Лунная соната

      Субботнее утро радует меня тем самым умопомрачительным ароматом, который бывает только после сильного ливня. Несмотря на резко упавшую температуру, первое, что я делаю после пробуждения — это открываю окно нараспашку и вдыхаю воздух полной грудью.       Хотела бы я сходить прогуляться, но домашние дела себя сами не переделают.       Мама уже ушла на суточную смену, а значит, у меня есть на уборку целый субботний день (а если не спешить, то и ночь). Пропылесосить, постирать вещи, протереть пыль, проверить, не возникла ли в раковине гора немытой посуды — доказательства очередного ночного перекуса Летты.       Я ей откровенно завидую: как возможно потреблять столько калорий перед сном и оставаться такой стройной? Меня бы после одного подобного инцидента разнесло до размеров мамонта.       Минут через двадцать после пробуждения, позавтракав и переодевшись в удобную одежду, я заглядываю в комнату Летты, которая спит сном младенца. Коротко, но громко стучу в дверь, и она ворочается в постели с недовольным стоном.       — Ну чего? — Ее голова приподнимается над подушками.       — Помочь мне не желаешь?       — Желаю, но не в такую же рань!       — Одиннадцать часов утра, Летта, — укоряю ее. — Ты опять не ночевала дома?       — Да, я была с Адамом, — мечтательно мурлычет она, опять заваливаясь в постель.       — А мама в курсе?       — Нет, конечно. Я вернулась домой в пять утра, и она даже не заметила моего отсутствия.       Качаю головой с тяжелым вздохом. Никогда не пойму неутомимого подросткового бунта сестры, которая во всем пытается насолить и что-то доказать маме. Иногда мне даже кажется, что Летта встречается с Адамом только потому, что мама его приняла в штыки и закатила грандиозный скандал, после которого у меня еще долго звенело в ушах. Сейчас градус напряжения значительно снизился, но мама всё равно вспыхивает, как спичка, каждый раз, когда понимает, что Летта и Адам были долгое время наедине или ночевали вместе.       Мне не настолько интересны чужие отношения, чтобы одобрять их или осуждать, а потому я держу нейтралитет и лишь надеюсь, что эти двое предохраняются.       Вряд ли мои барабанные перепонки смогут пережить этот виток скандала.       — Вздыхай, пока можешь, — ворчит Летта, приподнимаясь на локтях. — Но запомни мои слова: как только у тебя появится парень, ты перестанешь быть удобной и тебя ждет та же судьба, что и меня. Ведь кто наша мама? Типичная мужененавистница. Один раз обожглась, выйдя замуж за полного мудака, решила для себя, что мужчины все такие, — и теперь брызжет ядом каждый раз, когда видит опровержение этому.       — Перестань, — невольно качаю головой.       — Только не говори, что ты с ней согласна.       — Не согласна, но и ты, как мне кажется, преувеличиваешь.       — Ну да, ну да, — саркастично тянет Летта. — Скажи «да» Фицджеральду и проверь на собственной шкуре, права я или нет.       — Виолетта, разговор окончен. Когда проснешься, приберись, пожалуйста, в своей комнате сама.       Я раздраженно захлопываю ее дверь и спускаюсь на первый этаж. Пусть спит. Сама справлюсь.       В первую очередь иду на кухню, но на моё счастье Летта, видимо, настолько утомилась, что сил не осталось даже на ночной перекус. Поэтому я беру бельевую корзину и иду к стиральной машинке, где начинаю заниматься сортировкой одежды, чтобы хоть немного успокоиться.       Почему-то внутри всё кипит от злости. Обычно я пропускаю слова Летты мимо ушей, потому что она умеет сказать что-то очень обидное вскользь и несерьезно и потом живет как ни в чем ни бывало, а я помню, прокручиваю в голове и не могу простить. Впрочем, в этом они с мамой похожи почти так же, как и внешне.       Мне вообще иногда кажется, что я со своей склонной к полноте фигурой и тщательным обдумыванием собственных слов в этой семье подкидыш.       Гружу вещи в стиралку и зло бью по кнопке.       И что меня так задело?       То, что она считает меня удобной, а следовательно, исходя из ее системы ценностей, и жалкой? Или ее жестокие слова о маме?       Она полна недостатков и склонна к контролю, но всё-таки искренне любит нас обоих. Наверно, вырастив в одиночку двух дочерей, сложно принять то, что они повзрослели. По крайней мере я иногда понимаю маму: Летте хочется надавать по башке за некоторые ее решения, продиктованные чистым и незамутненным бунтарством.       