлен прищурилась. — Она до сих пор тебе нравится, да? Арман красноречиво посмотрел в потолок и сказал: — Знаешь, мне кажется, что пора спать. Что там говорил мой врач о соблюдении режима? — Я никому не скажу: правда, — пообещала Мари-Мадлен, умоляюще глядя на него. — Ну, пожалуйста…да или нет? Ришелье вздохнул. — Не да и не нет. — Это как? — Трудно объяснить. — Это значит, что ты все ещё любишь её, но скрываешь, потому что вы с дядей Клодом друзья? — Тебе уже хочется сочинить об этом слезливую трагичную историю, да? Мари-Мадлен снова рассмеялась. — Да, если честно. — Ну, тогда могу сказать, что мое сердце было разбито, — произнёс он патетически. — Какое-то время. Но потом я справедливо решил, что в этом нет никакого смысла, тем более, что Мари выбрала Клода. И очень правильно сделала — я был бы кошмарным мужем. — Неправда, — качнула головой Мари-Мадлен. — Ты очень хороший. — Мне приходится притворяться ради тебя. — Тогда у тебя очень хорошо получается. — Я работаю в правительстве. Обманывать людей — моя профессия. — Эй, ты служишь нации, — хихикнула она и добавила значительно: — Вместо обеда, между прочим. Франция должна быть тебе благодарна. — Вряд ли я дождусь от неё чего-нибудь в этом духе. — Когда-нибудь ты покоришь её, как и математику, — сказала Мари, покачивая ногой в такт Индейскому лету. — Эти женщины все такие одинаковые, знаешь. — Я думаю, что меня интересует только одна. — Кто? Мадам Бутийе? — снова встрепенулась Мари-Мадлен. Ришелье закатил глаза. — Вот и признавайся в любви после такого. — В смысле…аааа, — понимающе протянула она и с довольной улыбкой улеглась обратно. — Ну, это само собой. Немного помолчав под вкрадчивое бормотание Джо, она заметила: — Знаешь, все-таки, признания — это не твоя сильная сторона. Арман усмехнулся: — Стоит признать.