Лунная соната

      — Опаздываете, мисс Черри.       Этими словами меня встречает Фишборн, постукивая ручкой по зажиму для бумаг со списком студентов, и я с трудом сдерживаю тяжелый вздох. Более неподходящую кандидатуру на роль замены преподавателя найти было сложно, но администрация школы и не с такими задачами справляется.       — Извините, — бормочу я и присоединяюсь к остальным, уже готовым к худшему.       Все люди-студенты наслышаны про Фишборна, славящегося беспощадностью по отношению к своим подопечным, а ведь все они перевертыши с ощутимо превосходящей человеческую выносливостью. Так что сейчас все мы боимся, что он забудется и начнет требовать от нас то, на что никто физически не способен.       Фишборн делает пометку в списке и окидывает нас взглядом, хмуря седые брови.       — Мучать вас я не буду, — успокаивает он нас. — После разминки бег: леди — шесть кругов, джентльмены — восемь. Потом занимайтесь тем, что интересно. Но сразу предупреждаю: увижу, что тюленитесь, получите еще два круга. Надеюсь на вашу сознательность. Вперед!       И громко свистнув, уходит в середину стадиона, на поле амефуто, где мужская половина перевертышей уже бьётся насмерть за мяч, стоящий несколько долларов. Девушки же предпочитают более мирный вариант и занимаются йогой, вставая немыслимые позы. Я невольно нахожу взглядом Прескотт: она удерживает весь свой вес на согнутых руках, обхватив одной ногой предплечье. Ее лицо безмятежно; видимо, ей совсем не тяжело, ни одного лишнего движения.       Замечаю, что не одна я пялюсь в сторону девушек-перевертышей. Парни используют любую возможность бросить взгляд на них каждый раз, когда позволяет упражнение разминки. Да уж, там есть на что посмотреть, к тому же большинство из них только подчеркивают свои идеальные фигуры обтягивающими леггинсами и короткими топами.       В душе колется белая зависть, и я отворачиваюсь, начиная разминать шею, плечи, поясницу. Не люблю спорт, но никогда не отлыниваю от него.       Я одной из первых начинаю медленно бежать по внутренней дорожке, а остальные, кажется, стараются отсрочить неизбежное. В любом случае я закончу последней: бег, конечно, я люблю больше прочих физических активностей, но двигаться быстрее определенного темпа чревато тем, что я просто упаду примерно на третьем круге и больше не встану.       Спустя несколько минут я вхожу в привычное состояние транса и уже ни на что не обращаю внимания: просто передвигаю ноги и слежу за дыханием. Изредка сквозь дымку пробиваются возгласы и топот перевертышей, лишь один раз поворачиваю голову в их сторону, чтобы краем сознания удивиться, как они еще друг другу кости не переломали.       «Билли тоже там?»       Я продолжаю монотонно бежать, как вдруг меня окрикивают:       — Черри! Куда? Это уже седьмой круг!       Замедляюсь, переходя на шаг, и оглядываюсь через плечо.       — Спасибо, я немного задумалась.       Лин Джонс, в паре с которой я обычно делаю лабораторные по химии, кивает и мгновенно догоняет меня вместе с подругами. Их имен я не знаю, только лица смутно знакомы.       — О чем?       — Ммм? — не понимаю я, косясь на нее.       — О чем задумалась? — спрашивает она с подозрительным блеском в глазах.       — Да так… О завтрашнем дне.       Я немного ускоряю шаг, надеясь быстрее завершить последний круг, но Лин с подругами не отстают.       — Выглядит ужасно, — я слышу голос одной из них и прослеживаю ее взгляд.       На поле как раз очередная стычка за мяч, и мне на мгновение становится страшно, что тем, кто оказался снизу, уже не суждено выжить. Но раздается свисток, и парни начинают расходиться, прекращая борьбу.       — Да уж, еще как, — не могу не согласиться.       — Во что они вообще играют? — вопрошает вторая незнакомая мне девушка.       — Похоже на амефуто, — неуверенно тянет первая.       — Для амефуто они слишком раздеты.       Лин играет бровями, и ее подруги смеются вместе с ней. Я тоже улыбаюсь.       