Прежде я ни о чём тебя не просил, но здесь что-то не так. Мне не нравится аура. Она исходит неподалёку. Не могу точно определить, откуда именно, но, клянусь, добром это не кончится. Остановись, пока не поздно.
Сокол проигнорировал духа. Последнее, что его тревожило, так это нелепое предчувствие Ахерона, которое вполне могло быть ошибочным. Или, по крайне мере, умышленно ложным. Специально для того, чтобы человек прекратил заниматься ерундой. Что ж, подобная реакция была ожидаема для Ахерона. Он успел хорошо изучить Сокола, чтобы быть уверенным в том, что тот ни за что не воспримет всерьёз его предостережение. Честно говоря, дух ещё никогда не встречался с настолько непробиваемым созданием, который одновременно вызывал стыд и некое подобие восхищения. Всё же рваться спасти своего друга, даже когда это было тщетно, удивительная черта, свойственная не каждому.Сокол. Я не шучу.
— Заткнись. Пожалуй, о восхищении стоило всё же забыть. Он бесил. Да. Именно. Бесил. Бритый мужчина, обративший внимание на наёмника, принял его слова на свой счёт. Он быстро помрачнел. — Чё ты ляпнул, лупоглазый урод? Сокол, оценив своего внушительного противника, положил руку на грудь, там, где бешено стучало сердце, и примирительно улыбнулся. — Я не вам. Прошу прощения. — Да? — его верхняя губа презрительно поднялась, он оглядел Сокола и не заметил рядом кого-то, кто бы с ним болтал. — Ты типа сам с собой? Жесть. Обратись за помощью, лупоглазый. — Я не… да. Вы правы. Спасибо. — Да не за что. Сокол нырнул между людьми, чтобы отделаться от неугодного общества. Ещё не хватало напороться на драку. Мало того, что сначала изобьют до полуживого состояния, так потом и вовсе безжалостно затопчут. Этим он точно никому не поможет. Если только не избавит своих спутников от новых хлопот в виде себя.Ты закончил быть ребёнком? Возьмись за ум.
— Лучше бы ты появлялся, когда действительно нужен.Представь себе, сейчас как раз та ситуация! Если бы от тебя не зависело моё существование, то я бы плевал на тебя. Но наша связь очевидна. Поэтому я требую...
— Отвали от меня.Хорошо. Пусть будет по-твоему. Но не зови меня, когда я окажусь прав.
Толпа редела. Огромная площадь осталась позади, и теперь была длинная, вымощенная камнем широкая дорога, по бокам от которой стояли различные дома, крупные и нежилые постройки и маленькие лавки. Иногда дорога имела ответвления, куда как раз и шли некоторые жители Куллара. Сокол, выскользнув из основного потока, очутился возле низенького заборчика. Криво вырезанная сверху вывеска гласила, что это была обувная мастерская. Шум продолжал мешать, но, невзирая на это, Сокол наконец-то мог немного передохнуть. Больше никто его не толкал. Да, иногда задевали плечами, но это всё равно лучше, чем то, что было изначально. Наёмник выдохнул и посмотрел по сторонам, до последнего рассчитывая увидеть где-то знакомые лица. Безрезультатно. У Сокола не было мыслей, что ему делать дальше и где искать Стриго, Медею и Делеана. Он застрял в городе, где было полным-полно людей и мест, в которых можно спрятаться. А он — совсем один. Здесь. В этой жуткой столице, где поощряли прилюдные поджигания. Сокол не знал, как ему выбраться из проблемы, которую он сам себе создал. Он намеревался вернуться обратно на площадь, которая уже должна была быть пустой, но это навряд ли принесёт ему хоть какую-то пользу. Логично предположить, что там никого из команды не будет. Тем не менее, был малюсенький шанс, что Стриго всё же умудрился где-то затаиться, и если он углядит наёмника, то выпрыгнет к нему. Это было до боли наивно, но кто Сокол такой, чтобы не надеяться? Однако надежде было суждено с разгромом отправиться в небытие. Возле ворот дежурили стражники, внушающие страх из-за своих недружелюбных шлемов. Пускай до этого они и выполняли возложенные на них обязанности плохо, но сейчас они решили нагнать упущенное, чтобы сполна отработать то, за что им платили. Очень вовремя. Как только Сокол приблизился к ним, двое скрестили алебарды, явно намекая, что не впустят его. — Закрыто, — сказал низким голосом один. Бровь Сокола вопросительно взметнулась вверх. — Вы не видели оуви? — Чё? — Оуви. Вот такого роста, — Сокол остановил руку возле своего бедра, чтобы показать размеры Стриго. — Пернатый. — Я в курсе, имбецил, кто такие оуви, — ответил всё тот же стражник. — Не было тут никого. Вали отсюда. — Но… — Повторяю для тупых: вали отсюда. Ищи своего оуви в свинарнике. Сокол стиснул зубы. С такими грубыми людьми общаться было очень сложно. Они будто делали ему одолжение тем, что соизволили снизойти до простого смертного, потревожившего их сальные туши. Наёмник ведь, небось, был самым ущербным созданием по сравнению с ними, и это самомнение было настолько раздражающим, что хотелось в открытую плюнуть этому человеку в морду, чтобы он навсегда уяснил, что он не лучше любого, живущего в Солфасе. — Благодарю за помощь, — съязвил Сокол. — Ага. Сокол отдалился. Если раньше у него и было что-то похожее на план, то теперь у него не было ничего. Он был в полнейшей заднице.И стоило ли оно того?
