***
Сокол не знал, что на него нашло. Он чувствовал себя паршиво из-за собственного срыва на спутниках, которые, на самом-то деле, никогда не желали ему зла. Они стремились обеспечить Стриго необходимый его состоянию покой, чтобы тот поправился и смог в конце концов очнуться, когда как Сокол, будучи инициатором спасения оуви из рук отца Медеи, ради поставленной цели, совершенно не стоящей чужой жизни, буквально предлагал его погубить. Он, разумеется, принимал совершённую ошибку. И прекрасно понимал, что даже Делеан, не питавший к оуви особой любви, был готов подождать, пока тот не придёт в себя. В конце концов, Сокол не являлся настолько жестоким и равнодушным гадом, получающим удовольствие от причинения кому-то боли. Тогда он просто разозлился, расстроился и не мог контролировать ненавистные эмоции, вечно мешающие ему рационально мыслить. И когда всё смешалось в единый коктейль, наёмник, к несчастью спутников, прекратил соображать. Отсутствие контроля не служило оправданием ужасного поведения, но… это была премерзкая черта его характера. Сам Орёл относился к ней скептично. Он не ругал Сокола, не порицал, однако одного его взгляда хватало, чтобы уяснить: это ненормально! Наёмник не должен портить другим настроение беспочвенным недовольством и уж тем более не должен ставить себя выше тех, кто готов пойти ради него на жертвы. И почему Сокол, осознавая свои явные проблемы с гневом, не прикусил язык ещё на первых словах? Интересный вопрос, на который он никогда не получит заветного ответа. Когда эмоции заменились здравым мышлением, стало уже поздно. Да, безусловно, излюбленное выражение Ворона, что никогда и ничего не поздно, имело смысл, но если к этому приписать стыд вкупе со сложностями в признании собственных ошибок, то особо умные цитаты отходили далеко на второй план. Поэтому и Сокол вместо того, чтобы остыть и вернуться к мини-лагерю, бесцельно продолжал бродить по необъятному лесу — всё дальше от дороги. Он, разочарованный во всём в мире и особенно в себе, постепенно склонялся к варианту, где снова бы начал бездарную жизнь отшельника — ведь так будет правильно после всего произошедшего. Затем появлялась совесть, твердящая, что так не поступают, и Сокол обязан извиниться, исполнить просьбу Медеи и дойти до столицы, обеспечить безопасность Делеану и Стриго. Наконец, ему следовало разобраться со своим недугом и… Что потом? Вопросы будущего пугали Сокола. Каждый раз, когда он строил планы, они с треском рушились и приносили лишь разочарование. И тогда, спрашивается, зачем это всё? Чтобы сильнее огорчиться из-за несправедливости? Сокол не сомневался: Медея, Стриго и Делеан постоянно размышляли, что им преподнесёт следующий день. Может, у них не водилось таких проблем, как у наёмника, и планы помогали им определиться, чего они хотели добиться. Может, у них просто имелся стимул, ведущий их вперёд. Сокол же им не обладал. И даже в данный момент он, пролезая через ветки деревьев, не знал, чего добивался на самом деле. Бесспорно, осадок, оставшийся после общения со спутниками, имел определённый вес в его нынешних действиях, но в основном он просто шёл, шёл и шёл, поскольку на большее был не способен. Сокол не представлял, сколько сейчас времени — солнце заслоняла густая крона, и он предполагал, что скоро начнёт темнеть. Возможно, через пару часов. А там уже ориентироваться в непроходимом лесу будет трудно, практически невозможно. Сокол не причислял себя к суеверным и пугливым, хотя он, если честно, побаивался ночи, с каждым поколением обраставшей множеством легенд, заканчивающихся не самым счастливым образом. А ему, если наёмник, конечно, собирался, требовалось вернуться к команде затемно. Это представлялось довольно сложным, поскольку он не запомнил проделанный путь, и поэтому ему придётся целиком положиться на интуицию, подводившую его не раз. Что ж, это было заведомо проигрышная идея. Сокол, устав пробираться через заросли, наобум отломил ветку, помахал ею, как ребёнок, воображающий меч, и плюхнулся на траву. Когда он прижался спиной к дереву, то впервые, после позорного побега, почувствовал дичайшую усталость. Внутри появилось гадкое, выворачивающее его наизнанку напряжение, а руки, как у пьяного, отчего-то задрожали. Глаза опять заслезились, и Сокол не вытер их, а просто закрыл. Когда погружаешься в черноту, то начинает играть воображение. Оно рисует на безмерном полотне различные картины, пейзажи, знакомые очертания и ту жизнь, к которой подсознательно стремишься. И когда возвращаешься в реальность, то понимаешь, насколько она по сравнению с воображением скудна. Однако бывает и так, когда темнота не помогает. Она напоминает обо всех ошибках и проступках, о которых жалеешь. Она красочно проигрывает ситуации из прошлого, и тебе ничего не остаётся, как смотреть на них и яростно себя ненавидеть. Сокол относился ко второй категории. Именно поэтому он сразу же открыл глаза и с тяжёлым вздохом намеренно ударился затылком о кору. Было больно, но он считал, что только так вытащит себя из того бездонного омута, куда его ежеминутно засасывало.Не успел я уйти, как ты устраиваешь самосуд. Н-да, какой кошмар.
