Лунная соната

      Я втягиваю живот, и моё отражение сразу преображается: становится стройнее, улыбчивее, красивее. Но стоит мне расслабиться, как наваждение рассеивается и зеркало показывает привычную неидеальную меня.       Это разочаровывает.       Я снова напрягаю мышцы, пытаясь удержать тот вид, который меня устраивает, но надолго меня не хватает. И всё возвращается на круги своя.       Мне не нравится моё тело, даже несмотря на то, что я уже давно не тот откормленный ребенок с круглыми щеками и огромным животом, какой была в десять лет. После начала пубертата я постепенно вытянулась и похудела, из-за чего из толстой превратилась в пухлую. Оформилась талия, но бедра так и остались необъятными — мне и трех ладоней не хватит, чтобы обхватить любое из них; руки и пальцы стали тоньше, но лицо было таким же круглым, несмотря на то, что щеки всё-таки уменьшились.       А еще во время полового созревания у меня как-то незаметно выросла грудь, и я до сих пор не решила, как к ней отношусь. С одной стороны она тяжелая, иногда мешается и раздражающе подпрыгивает при беге или быстрой ходьбе, а с другой — выглядит очень даже неплохо. В общем, эстетично, но совершенно неудобно. В отражении меня устраивает только явно выделяющаяся талия, но только я поворачиваюсь боком, как пропадают все причины для радости.       Я рассматриваю себя со всех сторон, и моё настроение скачет как на американских горках.       В конце концов тяжело вздыхаю и тянусь к лежащим на кровати джинсам. Они привычно буксуют на уровне задницы, но на талии застегиваются без проблем, даже остается немного зазора. Еще одна раздражающая особенность моего тела.       Я снова приподнимаю футболку и теперь рассматриваю себя в джинсах. Они сидят на мне очень удачно: сглаживают недостатки и делают визуально стройнее. По крайней мере пока стою.       — Ты похудела.       Внезапно откуда-то сзади раздается голос Летты, и я подпрыгиваю на месте. Отпускаю край домашней футболки, и она прикрывает меня до середины бедер.       — Разве? — оборачиваюсь.       — Да, — Летта закатывает глаза и прыгает на мою постель. — Ты уже полгода на диете сидишь. Должна же она начать приносить плоды.       — Я срываюсь.       Обожаю шоколад и долго протянуть без него физически не могу. Моя диета, конечно, допускает редкие сладости в разумном количестве, но я всё равно ощущаю себя неуютно каждый раз, когда ем.       — Без небольших сладких радостей жизни и с ума сойти недолго, — отмахивается Летта. — Куда ты собираешься?       Отвечаю не сразу.       — Прогуляюсь.       — С кем? — она весело улыбается.       — А какая разница? — беззлобно огрызаюсь.       Летта смеется и, подперев подбородок ладонями, разглядывает меня.       — Я ведь могу сдать тебя маме. И почему-то почти на сто процентов уверена: не совру, если скажу, что ты ушла с Фицджеральдом.       — Не ожидала от тебя такого предательства, — язвительно отвечаю, одновременно надевая другую футболку, чуть короче, но такую же свободную.       — А стоило бы, — щурится Летта. — Глупо надеяться на что-то другое, когда твоя единственная и любимая сестра знает не больше, чем троюродная тетушка.       — Объясни, пожалуйста.       — Карен мне рассказала, что видела тебя и Фицджеральда. Вместе. Дня три назад в кинотеатре. А я ни сном, ни духом.       — Ты не спрашивала, — бурчу я, собирая волосы в высокий хвост.       — Ну а сейчас спрашиваю.       Я накидываю на плечи теплую рубашку и внимательно смотрю на сестру. Сбежать сейчас, ничего не объясняя, — плохой вариант, с нее станется на волне глубокой обиды и вправду рассказать всё маме. Но и говорить о нас с Билли не горю желанием, хотя бы потому что я сама не знаю, какие между нами отношения сейчас и какие хочу в будущем.       Лиам мог бы меня понять. Но не Летта.       Вздыхаю: и всё-таки проигнорировать ее не имею права.       — Да, я буду с Билли.       — Чем займетесь? — мурлычет Летта, двусмысленно улыбаясь.       — Он обещал, что даст мне попрактиковаться в вождении.       И мне доставляет внезапное удовольствие то, как резко меняется выражение лица сестры.       — Ты с ума сошла. Если мама узнает, то убьет тебя.       — Рано или поздно я всё равно получу права и начну водить машину, а мама будет кричать, — безразлично пожимаю плечами. — Я не собираюсь учиться в другом городе, не умея при этом водить. Мне нужно, чтобы была возможность в любой момент приехать домой. Маме придется смириться.       — И еще говорят, что это я безрассудная, — качает головой Летта. — Знаешь же, мужчины и автомобили приводят маму в ярость, если это хоть как-то касается нас. И мне страшно представить, что произойдет, если их объединить.       Я не отвечаю и закрываю шкаф, отворачиваясь от сестры.       Приводят маму в ярость? Скорее уж в ужас, который она старательно прячет под криками и запретами. Мне сложно ее осуждать, ведь она всегда говорила со мной откровеннее, чем с Леттой.       Я знаю, что мамина супружеская жизнь с нашим отцом, который бросил ее и сбежал со всеми накоплениями, когда мне было четыре года, была самым ужасным временем и единственное, что примиряет ее с этим, так это ее «маленькие любимые девочки». Наверно, нормально, что она пытается оградить нас от тех же ошибок, которые принесли ей столько боли. Другое дело, что она часто перегибает палку из-за своего вспыльчивого характера и получает ровно противоположный эффект.       Для Летты запретный плод — это Адам, а для меня — водительские права.       Пять лет назад наша бабушка погибла в автомобильной аварии — немного выпила, не справилась с управлением и слетела с дороги. Для мамы это было сильным ударом, она долго не могла оправиться, но в конце концов взяла себя в руки ради нас с Леттой. Но у нее появился новый бзик — она категорически против того, чтобы кто-то из нас садился за руль даже при ней и в ее машине.       А мне кровь из носу нужны права. На них я коплю уже второй год и планирую пройти обучение после окончания школы, из-за чего морально готовлюсь к грандиозному скандалу. Но это ждёт меня в будущем, а здесь и сейчас хочется получить хоть какой-то опыт вождения, чтобы сдать экзамен с первого раза, а не со сто пятого.       Как назло Лиам ни машины, ни желания научиться водить не имел, а других знакомых, с которыми у меня достаточно близкие отношения для того, чтобы попросить авто напрокат, у меня не было.       На эту проблему я между делом пожаловалась Билли, когда мы уже обсудили премьеру и болтали на другие отвлеченные темы. В подробности не вдавалась, просто бросила несколько слов, но Билли сразу заинтересовался. И сразу стало необычно тепло на душе: он внимательно слушает всё, что я говорю, даже если это ничего не значащая болтовня.       Он предложил помощь, а я не имела права отказываться от этого подарка судьбы.       Как ни странно, я вообще не переживала из-за того, что мы снова будем наедине. Наверно, щекочущее волнение под диафрагмой, природу которого никак не получается разгадать, стало чем-то привычным.       На самом деле я в нетерпении.       — Ты пойдешь в таком виде? — задумчивым тоном произносит Летта, вырывая меня из размышлений.       — А что не так?       Я снова смотрю в зеркало, приглаживаю торчащие короткие волоски в хвосте и кручусь из стороны в сторону. Типичная стандартная Лот Черри, не лучше и не хуже обычного.       — Если ты не соврала и действительно собираешься встретиться с Фицджеральдом, то всё, — Летта вздыхает и, встав, распахивает мой шкаф. — Ты выглядишь слишком привычно, еще и эта траурная темная футболка… ну где? Должна же быть здесь… А, вот!       Она достает приталенную блузку со светлым цветочным принтом и длинными рукавами — очень красивую, но слишком нарядную и неуместную для повседневной жизни. Я надевала ее только один раз.       — Но…       — Цыц, — затыкает меня Летта, резко взмахнув рукой. — Переодевайся и распускай волосы. Сейчас вернусь.       Она бросает мне блузку и быстро уходит, оставляя меня в недоумении. Я перевожу взгляд со своего отражения в зеркале на одежду в своих руках и обратно, но спустя секундное раздумье сдаюсь. Возможно, это не такая уж плохая идея.       Летта возвращается в мою комнату, когда я уже заправила блузку в джинсы и застёгивала последние пуговицы. Она одобрительно цокает, расправляет складки ткани на моей талии и внимательно оглядывает меня через зеркало, стоя за спиной.       — Какая у тебя отпадная фигура, Лот… — с неожиданной завистью тянет она. — Мне бы такую.       — Хорошая шутка, — хмыкаю, не видя ничего, о чем она говорит.       — Это правда. У тебя пропорции «песочных часов», совсем как у тети Маргарет. Не знаю, может быть, тебя устроят только идеальные 90-60-90, но давай начистоту: ты этого не добьешься, даже если замучаешь себя до состоянии скелета. Люби то, что есть, тем более твои данные очень неплохи. Как начнешь подчеркивать это, а не прятать под огромными футболками, так сразу это поймешь.       