Drowning

В очередное донельзя мерзотное сентябрьское утро Луи, к сожалению, проснулся. Он был в отключке от своей дивной реальности в лучшем случае часа четыре, и этого было явно недостаточно, чтобы успеть соскучиться. Отражение в зеркале беззастенчиво намекало, что ему не обязательно покупать маску на ближайший Хэллоуин: цвет синяков под глазами почти сравнялся с его угольно-чёрной радужкой, лоб и правый висок сочились свежими акне, волосы ему было лень расчесать вчера, и сегодня на это понадобилось бы больше сил, чем у него имелось на ближайшую неделю. У него не было сил даже на то, чтобы сплюнуть злобу в раковину вместе с зубной пастой, как он обычно это делал. Лицо Кончини, впрочем, все ещё было там. Оно было везде, черт возьми. И ярче всего в его воспоминаниях, заботливо зафиксированных бесполезной субстанцией, которую по ошибке залили ему в голову вместо мозга — все взгляды от разочарованных до брезгливых стояли там трофеями из школьной витрины с «достижениями наших любимых студентов», и его подсознание протирало стекло, как безумная бабка, складирующая мусор с помойки у себя под диваном. Его школьная форма выглядела так, как будто её он тоже притащил с городской свалки, но сегодня его мать притворилась, что не замечает этого. — С Днём Рождения, mio tesoro, — произнесла она, точно надеялась, что её родной язык поможет словам звучать менее слащаво. С тем же успехом она могла бы спеть их — у неё не было слуха. Луи привычно слизывал липкий сахар с зубов, терпеливо пережидая, пока его поцелуют, сотрут с щеки помаду и вручат коробку с новым айфоном. Давно пора было смириться с тем, что он не получит в этот день ничего более удовлетворительного, чем распаковывание полиэтилена — кто-то поумнее так бы и поступил. Кто-нибудь вроде Мари-Мадлен, ведь «негативные эмоции разрушительны, и тебе обязательно нужно поговорить об этом с психотерапевтом!». Но Луи не был поумнее. Он ненавидел психотерапевтов. И Боже упаси — он не был Мари-Мадлен. Гастон оторвался от очередной бравл старс, чтобы засвидетельствовать брату своё почтение: — Выглядишь дерьмово. Луи проигнорировал это наблюдательное замечание так же, как это сделала их мать, и уселся на своё место, пытаясь втиснуть в уравнение стабильное утреннее отвращение к еде, сраные врачебные рекомендации и длинную истеричную нотацию, которая последует в случае, если он откажется их соблюдать. Его медитативные размышления прервал подарочный конверт, упавший рядом с его тарелкой, и Луи замер, уставившись на пестрое блестящее «happy birthday», как загипнотизированный. Он не мог сказать, почему именно его затошнило в этот момент, но он сглотнул вязкую и отвратительную на вкус слюну с громким натужным звуком, как будто проталкивал в горло что-то сухое и твёрдое. — Мои поздравления, парень, — у Кончини был красивый тягучий голос, уходящий в глубокий баритон. Совсем не похожий на кукареканье. И все же он был петухом. — Мне н-н-не нужно, — с нервозной упертостью преодолевая заикающуюся дрожь, выговорил Луи и отодвинул конверт от себя. Кончини, вернувшийся было к просмотру новостей на ноутбуке, вопросительно нахмурился в его сторону. В контрасте с его собственной непрезентабельностью, этот клоун светился, как гребаная Галерея Лафайет, и Луи отчётливо слышал вычурный парфюм с удушливым сандалом, который перебивал даже ядерный гуччи его матери. Да, это могло быть одной из причин, почему его так тянуло блевать сегодня. — Это подарок. В чем проблема? Ни в чем. Ни одной, мать её, проблемы. — Заб-б-б-ерите, — процедил Луи, стискивая в кулаки свои и без того помятые штанины. — Ну что ещё за детский сад? — Кончини закатил глаза, пихая деньги обратно. — Просто возьми и скажи «спасибо». Давай, приятель, это от чистого сердца. Стул грохнул по полу позади Луи, когда он подскочил на ноги и швырнул конверт в лощёную рожу этого мудака. Он разумеется промахнулся, и картонка с тихим «клац» приземлилась на клавиатуру ноутбука, отрезая последнюю возможность разминуться с последствиями. Он не придумал ничего лучше, чем свалить. Его отец назвал бы это «паршивой итальянской драмой» и был бы, вероятно, прав. Но отца здесь не было, а Луи трясло так, что он чуть не навернулся на ступеньках лестницы, пока бежал наверх. От Кончини в спину ему прилетело что-то, что заканчивалось на cazzo, а его мать истошно вопила, чтобы он «сейчас же вернулся с извинениями!», но Луи хлопнул дверью своей комнаты, и отзвуки этого балагана притихли до минимально терпимого уровня. Он был идиотом. На самом деле. Потому