— Что?Если бы ты остался со своими дружками, то ты бы не ломал голову над тем, как быть. Но ты, идиот, как всегда поддался эмоциям, когда я старался тебя образумить. Поэтому я и спрашиваю: стоило ли оно того?
— Ты объявился, чтобы насмехаться надо мной?Конечно. Ведь отныне мы партнёры. Деловые. Я должен хотя бы частично понимать тебя и твои противоречивые поступки.
— Могу только посочувствовать. Я сам себя не всегда понимаю. Сокол вернулся обратно к обувной мастерской. В этот раз дорога была гораздо свободнее: очевидно, многие разошлись по домам или занялись работой. Он посмотрел на сероватое небо, тяжело вздохнул и протёр глаза. Это отчасти напоминало ему ситуацию, когда он так же рассердился на спутников и скрылся в лесу. Когда он опрометчиво рассудил, что так будет лучше для всех. Единственное различие между прошлым и настоящим — это то, что тогда ему было известно, где его друзья. Сейчас же он буквально рассчитывал на чудо, например, на то, что Стриго сам его отыщет. Или оуви найдёт Медея, а потом и Сокола за компанию. Это ведь было не сложно, да?.. — Эй? Дружище? Штаны, рваные на одном колене и подлатанные в этом же месте, но на другой ноге; растянутая, некогда белая, но уже серо-бежевая рубаха и чумазое лицо — вот что приметил в первую очередь Сокол, когда обернулся. Молодой парень восемнадцати лет таращился на него затравленно, словно мечтал попросить монетку на жизнь, но при этом боялся быть оскорблённым или избитым за свою безобидную просьбу. Сокол сглотнул ком в горле. Этот вид вызывал у него не самые приятные воспоминания. — У меня нет денег. — Не-не, я не за этим. Я слышал… точнее, я подслушал твой разговор со стражником. Я… м-м… я пересекался с оуви. Без злого умысла! Я не знаю, того ты ищешь или нет, но… этот напуган. Он не из столицы, клянусь тебе! Они тут все пристроены... к своим хозяевам... От шока и неверия Сокол задержал дыхание. Теперь парень был не мелочным попрошайкой, а спасителем, удачно подвернувшимся на пути. У Сокола вновь появилась надежда, которая взбодрила его и придала ему новых сил. — Правда? — Да-да. Я покажу… если пожелаешь. Но… если я… если оуви окажется твоим, то ты мне должен… дать что-то взамен. Сам понимаешь... да? Необязательно деньги... Меня устроит что-то материальное... Я просто очень голоден!Он мутный и мне не нравится. Ты же не собираешься?..
Конечно, это было похоже на самую обычную и неоригинальную ловушку, на которую купился бы разве что наивный дурак, не отличающий случайности от намеренно подстроенных событий. Или же, как вариант, отчаявшийся человек, готовый, рискуя всем ради кого-то, поверить странному проходимцу с улицы. И, к сожалению, несмотря на ранее совершённые ошибки, приводившие его всегда к бедам, Сокол зацепился за такую пусть и сомнительную, но вполне реальную возможность спасти Стриго. Ему надо было убедиться, что это действительно наглый обман, иначе он будет каждую секунду, каждую минуту и каждый час корить себя и ненавидеть за излишнюю осторожность, которая, вероятно, может обернуться для оуви кошмаром наяву. Да, пожалуй, Соколу не следовало быть таким беспечным. Однако ему было глубоко наплевать на себя, на то, что произойдёт с ним, вляпайся он опять в неугодное приключение. Он зациклился на Стриго, и лишь оуви, здоровый и невредимый рядом с ним, был способен вернуть ему заветное здравомыслие. — Веди.Да что б тебя.