— Сущий, — почти взмолился наёмник, скривившись. — Только тебя не хватало…Ты должен благодарить меня за то, что сейчас жив. И твои замечательные товарищи — тоже. Кстати, а где… Ах, я забыл. Ты же как последнее ничтожество бросил их. Ну-ну.
— Если ты здесь для того, чтобы читать мне нотации, то можешь проваливать! — прокричал в пустоту Сокол, испытывая особенную ненависть к существу, заставлявшему его страдать.Конечно, птенчик, я бы с радостью. И я бы убрался, будь твоя подружка не так настойчива, а ты не так невыносим в своём стремлении бороться. Хотя сейчас я вижу полнейший мусор, могущий разве что вонять.
— О чём ты... — Виски запульсировали, и резко замолчавший Сокол, вцепившись пальцами в волосы, не сразу сумел сформулировать вопрос, внезапно встревоживший его душу. — О чём ты, мать твою, говоришь?Ты не помнишь? Какая жалость. Считай, я подкинул тебе аргумент в пользу того, чтобы вернуться и обо всём узнать у своей стервы.
Нелестное слово в адрес Медеи, не заслуживающей к себе настолько скотского отношения, разозлило наёмника, не отличавшегося стабильным состоянием. Он, зло выпустив воздух через стиснутые зубы, нахмурился и угрожающе прошептал: — Не смей её оскорблять...Ой, а иначе ты снова себя покалечишь?
Собственный кулак резко врезал Соколу по челюсти. От неожиданности он повалился на траву и с удивлением уставился на руку, отказывавшуюся его слушать. Она находилась под чужим контролем, и это вызывало настоящий диссонанс: его словно лишили конечности, чьё присутствие он по-прежнему ощущал.Не правда ли завораживает?
— Как... ты…Некорректный вопрос, птенчик. Не как, а когда. Ты животное, осмелевшее из-за победы, но забывшее, что оно всего лишь жалкое травоядное. Ещё немного — и тебя сожрут. Я буду тем, кто тебя поглотит. И, к твоему несчастью, я уже близко.
— О Сущий, какой бред! — Сокол, поражаясь, сколько спеси в неугодном духе, закатил глаза. — Как ты раздражаешь! Его ладонь издевательски похлопала по щеке. Наёмник, стараясь хоть как-то держаться от неё на расстоянии, — хотя учитывая, что это по-прежнему его рука, подобное представало невозможным, — медленно поднялся. — Почему мне так... плохо? Это ты во всём виноват?Почему сразу я? Тебе, умник, стоит спросить у своего организма. Вдруг тебя не устраивает климат, м? О! Или ты выпил застоявшуюся воду? Тогда причина в твоей подружке, давшей тебе дерьмовую флягу, а не во мне.
При упоминании воды захотелось срочно промочить горло. Сокол облизнул губы, но язык был практически сухой. Ещё лучше. — Я так виноват перед ними…Если ты наивно полагаешь, что я приму облик Сущего и похвалю тебя за твой эгоизм, то ты ошибаешься.
— Я не… — Сокол мысленно ругнулся, проклиная Ахерона и его равнодушие ко всему живому. — Мне ничего от тебя не нужно!Точно. У тебя же интеллект ребёнка. Впрочем, готов поспорить, даже дети будут умнее тебя.
Сокол с презрением сплюнул на землю. К одной головной боли прибавилась ещё одна, и он был в ступоре от незнания, что теперь делать. Нормально же мыслить и принимать обдуманные, взвешенные решения он разучился ровно как покинул команду. Сокол огляделся. Кроме бесконечных зелёно-коричневых просторов изредка проглядывались жёлтые, синие и фиолетовые оттенки — цветы. Всё выглядело настолько одинаковым, что казалось крайне просто потерять всякий ориентир и заплутать. Сокол, не находя выхода из ситуации, до сих пор испытывающий вину, тяжким грузом свалившуюся ему на плечи, бессмысленно поплёлся дальше. Дух изредка бросал саркастические фразочки, и наёмник предпочитал их игнорировать. Он отлично уяснил за всё так называемое «совместное проживание», что для сохранения тишины и покоя ему лучше молчать, ведь Ахерон являлся таким созданием, которое нуждалось в том, чтобы ему внимали, чтобы его эго поднималось за счёт унижения других. И чем дольше духу поддакивать, тем больше у него появлялось лазеек, через которые он манипулирует своей жертвой. Но когда он понимает, что его не слушают, он, оскорблённый, надолго утихает. Чем глубже Сокол заходил, тем явственнее замечал, как менялся ландшафт. Теперь в основном встречались лиственные деревья, располагающиеся на достаточно дальнем друг от друга расстоянии. Из-за этого образовывалось свободное пространство, усеянное низкорослыми кустиками. Пока солнце виднелось на небе, хотя оно постепенно опускалось — ещё пару часиков, и точно зайдёт за горизонт. Это взволновало Сокола, однако вместо того, чтобы повернуть обратно и успеть до наступления ночи, он, ведомый внутренним чутьём, не останавливался и настойчиво пробирался вперёд. Пройдя ещё немного и наступив по чистой случайности на красивые цветы, растущие как всегда в нужном месте, Сокол увидел неподалёку домик. Вокруг него пролегала просторная территория, а деревья росли так, что укрывали хрупкую постройку. Также рядом протекал тонкий ручеёк, и это взбодрило Сокола до такой степени, что он рванул к воде. Преодолев короткую дистанцию, движимый лишь благодаря чуду, наёмник, обезвоженный утомительным забегом, упал перед ручьём на колени и начал жадно пить. Пару раз он подавился, только это его не остановило, и Сокол продолжил хлебать воду до тех пор, пока в горле не пропало отвратительное ощущение сухости. Когда наёмник, удовлетворив свою потребность, выпрямил спину, то с удивлением обнаружил на противоположной стороне девочку лет семи и маленького мальчика, озадаченно на него глядевших.Человеческие дети. Какая мерзость.