Я хмурюсь, а Летта смеется и подталкивает меня к стулу. Достает утюжок и какой-то спрей из-за спины, как профессиональный фокусник, и проводит пальцами по моим волосам, заставляя меня блаженно прикрыть глаза.       Так проходит несколько минут: Летта занимается моей шевелюрой, а я почти проваливаюсь в дремоту, как и каждый раз, когда оказываюсь в парикмахерском кресле. Ничего не могу поделать с этой внезапной сонливостью.       — Просыпайся, — Летта слабо постукивает по моему плечу, и я открываю глаза. — Как тебе?       Перевожу взгляд на зеркало и невольно тянусь ладонью к уложенным крупными волнами волосам, выглядящим нетипично гладкими и блестящими. Обычно я с ними не вожусь, предпочитая тривиальные хвосты, пучки и распущенный вид, но Летта любит поколдовать над ними.       И сегодня превзошла саму себя.       Но в тот же момент мне в голову закрадываются сомнения.       — А это не будет слишком странно?..       — Для «дружеской» практики в вождении? — Летта насмешливо выделяет слово кавычками. — Неважно, пусть думает, что хочет, и молча наслаждается видом. Это абсолютно нормально — выглядеть красиво. И я сейчас сделала это не для него, а для тебя. Тебе-то самой как, нравится?       — Да.       Мои губы растягивает невольная улыбка, и Летта усмехается в ответ. Она еще несколько раз проводит пальцами по моим волосами, и они рассыпаются по плечам густой волной, самыми кончиками спускаясь ниже лопаток.       Внезапно раздается звук работающего мотора, резко затихающий ровно напротив нашего дома. Я бросаю взгляд на часы, выглядываю в приоткрытое окно и, схватив телефон, сбегаю по лестнице на первый этаж. В прихожей хватаю первые попавшиеся кеды и начинаю быстро обуваться, чертыхаясь, когда с первого раза не получается завязать крепкий узел на шнурках.       Летта стоит рядом и молча наблюдает за машиной через маленькое окошко в прихожей.       Закончив наконец с обувью, я натягиваю джинсовку и уже хочу выходить, как меня останавливает сестра.       — Ну куда? — кривится она, запуская руки мне за шею и вытягивая прижатые волосы из-под куртки. — Не спеши. Подождет.       Она снова поправляет прическу, заставляет меня покрутиться вокруг своей оси и внезапно расстегивает верхнюю пуговицу на блузке. Я вздрагиваю и опускаю взгляд: на месте приличного выреза теперь глубокое декольте, открывающее ложбинку между грудями.       — Летта!       Я вспыхиваю от возмущения и странно негнущимися пальцами возвращаю всё, как было.       — Я должна была попытаться, — Летта скалится так же характерно, как Лиам. — Пообещай мне, что расскажешь мне, если случится что-нибудь интересное.       — Обещаю-обещаю, только дай пройти.       И она делает шаг в сторону, пропуская меня к входной двери. Я поспешно, чтобы она не смогла передумать, выскакиваю из прихожей на лестницу, ведущую к плиточной дорожке, и почти бегом иду к автомобилю.       Только бы Летта не успела ничего выкинуть.       — И чтобы раньше десяти не возвращалась!       Всё-таки успевает.       Я оборачиваюсь на Летту, стоящую в дверном проеме, и делаю большие страшные глаза, как бы говоря «когда вернусь — я убью тебя, сестренка». На нее это никак не действует: она приветственно, с небольшой примесью флирта машет рукой, глядя за мою спину, а потом подмигивает мне и скрывается в доме.       Глубоко вдыхаю и преодолеваю оставшийся путь до машины. Дверь уже приоткрыта. Видимо, Билли сам сделал это, пока Летта в очередной раз ставила меня в неловкое положение. Мне остается сесть на переднее пассажирское сидение и пристегнуться. Только после этого я поднимаю взгляд.       Билли улыбается — едва ли в первую очередь из-за того, что рад меня видеть. Кажется, шутка Летты всё-таки достигла своей цели.       «Была бы моя воля, Уильям, я бы давно ее прибила».       — Младшие сестры.       Мои слова звучат немного невпопад, и сразу хочется дать себе подзатыльник. Лучше бы просто поздоровалась. Но Билли искренне смеется, поэтому я сразу расслабляюсь — у него сегодня явно хорошее настроение.       А видела ли я вообще его в плохом? Не припомню.       — Лаконичнее и не скажешь, — говорит он, трогаясь с места. — Прекрасно тебя понимаю.       — Твоя сестра тоже любит ставить тебя в неловкое положение на людях?       — Не то чтобы любит, скорее это у нее получается само собой. Разве Уиллоу не говорила ничего странного про меня?       «Заставляешь его ожидать, надеяться, нервничать. Отвратительно».       Наш первый разговор проносится в мозгу со скоростью болида с Формулы-1. Но сказать правду в моем случае означает повторить тот диалог в библиотеке, когда он назвал меня красивой. Мало ли что он, прямолинейный, но совершенно непредсказуемый, сможет выдать в этот раз.       Поэтому я увиливаю от прямого ответа:       — Скорее она говорила много странного обо мне.       Краем глаза замечаю, как Билли бросает на меня короткий мимолетный взгляд и снова возвращает всё своё внимание дороге.       — Часто Уиллоу попадает не бровь, а в глаз, и очень редко подбирает для этого щадящие слова, но, поверь мне, в душе она милый ангел. Нужно только перетерпеть период выпущенных иголок и коготков, потом станет намного проще.       — Значит, наши сестры похожи еще сильнее, чем мне показалось на первый взгляд, — смешливо хмыкаю. — Дай угадаю, она постоянно извиняется?       — Неа, она никогда не извиняется, — Билли пожимает плечами.       — И чем же тогда заканчиваются ваши ссоры? — удивленно хмурюсь, не совсем понимая, как такое возможно. Если бы моя Летта вела себя так же, мы бы точно не смогли ужиться в одном доме.       — Если виноват я, то мирюсь первым сам. Если она — то молчанкой. Наш рекорд — три месяца, уверен, мы могли бы и дольше, но это заметила мама, хоть мы и успешно скрывали, и заставила нас поговорить.       — Значит, ты злопамятный? — я смягчаю вопрос легкой улыбкой.       — Меня сложно обидеть, но есть вещи, которые тяжело простить, — усмехается Билли и, воспользовавшись тем, что мы останавливаемся на перекрестке, поворачивается ко мне. — Уиллоу говорила что-то очень странное? Имей в виду, одно твоё слово — и она попадет на недельный домашний арест.       Его голос звучит так игриво, что по коже бегут мурашки. Ладони сами собой сжимаются в кулаки, но непреодолимого желания отвернуться, как раньше, не возникает. Кажется, я уже начинаю получать удовольствие от пылающего в груди смущения.       — Какое жестокое коварство, — шучу в ответ и склоняю голову на бок, из-за чего прядь волос скользит по плечу и падает на грудь, чуть задевая щеку.       Билли прослеживает это внимательным цепким взглядом, от которого меня бросает в странную дрожь, но, к счастью, на светофоре возникает зеленый сигнал.       — Ради тебя всё что угодно.       Мы продолжаем поездку, и я мысленно радуюсь тому, что он снова сосредоточен на дороге и не может заметить, как сильно покраснело моё лицо. Палец нервно накручивает длинный локон, портя укладку Летты к чертям, но поделать с собой ничего не могу.       Интересно, он специально периодически бросает такие фразы или просто не видит в них ничего особенного? Из меня подобное и клещами не вытащишь.       Наш разговор льётся как ни в чем ни бывало, и я быстро успокаиваюсь. Мне свойственно тонко ощущать настрой собеседника, а от Билли исходит такая сильная аура непрошибаемой умиротворенности, что невозможно ей не проникнуться.       Больше он не говорит ничего смущающего впроброс.       Довольно быстро мы покидаем черту города и движемся в сторону Болдем Лейк. Рядом с ним располагается небольшой загородный поселок и еще пустеющие участки земли, настолько элитные, что страшно даже предположить их стоимость. Их большая часть принадлежит особенно удачливым перевертышам, но есть и те дома, которые строили для себя обычные люди, жаждущие прикоснуться к интригующей оборотнической сущности и оценить, что же такого чарующего в этой природе.       По словам Билли, в конце осени там уже никто не живет, а значит, дорога, ведущая к Болдем Лейк, пустынна и идеально походит для практики, особенно та ее часть, которая идет вдоль ближнего берега. Сами коттеджи находятся на дальней стороне и, чтобы до него добраться, нужно объезжать продолговатое немаленькое озеро.       И как только перевертыши выдерживают жизнь в мегаполисах, если готовы тратить кучу времени на то, чтобы сбежать даже из нашего маленького городка?       Примерно через семь минут автомобиль подъезжает к повороту на коттеджный поселок, и Билли, проехав еще немного, останавливается на обочине. Меня внезапно окутывает волнение, похожее на то, какое бывает перед экзаменом — нервная дрожь конечностей и внезапное сомнение в собственных силах и знаниях.       — Готова? — спрашивает Билли, поворачиваясь ко мне.       «Уже не уверена».       — Да, — беззастенчиво вру и, отстегнув ремень, выскальзываю из машины.       