(Un)favorite toy

От лица Валентины...

Начало октября 2022 года. Университетская гимназия МГУ имени М.В. Ломоносова. Первая половина нашего пробного занятия по истории пролетает незаметно и относительно неплохо, можно сказать, намного лучше, чем я полагала, Егор с невероятным удовольствием, которое просто невозможно не заметить даже невооруженным глазом, подробно рассказывает мне о Кубинской революции, даёт личную оценку событиям, иногда выводя белым кусочком мела на доске особо важные даты, и я, как старательная ученица, желающая добросовестно отработать упущенное, всё кропотливо записываю в свою тетрадь, которую к счастью меня осенило положить в сумку, на всякий случай, иначе в противном исходе событий у меня не было бы прикрытия, чтобы незаметно отводить глаза в сторону, опуская в тетрадь, где я уже в который раз подряд обводила одну и ту же дату, поверх первого слоя синей пасты, только для того, чтобы лишний раз не встречаться взглядами с историком, который, кажется, не принимает моей позиции, предпринимая множество попыток приковать к себе мое внимание. Но потом у него звонит телефон, отвлекая его от любимого занятия, и мужчина, недовольно цокнув языком, принимает решение ответить прямо в кабинете, совершенно не стесняясь меня, единственное, что он делает — поворачивается ко мне спиной, предоставляя возможность рассмотреть его широкую спину и накаченные плечи, которые, я, кажется, ещё совсем недавно, царапала своими ногтями. Машинально краснея от своих же мыслей, стараюсь больше не обращать на него внимание, даже не вслушиваясь в разговор, вновь увядая в своих умозаключениях. Мне с трудом даётся жить, а вернее теперь уже существовать, зная, что он такой легкодоступный для меня, что я могу в любой, удобный для меня, момент заполучить того мужчину, о котором многие боятся говорить в слух, лишь перешёптываясь, провожают томными взглядами, в отличие от всех других особ прекрасного пола, однако моим всем в этом сражении с самой собой стало — неизменно постоянно продолжать его упорно отталкивать от себя до посинения, создавая иллюзию нерушимой стены между нами, которую воздвигла я собственной персоной. Моментами, прячась за этой шаткой оградой, я ловлю себя на мысли, что изо всех сил пытаюсь убедить всех, а в особенности саму себя в том, что я не замечаю его долгих взглядов, когда он сидит за учительским столом, разглядывая меня изучающими глазами с долей горечи, от прошлых совместных воспоминаний. И я не только не замечаю, но и наивно полагаюсь на их случайность, от всего сердца желая поверить, что всё ещё живущие в глубине моей души чувства к нему, порождающие порхающих в животе бабочек, были повержены, а остатки эмоций, которые он вызывает одним только взглядом, что уж тут говорить о касании, лишь остаточное явление, как побочный эффект, которое со дня на день окончательно отступит. И я полагаю, мне до невозможности крайне улыбнулась удача, что он не удосужился в своей привычной манере плюхнуться рядом, а теперь сохраняет между нами весьма приличную дистанцию, которую полагается сохранять учителю и ученице. Видимо, хоть где-то Фортуна со мной за одно. Усмехаясь собственным, капельку бессмысленным, рассуждениям, которых я понабралась от Егора, размеренно изучаю взглядом кабинет, в котором абсолютно ничего не изменилось с момента моего последнего появления в его стенах, примерно месяц назад, задумчиво поворачиваю голову по направлению к окну, и моему взору открываются макушки высоких деревьев, листья которых в некоторых местах уже успели покрыться разноцветными красками в тёплых осенних тонах, так же вижу абсолютно свободных людей, которым не приходится находиться в столь тяжело-маняще-влекущей обстановке, запросто сводящий с ума без предварительной подготовки и морального боевого настроя к этой сладкой пытке, да и с ними тоже, они медленно передвигаются по солнечной улице, виднеющейся из окна кабинета, и, я правда в эту секунду, грежу желанием стать птицей, как тот воробей сидящей, на ветке около окна, чтобы расправить крылья, взять и улететь, ведь он такой счастливый, хоть и не понимает этого, а счастье его заключается в свободе, а я даже не могу сбежать от сюда, хоть и так сильно об этом мечтаю.