Сокол, не двигаясь, ждал от людей напротив какой-то реакции. Её не последовало. Тогда он, медленно оказавшись на ногах, отчего девочка вышла вперёд, заслоняя собой мальчика, примирительно поднял руки и дружелюбно улыбнулся. — Простите, что вторгся на вашу территорию, — сказал наёмник. — Я не хотел вас пугать. Дети, недоверчиво уставившись на него, хранили молчание, и Сокол напрягся, раздумывая, как ненавязчиво втереться в доверие. — Я не наврежу вам. Клянусь. Позвольте... — Се́рен! Бе́рад! — позвала их выскочившая из дома женщина, побежавшая к названным и выглядевшая, по мнению Сокола, очень молодо. — Живо отойдите! После неё из дверного проёма выскользнул мужчина — куда старше, чем его, очевидно, супруга. Оба родителя, добравшись в кратчайшие сроки до детей, встали в защитную позу: мать Серен и Берада угрожающе держала скалку, испачканную в муке, а отец — внушительных размеров нож, явно предназначенный для разделки мяса. Наёмник, попав в очередные неприятности, растерявшись и не предполагая такого исхода, застыл на месте. Его взгляд бегал от одного родителя к другому, от девочки к мальчику, а затем возвращался то к скалке, то к ножу, вызывавшему в Соколе животную панику. — Кто вы такой? — подал голос мужчина. — Что вы тут делаете?! — Я... — Пап, — позвала его девочка, с любопытством наклонив голову набок, — он утверждал, что не желает нам зла. — Это правда? Сокол сглотнул ком, образовавшийся в горле, и натянуто улыбнулся. Уголки губ дрожали, и он сомневался, что его помятая внешность и висевшее оружие на поясе производили положительное впечатление. — Я... заблудился, — признался наёмник. — Простите. Я не знал, что здесь кто-то живёт. Женщина, немного расслабившись — она чуть опустила скалку, — перевела взгляд на мужа, не терявшего бдительность и изучавшего внешний вид наёмника. Его густые брови были сведены к переносице, отчего складывалось ощущение, что улыбаться ему несвойственно. — Вы цепной пёс Пристанища? Собираетесь убить нас, да?! Забрать у нас всё?! Я вам не позволю! — Нет-нет! — нервно замотал ладонями Сокол, приняв оборонительную позицию. — Я не связан с Пристанищем! У меня нет намерений обижать вашу семью! Прошу вас, поверьте мне! Я хотел только попить... Сердцебиение отдавалось в ушах, приглушая журчание ручейка и шелестящую от ветра листву. Убить людей не составляло проблем — духу по силу их испепелить, стоит только отдать приказ. Для Ахерона в радость лишать жизни существ, забирать их души, вкушать их страдания. Но Сокол, сытый по горло смертями, не мог позволить себе снова уничтожить будущее невиновных людей и особенно детей. Он не имел никакого права трогать их. В конце концов, наёмник — чужак, поэтому родители, переживающие за дочку и сына, так настороженно к нему относились. — Позвольте... Позвольте мне уйти. Я... не побеспокою вас. Никогда. Пожалуйста... Я вам не враг! Женщина, опустив скалку, глянула на мужчину, не сводившего взгляда с Сокола. Она ещё раз осмотрела незнакомца, а после мягко коснулась предплечья мужа. Жена, поднявшись на носочки, что-то прошептала ему на ухо, и нож, чьё лезвие опасно поблёскивало в солнечных лучах, больше не был направлен на наёмника. — Мы вам верим. Вы другой. Не такой, как люди из Пристанища, — начала с мягкой улыбкой мать Серен и Берада. — Вы... Может быть, вы... голодны? Вы так истощены...О, как любезно с их стороны. Я всё равно не прочь их прикончить.
Не поверив выпавшему счастью, Сокол глупо уставился на людей, мгновенно подобревших к нему. Он неловко потоптался, разрываясь между возможностью бесплатно поесть и между спутниками, оставленными далеко позади. Наёмник поступит отвратительно, если сейчас бросит Медею, Делеана и раненого Стриго. Наверное, ему стоило привести их сюда? Не слишком ли это нагло?.. — Вам вовсе необязательно... — Вы правы, — изрекла женщина, заправившая длинные волосы за уши. — Но, вероятно, вы очень устали. Будет неправильно с нашей стороны, если мы не покормим вас, прежде чем отпустим. Считайте, это наше извинение за возникшее недопонимание. Сокол почесал затылок. Он потратит много времени, если пойдёт за спутниками, а чтобы до них добраться, необходимо будет приложить немало усилий. На пустой желудок преодолевать такие дистанции задача откровенно непосильная. Значит, если наёмник не откажется от предложения семьи, то это — не так уж и плохо с его стороны, верно? Всё ради будущего.Ты мелочный идиот.