Я глубоко вдыхаю свежий прохладный воздух и на секунду прикрываю глаза. Стандартная перезагрузка. Обычно она мне помогает и настраивает на нужный лад. В этот раз метод тоже работает: я прочитала достаточно много теории для того, чтобы иметь четкое представление о том, что мне нужно будет делать. К тому же здесь Билли, который уж точно остановит меня, если что-то пойдет не так.       Оказавшись на водительском месте, я оглядываю приборную панель, пробегаюсь пальцами по рычагу управления и оглаживаю ладонями руль. В голове раз за разом повторяется правильная последовательность запуска автомобиля, правила процесса вождения и торможения. Меня почему-то бросает то в жар, то в холод. Не придумав ничего лучше, я стаскиваю с плеч джинсовку и бросаю ее на заднее сидение.       Билли терпеливо ожидает и, не произнося ни слова, наблюдает за моими телодвижениями. Кажется, он понимает, что мне нужно время на то, чтобы настроиться.       Это приятно.       Я еще раз медленно выдыхаю и, пристегнувшись, укладываю руки на руль, двигая ладонями по нему, чтобы подобрать самое удобное положение. На это требуется всего лишь несколько секунд. И когда я уже готова потянуться к ключу зажигания, Билли внезапно дотрагивается до моего локтя, слабо сжимая.       — Расслабься. Не напрягай так сильно руки. И сдвинь их чуть ниже.       Он деликатно поправляет мой хват, и я подчиняюсь, мысленно ругая свою невнимательность. Изучала же информацию, но, как только дошло до практики, так вцепилась до побелевших костяшек чуть ли не в самую высшую точку руля.       — Спасибо.       Нервозность будто смывает волной. Всё эмоции пропадают так, будто их и не было, остаются только сухие нейтральные факты. Билли убирает руку и начинает наблюдать за моими действиями краем глаза.       Кажется, он мне доверяется, раз не уточняет, знаю ли я, что делать.       Рычаг управления уже находится в нужном положении, поэтому вдавливаю педаль тормоза, запускаю двигатель и, переключив передачу, плавно поднимаю ногу. И автомобиль, к моей молчаливой радости, действительно начинает движение. Честно говоря, я бы ни капли не удивилась, если бы мы не сдвинулись с места.       Но на радость не остается времени, потому что вождение требует неожиданно большого внимания и сосредоточенности. Остается надеяться, что это всего лишь из-за неопытности и со временем можно привыкнуть.       В мире остаются только автомобиль, длинная дорога под ним и я, внимательно следящая за тем, чтобы не лажать в каждом своем действии. Изредка в него врывается и Билли, напоминая не напрягать плечи и не опираться на руль, но по большей части он молчит, прекрасно понимая, что сейчас меня нельзя отвлекать. Эти комментарии помогают: сама я не ощущаю, что пальцы цепляются до побелевших костяшек.       Несмотря на это, с каждой минутой уверенность в моих действиях растет. Билли всё реже делает мне замечания. Мы двигаемся вперед и, не доезжая совсем немного до коттеджного поселка, разворачиваемся назад. В голове всё упорядочено и кристально чисто, а моё состояние чем-то похоже на медитацию. Кажется, во мне достаточно сил для того, чтобы продолжить и, возможно, даже самостоятельно вернуться в город, но Билли внезапно просит меня остановиться.       Я не спорю.       Съехав на обочину и выключив зажигание, я глубоко вздыхаю и пробую разогнуть непослушные пальцы, застывшие полукругом.       — Ой, — вырывается из моего рта, когда суставы отзываются тягучей болью.       — Ой? — смеется Билли и берет мои напряженные ладони в свои. — Ты даже не заметила этого, правда?       Он осторожно массирует мои руки, распрямляя каждый палец по одному. Их кончики слабо покалывает, но дискомфорт быстро пропадает и Билли, будто почувствовав это каким-то шестым чувством, сразу отпускает меня.       В глубине души почему-то укалывает острое разочарование. У Билли теплые сухие ладони, и есть в его редких нежных прикосновениях нечто такое, что заставляет сердце подкатывать к горлу и мешать нормально дышать. Но не от смущения, как раньше.       Наверно, я уже привыкла к нему так, что уже не пылаю от неловкости каждый раз, когда он случайно до меня дотрагивается.       Пальцы полностью возвращают себе способность двигаться, поэтому я отстегиваю ремень и выбираюсь из машины. Все слишком резкие движения сопровождает громкое пощелкивание суставов в пояснице и плечах, и я разминаю их, стараясь игнорировать слабую, быстро затухающую боль.       