Парень был худым и проворным, благодаря чему он быстро пробежал дорогу и юркнул в переулок. Сокол, будучи не таким ловким, как он, с трудом за ним поспевал. Но бедняк, по всей видимости, прекрасно это осознавал и периодически проверял, следовал ли за ним наёмник или нет. Если тот отставал, то он останавливался и ждал. Было удивительно, как такое ужасное существование меняло людей. Если бы в детстве Сокола не подобрал Орёл, то в настоящем он ничем не отличался бы от этого человека, готового за любую монетку на многое. Сокол был бы таким же жалким, худым, боязливым ко всему окружающему миру, но при этом гибким и шустрым, потому что иначе — никак. Или он незаметно сворует и успеет ускользнуть, или его поймают за его медлительность. Выживает сильнейший. Ныне в этом не было нужды, и навыки, так необходимые раньше, попросту притупились. Но Сокол ни за что не скучал по своему прошлому. Переулок вывел на другую улицу, идентичную предыдущей. Она была более оживлённой, но архитектура — такая же скупая на изыски: низенькие постройки из дешёвого материала, небогато одетые люди. Это был не бедный район, но он примыкал к нему. Парень повёл Сокола дальше. Он проскочил между домами, ушёл вглубь — к каменной высокой стене. Стало сыро, холодно и темно. И запах… он был омерзительным, словно сюда сливали все человеческие жидкости и не только. — Это тупик. Сокола оставили без ответа. — Ты специально заманил меня сюда? — Он был здесь… клянусь… — парень как-то съёжился, его глаза нервно забегали в разные стороны. — Наверное, улетел… — Он боится летать. — Тогда… я… я не виноват! — плаксиво крикнул он. — Мне обещали заплатить! — Какого… — Простите меня, сэр! — он упал на колени и пополз к Соколу. — Я всего лишь хотел есть!Я что-то чувствую. Оно... подавляет меня.
Образовавшаяся в проёме тень отвлекла Сокола от рыданий парня. Он медленно повернул голову и увидел незнакомого человека, который был одет в чересчур узнаваемые сине-зелёные доспехи. Он уже сталкивался с ними раньше. Это был праведник. — Его Преосвященство хочет поговорить. — О ком ты, придурок? — уточнил Сокол и тряхнул ногой, чтобы избавиться от бедняка, так некстати приставшего к нему. — Где оуви? Наёмник вытащил меч и наставил его на праведника, ни капельки не испугавшегося очевидной угрозы. Он ожидал подобной выходки. — Спрашиваю ещё раз: где, мать твою, оуви? Прислужник Пристанища сделал мягкий шаг по направлению к Соколу, что заставило того невольно дрогнуть. Он не мог использовать в полной мере силу духа, а сражаться в этом узком пространстве и не маневрировать было делом гиблым. Единственное, что оставалось — это угрожать, а затем выждать момент и умчаться подальше от праведника. На людях его не будут трогать. — Я не знаю. Должно быть, давно умер. Мужчина коснулся ладонью, спрятанной за перчаткой из лёгкого, но прочного металла, лезвия меча и растянул потрескавшиеся губы в улыбке.Сокол, очнись! Живо!