Мама часто говорит, что ей со мной повезло, что я спокойная, ответственная и серьезная, что на меня можно положиться. Удобная ли я? Возможно. Но это не потому, что я боюсь ругаться с мамой или подавляю собственные желания, лишь бы ее не расстраивать.       Мне никогда и не хотелось сделать что-то безрассудное: напиться до беспамятства, сбежать без предупреждения на всю ночь, встречаться с парнем, которого не любят все мои друзья. Не то чтобы Адам был ужасным человеком, просто как-то не сошелся он ни с кем из окружения Летты. Мне он кажется слишком пустым и помешанным на себе, Лиама бесят его натужные замашки человека, который строит из себя альфа-самца (по мнению Лиама не у каждого перевертыша такое выходит естественно, хотя казалось бы — это у них должно быть в крови), даже подруги Летты, которые терпеть меня не могут, считая скучной и занудной, почему-то холодно относятся к Адаму, несмотря на то, что уж он-то — полная моя противоположность.       Я не хочу думать о том, как отреагирует мама, если у меня появится парень, если он окажется перевертышем, альфой, который считает меня своей истинной… В любом случае мне слабо верится в то, что она обрадуется, но я — по ее же мнению — умнее и рассудительнее Летты.       Мама мне доверяет.       Я почти заканчиваю сборку пылесоса, настолько древнего, что, кажется, ему столько же лет, сколько и мне, когда в гостиную вползает Летта, зевая и на ходу собирая волосы в хвост. Она мнется на пороге, бросая неуверенные взгляды в мою сторону, но я не реагирую.       Внутри всё давно остыло, но желания улыбаться не возникает.       — Давай мне пылесос.       — Бери.       Я пожимаю плечами и, обернувшись, внезапно попадаю в крепкие объятия сестры. Она стискивает мои ребра с силой разъяренной медведицы. Мои руки замирают в воздухе, а потом неловко опускаются на ее плечи.       Иногда мне приходится принимать извинения, даже если не готова ее прощать, именно из-за этой ультимативной формы. Вырваться из ее хватки просто невозможно.       — Прости меня, я правда не хотела тебя обидеть, — бормочет она мне в шею. — Мир?       — Мир, — искренне отвечаю я. — Нельзя сказать, что твои слова были неправдой.       — А это тут причем? — Летта удивленно отстраняется. — Я думала, ты обиделась из-за того, что я не хотела помогать тебе с уборкой.       Я прыскаю от смеха.       Да уж, Летта не гордая — без проблем извиняется, даже не зная за что.       — Неважно, — отмахиваюсь я. — Давай, пылесос в зубы и вперед.       На уборку мы тратим часа три, но зато дом сияет чистотой и уютом. А потом Летта выказывает желание приготовить на ужин карри. Я ее поддерживаю, но в душе сильно удивляюсь: она прекрасно умеет готовить, но не любит это дело. Наверно, потому что не хватает терпения и усидчивости.       Летта даёт мне задание нарезать овощи — единственное, на что я способна.       Меня, в отличии от мамы и сестры, кулинарный талант обошел стороной, что лишний раз заставляет меня задумываться о том, что я всё-таки приемная. В этой мысли меня разубеждает только одно: цвет волос. Что у меня, что у Летты они идентичного оттенка — светло-русые, отливающие на солнце золотистым.       Закончив с нарезкой овощей, я наблюдаю за Леттой, погрузившейся в волшебный процесс готовки, и мысленно возвращаюсь к событиям вчерашнего дня. Неосознанно тянусь к пострадавшей лодыжке — бинт я еще не сняла, но вчера вечером прикладывала лед и опухоль действительно полностью спала. Пропал даже дискомфорт. Сегодня я действительно как новенькая.       Мои губы растягивает непрошеная улыбка, но потом воспоминания двигаются дальше, к разговору с Лиамом, и она постепенно пропадает. Я прокручиваю в голове всё, сказанное им, и почему-то не могу отделаться от щекочущего беспокойства, даже несмотря на то, что мне и сейчас, после отдыха, все эти проблемы кажутся надуманными и гиперболизированными.       В то, что начнется смута при появлении молодого вожака, я верю. Это в природе что людей, что оборотней, и не так уж сильно мы отличаемся. Но уверенность Лиама в том, что в этой борьбе не будут чураться криминала (шантаж и угрозы сложно назвать по-другому), кажется мне бредовой.       А может, Фицджеральды невольно согласятся с выводами Лиама, особенно сейчас, когда уже поползли слухи, и решат не нарушать традиции: официально объявят Билли преемником и получат годовую отсрочку.       Но едва ли меня это как-то касается.       По крайней мере сейчас, когда мы с Билли всего лишь… друзья? А можно ли так называть парня, знакомство с которым началось с того, что он пригласил меня на свидание?       