Прикрываю глаза и невольно издаю короткий стон. Старость — не радость. Такими темпами мне грозит развалиться на тысячу маленьких немощных Лот уже к годам двадцати.       Холодный порыв ветра заставляет меня поежиться и оглядеться.       Сквозь голые ветви деревьев видно, как вдалеке на воде Болдем Лейк сверкают закатные лучи солнца, отражаясь золотистым светом. Склон, ведущий к берегу, усыпан желто-оранжевым ковром, и у меня возникает непреодолимое желание пройтись по нему. Летом озеро пользуется популярностью, чаще всего здесь даже не протолкнуться, но сейчас так безлюдно, что невозможно не проникнуться гипнотизирующей красотой этого места.       Внезапно я ощущаю прикосновение и, вздрогнув то ли от неожиданности, то ли от очередного порыва ветра, поворачиваю голову. Билли накидывает мне на плечи джинсовку и, заметив мою реакцию, поясняет:       — Простудишься.       Я киваю и, запихнув руки в рукава, запахиваюсь плотнее. Конечно, поздняя осень здесь достаточно теплая, но и в одной блузке ходить слишком холодно. Самостоятельно, кажется, я бы не вспомнила об этом, моя внимательность была потрачена целиком и полностью.       Взгляд снова привлекают отблески на поверхности воды, и я предлагаю, прежде чем успеваю задуматься:       — Прогуляемся?       Брови Билли удивленно подлетают вверх, но потом он переводит взгляд на Болдем Лейк и, кажется, понимает, о чем я. Забирает ключи, убирает их в карман куртки и, заперев машину, делает шаг в сторону склона. У меня дыхание перехватывает, когда он с широкой улыбкой скользит пальцами от локтя до запястья, слабо сжимает мою ладонь и легонько тянет за собой. В первую секунду я не двигаюсь, а потом, будто очнувшись, стискиваю его руку в ответ и семеню за ним мелкими шажками.       Сердце заходится бешеным стуком, губы невольно складываются в глупую улыбку, а в груди опять разгорается то самое странное чувство, которое у меня никак не получается понять.       Тепло.       Уютно.       Пьяняще.       Истинность должна ощущаться именно так?       Я словно слепой котенок, которого поставили перед фактом, но объяснить не удосужились.       «Хочешь что-то узнать — спроси напрямую», — назидательно произносит в моей голове Лиам, но сейчас я точно не поддамся.       Если я всё-таки задам вопрос «А что ты чувствуешь, когда я рядом?», то получится разговор, на порядок более неловкий, чем в прошлый раз.       Склон оказывается очень пологим, но из-за ковра опавшей листвы идти сложно: кеды нещадно скользят, и мне приходится призвать на помощь всю свою посредственную координацию, чтобы не съехать на заднице.       Билли идет намного увереннее. Поэтому его рука как нельзя кстати: я бессовестно опираюсь на нее каждый раз, когда чувствую, что вот-вот упаду.       Едва ступив на гальку, Билли ощутимо ослабляет хватку, и я, не придумав ничего лучше из-за внезапно закоротившего мозга, выуживаю свою ладонь из его. Он никак на это не реагирует и спокойно засовывает руки в карманы куртки. А мне хочется дать себе подзатыльник и отыграть всё назад. Но сейчас уже ничего не изменишь. Будет странно, если я схвачу его за руку, ведь как-то адекватно объяснить не получится. Уж не настолько плохо хожу, чтобы мне нужна была поддержка на такой поверхности.       Билли успевает пройти на несколько шагов вперед, пока я занимаюсь самокопанием. Это заставляет меня быстро догнать его и напустить на себя спокойный расслабленный вид. Хотя слабо верится в то, что он не мог расслышать слоновий топот в футе за спиной.       Мы останавливаемся в нескольких шагах от воды. Мой взгляд скользит по по мелким волнам, которые гонит по озеру ветер, но мысли сейчас очень далеко от красот этого места.       Лиам часто говорит, что я слишком много думаю, во мне нет даже легкой спонтанности, с любым пустяковым решением мне нужно как минимум переспать — и это моя главная фундаментальная проблема.       Вот и сейчас вместо того, чтобы расслабиться и наслаждаться моментом, я размышляю над тем, заметил ли Билли мой внезапный рывок, да и вообще — может ли он различить биение сердца, которое набатом стучит в ушах.       Может, пора нащупывать в себе хоть толику решимости?       — Билли…       — Мм? — отзывается он, поворачиваясь ко мне, и в свете закатного солнца черты его лица кажутся высеченными из мрамора рукой талантливого скульптора прошлого.       Дыхание перехватывает.       