— Он не умер! Наёмник махнул оружием, но праведник парировал своим и выбил его из рук. Сокол глянул на откатившийся меч, разочарованно фыркнул и отскочил. Он не планировал этого делать, но в прямом бою у него не было никаких шансов. Он был слишком рассеян, чтобы продумывать какую-то умную тактику. Сокол осмотрелся. Парень был далеко от него. Если он будет болтать о нём, то ему никто не поверит. Человек не обладает магией — это бредни сумасшедшего. Именно таковым посчитают и этого бедняка, открой он свой лживый рот. Что ж, была не была. Левую руку медленно окутывало фиолетовое свечение — сначала слабое, еле заметное, но с каждой секундой всё более яркое. Наёмник не отрывал угрожающего взгляда от праведника, который, хмыкнув, с интересом следил за ним. Он не боялся. Наоборот, он был восхищён. — Значит, сэр А́львах был прав. Ты и правда дух. — Я поздравляю тебя и его за вашу наблюдательность. — Благодарю. — Это была не похвала! Сокол бросился на праведника, чтобы превратить его в ходячего мертвеца. Он представил, как иссушит его кости, чтобы они стали пеплом, а потом засунет эту дрянь в глотку непутëвого нищего, который устроил перед ним своë нелепое представление. Но его противник был не так прост. Мужчина молниеносно достал Солнце, посередине оплетённое венком, — символ, украшающий не только Пристанище, но и одежду всех, кто так или иначе был связан с этим местом. Оно висело на тонкой прочной цепи, которая крепилась к недлинной, но толстой деревянной палке. Однако если знак, нанесённый на их доспехи, был никчёмным, просто рисунком, то это оружие было опасно не только в теории, но и на практике благодаря вставленному в Солнце драконьему камню, освящённому заговором, текст которого остался от Сущего. Впрочем, этой смертоносной конструкцией можно было спокойно бить и людей, чтобы наказывать их за неподчинение. Сокол споткнулся, упал на колени и закрыл глаза, дабы спрятаться от ослепляющего и жгучего света. Праведник приложил Солнце к его виску, и кожа под ним тут же покраснела и запузырилась. Наёмник пронзительно закричал и схватился за запястье мужчины, чтобы убрать его от себя, но вся жизненная энергия, которая когда-либо была в нём, стремительно покидала его. Её будто высасывали, чтобы в конце концов он стал немощным и бесполезным. Неспособным бороться. — Никогда нельзя недооценивать противника, дух. Нечеловеческие звуки разрывали голову Сокола. Ахерон метался в нём, рвался наружу, он призывал магию, но только больше причинял себе боль. Он был заперт в тюрьме, в теле, которое сейчас было под властью служителя Пристанища, знающего, как усмирять таких, как он. — Х-хватит… п-прошу! — взмолился Сокол, чувствуя недостаток воздуха. — Хватит! Праведник, не убирая Солнце, переместил жилистые пальцы на шею наёмника, слегка её придавил, чтобы тот не повалился: Сокол уже не держался на ногах и был похож на тряпичную куклу, с которой можно было развлекаться так, как будет угодно кукловоду. Наконец, мужчина спрятал священное оружие, чтобы сразу, не давая Соколу продохнуть, приложить его об асфальт. Довольно жестокий, но зато действенный метод, чтобы вырубить человека. Он закинул нетяжёлую тушу наёмника себе на плечо и уже направился прочь из этого вонючего тупика, как вдруг к нему подполз парень, который до этого жался в тени, чтобы его никто не убил. — Сэр… сэр… вы обещали… я никому не скажу… никому… Праведник закатил глаза и небрежно кинул ему глету. Бедняк сразу же её подхватил и прижал к себе. — Спасибо вам! Спасибо! Спасибо! Сэру Вэ́риусу было мерзко общаться с низшим сословием. Но, к несчастью, только оно иногда могло воплотить его планы в реальность. Так, например, этот случай был прямым доказательством его мыслей. Подойди он к этому грязному и одержимому отморозку сам, то не добился бы нужного успеха в своей важной миссии. А так… он был на высоте. Как всегда. Святой обязательно будет им доволен. Без всяких сомнений.***