Мы заканчиваем финальный пеший круг для того, чтобы успокоить сердечный ритм после бега, и они тащат меня за собой в сторону перевертышей, занимающихся йогой. Оказывается, что одна из подруг Лин — черлидерша, и теперь она собирается показаться нам несколько упражнений на растяжку.       С одной стороны я рада, что меня тоже зовут, ведь я совершенно не представляю, чем мне «интересно заняться», а с другой — глаза Прескотт опять загораются кислотно-зеленым огнем, когда она замечает меня. Я ежусь по ее взглядом и хочу запахнуться в спортивную куртку.       На секунду мне кажется, что Прескотт сейчас что-нибудь съязвит, но она отворачивается и возвращается к своему занятию. Я облегченно выдыхаю: видимо, ей все-таки хватает мозгов не ругаться при свидетелях.       Подруга Лин — ее зовут Анна — начинает мастер-класс, и я стараюсь всё повторять. Получается, мягко говоря, посредственно, с растяжкой у меня тоже не очень хорошо, но Анна терпелива и мягка. Она даже говорит, что стоит мне немного потренироваться — и будет получаться намного лучше. Звучит не очень правдоподобно, но мне приятно.       Так проходит еще минут двадцать. Я окончательно выбиваюсь из сил, но, к сожалению или к счастью, Фишборн наконец обращает внимание на человеческий состав вверенных ему студентов и командует десятиминутный перерыв.       — Джентльменов потом жду на поле, не опаздывайте, — говорит он и уходит за трибуны.       Парни-перевертыши, закончившие игру, тем временем разбредаются либо остаются валяться прямо в траве на поле.       Скорее всего у них уже заканчивается второй час: обычно им ставят два занятия подряд.       Лин с подругами планируют пока сбегать в раздевалку, а я, отказавшись идти с ними, добираюсь до трибуны и залезаю на третий ярус: и обзор хороший, и малая вероятность того, что придется обтирать задом отпечатки чужой обуви. Спинок ведь нет, обычные скамьи — и удобнее ставить ноги на сидение ниже, а не на пол.       Закрываю глаза и расслабляю гудящие натруженные мышцы. Надо бы послушать Анну, а то рискую к сорока годам разваливаться на части. В прямом смысле.       Надеюсь, Фишборн не заставит нас теперь занять место девушек-перевертышей и вставать в позу ласточки. Боюсь, в таком случае количество сломанных костей резко увеличится.       — Лот.       Я вздрагиваю и распахиваю глаза.       — Извини, не хотел напугать.       — Ничего… — хрипло говорю я и тут же прокашливаюсь. — Всё в порядке. Просто не ожидала, что ты здесь.       — Я тоже тебя только что заметил.       Билли улыбается и садится на скамью второго яруса, чуть левее от меня. Его плечи оказываются на уровне моих коленей, и ему приходится запрокидывать голову, чтобы посмотреть на меня.       Я подавляю резко вспыхнувшее желание отодвинуться (от меня же несет потом!) и невольно окидываю его взглядом. Он одет в длинные спортивные шорты, левое колено плотно обхватывает эластичный бондаж черного цвета. На нём уже нет футболки. Осознаю я это с небольшим опозданием и усилием воли заставляю себя не разглядывать, хоть и замечаю некоторые детали: четко очерченные мышцы на ребрах, выступающие ключицы, огромный темно-фиолетовый синяк на плече.       — Ау, выглядит больно.       И только спустя секунду понимаю, что сказала это вслух. От стыда хочется провалиться под землю.       «Прекрасно, Лот! Теперь он точно поймет, что ты на него пялилась».       Брови Билли удивленно подлетают вверх, и он опускает голову, явно пытаясь отыскать то, про что я говорю.       — А, ты про это? — он дотрагивается кончиками пальцев и немного морщится. — Всего лишь синяк.       — Он почти черного цвета.       — Да ладно, пройдет за несколько дней. Бывало и похуже.       — И часто вас Фишборн выгоняет играть в амефуто без экипировки?       — Это регби.       — Регби? — Слово отдаленно знакомое, но в чертогах разума никакой информации не всплывает. Честно говоря, в спорте я и в качестве зрителя-теоретика полный профан.       — Ага. Фишборн не любит экипировку, говорит, что притупляет ощущения и мешает двигаться. Регби похоже на амефуто, но мяч без шнуровки, тяжелой экипировки нет и опасаться за жизнь стоит только тогда, когда у тебя в руках мяч. Популярный вид спорта в Англии.       — Чувствую себя дурой из-за того, что не знала об этом.       — Ну я вряд ли назову хоть одну книгу Эриха или Марии Ремарк, так что, кажется, мы на равных.       Я внимательно разглядываю его лицо, а он улыбается широко и искренне, как ребенок.       — Не понимаю, ты сейчас шутишь или всерьез.       — В том-то и смысл.       Я издаю короткий смешок, пряча его в ладони. В глубине глаз Билли светится лукавство, и он отклоняется немного назад.       Я смотрю на него сверху вниз, понимая, что так мне намного комфортнее. Если бы он сел на один уровень со мной, у меня бы быстро затекла шея. Билли почти на голову выше — осознаю я внезапно.       И в одежде кажется не таким большим и широкоплечим, какой есть на самом деле.       Я резко отворачиваюсь и перевожу взгляд на поле.       Там уже начинают собираться «джентльмены». Перерыв закончен, а мне так не хочется вставать и продолжать занятие. Если бы занятие вел наш «человеческий» преподаватель, нас бы уже отпустили готовиться к следующим урокам.       — Десять минут прошло, — говорю я, не делая, впрочем, попыток встать.       — Что, уже? — вздыхает Билли, тоже не двигаясь с места. — Ладно, повторяй за мной.       Он поднимает ноги и принимает позу лотоса, одним плавным движением и без малейшего труда. Я повторяю, но это только выглядит легко: мне приходится подтягивать голени к себе и укладывать на скамью. Только чудом не теряю равновесие.       — Так. И что дальше?       — Ничего, просто сидим с серьезными лицами. Мы медитируем.       — Хоть раз срабатывало?       — Не пробовал. Сейчас проверим, — Билли подмигивает.       — Наказание — два круга, — доверительно информирую его.       — У нас десять.       — Так много…       — Это всё-таки наказание. Оно должно быть неприятным, — он пожимает плечами.       Из-за прохода между трибунами появляется Фишборн: несколько секунд смотрит на поле, а потом оборачивается. Заметив нас с Билли, немного наблюдает, будто ожидая чего-то, и в конце концов говорит:       — Медитируете?       — Ага, — подтверждает Билли.       И слышится мне в его голове какая-то обреченность.       — Не помню, чтобы я давал разрешения.       — Ладно, понял, — вздыхает он и проворно встает на ноги. — Двенадцать кругов, да?       — Хочешь взять на себя наказание леди, Фицджеральд?       — Как и любой добропорядочный джентльмен, — отвечает Билли, явно передразнивая манеру обращения преподавателя.       Фишборн ухмыляется, от чего морщины на его лице становятся глубже и резче. Я совершенно не понимаю его эмоции: одобряет ли он беззлобное подтрунивание или оно его раздражает. Крепкий статный Фишборн одновременно выглядит и на пятьдесят, и на сто; от этой неопределенности мне даже немного жутко и хочется сидеть тише воды, ниже травы.       Билли в несколько шагов спускается с трибун и останавливается перед преподавателем.       — Пятнадцать кругов, Фицджеральд. Раз чувствуешь в себе силы. Вперед. Мисс Черри пусть отнесет списки в администрацию, — и Фишборн, оставив папку с бумагами, уходит на поле, даже не проверив, исполнят ли его приказ.       Видимо, прекрасно знает, что сделают всё беспрекословно.       Я тоже вскакиваю на ноги, чуть в них не запутавшись, и сбегаю вниз по лестнице.       — Не нужно, я пробегу.       — Забей, он мог дать и двадцать пять, — Билли тихо шикает. — Нельзя отказываться от такого подарка судьбы. Иди.       Он передает папку и мягко подталкивает меня в спину раскрытой ладонью. Сердце резко подскакивает комом в горле. Даже сквозь несколько слоев одежды его прикосновение обжигает, и я инстинктивно делаю несколько шагов вперед.       Дыхание перехватывает; я бы хотела поспорить, но не могу. И внезапно в груди вспыхивает раздражение.       «Да что такое?! Он же едва до тебя дотронулся, Лот!»       Я зло трясу головой, пытаясь прийти в себя, и перед самым уходом оборачиваюсь: Фишборн что-то объясняет парням, девушки-перевертыши скатывают свои коврики для йоги, а Билли успевает пробежать половину круга. Несколько секунд не могу отвести взгляд.       С такой скоростью он закончит пятнадцать кругов за такое же время, за какое я — свои два.       Надо будет его поблагодарить. А то ушла так, будто произошло что-то само собой разумеющееся.       Со списком Фишборна приходится помотаться: в администрации нет ни одной живой души. Около десяти минут я жду, нервно прохаживаясь взад-вперед, и уже планирую уходить, как в коридоре сталкиваюсь с секретаршей. По счастливой случайности оказывается, что именно ей нужно передать документы. Только в этот момент я понимаю, что понятия не имела, чего конкретно хотел от меня Фишборн.       Видимо, он тренирует своих подопечных еще и в телепатии.       Звонок, возвещающий об окончании занятия, звучит еще раньше, чем списки оказываются в руках секретарши, и теперь я вынуждена искать место, где можно дождаться того момента, когда раздевалка опустеет. Сейчас она забита до отказа, а я всегда стараюсь переодеваться в одиночестве — либо раньше всех, либо самой последней.       Привычка, от которой уже, наверно, не избавиться.       А еще я не хочу снова сталкиваться с Прескотт. Не удивлюсь, если она при всех прокомментирует мои лишние фунты и складки.       Я направляюсь в то место, которое всегда готово меня приютить — в туалет. Но прежде чем, как и всегда, запереться в дальней кабинке, умываю лицо. Подняв голову, невольно бросаю взгляд в зеркало и ужасаюсь: собранный больше получаса назад хвост жутко растрепан, короткие волоски по линии роста торчат во все стороны, на вороте помявшейся футболки пятна, которые явно появились из-за высохшего пота, еще и на лбу какие-то покраснения.       «И на это он смотрел с улыбкой? На такое чудовище?»       Я пытаюсь пригладить волосы, но от влажности всё становится только хуже и теперь я похожа на курицу, утонувшую в пруду. Внезапно раздается звук открывающейся двери, от неожиданности я подскакиваю на месте, а когда вижу, кто именно входит, то хочется уже просто завыть в голос.       Лили Прескотт.       Вместе с ней появляется еще одна девушка-перевертыш, которая остается у двери, подпирая ее спиной так, будто бы хочет заблокировать. Это, вкупе со злорадным выражением лица Прескотт, вызывает стойкое ощущение дежавю, которое подсказывает, что меня сейчас попытаются окунуть головой в унитаз.       Давно такого не было, со времен младшей школы.       Я не подаю виду и тщательно вытираю лицо бумажными полотенцами. Прескотт останавливается в нескольких шагах от меня, скрещивает руки на груди и молчит. Она всё ещё в топе и леггинсах, только волосы распущены и лежат гладкими волнами на плечах. Я с трудом сдерживаю стон зависти: мне бы так выглядеть спустя два часа утомительной тренировки.       Прескотт резко преграждает мне путь, когда я, с самым нейтральным выражением лица, на которое сейчас способна, пытаюсь пройти мимо. Делаю шаг в сторону — она за мной. Молча, всё с той же высокомерной улыбочкой.       — В чем твоя проблема, Прескотт? — я вздыхаю.       — Моя? — притворно удивляется она. — Проблемы только у тебя, Черри. Или это моё наказание отбывал Фицджеральд в то время, как я ушла прохлаждаться?       — Я ничего не просила, он сам…       Я отвожу взгляд, смущаясь из-за одного только воспоминания. Перед Прескотт так мяться и краснеть — последнее дело, но ничего не могу с собой поделать. Мне и самой немного стыдно, что я испугалась Фишборна.       — Да-да, конечно, — отмахивается Прескотт. — Знаешь, мне казалось, ты умнее. Все уже решили, что ты его отшила, поняла, что ты ему не ровня. И за это, честно признаюсь, я тебя даже зауважала: хорошо, когда люди трезво оценивают себя. Но сегодня… — она почти задыхается от возмущения. — Да не стоишь ты того, чтобы перечить Фишборну.       