Медовый месяц

      Апо пахнет сигаретами и колой.       Всегда, но сегодня все иначе; сегодня от него несёт чужим парфюмом, потом и джином. Из-за этого отключить голову никак не выходит, и с каждым вдохом Майл чувствует, как что-то тёмное и густое ширится в легких, встаёт поперёк груди. Разбитая губа саднит, но даже эта боль, навязчивая, раздражающая, не может отвлечь. Майл прочищает горло, вдыхает — снова задыхается в чужом аромате.       — Почему мне позвонил? — спрашивает он. Упрямо пялится в лобовое стекло перед собой: ночная улица блестит неоном клубной вывески в сыром асфальте. Кто-то кричит за углом, стеклянная бутылка звонко катится вдоль водостока.       — Кому ещё мне звонить, Пи’Майл, — тянет Апо. Коротко тычется лбом Майлу в плечо, чтобы через секунду тяжело откинуться на кожаном сиденье. — Ты же мой любимый партнёр.       Апо пьян. Майл убеждает себя, что именно это его и бесит, ведь Апо столько раз говорил ему, что не пьет, только смешивает. Выходит, он лгал. Выходит, все это время Апо просто не хотел пить с ним?       — Тому ублюдку ты то же самое говорил? — цедит Майл. Чувствует, как Апо рядом напрягается.       — Только тебе.       — Тогда какого черта вы…       — Ты же сам сказал, — перебивает Апо, и Майл действительно замолкает. Почти перестаёт дышать, ловя каждое слово. — Он ублюдок. Из тех, кто считает, что «нет» не всегда «нет».       Майл выдыхает. Устало прикрывает глаза, и на изнанке век сами собой вспыхивают картинки. Набитый под завязку клуб, музыка колотит по ребрам, неон и сигаретный дым выжигают радужку — но Майл видит их. Видит, как какой-то незнакомец сгребает Апо, жмется к нему очень, слишком близко. Достаточно, чтобы Майл потерял голову.       Разбитые костяшки неприятно жжёт. Во рту солоно от крови из лопнувшей губы, и Майл снова заговаривает, только бы не молчать:       — Зачем ты пил? Ты не умеешь пить.       — Больно? — Апо игнорирует вопрос, тянется — Майл слышит, как скрипит кожа пассажирского сиденья, — осторожно касается ранки на губе.       Майл перехватывает его руку. Запястье Апо теплое, чуть влажное от пота. Майл знает, помнит, какова кожа Порша на вкус.       Вот бы узнать, какой вкус у Апо.       — Я хотел, чтобы ты приехал, — шепчет Апо. — У нас ведь так принято. Я попадаю в неприятности. Ты приходишь, чтобы меня спасти.       Майл пропускает момент, когда сдаётся. Рука Апо выскальзывает из его пальцев, опускается Майлу на бедро. И этого оказывается достаточно. Майл разворачивается, обхватывает шею Апо, притягивает к себе, прижимаясь лбом ко лбу Апо.       — Не делай так больше, — просит он и едва не стонет, чувствуя, как ладонь Апо сжимает его бедро, так сильно, что наверняка останутся синяки. И Майл рад этому, больше всего на свете.       — Как? — Апо улыбается. Так, как только он умеет, и Майл отстраняется, чтобы увидеть лучи морщинок в уголках его глаз. — Как не делать, Пи’Майл?       Майл проводит ладонями по чужому лицу, убирает мокрую челку со лба Апо — и снова подается вперед. Замирает в миллиметре, чувствуя теплое дыхание Апо на своих губах.       — Не попадай в неприятности. Захочешь увидеть меня, просто позвони, ладно? Позвони, и я приеду.       Апо кивает, и Майл, впервые за вечер, улыбается. Он целует Апо в лоб, прижимается губами на долгие пару секунд. Чувствует, как Апо прижимается ближе, обхватывает его за талию в ответном объятии.       — Я приеду, — повторяет Майл и понимает, что не совсем честен.       Понимает, что Апо едва ли придется звонить — ведь оставлять его одного Майл больше не намерен.