Если бы Медея была здесь, то она бы не постеснялась смачного словечка в адрес Сокола. Если бы Делеан был здесь, то он бы обозвал его «недоноском, вляпавшимся в проблемы». И Сокол бы не обиделся, потому что, если честно, целиком их поддерживал. Он и правда попал в какую-то нелепую историю. И это уже были не шутки. Не сказать, что до этого момента всё было для него каким-то анекдотом, где он скакал, кричал как полоумный, мистическим образом спасался и до кучи веселил всех своей тупостью. Разумеется, нет. Но прежде он ощущал в себе духа, и он, хоть и не хотел этого признавать, мог положиться на него. Ахерон жаждал жить — Сокол был его сосудом. Значит, он будет его выручать, даже если ему это не нравилось. Но Сокол так некстати столкнулся с Пристанищем, и в этом не было никакого удовольствия. Оно заглушало Ахерона, мучило его, заставляло страдать. Агонизировать. Дух больше не спасёт Сокола, потому что ему самому нужна была помощь, чтобы выбраться отсюда и вновь обрести своё прежнее могущество. Может, обычные прихожане и приходили в Пристанище по доброй воле, чтобы помолиться Сущему и получить его благословение. Может, для них это было особым наслаждением — вот так поклоняться ему и верить, что он избавит от болезней и от всего плохого в их жизни. В них нет духа, на них не действуют так пагубно символ. Пристанище для людского стада — это прекрасное, особенное место, полное незримых чудес. Оно приободряло их, чтобы они не утопали в своих бесконечных печалях. Но Сокол был одержим, и то, что испытывал дух, испытывал и он. Внутри него что-то неприятно зудело, ему было охота это почесать, чтобы наконец-то полегчало, но он не мог. И дело даже не в том, что его запястья заковали в цепи, которые были освящены и медленно жгли кожу. Зуд был внутри, в его теле, и чтобы до него добраться, надо было как минимум себя распотрошить. Перед его взором всё предательски плыло и двоилось, с каждым неуклюжим морганием ему плохело, словно в глаза безостановочно заливали воду, перемешанную с песком. Он чувствовал стекающие по щекам слёзы, их вкус на пересохших губах. Сокол зажмурился. Вдоль позвоночника прошёлся резкий импульс боли, и он испуганно замер. Сокол готов был поклясться, что его вырвет. Помещение, в котором он находился, нельзя было как-то описать. Оно было… мрачным. Тускло горели свечи, придававшие комнатке, напоминавшей коморку, только больше жути. При иных обстоятельствах Сокол принял бы её за пыточную. Сюда бы крови — и точно выйдет невзрачный подвал, где резали людей. Или приносили в жертву. Одно из двух. Или всё сразу. На завешенных куском ткани стенах проглядывались небрежно висевшие картины в золотых рамках, где-то были заметны лица, кусочки одежды. Праведник, поймавший наёмника, упоминал Его Преосвященство. Он был здесь главным, а это, вероятнее всего, были спрятаны его предшественники. Сокол не видел их детально, вблизи, но он смел предположить, что все управляющие Пристанищем были гадкими типами. Безумными и злыми. Цепи противно звякнули, когда Сокол пошевелил руками. Он вскрикнул, когда освящённый металл глубже вонзился в плоть, и вскинул голову, отчего отчётливо выделился дрогнувший кадык, чтобы рвано хапнуть воздуха. Его сердце колотилось как бешеное, испарина появилась на виске. Он непроизвольно облизнулся, но его язык был таким же сухим, как и губы. Сокол впервые понял, как сильно нуждался в духе, который обязательно бы посоветовал ему что-то путное. Он бы мог осудить его, оскорбить — намекнуть человеку, что он не умер. Ранен, истощён, но в порядке. А так Ахерон молчал, и у Сокола закрадывались подозрения, что с ним произошло что-то крайне серьёзное. Сокол дёрнул руками ещё раз. — Продолжай в том же темпе, — низкий, пленительно бархатистый голос, вселяющий так некстати доверие, — и останешься без кистей, одержимое дитя. Из черноты отделилась тень, и Сокол с ужасом, смешанным с чужеродным благоговением, лицезрел Его Преосвященство. Святого. Бесспорно, это был он. Этот блестящий от огня свечей венок на его чёрных с седыми прядями волосах, это крупное солнце позади его головы, которое будто светилось в их бренном мире, и это пышное одеяние… оно было устлано тонкими, поражающими воображение узорами, повторяющими изображение Солнца. Это была скрупулёзная работа мастеров, которой можно было восторгаться, если бы Сокол, конечно, был прихожанином Пристанища, а не заточённым в зловещей коморке бедным человеком. Поэтому Святой для него был красным флагом, свидетельствующим о надвигающейся опасности. Вся фигура мужчины сквозила превосходством и уверенностью: эта ровная осанка, эти заострённые худые черты и прищуренные серые глаза, смотрящие с интересом, как на живую экзотическую зверушку. Святой сложил перед собой ладони и приторно дружелюбно улыбнулся — это наверняка было его базовое