Я тяжело вздыхаю в ответ своим мыслям. Наверно, это была плохая идея — взять паузу на раздумья.       Почему-то у меня такое чувство, что отказаться от общения с ним уже не смогу.       Внезапно в кармане моих домашних шорт коротко вибрирует, сбивая меня с мысли. И слава Богу, а то они уже идут в очень странном направлении.       Я достаю телефон и смотрю, что заставило его подать признаки жизни.       «Как нога?»       Легок на помине.       Бросаю осторожный взгляд в сторону Летты, но она не обращает на меня внимания. Ее интересует только кастрюля, а значит, пока что можно не бояться, что она заглянет мне через плечо. Она так часто это делает, что уже не открываю личную переписку, если она рядом.       Но сейчас она сосредоточена на готовке, так что я всё-таки решаю ответить, стараясь не выдать волнения.       «Прекрасно, уже совсем не болит. Спасибо, кстати. И за ногу, и за помощь с книгами».       «Обращайся».       Я снова смотрю на Летту, но она никак на меня не реагирует. Поэтому возвращаюсь к диалогу с Билли.       «А твоё плечо?»       «На мне всё быстро заживает. Даже следа уже не осталось».       Мне вспоминается то, что я видела два дня назад: темно-фиолетовый синяк, который как чернильное пятно переползал на торс.       «Слабо верится».       «Считаешь меня обманщиком?»       «Нет. Просто скептично отношусь к хваленой регенерации оборотней».       «Даже так?»       Двойственный ответ.       Он может таить в себе как лукавую улыбку, так и обиженный выдох.       И не успеваю я решить, что из этого скорее ему свойственно, и придумать ответ, как вдруг приходит новое сообщение, из-за которого во мне разгорается желание немедленно ущипнуть себя и проверить, а не сплю ли я. Поддаюсь ему. Рука, кожу которой я сильно сжала пальцами, взрывается острой болью. Убеждаюсь: нет, не сон.       «Альфы крепкие», — и фото.       На нем Билли оттягивает ворот своего спортивного кимоно, показывая чистое плечо без малейших признаков заживающего синяка, а заодно и правую часть торса от ключиц до талии.       Почему-то не могу отвести взгляда.       Фото сделано через зеркало туалета: за спиной Билли видны закрытые кабинки, ниже пояса его прикрывают раковины. Кожа влажно блестит, волосы растрепаны и торчат в разные стороны. Телефон скрывает лицо почти полностью, оставляя только глаз и уголок губ. Белоснежная ткань кимоно только сильнее подчеркивает его светлую кожу, а свободный пошив — твердые напряженные мышцы.       Он выглядит неприлично хорошо в этой одежде.       — Вау!       Сердце подскакивает в горло, и от неожиданности я едва не сваливаюсь со стула. Телефон, выскользнувший из моей ладони, падает на пол экраном вниз.       — Виолетта! Я убью тебя!       Я резко оборачиваюсь, впервые в жизни серьезно настроенная ударить сестру. Она с испуганным визгом отскакивает от меня, прикрываясь ладонью и половником.       — Я что тебе говорила? Это моя личная переписка! — Со всего размаху ударяю по столу так, что салфетница вздрагивает и заваливается на бок. — Не твоя!       — Прости, прости! — Летта вся съеживается. — Ты то бледнела, то краснела. Я должна была узнать, на что ты там смотришь.       — Должна? Кому это?       — Самой себе!       — Летта!       Я снова бью по столу, и запястье пронзает острой болью. Это заставляет меня отвлечься от вспышки гнева: я прижимаю пострадавшую руку к груди и баюкаю до тех пор, пока боль не затихает. Потом смотрю на Летту, продолжавшую держаться на расстоянии, и наклоняюсь к своему телефону. На потемневшем экране новая трещина, и из моей груди вырывается тяжелый вздох. Хорошо только, что сам телефон не вышел из строя — включается без проблем.       Я поднимаю взгляд на Летту. Она, к моему удивлению, обиженно надувает губы и постукивает половником по открытой ладони.       — Ты мне не сказала.       И эта фраза заставляет меня удивленно застыть.       — Что?       — Ты согласилась. Вы с Фицджеральдом уже встречаетесь, а мне ты ни слова не сказала!       Я медленно набираю полную грудь воздуха, чтобы как следует ее отчитать, и так же медленно выдыхаю. Ругаться с ней провальная идея, у нее несоизмеримо больше опыта, а значит, у меня нет ни малейшего шанса победить на ее же поле.       Моя сила — в самообладании и холодной логике.       Ну поймали меня на том, что я пялилась на фото полуголого парня, который к тому же приглашал меня на свидание, и теперь мне хочется провалиться сквозь землю.       