Сокол не отрицал. Ахерон совершенно прав. Он действительно мелочный человек, проигнорировавший состояние друга и теперь спокойно соглашающийся поесть. Стыдно ли ему? Бесспорно. Будет он из-за этого гнобить себя? Маловероятно. — Если вы не против, — скромно кивнул Сокол. — Я буду очень вам благодарен. — Тогда следуйте за нами. Мать взяла детей за руки и повела к домику, видавшему лучшие времена. Отец же предусмотрительно выждал, пока наёмник выйдет вперёд, и последовал за ним, имея возможность следить и контролировать. Всё же безопасность семьи находилась для него на первом месте, и неважно, что его любимая женщина сама вознамерилась спасти бедного и обездоленного человека. Он всегда обязан их защищать. Не успели они дойти до дома, как со стороны тропы, где деревья росли так, что напоминали узкую арку, раздался шум, напоминавший звон брони. Мать детей, моментально повернувшись к мужу, испуганно приоткрыла рот, безмолвно произнося одно злополучное слово: Пристанище. — Дорогой?.. — Идите. Я разберусь, — мужчина положил ладонь на плечо Сокола. — Моя жена спрячет вас. Не высовывайтесь. Наёмник, смутно осознавая, что творится, засеменил за поредевшей семьёй. Зайдя внутрь, он вдохнул затхлый воздух, пока параллельно изучал бедное убранство и старую мебель, которую чинили — и не раз. На кухонном же небольшом столе лежал раскатанный кусок теста, и Сокол невольно задался вопросом: чем его собирались кормить? — Спрячьтесь в шкафу, господин. — А вы? — Наёмник, оторвавшись от беспардонного рассматривая дома, обратил внимание на женщину, чьё тело дрожало, с потрохами выдавая неподдельный страх. — Они... — Она сморгнула слёзы, появившиеся в глазах. — Они знают о нас. Нам бесполезно прятаться. — Давайте я вам помогу? — Пожалуйста, не надо! Просто... спрячьтесь! Вот сюда! Мать Серен и Берада указала на шкаф, точнее на его пародию: это была прямоугольная коробка, сделанная из полусгнивших досок и кое-как скреплённых, из-за чего, без сомнений, при любом неудачном движении — и вся конструкция могла разрушиться. Предложив ещё раз свою помощь, Сокол встретился с очередным сопротивлением, и тогда он, не видя смысла противиться, залез в мрачное место, не внушавшее ему доверия. Из узкой щели между не плотно смыкавшимся дверьми наёмник наблюдал, как женщина пыталась придумать, куда усадить хнычущих детей. К сожалению, у неё ничего не получилось. В дом вошли праведники Пристанища. Они всегда носили тёмно-синие с зелёными вставками одеяния, по сравнению с рясами чтящих и длинными в пол платьями насельниц выделявшиеся материалом: на них надета не просто ткань, их одежда — настоящая броня, защищающая от угрозы. Их спину и грудь украшал священный знак — Солнце, которое оплетал терновый венок — признак святости, нерушимости. Показатель того, что сам Сущий, находящийся на Небесах, выбрал праведников для несения своей воли. На руке — повязка с таким же светло-зелёным знаком, его крупные белые копии были вышиты и на коротком, перекинутом через плечо, синем плаще. — Прошу вас, не трогайте моих детей! — завопила мать, когда служители Пристанища двинулись к ней. — Они не виноваты! Умоляю вас! — Надо всегда платить по счетам, — равнодушно ответил мужчина, — и тогда ни у кого не будет проблем. Один праведник, с лёгкостью выбив из рук женщины скалку — такое себе оружие против подготовленных цепных псов Пристанища, — ударил её в живот, из-за чего та сразу осела на колени, вцепился в длинные пряди и грубо поволок за собой — наружу, а двое других схапали детей, не сумевших даже отбиться от сильных взрослых. Сокол, прижав ладонь ко рту, в ужасе остолбенел от увиденного. Наёмник панически замотал головой, отрицая весь этот кошмар и не понимая, как так можно обращаться с людьми, никого не трогавшими. Это так бесчеловечно! Голоса, с трудом различимые, перешли на крик, кто-то, очевидно, дети, заплакал. После детского плача послышался женский, и Сокол, не в силах сидеть сложа руки, когда семью, согласившуюся его накормить, могли в любой момент убить, приоткрыл скрипучие двери шкафа и выбрался наружу. Перебираясь ползком, наёмник добрался до окна и, притаившись, вгляделся в происходящее на улице. Вокруг дома, рядом с ручьём, стояло пять человек, одетых в пёструю одежду, отличающую их от нищей семьи в подранных и застиранных сотню раз тканях. Один из праведников, с идеальной осанкой, гордо стоял перед людьми и держал золотистый свиток. Приговор.Веришь ли ты в то, что ваш Сущий давал добро на столь жестокое обращение? Маловероятно.