выражение лица, которым он одаривал всех прихожан. Оно казалось таким добрым, но за ним скрывался пугающий оскал. На макушку Сокола опустилась рука, пальцы жестоко впились во взмокшие от пота пряди. Он и не обратил внимание, что в комнате помимо Святого был праведник… и даже не один. Их было два. И оба — знакомы. — Зачем же так грубо? — Святой изобразил досаду. — Простите, Ваше Преосвященство. Хватка ослабла, хоть и была ощутимой. Праведник, который нашёл его в столице и прямо сейчас держал на весу и контролировал, бесцеремонно поднял Сокола на ноги. Ему пришлось подчиниться, чтобы у него не выдернули с головы все волосы. Другой праведник, — Сокол сразу вспомнил эту наглую морду, он был там, когда наёмник спасал семью от жестокости прислужников Пристанища, — встал напротив него. Он сверлил его тяжёлым взглядом, от которого Соколу было не по себе. А прилетевшего в щеку кулака он и вовсе не ожидал. — Это тебе за сэра Ру́фуса, грязное нечестивое отродье! Он ударил его в живот, и Сокол, прогнувшись, с трудом выдохнул. Несколько прядей всё же осталось у первого праведника, который выбросил их и взял наёмника надёжнее — за шею. — Думал, что будешь безнаказанным шастать, да? Хрен тебе с дерьмом! — Альвах, не переусердствуй. И следи за выражениями. Пожалуйста. Предупреждающе мягкая интонация Святого, его незаметное движение, когда он погладил Альваха по спине, и вот шумный праведник мигом стал незначительной фигурой. Он послушно кивнул и отступил, чтобы позволить вышестоящему занять своё законное место. Святой аккуратно обхватил подбородок Сокола, оценил его с разных ракурсов, как товар, который должен пройти проверку на качество. Он, задумчиво напевая тихую мелодию, сначала оттянул верхнюю губу, затем прочертил коротким ногтем линию на его лбу. Если не считать опухшей кожи, царапин и кровавого следа, оставленного словно от тавро не особо удачно на виске, то парень был весьма привлекательным. Как жаль, что в нём был дух и он представлял для него личный интерес. Его бы забрали за милую душу. — Как твоё имя, дитя? — П-пошёл ты… Святой вальяжно подал знак Вэриусу, и тот впечатал колено в спину Сокола. Он закричал, но быстро сжавшиеся на его горле пальцы свели на нет крики и заменились жалким шипением. Слёзы с новой силой брызнули из его глаз. Если бы Сокол смог освободиться, то он бы прирезал Святого раз и навсегда. Он бы наблюдал, как тот стонал, истекал кровью и захлёбывался в ней. Сокол бы прикончил всех праведников, а этих двоих — с особым изощрённым удовольствием. Он бы смеялся над их трупами, кормил бы ими свиней, чтобы те переработали их тела, и они превратились в вонючие отходы, коими они и являлись на самом деле. Но он был скован, и потому единственное, что ему было доступно — это бессмысленное, как у рыбы на суше, трепыхание, загоняющее его в непроглядную бездну. — Меня забавляет твоя строптивость, но, — Святой нежно погладил наёмника по щеке и широко улыбнулся, — не хочешь поделиться своей историей, дитя? Поверь, я хороший слушатель. Я приму любые твои грехи, даже самые потаённые, запрятанные глубоко внутри. Сокол плюнул в его напыщенное лицо и злорадно оскалился, показывая кровавые зубы. Святой, не изменив своего выражения, совершенно буднично достал идеально белый накрахмаленный платок. — Поучи его манерам. Пока Вэриус избивал Сокола и украшал его рёбра, живот, спину жуткими синяками, его хозяин со скучающим видом вытирал себя от плевка. Когда он закончил, то изящно свернул платок, будто это играло какую-то существенную роль, и передал его Альваху. Святой вздохнул. С живыми существами всегда было тяжело работать. Они зачем-то сопротивлялись, визжали, поднимали шум, рыдали и только потом получали заветное наслаждение, которое он им так любезно дарил. Правда, спустя определённый промежуток времени, за который они вынуждены сотню раз смириться и сдаться. Очень многое зависело от экспоната. Некоторые чересчур упрямые, другие — на удивление покорные. Но чем быстрее они свыкнутся с будущим, уготовившим для них подарок, тем легче им будет принять свою судьбу. Достаточно открыться. И отдаться течению и лучшей жизни. Легко, не так ли? Эти глупцы так не думали. — Ты особенное дитя, но, к сожалению, даже в тебе есть то, что делает тебя похожим на других — твоё непослушание. Вы всегда поначалу бойкие, — Святой грубо, по-собственнически, прислонил ладонь