Она окидывает меня таким презрительным взглядом, что в груди поднимается огненный ком ярости, и я сама не замечаю, как выпаливаю:       — А ты у Билли спроси, стою я или нет. Скорее всего он с тобой не согласен.       Глаза Прескотт вспыхивают, из-за чего я делаю инстинктивный шаг назад, но голову не опускаю. Злость страхом не сменяется, и я сама не понимаю, откуда во мне взялось столько смелости.       Мной движет желание задеть Прескотт, распалить ее бешенство. Именно поэтому я говорю то, что на самом деле не думаю, хотя в действительности я больше согласна с ее словами. Но одной ее интонации хватает, чтобы желать надавить на ее очевидные болевые точки.       Ходят слухи, что большинство перевертышей — однолюбы. И что, теперь она всю жизнь так будет огрызаться на любого, в чью сторону посмотрит Билли Фицджеральд?       «Тебе бы полечиться, Прескотт».       Но вместо этого я говорю:       — Дай пройти, скоро следующий урок начнется.       Прескотт легко толкает меня одной рукой, но я всё равно едва не падаю и неприятно бьюсь боком об раковину. Перевертыши чертовски сильные, она может переломать мне кости, почти не напрягаясь. Мне впервые становится немного страшно.       «Ты еще спарринги у девчонок не видела. Вот где настоящее ультранасилие».       Фраза, брошенная Лиамом невзначай, возникает в моей голове в самый «подходящий» момент. Никогда бы не подумала, что я встречу свой конец в школьном туалете.       — Тебе пора бы понять, где твое место, Черри, — почти пропевает Прескотт и резким движением хватает меня за волосы.       Я вскрикиваю, пытаясь вывернуться, но она держит крепко и тащит меня к ближайшей кабинке. Девушка-перевертыш безучастно стоит у двери, и я понимаю, что помощи ждать мне неоткуда.       Впрочем, как и в старые-добрые.       Посмотрим, у кого больше опыта: у Прескотт — в том, чтобы макать неприятелей головой в унитаз? Или у меня — в том, чтобы успешно отбиваться от этого на протяжении нескольких лет?       Я резко бью пяткой в лодыжку Прескотт, которая явно такого не ожидает. Она по-щенячьи взвизгивает, и ее хватка ослабевает. Пользуюсь этим, толкая ее всем своим телом, и мы обе валимся на кафельный пол. Приземление получается удачным: Прескотт вообще отпускает мои волосы, и я быстро усаживаюсь на нее, придавливая своим весом.       Мой мозг судорожно просчитывает варианты: она дезориентирована, но ненадолго; я, конечно, тяжелая, но для нее это не станет неподъемным; у нее численное превосходство, может вмешаться подруга; еще несколько секунд — и я узнаю, какова унитазная вода на вкус.       Нет уж, моё место явно не там, Прескотт.       Я в несколько резких движений наматываю ее локоны на свою руку. Она опять взвизгивает и дергает головой, хватаясь за мое запястье. Ее шевелюра натягивается, впиваясь в мои пальцы, и, несмотря на боль, я немного расслабляюсь. Как минимум первый раунд за мной.       Если Прескотт не хочет остаться без половины волос, то драться она не будет. Мне даже сжимать кулак не нужно для того, чтобы выдрать их, они намертво спутаны вокруг пальцев.       Где-то сверху нервно вздыхает ее подруга, но остается на месте, видимо, не желая участвовать в этой затее.       — Ну что, иногда быть жирной всё-таки удобно, да?       — Ах ты тварь, быстро отпусти меня, — рычит Прескотт, но ее растерянное лицо и слезы в уголках глаз не располагают меня к страху. — А ты что стоишь, дура? Помоги мне!       Девушка-перевёртыш делает шаг вперед.       — Еще одно движение — и я вырву ей волосы, — предупреждаю я, и она останавливается.       — Только попробуй… — стонет Прескотт, но всё же замирает.       — С радостью, — заверяю ее и для подтверждения сжимаю кулак, от чего она ойкает и окончательно затихает.       На какое-то время в туалете воцаряется тишина. Прескотт едва дышит и смотрит на меня круглыми глазами, будто была уверена, что я покорно позволю окунуть свою голову в унитаз.       Сюрприз!       