любимица твоих дьяволов

Привычный галдёж в кофейне «MoonBear» действует на Аню успокаивающе. Она смотрит на Алёну, согласившуюся разделить с ней время её перерыва за стаканчиком кофе и сладким клубничным пирожным. И всё было бы прекрасно — если бы не вопрос, заставляющий саму Аню покрываться неприятными мурашками, но желающий быть наконец-то услышанным. — Алён, расскажи про Сашу. Какой она человек? И Косторной кажется, что время замирает, а Аня — превратилась в изящную статую, сжимающую своими тонкими пальцами кофейный стаканчик. Саша. Сашенька. Её маниакальная прошлая любовь, об чьи красные шипы она истерзала всё свое тело. Лишь одно упоминание о Трусовой заставляет сердце сжиматься, а ноги превращаться в вату. Она прислоняла своё разбитое-истерзанное сердце после очередной ссоры к любимой рыжей и своё жалкое отражение в зелёных глаз (совсем не таких, как у Алёнки, нет — более глубоких, красивых, насыщенных) сохранилось на всю оставшуюся жизнь. Алёнка нервно сжимает салфетку, не отрывая взгляда от одной точки на столе. Саша. Саша. Сашенька. Косторная любила её всем сердцем: когда она уставшая заваливалась к ней в квартиру, морально истощённая, приговаривая: «я открою этот клуб, вот увидишь»; она накрывала её клетчатым пледом, ложилась рядом и сгребала в нежности своих объятьях, одаривая оголённое плечо горячим дыханием и лёгким поцелуем; утром — варила кофе, а после — наблюдала за незаметными взмахами тёмных ресниц, пытаясь сохранить в своей влюблённой памяти каждую деталь; ядовито-злой, когда очередной день закончился неудачей и она не приблизилась к своей мечте. Любила. Всегда. Алёна поднимает взгляд на Щербакову, изящно отпивающую своё кофе. Анечка наблюдает за подругой украдкой. Косторная выдыхает. — Саша. Она… «Хорошая» — вертится на языке уже воспоминанием. На экране телевизора «Чудо-Женщина», за окном — дождь, на столе — мятный чай, на плечах — тёплый плед. Косторная перебирает медные пряди девушки, удобно устроившейся у неё на груди. — Мне очень нравится, — шепчет Алёнка, накручивая на палец и без того витиеватый локон. — Тебе идёт этот цвет. Апельсинка. Трусова хмыкает, оставляя влажный поцелуй на обнаженной ключице. По телу Алёны разливается ток от её пальцев, старательно выводящих незамысловатые узоры на её бедре. — Спасибо, любовь. Знала, что тебе понравится. Косторная улыбается, не переставая касаться девушки. Ей хочется быть ближе к ней. Быть с ней. Нуждается, как в воздухе. Как в глотке воды во время жажды. Алёнка в ней души не чает: обожает, как она гримасничает, хмурится, заправляет апельсиновые пряди за уши в своей излюбленной привычке, и как она ярко она улыбается — так, что обжигает всех чернильных бабочек, в бешеном количестве увеличивающихся, когда она рядом с ней. — У меня, кстати, для тебя кое-что есть. Алёна удивлённо следит за тем, как Сашка достает из кармана бархатную коробочку изумрудного цвета и улыбается, протягивая её. Косторная хрипло хихикает, и, облизнув пересохшие губы, всматривается в аккуратное золотое кольцо. — Это в честь чего? — кокетливо интересуется Алёнка, улыбаясь до болезненных коликов в щеках. — Просто я люблю тебя. Этого недостаточно? Алёнка всматривается в серьезное лицо напротив. Темнота затопила радужку её любимых глаз. Тяжелое дыхание опаляет, заставляя плечи легонько дрожать, а кончики пальцев приятно покалывать. Яркий цитрусовый аромат ударяет в нос, вызывая квантовый скачок внутри Косторной. Трусова проводит влажную дорожку поцелуев от тонкой шеи до молочных ключиц, заставляя Алёнку прикрыть глаза от наслаждения касаний. — Там есть гравировка, — томно шепчет Трусова, обводя языком лиловый след на тонкой коже, чувствуя, как жгучая нега разливается по телу от чужого сбивчивого