— В связи с неоднократными нарушениями, — начал громогласно праведник, — с игнорированием наших предупреждений, с подстрекательством народа, а также в связи отказа от веры в Сущего было поставлено, что вы предадитесь за ваши грехи огню. Дети в силу возраста отправятся на исправительные работы. — Нет! — взревел мужчина, лишённый могучего ножа, и попытался вырваться — безуспешно. — Должен быть суд! Законный! Наши дети непричастны! Отпустите их! Праведник свысока посмотрел на это, по его мнению, грязное отродье и отдал приказ. Тот подчинённый, кто держал главу семьи, резко повалил его, схватил за волосы и несколько раз без жалости впечатал в землю. Из искривившегося носа мужчины обильно полилась кровь, а на щеке появилась рана — скорее всего, он неудачно попал на маленький острый камень, который его и царапнул. Жена, захлёбываясь слезами, потянулась к мужу, за что её ждало не менее жестокое наказание. Праведник дёрнул женщину, и некоторые пряди остались в его руке. Он ударил её со всей дури, отчего женщина упала на колени. Её и без того грязное платье пропиталось кровью, а в некоторых местах и вовсе разодралось и обнажило загорелые участки кожи и грудь. — Нет-нет… Это... Так нельзя... — пролепетал Сокол, желая закрыть глаза и снова очутиться среди своих спутников, где не существовало такой жестокости. Маленькая Серен, заступившаяся за наёмника и не обвинившая его ни в чём, с непосильным трудом сдерживала слёзы. Она крепко прижимала к себе Берада, стараясь отгородить его от кошмара наяву, и утыкалась ему в макушку, что-то шептала и мечтала лишь о том, чтобы всё это поскорее закончилось. — К перечисленным выше нарушениям добавляется сопротивление священному суду. Дети последуют за родителями. — Пожалуйста… Умоляю вас! Не надо... — обратился к зачитывающему приговор отец детей. — Вы же люди! Так будьте людьми! Сокол, сжав зубы, с презрением вперился в безмозглого и бессердечного праведника. Он был в шаге от того, чтобы выбежать из дома прямо так, без единой возможности выиграть в попытке остановить эту несправедливость и спасти семью, не заслуживающую подобного наказания. На самом деле, никто его не заслуживал.Нет. Не смей. Это не твоя забота. Забудь про них. Они всё равно рано или поздно сдохнут: с твоей помощью или без.
Праведник со свитком подошёл к главе семьи и наступил ему всем весом на полусогнутые пальцы. Мерзко хрустнули кости, некоторые продырявили мясо, распороли кожу и теперь тошнотворно торчали наружу. Мужчина, прежде старавшийся стойко держаться и не показывать свою боль, пронзительно заорал на весь лес, из-за чего ему прилетело носком обуви по лицу. — Чтобы подобное не происходило, надо следовать простейшим правилам. Это стало последней каплей. Сокол, не в состоянии прятаться и молча наблюдать за мнимым правосудием, раскрыл дверь и выбрался из дома, но его рука под управлением духа схватилась за косяк и не позволила эффектно появиться и проучить праведников. Он сильно ударил себя по запястью, и сам же за это и поплатился.Стой, придурок! Я не умру из-за твоих нелепых амбиций!
— Отстань! Мы обязаны им помочь! И семья, и служители Пристанища повернулись к Соколу, активно борющемуся со своей конечностью. От пристального внимания он струсил, однако уже было поздно прятаться. Его заметили. — Эй, ты! — прокричал самый главный. — Кто ты такой?!Отлично... Отлично! Ты влип, идиот!
— Кто, Сущий тебя дери, ты такой?! — парировал наёмник, всё же сумев по милости Ахерона отойти от дома и предусмотрительно сохранив расстояние между собой и врагами. — Животное! Как ты смеешь использовать такие слова?! — Нет, как ты смеешь обижать других людей? — спросил Сокол. — Вы должны их защищать, а не уродовать! Праведник, по всей видимости, не намеревался впустую разбрасываться словами. Он предпочитал действовать и потому приказал остальным взять Сокола. Трое, потеряв интерес к полуживой семье, выхватили свои мечи и направились к наёмнику. — Его тоже на костёр. Дух за кратчайшее время прочитал несносному человеку целую нотацию, где преимущественно оскорблял его. Сокол, закатив глаза от гневной тирады, выхватил оружие, но засомневался, что оно ему поможет. Его противники определённо обладали отличным умением владения мечом, поэтому с ними стоило действовать немного хитрее. — Сущий бы точно не хотел, — решил добить цепных псов Пристанища наёмник, — чтобы людей с другими взглядами за это гоняли и убивали! — Ты не имеешь никакого права говорить о его желаниях! Ты обычный попрошайка! Ты — никто! Сокол, фыркнув, на свой страх и риск бросился на врагов. Левая рука слабо подчинялась его воле, и это значительно усложняло жизнь. Он проклинал Ахерона — и без особой пользы. Тот ничего не сделает ради Сокола. Для него это всё — весёлое шоу, а не битва, в которой нужно выжить. — Зато ты имеешь, кретин! — огрызнулся наёмник. Сокол напал первым. Он задел одного праведника, но меч неудачно попал по броне. Мужчина толкнул его ногой, и Сокол вынужденно отступил. Он напал ещё раз, и другой, двигавшийся рядом с товарищем, выставил оружие и отразил удар.Браво! Какой гениальный ход. У кого ты учился настолько беспроигрышной стратегии? Пожалуй, нам, духам, стоило обращаться за советом к тебе!