что он разумеется знал, что его демонстративное одиночество будет длится ровно столько, сколько его матери потребуется для того, чтобы подняться вслед за ним на второй этаж. Его позвоночник сводило судорогой от звука её шагов и того, как требовательно костяшки её пальцев били по дереву. — Открой немедленно! Луи не пошевелился. И он все ещё был идиотом, потому что точно так же он знал, что ей не составит труда открыть защелку с внешней стороны. Её глаза были тёплыми и голубыми, как летнее небо в Тоскане на дядиной вилле. И сверкали натертым гневным блеском, как ледяной мрамор у него в холле. — Что это было, Луи? — никто не умел шипеть его имя так, как она это делала. Он чувствовал каждую букву остервенело въедавшуюся в его кожу. — Я с тобой разговариваю! Он продолжал стоять перед ней с безмолвно опущенной головой до тех пор, пока её рука не схватила его за челюсть, дергая вверх типично злодейским жестом. Для кого-то настолько властного у неё были слишком нежные пальцы. Все взгляды — от разочарованных до брезгливых пронеслись перед ним за то мгновенье, что она смотрела на него, а потом она отпустила его подбородок, и к разорительной свистопляске в его голове прибавилось ещё одно опустошающее воспоминание. — Я позвоню месье Эроару сегодня. В конце концов, если разговоры не помогают, пусть назначит тебе что-нибудь. Мне осточертело терпеть твои выходки, — её акцент становился сильнее, когда она злилась. Твёрдое «р» перекатывалось в воздухе между ними, как удаляющееся рычание мотора. — Собирайся в школу. С этим она повернулась и ушла, оставляя Луи глазеть на мягко развевающуюся ткань её пепельно-розовых брюк-палаццо. Только когда она исчезла в коридоре, он заметил своего брата, подпирающего плечом косяк двери. Его хлебало лопалось от злобного самодовольства, как будто он только что проспойлерил кому-то концовку сериала. — Тебе чего надо? — оскалился Луи. — Расслабься, — фыркнул Гастон с той же ублюдской ухмылкой, отлипая от косяка. — Никому ты нахер не сдался.

***

К последнему уроку солнце успело нагреть подоконник так, что на него было почти больно садиться. Но Луи сел, прислоняясь к прохладному стеклу затылком, и вытащил из рюкзака хрустящий свёрток с шоколадным пончиком. Его диета запрещала буквально все, что было в составе, так что он чувствовал себя особенно счастливым, пока жевал первый кусок. От наслаждения он даже закрыл глаза, и это было довольно глупо с его стороны, потому что он чуть не подавился, когда раздавшийся совсем рядом голос пожелал ему приятного аппетита. Он испуганно вытаращился на месье Люиня, мрачно гадая, забрёл куратор их курса на чердачный пятый этаж случайно или он уже давно подозревал, что лестница, ведущая на крышу, служит Луи местом для внеурочного времяпрепровождения. — Неплохо ты устроился, — заметил он, прищуриваясь на яркое послеполуденное солнце. — Нашёл себе уютную жердочку, а? Луи с трудом заставил себя проглотить то, что успел прожевать, и приготовился выслушать много дерьма в свой адрес. Но вместо того, чтобы приняться за выговор, Люинь уставился в окно и долго задумчиво пялился на соседний дом — очень долго и очень задумчиво, как будто он тоже пришёл сюда потому, что ему хотелось послать этот мир в ад. — Ладно, — произнёс он, наконец отвисая и доверительно устраиваясь на другой стороне подоконника. — Давай обозначим: я не хочу строчить на тебя жалобу и не хочу капать тебе на мозги важностью твоего образования. Но это вроде как моя работа, поэтому оставить тебя в покое я тоже не могу. Луи судорожно размышлял, в каком случае он будет выглядеть большим кретином: если останется сидеть со своим гребанным пончиком или если начнёт шуршать оберткой, запихивая его обратно в сумку. — Безвыходное положение, как ты понимаешь. Да. Именно. Люинь как-то странно улыбнулся. Он вообще был странным человеком. Кроме того, что он был единственным сотрудником этой привилегированной шараги, который помнил, как зовут Луи, ему, кажется, действительно не было дела до всякой дичи вроде школьных правил. — Ты не против? — спросил он, доставая из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет и в очередной раз доказывая, что ему было определенно класть на свои должностные инструкции. Луи несколько неловко пожал плечами, наблюдая за тем, как его учитель приоткрывает окно и закуривает. — Итак, мне придётся спросить тебя, в чем дело, — сказал Люинь после первой затяжки. — Я понимаю, что все это может порядком подзадолбать, но ты пропустил больше уроков, чем посетил, а ещё