дыхания. — Какая гравировка? Трусова хитро улыбается, всматриваясь в её потемневшие зрачки. — Потом посмотришь. А пока… поцелуй меня. Косторная, смеясь, по-собственнически обхватывает её лицо, резко притягивая к себе и соединяется с ней во властном поцелуе, проводя горячим языком по нижней губе. Алёна жмурится. Нет-нет-нет. Не хорошая она. Отвратительная. Худшая. Способная лишь одним движением возродить её, как феникс, или утопить в собственном море слёз и удушающих чувств. — Я устала. Больше ничего не хочу. Трусова отрешенно смотрит, будто сквозь Косторную, поджигая сигарету. Алёна молчание со слезами смешивает — глотает солёную жидкость, словно воду, рукавом кофты стирая с щёк противную дорожку размазанной туши, горчащую на языке. — Саш, не уходи от меня, прошу. Я не смогу без тебя. Саша устало выдыхает, в очередной раз затягиваясь табаком, и смотрит холодным взглядом, совершенно измотанным, на выжато-поникшую Алёну. — Алён, я не спасатель. И никогда им не была. Она подходит ближе к Косторной, оставляя на её щеке лёгкий поцелуй, мажущий решимостью, осознанной болью и пеплом прошлых сказочных чувств с пропиткой сигаретного дыма. — Будь счастлива. Алёна чувствует себя, будто задыхается. Чёрт бы побрал с этой Трусовой. Не хочу. Никогда. Ничего. Косторная смотрит на Аню, смиренно ожидающую её слов. Алёна окидывает её взглядом: как всегда идеальная, с иголочки, с приятной приторностью духов и ароматом, всецело принадлежащей ей — аромат успеха. Добрая, отзывчивая, самая сказочная. Алёнка отмечает, что она бы никогда не хотела, чтобы такой человек, как Трусова, оказался в жизни её самого близкого человека. — Трусова — Дьявол, Ань. Самый настоящий. Поэтому никогда не подпускай её близко. Работа — есть работа. Но дашь слабину — она найдет твои самые слабые места, будет давить на них и умело пользоваться. Никогда, слышишь меня, никогда не приближайся больше, чем рабочие отношения. — Неужели всё настолько плохо? — сглатывает Аня, стараясь унять дрожь в пальцах, и выкинуть из головы её ярко-красный образ и терпкий аромат цитруса. Косторная окинула её серьезным взглядом, буквально испепеляющим. — Щербакова, я никогда не лезла в твою личную жизнь, но сейчас скажу: не смей строить какие-либо отношения с Трусовой, кроме рабочих. Как закончится ваш договор, сразу исчезай из её жизни, понятно? Анечка кивает, а Косторная жмурится и сглатывает — дотрагивается до безымянного пальца с золотым кольцом с гравировкой «А+А».Алёна+Александра. Алёна чувствует, будто снова оказывается втянутой в порочные сети прошлого. *** Саша выпивает, прислоняя экран к уху. В трубке сначала раздается ненавязчивая мелодия, а после — слышится приятный мужской голос. — Марк, ну здравствуй, дорогой. Как у тебя дела? Трусова даже может ощутить, как нахмурился парень и кашлянул в кулак. — Трусова, тебе что-то надо? Ты же просто так не звонишь. Саша хмыкает, ставя на рабочий стол бокал полусладкого. — Я просто знаю, что ты лучший в этом деле и кроме тебя мне никто не поможет, — искусно шепчет Трусова, сладко улыбаясь. — Ну, ты же не бросишь старого друга в беде. Вопрос жизни. Она уже видит, как он закатывает глаза, а по характерному цоканью подтверждает свои виденья. — Давай, валяй. Что тебе надо? Саша победно салютует бокалом алкоголя и приторно-очаровательно улыбается. — Мне нужно, чтобы ты нашёл все данные, которые возможны об одном человеке. Всю свободную и закрытую информацию. Куда ходит в свободное время, чем занимается, отношения какие были. Знаешь, что я деньгами не обижу. Марк хмыкает. — Этот человек тебе дорогу перешёл, что ли? Соболезную ему. — Нет, Марк, хуже. Намного хуже. На кончике языка приторно вяжет вишней. Саша чертыхается. — Ну, кто это? — Щербакова Анна Станиславовна.