— На что ты надеялся, нечестивец? — любезно уточнил приторной интонаций самый главный праведник со свитком. — Спасти эти пропащие души? В одиночку? При иных обстоятельствах мне было бы тебя жаль. — Ты бы мог мне подсобить, а не болтать, — тихо сказал духу Сокол.Тогда они точно тебя приметят. Оно тебе надо? Мне лично нет.
Один праведник обошёл наёмника, замершего на одном месте неподалёку от дома, и занёс меч со своей стороны, другой — с противоположной. Сокол дождался, когда они нападут, и ловко увернулся. В итоге оба налетели друг на друга, а наёмник, провернув виртуозный приём, отбил оружие у третьего, прежде подстраховывавшего товарищей сзади, вытащил кинжал из-за пояса и вонзил его в открытый висок. Наёмник кинулся на двух столкнувшихся, но те, к удивлению, смогли одновременно выставить мечи. Сокол, используя подлость, сильно ударил левого по незащищённой голени, и тот сразу вышел из игры. С правым он скрестил оружие. Праведник ожидаемо дрался более чем достойно, однако Сокол не умел сражаться честно, прекрасно понимая важность выражения: «На войне все средства хороши». У мужчины не было никаких шансов победить в этом бою. Третьего, ещё не оправившегося после удара, Сокол схватил за волосы, а затем тягуче медленно провёл лезвием по горлу. Человек начал издавать булькающие звуки, брызнула кровь, а потом он замертво упал. Сокол, тяжело дыша, выставил меч на главного праведника, заведовавшего всей этой бредовой миссией по убийству невиновных. — Теперь ты. Четвёртый, оставшийся охранять семью рядом с ручьём, собирался было выйти, как пятый, вероятно, принял данный вызов на свой счёт. Он вытащил из ножен внушительное оружие и демонстративно покрутил в руке. Сокол фыркнул от такого нелепого хвастовства. — Если ты будешь драться так же умело, как и твоя команда деградантов, — самоуверенно проговорил наёмник, — то у тебя нет никаких шансов. — О, поверь. Шансов нет у тебя. Он набросился неожиданно быстро, что застало врасплох, при этом Сокол всё равно сумел отразить удар, однако напасть в ответ так и не получилось. Праведник орудовал мечом мастерски. Он надвигался, напирал, заставлял наёмника отступать и просто защищаться. Сокол с трудом следил за его короткими взмахами и лишь чудом отбивался. Сокол пропустил один удар, и лезвие прошлось по плечу, распоров одежду. Праведник, задев его грудь, сделал рывок, отчего Сокол пошатнулся, и откинул меч. Он приставил остриё к горлу наёмника и победоносно усмехнулся. — Твоё последнее слово, грязное ничтожество, возомнившее себя всесильным? — Чтобы ты сдох в огне. Внезапно левая рука обхватила лезвие, провела по всей длине и нещадно ободрала кожу до крови. Сокол рвано задышал от невыносимой боли и широко раскрытыми глазами уставился на мужчину, пребывающего в таком же шоке. Он с лёгкостью отбросил меч, а праведник, отступивший в панике на несколько шагов, попытался вытащить Солнце. — Прочь! — завыл почти писклявым голосом служитель Пристанища. — Прочь, дух! От ладони начало исходить фиолетовое свечение, оно окутывало всю конечность. Дух разжал пальцы и в следующий миг сжал их в кулак, пробил броню праведника и с хлюпающим звуком проникнул в податливую плоть.Вечно мне приходится спасать твою жалкую шкуру.
Он вытащил сердце, ещё бьющееся и истекающее кровью. В груди мужчины зияла огромная дыра, просвечивающая разломанные рёбра и внутренности. Он, живой и одновременно уже мёртвый, с немым ужасом смотрел на Сокола до тех пор, пока его ноги не подкосились, и он не упал. Дух сжимал сердце, будто пробовал его на вкус. Он поднял его над головой, давая красной тёплой жидкости стечь на Сокола, и приложил чуть больше силы со зверской целью превратить орган в бесформенное кровяное нечто.Как прекрасно! Наслаждайся, птенчик, вместе со мной тем, что мы устроили! Пускай они нас боятся, ха-ха! Они ничто! Покорный материал, который я когда-нибудь тоже убью!