Мысли в голове путаются, и зачем-то я начинаю с оправданий:       — Слушай, я знаю о перевертышах очень мало. Наверно, даже слишком для жительницы города, в котором есть стая, но… Вообще хотела уточнить…       Все оставшиеся в строю мозговые извилины лихорадочно напрягаются, но ничего дельного родить не получается.       Билли не дает паузе затянуться:       — Слышал ли я, как ты меня догоняла?       — Перевертыши еще и мысли читать умеют? — пытаюсь пошутить, но в душе поселяется червячок сомнения.       А вдруг? Не первый раз он попадает в яблочко.       — Просто угадал, — со смехом отмахивается Билли. — Слышал, конечно, но для этого не обязательно быть оборотнем на самом деле. Достаточно и острого слуха на человеческом уровне.       — А биение сердца?       — Да, но нужно прислушиваться. Правда, это неприлично, все-таки вторжение в личное пространство. Такое же, как принюхиваться для того, чтобы отчетливо различить запах. — Билли внимательно всматривается в моё лицо и слабо усмехается. — Но такое легко заметить. В фильмах это всё легко и просто, а вот в реальности… По глазам всегда видно, что перевертыш немного вытянул наружу зверя. Могу показать. На будущее.       Перед ответом я несколько секунд молчу, но не из-за того, что раздумываю. Кажется, мозг окончательно отказывается работать, и мне остается только смириться с тем состоянием, в которое меня вводит легкая улыбка и низкий гипнотический голос.       Наверно, что бы он сейчас мне ни предложил, я бы в любом случае согласилась.       — Давай.       Уголок губ Билли странно дергается, зрачки резко сужаются, превращаясь в маленькие круглые точки, а в следующее мгновение весь белок заливается синевой радужки.       Темные звериные глаза.       Я невольно вздрагиваю от неожиданности, но не пугаюсь и не могу отвести взгляд. Даже странно, ведь подобные примеры поэтапного обращения меня скорее напрягали, чем привлекали.       Это зрелище длится не больше нескольких секунд. Билли моргает, и радужка постепенно возвращается к прежнему размеру, снова придавая глазам привычный человеческий вид. А мне почему-то внезапно и совершенно иррационально хочется увидеть волка Билли.       Интересно, какого цвета у него будет шерсть.       — Это было… круто, — говорю я, нарушая затянувшееся молчание.       «И очень красиво».       Билли смешливо фыркает и склоняет голову набок.       — Ты же дружишь с Лоуренсом. И что, ни разу не видела ничего подобного в его исполнении?       — В том-то и дело, что нет. Я часто забываю, что иногда он становится чуть мохнатее, чем обычно.       — И даже никогда не интересовалась: если он красит волосы, то как это выглядит в животной форме?       От удивления я даже замираю.       Лиам никогда не перекидывался при мне, да и в принципе не был любителем ходить на четырех лапах. Насколько мне известно, он и в школе прогуливал все занятия среди перевертышей, которые проводились для звериной формы.       Не довелось, в общем, узреть волка Лиама, но мне действительно никогда даже в голову не приходило, как эксперименты со внешностью в человеческой форме могут влиять на звериную.       — А ведь правда… И как же?       — Нет, я хочу услышать твою версию, — Билли цокает языком.       — А если я ошибусь?       — Значит, будешь мне должна.       — Э, нет, так нечестно. Пари мы не заключали.       — Тогда никаких спойлеров. Это то, что нужно увидеть своими глазами.       — Заинтриговал.       Я щурюсь, в глубине души надеясь на ответ, но Билли со смехом качает головой и снова переводит взгляд на водную гладь озера. Солнце за то время, пока мы говорили, успевает спуститься ниже, но до наступления сумерек всё еще далеко. Правда, немного холодает, и от очередного порыва ветра я ежусь, доставая из-под воротника сухой желтый листочек.       Кручу его между пальцев и как бы между делом задаю вопрос.       — А запах?       — Что?       Краем глаза вижу, что Билли поворачивает ко мне, и тоже перевожу на него взгляд, выбросив листок.       — Ты когда-то говорил, что чувствуешь мой запах отчетливо, но для этого же нужно принюхиваться.       Его брови удивленно подлетают вверх.       — Нет. Я никогда этого не делал. У нас с тобой особенная ситуация. Твой запах такой яркий сам по себе и только для меня, потому что, грубо говоря, сейчас его улавливает он, а не я. — Билли сначала постукивает пальцами по груди, потом — по лбу. — Это природа. Извини, ничего не могу с этим поделать.       — Все нормально, правда. Я только хотела немного разъяснить для себя.       