Ничего страшного.       — Мы не встречаемся, Летта, — терпеливо начинаю я. — И это не то, о чем ты подумала.       Ее брови иронично взлетают, и я мысленно даю себе подзатыльник. Слишком классическая фраза.       — Мы просто переписываемся, ясно? — поспешно продолжаю. — Общаемся. У Билли был синяк на плече, я про это спросила. Он решил так доказать, что с ним в порядке. Всё, Летта. Больше ничего.       — Звучит убедительно, — наигранно серьезно кивает она.       — Это правда.       — Не нуди, сестренка, верю, — Летта смеется.       Я фыркаю и скрещиваю руки на груди. Телефон из ладони не выпускаю, будто бы Летта может вырвать его и влезть в переписку.       Закончив веселиться, она отвлекается на карри: помешивает содержимое кастрюли лопаткой и осторожно пробует на вкус. Молча кивает своим мыслям, откладывает всё, что держит в руках, и вытирает ладони о фартук.       А потом улыбается так лукаво, что мне хочется забиться под стол и царапаться, шипя, как дикая кошка, каждый раз, когда кто-то будет пытаться меня вытащить.       Всё, лишь бы не слушать, как еще Летта сможет прокомментировать виденное.       — Он хорош.       Я с деланным равнодушием пожимаю плечами. Да, хорош так, что дыхание перехватывает, но вслух этого точно не скажу. Особенно Летте.       — Широкоплечим мужчинам так идут эти халаты…       — Кимоно.       — Да-да, спортсмены в этой форме выглядят так соблазнительно. Как будто просят: вали и трахай.       — Тогда почему твой парень футболист? — невзначай уточняю я, в глубине души надеясь, что моё лицо сейчас не цвета вареного рака.       Меня и смущает, и злит то, что она решает обсудить со мной, насколько по ее мнению привлекателен Билли. В конце концов то фото предназначалось только мне, и никто другой видеть его не должен был.       — Моё упущение. Но я сублимирую через просмотр спортивных соревнований. — Летта замолкает, внимательно смотрит на меня и потом, усевшись на соседний стул, барабанит пальцами по столешнице. — Эх, Лот. Тебя вообще как, мужики привлекают?       Мои брови удивленно приподнимаются, и я излишне вкрадчивым тоном интересуюсь:       — А тебе зачем эта информация?       — Я хочу тебя понять, — Летта как ни в чем ни бывало пожимает плечами. — Потому что, если бы со мной так флиртовали, у меня бы ни на секунду не промелькнула мысль как-то сопротивляться свиданию с этим парнем.       — Это не флирт.       — Ага, он каждому своему знакомому или другу отправляет такие фотки, — саркастично фыркает она. — Находит хороший свет, чистое большое зеркало, встает в самую выигрышную позу для того, чтобы продемонстрировать своё идеальное оборотническое тело, — и всё это, очевидно же, совсем не для того, чтобы впечатлить симпатичную ему девушку.       — Летта, прошу тебя, перестань, — я со стоном закрываю лицо ладонями. — Ты помнишь, о чем мы договорились?       — Что не буду лезть в эту ситуацию с Фицджеральдом, — покладисто повторяет она. — Я помню. Но ты же расскажешь мне, когда вы начнете встречаться?       — Когда? — я приподнимаю брови.       — Ладно-ладно, «если», — отмахивается Летта, явно не принимая мои слова всерьез. — Расскажешь же?       — Ты и мертвого заставишь, — фыркаю я. — Летта, карри.       Она ойкает и вскакивает со стула, сосредотачивая всё своё мнение на кастрюле. Я несколько секунд сверлю взглядом ее спину, убеждаюсь, что точно отвлеклась, и достаю телефон, ужаснувшись из-за того, сколько времени успело пройти между тем фото и моим ответом.       А что, если?..       Нет, я начинаю слишком много думать.       Билли никак не комментирует этот перерыв (он и сам отвечает с небольшой задержкой, потому что был в душе), и наш разговор плавно переходит к его тренировкам и предстоящему походу в кино. И всё то время, пока мы переписываемся, я слежу краем глаза за Леттой. Она подозрительно косится на меня через плечо, но от плиты не отходит.       Хорошо хоть не подсматривает и не командует.       Каждый из нас занимается своим делом, когда Летта вдруг подает голос:       — И давно вы общаетесь?       — С того дня, когда он признался, — отзываюсь, не отрываясь от телефона.       — Карлотта!       — Что?! — я вздрагиваю всем телом и поднимаю голову.       Сестра нависает надо мной разъяренной фурией, уперев руки в бока.       — И почему узнаю об этом только сейчас?!       Я сдерживаю усталый вздох и откладываю телефон.       Это будет очень трудный разговор.