Сокола била мелкая дрожь. Он ошалело повернулся к семье, глядевшей на него ещё с бóльшим страхом, чем на праведников. Они, наверное, пожалели о своём предложении помочь ему и готовы были умереть от огня, нежели находиться в эту минуту с человеком, запросто пробившим грудную клетку, словно та — тонкая и легко бьющаяся глиняная посуда. Им и невдомёк, что это всё дух, а не он, Сокол. Однако узнай они эту правду, то смогли бы его понять? Перестали бы считать монстром? Навряд ли. Он облизнул перепачканные в крови губы и сглотнул вязкую слюну, судорожно уронил то, что осталось от сердца, и со всех ног помчался туда, откуда пришёл — в лес. Сокол был напуган до смерти. Он не ожидал, что всё выйдет так катастрофично. Он боялся, что дух убьёт и тех, кого он хотел спасти, и переживал, что сам позволит это сделать, потому что… …Потому что ему понравилось убивать тех людей, приспешников Пристанища, понравилось обладать такой сокрушительной силой, не знающей сострадания к своим врагам. Но ведь это было исключительно во благо, не так ли? Сокол, вспоминая одинаково застывший взгляд семьи, спасённой от самосуда, чувствовал себя настоящим чудовищем, от которого нужно в срочном порядке избавиться, чтобы оно окончательно не сорвалось с цепи.***
Он никогда не бежал так быстро. Ветки били по лицу, он постоянно спотыкался, иногда падал, но всё равно поднимался и продолжал оголтело нестись. Уже темнело. Передвигаться становилось сложнее. Липкий страх зарождался в груди, паника всё крепче заседала в сердце, а мышцы заплетающихся ног горели и ныли. Соколу казалось, что он просто порвёт все связки и останется на всю жизнь калекой. Он загниёт здесь, никому не нужный, отверженный и совершенно бесполезный. Не сможет даже доползти до людного места и попросить о помощи. Его труп сожрут животные и… Сокол в который раз упал и ободрал руки. Рана на ладони, державшей прежде лезвие меча, полностью заросла, будто её никогда и не существовало, а те события являлись обычным кошмаром, насмешкой над его бедной психикой. Он встал на подкосившиеся ноги, опёрся о дерево, переводя дух. Голова кружилась, а реальность медленно плыла и превращалась в бред сумасшедшего. Сокол хотел пить, передохнуть, завалиться в кровать и никогда не вставать. Он мечтал стереть всю свою память, вернуться в прошлое и не уходить от спутников, не ругаться и не причинять им боль. Его неожиданно вырвало. А потом он, доводя организм до немыслимого максимума, перешёл на вялый, жалкий бег. Наступившая ночь больше не волновала Сокола, он привык к темноте и мог более-менее видеть различные торчавшие корни и прочие препятствия, прежде замедлявшие его путь. Он абстрагировался от своего страдающего тела, чтобы не скончаться от перенапряжения, с которым бы в здравом рассудке не справился. Когда вдали показался огонёк, в нём зародилась надежда. Открылось второе дыхание, и Сокол ускорился. Он выскочил из леса, запутался в длинной траве и рухнул на дорогу. Перед глазами опять поплыли круглые размытые пятна, но Сокол настойчиво пополз на свет, пока его не заслонила фигура человека, приближающаяся к наëмнику. — Медея! — слабо прокричал он, даже не уверенный, она это или нет. — Сокол? — Медея... мне так жаль… — Сущий, Сокол, что с тобой произошло? Он потянулся к ней в надежде убедиться в её реальности, только Медея поступила умнее: она сама подошла к нему, удобнее подхватила и потащила к остальным. Сокол застонал от ломоты и бессилия и, как утопающий, вцепился в Лиднер. — Я убил их, Медея… Они же… — Сокол задыхался, ему не хватало воздуха, однако он жаждал поделиться с ней пережитым, чтобы не нести в одиночестве эту тяжёлую ношу. — Я хотел спасти, а они испугались… Сущий, Стриго… Он… Что с ним? — Сокол, ты бредишь. — Пить… — Делеан, фляжку! Срочно! Медея осторожно посадила Сокола, забрала у Делеана флягу и дала Соколу. Тот жадно приложился к горлышку и в считанные секунды выпил всю воду. — М-мой… спаситель? Тонкий и болезненный голосок вывел Сокола из тумана, и он удивлённо повернулся к оуви, которого прикрывал Делеан. Отступив чуть в сторону, нивр, не одарив Сокола взглядом, уселся напротив и стал точить свой меч. — Стриго? Оуви выглядел чуть живее, чем помнил Сокол, но всё равно — слабым. Это отчётливо прослеживалось по его взгляду, потерявшему прежний детский азарт. При всём этом Стриго умудрялся смотреть на Сокола так, словно радовался его приходу. Вероятно, он действительно был счастлив, когда как Медея и Делеан отнеслись к его появлению с опаской. Сокола кольнула совесть. — А на что ты надеялся, Сокол? — с явной издёвкой в голосе спросила Медея, увидевшая, как изменилось лицо наёмника. — Что без тебя мы не сможем его выходить? — Нет, Медея, ты не так… — Зачем ты вернулся? — продолжала давить Лиднер, сильно обиженная недавней грубостью Сокола. — Если мы настолько бесполезны, то какой в нас смысл? — Медея, мне очень стыдно. Я раскаиваюсь! Клянусь! — Ты