Я примиряюще машу руками, только сейчас додумавшись до того, как этот вопрос выглядит для него со стороны. Будто пытаюсь поймать его на том, что ранее он бессовестно пользовался своими врожденными преимуществами и нагло вторгался в мое личное пространство.       Становится стыдно, но от последнего вопроса я всё-таки удержаться не могу.       — А какой именно это запах?       И этот невинный вопрос производит эффект разорвавшейся бомбы. Билли растерянно моргает и, явно опешив, переводит взгляд на гальку под моими ногами, будто побоявшись, что я могу заметить лишнего. А еще он… краснеет. Совсем немного, почти незаметно, но для меня, уверенной, что не существует в этом мире вещи, способной его хоть сколько-нибудь смутить, это становится откровением.       — Это странный вопрос, да? — я тушуюсь следом, и в груди разгорается пожар.       — Нет-нет, очень даже хороший. Просто… Пообещай, что не будешь думать, что я шучу.       — Интригующе.       Я снова смотрю на Билли, который прикрывает ладонью нижнюю часть лица. Но по голосу слышно, что он улыбается.       — Ты пахнешь как вишневое дерево в самый разгар цветения.       — Ну нет, ты точно шутишь.       — Скорее уж вселенная.       Билли хохочет в голос, глядя на моё, могу поклясться, обиженно-смиренное выражение лица. Я и сама его часто наблюдаю через зеркало в те моменты, когда реальность встречает меня не распростертыми объятиями, а пинком под зад.       Лот Черри пахнет как вишня. Ха-ха, вселенная, один-ноль.       И вправду забавно.       То ли судьбе и впрямь удалось удачно пошутить, то ли смех Билли настолько заразителен, но я против воли присоединяюсь к нему. Приступ веселья немного сбивает внезапный сильный порыв ветра, метнувший мне в лицо охапку листьев.       Я отмахиваюсь от них, протираю заслезившиеся глаза и ловлю на себе странный чужой взгляд. Билли немного наклоняется и тянется рукой к моему лицу, а меня охватывает предвкушающая оторопь. Но он дотрагивается до моих волос и вытягивает из них сухой рассыпающийся листок, отбросив его щелчком пальцев.       По коже бегут мурашки. Я затаиваю дыхание, завороженная его темным нечитаемым взглядом, так сильно контрастирующим с мягкой улыбкой, и позволяю доставать из локонов всё, что в них забросил ветер.       Если Билли сейчас склонится еще ниже, потянется к моим губам… позволю ли я ему?       А хочу ли я этого?       — Из-за заката твои глаза кажутся золотыми. Очень красиво. — Его голос тихий и вкрадчивый, а слова — твердые и искренние.       Билли в последний раз проводит пальцами по моим волосам и выпрямляется, а у меня наконец получается вдохнуть полной грудью.       — Спасибо… — почти шепчу и, склонив голову, прячу пылающее лицо.       Только сейчас осознаю, какие мысли роились в моей голове всего секунды назад. Если бы не моя медлительность в принятии решений, я бы уже нырнула рыбкой в ледяную воду озера — и абсолютно плевать, насколько безумно это выглядело бы для Билли.       «Чтоб тебя, Уильям. Все эти странные мысли из-за тебя!»       Я до боли кусаю внутреннюю сторону щеки, судорожно стискиваю рукав своей джинсовки и мысленно прошу себя успокоиться. Мы в десятке миль от города и нам еще возвращаться туда вдвоем, наедине. Мне остается радоваться, что Билли в действительности не умеет читать мои мысли, иначе эта поездка вошла бы в историю как самая неловкая в истории.       — Темнеет. Поехали домой?       Я поднимаю голову и поворачиваюсь к озеру: солнце медленно, но верно опускается за горизонт, наступают сумерки. К тому же ощутимо холодает, из-за чего тело пробирает озноб.       — Или раньше десяти возвращаться нельзя? — с улыбкой, которую я не вижу, но явственно слышу, уточняет Билли, стоящий за моей спиной.       Фыркаю.       Умеет же он вести себя так, будто ничего необычного и не произошло.       — Думаю, Летта уже давно убежала к своему парню. Ей некогда за мной следить.       Его непрошибаемая (если не заводить речь о моем запахе) невозмутимость заставляет меня расслабиться и посмотреть на него, не сгорая от настойчивого желания провалиться сквозь землю.       — Тогда пойдем?       Билли протягивает мне руку, и я без раздумий вкладываю свою ладонь в его, сильную и надежную.       Я в жизни не заберусь обратно на склон без его помощи, да и — бессмысленно обманывать саму себя — мне нравятся эти чувства, которые переполняют меня, когда мы соприкасаемся кожей.       Это и есть истинность?       Как же я запуталась.