Я стараюсь выглядеть уверенно и, судя по тому, что подруга Прескотт стоит на месте, получается пока вполне успешно. Но на самом деле я не знаю, что делать дальше. Отпущу Прескотт — она заломает мне руки и закончит начатое. А если буду продолжать держать, то мы можем просидеть тут до второго пришествия. Безвыходная ситуация.       Разве что заставить ее сейчас встать, дойти до двери и там уже выпутать пальцы, после чего бежать изо всех сил.       Я уже собираюсь открыть рот, как вдруг дверь открывается и на пороге появляется Уиллоу Фицджеральд. Она устало осматривает помещение, вздыхает и буднично входит внутрь.       У нее такая спокойная реакция, будто это именно то, что она ожидала увидеть.       — Уиллоу! — Прескотт радуется ее появлению. — Помоги мне, она совсем с ума сошла.       — Закрой пасть, Прескотт, — кривится Фицжеральд, окидывая нас брезгливым взглядом. — Позор перевертышей. Мало того, что ведешь себя как бешеная шавка, так еще и позволила обычной человечке себя повалить. Мне стыдно, что мы с тобой одного вида. А ты, — она обращается ко мне, — тоже ходячее недоразумение, ничего с первого раза не понимаешь. Заканчивай цирк и слезай с Прескотт, пока сюда никто не пришел.       — Нет.       — В каком это смысле «нет»?       — В прямом. Я не дура, вас теперь вообще трое. Черта с два я ее отпущу, — и я сильнее сжимаю кулак, вцепляясь в свой последний рычаг давления.       — Что?! Ты думаешь, я с этой тупицей заодно?!       — Я не тупица!       — Ты явно дала понять, что я тебе очень не нравлюсь. Этого достаточно, — не обращаю внимания на стенания Прескотт.       — Но это не значит, что я опущусь до того, чтобы бить какую-то человечку на пару с идиоткой. Слезай, кому говорю. Иначе я тебя сама сейчас сниму.       — Попытайся, — тихо говорю я, глядя на нее исподлобья.       Фицджеральд злится: пыхтит, как паровоз, сжимает кулаки и бросает грозные взгляды. На меня это не производит нужного ей впечатления. Отпускать Прескотт я не собираюсь, в крайнем случае ею можно воспользоваться как живым щитом. Может, получится выиграть время и убежать.       В то, что Фиджеральд говорит правду, не особо верю. Скорее всего просто заговаривает мне зубы. Она правильно сказала, я с первого раза не поняла и не отказала Билли, так что она теперь тоже может хотеть меня проучить. Вот только с ней я так же справиться не смогу.       — Девочки, давайте успокоимся…       — Молчать! — рявкает Фицджеральд, резко обернувшись на подавшую голос подругу Прескотт. Та испуганно сжимается и отступает к двери.       — Я спокойна, — пожимаю плечами. — И буду еще спокойнее, когда вы обе уйдете отсюда.       — Еще чего!       У Фицджеральд разве что из ушей пар не идет. Она внезапно оказывается рядом, обхватывает мою талию руками и тянет меня наверх, на секунду отрывая от пола. От неожиданности я разжимаю кулак, но Прескотт это не спасает.       — Ну-ка вставай!       — Ай-ай-ай-ай, волосы, больно, больно!!! — верещит Прескотт, поднимаясь за мной.       Я вытягиваю руку, чтобы хоть как-то ослабить натяжение, ведь, пусть я и угрожала ей, претворять это в жизнь не входило в мои планы. Устойчиво встать на ноги не получается, мешает Фицджеральд, рывками дергающая меня. Она равнодушно игнорирует истошные вопли Прескотт.       Ладно, верю. Они явно не играют за одну команду.       — А что здесь происходит?       Этот громовой голос я узнаю из тысячи. Он на секунду перекрывает крики, и даже Фицджеральд прекращает свои попытки поднять меня. Я поднимаю взгляд: в дверном проеме стоит директриса и смотрит на нас поверх очков своим фирменным выжидающим взглядом. Кажется, она действительно хочет получить ответ на свой вопрос.       Зачем? Он риторический.       — А мы тут… Ммммм… Ну понимаете… — Фицджеральд хотя бы пытается.       Прескотт только хнычет, держась за свою голову. Ее подруга пытается слиться со стеной и остаться незамеченной.       А я прикрываю глаза и устало выдыхаю:       — Вот черт.