настоящий идиот, Сокол. — Я знаю, и я охотно соглашусь с тобой. Я… хотел задеть вас. Я был сам не свой… — Сокол дотронулся до виска и уставился на свою обувь. — Я совершил огромную ошибку. Мне нет прощения, но, прошу вас, извините меня за моё отвратительное поведение. Если вам мерзко от меня, то только скажите: я уйду и никогда больше вас не побеспокою. Делеан, готовый пойти на эти жертвы, усмехнулся. Лиднер, напряжённо разглядывая Сокола, молчала. Наконец, она вздохнула и, присев рядом, взяла его руку и провела практически невесомо пальцами по рваной одежде. — Ты помятый, — констатировала факт Медея. — Что, духи дери, с тобой стряслось? — Я видел праведников. — Что?.. — переспросила Медея с округлившимися глазами. — Сущий, только не говори, что ты… — Да. Я крупно облажался. — Он тоже? — Медея, показав на голову, намекала на духа. — Лучше не спрашивай. — Можно ли рассказать в подробностях тем, кто не знает всех деталей? — предупреждающе доброй интонацией поинтересовался Делеан. — Кто такие праведники? — Праведники — это люди Пристанища, особенного места для верующих, — взяла слово Медея, не позволяя наёмнику даже пискнуть. — Им лучше не переходить дорогу. Но Соколу как всегда глубоко плевать. — Они собирались сжечь семью! — воспротивился Сокол. — Хорошую семью! Они избивали родителей, хотели отправить детей на исправительные работы, а потом тоже убить. Что мне оставалось? Лиднер достала тряпку, намочила водой и приложила к щеке Сокола, вытирая запёкшуюся кровь и грязь. Она радовалась, что наёмник спас невиновных и не проигнорировал их несчастье, а с другой стороны, представляя, какой хаотичный её спутник, Медея боялась вообразить, сколько теперь у них появится проблем из-за его самоотверженной выходки. — Ты молодец. Правда! Я горжусь тобой. Но ты нарвался на новые неприятности! — с болью признала очевидное Лиднер, не веря, что она, предпочитая заступаться, сейчас придерживалась ровно противоположного мнения. — Да, ты каким-то мистическим образом разобрался с праведниками, да только ты не можешь пойти против всего Пристанища. — Зато теперь семья убежит и спрячется! — Сокол... ты поступил героически. Я ведь не спорю, — с досадой сказала Медея. — Загвоздка лишь в том, что их всё равно найдут и накажут. Это же Пристанище! Ты хоть добил всех праведников? Сокол напряг все извилины, но он никак не мог сфокусироваться на последних событиях. Детали ускользали, и это его так раздражало, что он бросил попытку вспомнить. — Нет... Я не знаю. Я был на эмоциях. — Как это неудивительно, — прокомментировал Делеан. — Значит, тебе придётся прятаться, — заключила Медея. — И будь ты хоть самым разыскиваемым преступником — мы ничего с этим не поделаем. Нам по-любому нужно в город. Стриго слаб, а тебе необходимо обновить гардероб. — Тогда лучше собираться, — поддержал Сокол. — На всякий случай. — В ночь? — уточнил Делеан, и в его голосе сквозил скепсис. — Если ты хочешь сдохнуть, то пожалуйста, оставайся. — Сокол, — позвала его Медея. — Прекрати. Делеан прав, но, к сожалению, нам придётся рискнуть. Если идти точно по дороге, то ничего не случится. Надеюсь. — Как наивно, — с зевком отреагировал нивр. — А если ваши праведники только этого и добиваются? Если они уже успели сообщить другим? — А здесь мы жесть в какой выгодной позиции, — опять разозлился Сокол. — К тому же никто не в курсе, в опасности мы вообще или нет. — И в этом виноват ты, — насмешливо улыбнулся Делеан. — Сдержанность не твой конёк. Зато проблемы — да. — Спасибо, ага. Расскажешь это после. На моей могиле. Сейчас же надо подумать, что делать. — Мы пойдём, — решила за всех Медея, осознавая, что остальные навряд ли на это способны. — Сокол, ты берёшь на себя Стриго. Стриго, милый, ты можешь идти? — Я-я не уверен… — Я понесу его на руках. Бровь Медеи высоко взметнулась. Наёмник, прежде ведя себя ужасно по отношению к Стриго, вознамерился исправить своё незавидное положение. Как благородно с его стороны. — Что? — Сокол равнодушно пожал плечами. — Он же не тяжёлый. — Просто… ладно. Только неси его осторожно, хорошо? Сокол кивнул. Медея и Делеан принялись тушить огонь и собирать вещи. Наёмник, тепло улыбнувшись оуви, бережно поднял его и взял как ребёнка. Стриго немного поёрзал, а когда удобно устроился, приобнял наёмника за шею и уткнулся ему в грудь. От его доверчивости Соколу стало вдвойне стыдно. Оуви был таким маленьким, хрупким и наивным… Как он мог не уберечь его? Как мог позволить непонятным созданиям обидеть его? И как посмел бросить? Сокол почувствовал к Стриго небывалую теплоту. Он взмолился, чтобы левая рука его не подвела, чтобы дух не решил поиграть на его нервах и на здоровье оуви, потому что тогда ему будет очень сложно по-новому завоевать доверие не только Стриго, но и Медеи и Делеана, которых он и без того успел серьёзно задеть. Шустро разобравшись со всеми делами, Медея подозвала Сокола, и их путь в ночи начался.