только сентябрь. Ветер подхватил дым, который он выдохнул, и пепел с его сигареты шлёпнулся на подоконник снаружи. Луи молчал. Не потому, что он так уж принципиально не хотел отвечать — хотя, конечно, он не хотел отвечать — но…в конце концов, что он мог сказать? Он не был болен или безответно влюблён, и у него не было любимой шавки, чья внезапная смерть довела его до депрессивного бунта — его мать ненавидела всех собак без исключения. Всех, кроме Кончини, разумеется. — Ты неплохо справлялся в прошлом году, — продолжил Люинь. — Что-нибудь случилось или это просто…сезонный кризис? — Без понятия, — пробормотал Луи, глядя на жирное пятно, проступающее через бумагу обертки, которую он все ещё держал в руках. Люинь проследил за его взглядом и усмехнулся. — Ну, по крайней мере, ты все ещё получаешь удовольствие от сладкого. Да, так оно и было. Хотя ему приходилось безбожно переплачивать за любую самую ничтожную радость в этой жизни, он все ещё любил сладкое. И, кстати, Люиня это вообще не касалось. — Да, раз уж ты здесь. Насчёт святого А-трио… Луи напрягся. Под А-трио он имел ввиду союз двух Анри и Вандома. Хороших новостей вряд ли стоило ждать. — Я говорил с твоей матерью, и она попросила меня разобраться с этой ситуацией. Блеск. И кто только укусил за жопу эту выскочку-Виньеро? Его желудок свело от тягостного ощущения, когда он понял, что был причиной чужих неприятностей. Не то, чтобы ему было хоть какое-нибудь дело до проблем Люиня, но он вроде как не сделал ему ничего плохого. И вообще, у Луи было смутное подозрение, что его собственные дела были бы в куда большей заднице, попадись ему другой куратор. — Она вам не угрожала? — спросил он без особой надежды. Люинь снова улыбнулся. — Я работаю в школе двенадцать лет. Так что бывало и хуже. В это Луи трудно было поверить. Если бы кто-нибудь решил сделать видеоигру о срачах, его мать была бы финальным боссом. — В любом случае, ещё что-нибудь подобное с их стороны, и их родителям придётся найти им другую школу. Тем более, что Шале и Монморанси уже на испытательном сроке. Луи почти пожелал, чтобы кто-нибудь из этих придурков снова спустил его с лестницы. — Только сразу говори обо всем мне, окей? — Люинь внимательно посмотрел на него, чтобы убедиться, что он был услышан. — Никому из нас не будет лучше, если ты будешь молчать. Луи не оставалось ничего другого, кроме как кивнуть, хотя он наперёд мог сказать, что не будет жаловаться, если «следующий раз» все же случится. — Ну, значит, мы договорились, — Люинь стряхнул пепел в форточку коротким движением пальцев. — И насчёт прогулов — сбавь обороты. Глупо просить тебя ходить на все уроки, но если продолжишь в том же духе — я тебя не прикрою, сам понимаешь. Я уже не говорю об успеваемости… Луи снова обреченно кивнул. Вот они и добрались до полоскания мозгов. — Впрочем, это, конечно, только твоё дело, — небрежно напомнил Люинь, — Но имей ввиду, если останешься на второй год — попадёшь в класс к своим старым знакомым. Твой брат, кажется, тоже учится с ними? — Да, — выдавил из себя Луи, чтобы не кивать в третий раз, как болванчик с лобового стекла. — И вы не очень-то ладите. — Не очень. Мягко говоря. — Бывает, — вздохнул Люинь с таким видом, как будто он действительно мог понять, насколько все было плохо. — Ну, уверен, тебе хватает его и дома, так что подумай об этом. Луи не собирался об этом думать — он знал, что сойдёт к херам с этой планеты, если Гастон будет учиться с ним в одном классе. Но он не был уверен, что это можно было использовать как мотивацию. Месье Люинь прикончил сигарету и отправил окурок в полёт, а Луи наконец-то набрался смелости для того, чтобы запихнуть сраный пончик в карман рюкзака. — Так, ну, видимо, это все. Вроде бы я ничего не запамятовал…кстати, ты меня не видел, если кто вдруг спросит. Ты ведь не из болтливых, верно? Луи дёрнул одной стороной рта в подобии улыбки. — Знаешь, ты отличный парень, — Люинь хрипло рассмеялся и сунул руку за телефоном, чтобы глянуть на время. — А мне пора бы шагать…работу работать. Ты обращайся, если что. Да, что-то в нем все же было странное. Если бы Луи рисовал его фурри версию, он бы наверняка изобразил его кем-нибудь вроде джек-рассела. Маленький и добродушный в общем пёсель, который может завалить лису, если вдруг очень понадобится. Ну или… растормошить пару курятников как минимум. Люинь махнул ему рукой в знак прощания и зашаркал вниз по лестнице. На повороте пролёта он вдруг затормозил с громким «о!». — Да, точно! — и обернулся. — С днём рождения, Луи.