ко рту Сокола и приблизился к нему, чтобы установить полный зрительный контакт. — Ты будешь здесь находиться до тех пор, пока не станешь миленьким ручным зверьком. Мне неважно, кто ты, но я хочу знать ответы на свои простые вопросы. Ты же мне их дашь? Конечно дашь. Мы будем с тобой говорить. Долго. Тебе понравится, дитя. Ты будешь предвкушать наши встречи. — М… — Сокол со всей дури прикусил зубами тонкую бледную кожицу на руке Святого, отчего тот отшатнулся и наконец-то убрал свою ужасную приветливую улыбку, так раздражающую наёмника. — Мне понравится, когда я воткну свой клинок тебе в живот и распотрошу тебя, как животное. Я буду доставать твои органы и показывать их тебе, потому что, клянусь, к этому моменту ты будешь ещё жить. — Какой кусачий дух, — Святой опасно прищурился и вытащил новый платок, дабы приложить его к ранке, с которой стекала кровь. — Ты всё больше привлекаешь меня. — Мне его ударить? — спросил Вэриус. — Нет. Не стоит. Мы же не дикари. Мы служим во благо Сущего. — Вы считаете, что боль имеет для меня значение?! Я устрою вам сплошной кошмар! Вы будете гореть! Я уничтожу вас! Сокол не соображал, что кричал, но его это мало волновало. Он, походя на безумца, рассмеялся, и Вэриус без приказа вмазал наёмнику и попал наобум по носу. Сокол умолк, отхаркнулся кровью и со свистом задышал. — Я же просил. — Простите, Ваше Преосвященство. Это было импульсивно. — Это было неправильно, — учтиво поправил Святой. — Впредь постарайся так не поступать. — Конечно, я… Двери Пристанища с грохотом раскрылись и заставили всех разом обернуться на тёмную ткань, прикрывавшую вход из основного зала сюда. Данное вторжение было не запланировано — Сокол уяснил это по неожиданной нервозности высокомерного Его Преосвященства, который был явно недоволен тем, что его прервали на самом важном. — Святой! Голос — незнакомый, это был новый человек, и он мог помочь. Сокол был обязан воспользоваться этим шансом. Неважно, сколько в этой безрассудной идее было процентов успеха. Если он не выберется из Пристанища, если, по крайней мере, не попытается, то с ним точно сотворят что-то необъяснимо мерзкое. Он был достоин кары, но другой. Сокол не успел издать и звука — Вэриус просунул пальцы в глотку и прижал язык, вызвав у наëмника рвотные позывы, а потом больно ударил его коленом под дых и повалил на пол. Теперь Сокол мог только приглушëнно мычать через чужую руку и мысленно корить себя за бестолковость. — Пусть он молчит. — Вас понял. Святой вышел к незваному гостю и сразу же помрачнел. Этот индивид был, как выражались бедняки, занозой в заднице. С ним было тяжело общаться, потому что свои убеждения он ставил превыше всего. Не надо было говорить, что их мировоззрение кардинально разнилось, из-за чего на этой почве у них возникали конфликты. Всегда. И с этим, к сожалению, ничего нельзя было поделать. Компромисс был такой же далëкой фантазией, которая никогда, по многим причинам, не воплотится в реальность. Двойное разочарование. — Ваша Милость. — Что вы устроили на центральной площади, Святой? Советник, сверкая недобрым взглядом, грозно топал прямиком к служителю Пристанища и игнорировал всякие нормы приличия. То, что учудил Святой, было запрещено. Прилюдно сжигать человека? Без разрешения, по собственной прихоти? Что это за вздор?! Если казнь была законной, она избавляла Солфас от истинных преступников, совершивших непоправимое, то эта смерть, советник не сомневался, была обычной забавой, которая могла прийти на ум только больному. Сам страдалец навряд ли совершил какое-то злодеяние, чтобы с ним так жестоко расправились. — Ах, вы о том несчастном событии? Понимаете, она была скверной. И вы бы согласились со мной, если бы знали весь расклад. Уверяю вас, вы бы первым её сожгли. Святой сложил перед собой ладони, походя на идеального пророка самого Сущего. Всё в нём так и сквозило этой наигранной идеальностью: выглаженное, без лишней складки одеяние в пол; уложенная, почти прилизанная причёска; глаза, с участием смотрящие на собеседника, но на самом деле ищущие слабое место. Это был не голос Сущего. Это был голос кого-то более тёмного. — Это ваша позиция. Она не подкреплена реальными доказательствами, — хмуро ответил советник. — Ваш самосуд плохо для вас кончится. — Вы пришли сюда за этим, советник? Читать мне нотации? — Я пришёл вас предупредить. Ещё одна такая выходка, и в следующий раз со мной будет стража. Вы будете казнены за убийство невиновных людей. — Вы угрожаете мне? — улыбнулся Святой. Советник одарил его такой же натянутой улыбкой. — Если вы хотите воспринимать это так, то пусть будет по-вашему. — У меня есть выбор. Как прекрасно. Надеюсь, на этом ваш визит к моей скромной персоне считается завершëнным? Советник, стараясь найти в Святом что-то, известное лишь ему, долго его изучал. Он искренне ненавидел служителя Пристанища, его манеры, его самоуверенность. Он мечтал от него избавиться, потому что этот человек был слишком скользким типом, постоянно превышающим свои полномочия. Для прихожан он — добрячок, отпускающий им грехи, но по факту — монстр, давно наплевавший на чьи-то души. — До скорого, Ваше Преосвященство. — Всего хорошего, Ваша Милость. Мужчина в сине-чëрной одежде развернулся и направился к выходу, прочь от Святого. Осознавать свою беспомощность было паршивее всего. Зачем нужна власть, когда она была не способна справляться с такими людьми? И зачем власть давали чудовищам, которые ею злоупотребляли? — П... п-помо… мх-х-м! — Заткнись! Он остановился. Святой медленно глянул на комнату, спрятанную за толстой тканью, и пообещал себе, что прикончит Вэриуса за его недальновидность. В который раз. — Что это такое? — Это птицы. — У вас птицы разговаривают человеческим голосом, Святой? — уточнил советник. — Вам показалось. — Что вы утаиваете? — Я бы ни за что не посмел от вас что-то утаить. Вы — сам глаз Короля. Кто я перед вами такой, Ваша Милость? Советник вернулся к Святому, стоявшему с ровной спиной, обошëл его и приблизился к алтарю. Он прислушался. — Прошу вас, никто из посторонних не может касаться этого священного… — Будьте любезны, заткнитесь. Святой, обескураженно пялясь на советника, глупо поморгал. Тот, видимо, снова уловил какие-то звуки и двинулся в сторону тёмной занавески. Святой, сетуя на всю ситуацию в целом, с огорчением вздохнул. Если бы он только предугадал, что у него окажется дух, то он бы повременил с этим сожжением. Первое было куда важнее, чем второе. Ещё и Его Милость, которому именно сегодня понадобилось посетить его обитель, подпортил все его планы. Точно заноза в заднице. Советник, прошедший в комнату, ошеломлённо замер. Он взирал на скованного и побитого человека, и слова, вертящиеся на его языке, были настолько некультурными, что ему, занимаемому высокую должность, было некомфортно произносить их вслух. — Что за… Вэриус, державший еле дышащего Сокола, быстро отстранился от него и виновато хрюкнул. Альвах предпочёл покорно поклониться. Вошедший следом за советником Святой удивлённо присвистнул. — Да уж, неловко получается. Могу лишь сказать, что это не то, о чём вы подумали. — А о чём вы предлагаете мне думать? Это похоже на пытку! — Вы не осведомлены о многих вещей. То, что вы видите, не исключение. Здесь были свои намерения. И они помогут спасти человечество. — П… п-помогите… — прошептал Сокол, умоляюще смотря на мужчину в сине-чёрном. — П-пож… — На самом деле, это уникальная практика, специально подготовленная для него. Такая реакция вполне закономерна, — отшутился Святой. — Чтобы добиться поощрения от Сущего, надо страдать. — Живо освободите его, — приказал советник. — Вы не спасаете человечество, вы его убиваете. — Вы совершаете ошибку. — Вы совсем оглохли? Выполняйте. Оба праведника принялись избавлять Сокола от цепей, которые оставили ему на коже глубокие опалённые следы. Святой, бросив на советника снисходительный взгляд, поправил волосы и снова сложил перед собой руки. Он мимолётом зыркнул на Вэриуса, затем — на наёмника. Прямо сейчас он терял редчайший экспонат из своей коллекции, который не успел даже изучить. Его пробирала злость, которую он прятал за непроницаемой мягкой улыбкой. Избавившись от кандалов, которые тоже оплетал венок с шипами, Сокол, будучи на коленях, как грешник, собирающийся покаяться, обессиленно повалился на пол. Он приложился головой и зашипел от боли — поставленные по всему телу синяки напомнили о себе. Советник, поспешивший к нему на помощь, аккуратно подхватил его. — Всё будет хорошо, парень. Сокол вяло кивнул и услышал, как Святой предпринял ещё одну попытку, чтобы переубедить советника, как он выражался, «в сомнительной возможности загладить свои пороки». Но ответ остался для него загадкой. К тому времени он уже потерял сознание.