Слишком

Слишком сильное напряжение, повисшее в воздухе, омрачающее мой и без того поникший боевой настрой, присутствующий ранее, слишком сильное желание, тянущее где-то внизу живота, завязывающееся в туго стянутый узел, который я развязать, увы, не в силах, слишком много его — Егора. На тяжело давшемся мне, полу-вздохе —полу-стоне, ловлю колпачок своей, надетой на наконечник, фиолетовой ручки в ловушку меж накрашенных блеском губ и упорно продолжаю рассматривать, проходящих мимо, шустро вышагивающих, расторопных людей, будто бы околдовано неотрывно смотрящих в экраны своих смартфонов, где-то на фоне слушая тихий бархатный голос учителя, что так рьяно, не жалея сил, обьясняет мне тему, закончив свой телефонный разговор. А всего через несколько мгновений, а возможно и минут, тишина врасплох настигает меня, и я озадаченно поворачиваю голову, по направлению к доске, откуда ещё совсем недавно доносился бархатистый, а временами и раскатистый, голос преподавателя, с которым случайно, совершенно не запланировано, встречаюсь взглядами, про себя отмечая, как Булаткин выжидающе-томно смотрит на мои губы. От всей неожиданности этой ситуации и абсурдности моей мысли, выпускаю ручку из пальцев, с лёгким, немного раздражающим, шумом, роняя её на стол, на что мужчина победно ухмыляется, ясно давая понять, он так или иначе начал одерживать вверх надо мной. Он хотел добиться от меня ответной реакции, и у него это получилось, пусть мелочно, но он не просто сравнил счёт между нами, но всё-таки принял лидерскую позицию в нашей странной игре «Кошки-Мышки». Я чувствую только нарастающий ком в горле, тошнотворно давящий на меня изнутри, в то же время ощущая насколько сильно пересохли губы под внушительным слоем липкого блеска. Поднимаю ручку, пытаясь не подавать виду, что уже успела ощутить себя проигравшей, и упрямо возвращаю взгляд в тетрадь, вместо того, чтобы перестать играть в прятки, я старательно обвожу одно и тоже слово синей пастой уже в третий раз, пока мужчина, скрывая ухмылку за маской задумчивости, вновь столь же неаккуратно усаживается на стул, с пренебрежением кинув кусок мела куда-то на учительский стол, заключая руки в замок под остриём подбородка. — Знаешь, — от его голоса я вздрагиваю, робко переводя взгляд с тетради на него, смотря из под дрожащих ресниц, — Я рассказал тебе уже достаточно, поэтому сейчас в учебнике найди дату начала и окончания революции, пожалуйста, — он улыбается, немного нервно вздохнув, а я не нахожу в себе сил выдавить из себя и звука, будто бы грудную клетку сдавило, перекрыв мне кислород, согласно кивая, принимаюсь активно листать страницу за страницей в старом учебнике, по ощущениям, который может развалиться от единственного неверного прикосновения, всё так же лишний раз стараюсь не поднимать взгляда, даже когда слышу любопытные шорохи со стороны учительского стола, поэтому, чтобы не мучиться от любопытства, мои карие глаза продолжают бегать по строчкам ветхого учебника. И всё же сдаюсь — поднимаю взгляд, когда слышу, как отрывается выдвижной ящик, обычно закрытый на ключ, его стола, раздраженно прикусывая губу наблюдаю, что меж его алых губ зажата сигарета, и он медленно подносит к ней желто-золотую массивную зажигалку, намереваясь поджечь так ненавистную мне смесь из кусочка бумаги и табака. Он же знает, как я ненавижу табачный дым, однако сейчас ему это не мешает курить в моём присутствии, хотя раньше он себе такого не позволял, теперь ему будто бы всё равно, во всяком случае сейчас мне так кажется. Чего же он добивается? Буквально утыкаясь носом в книгу, чтобы не слышать этого ужасного запаха, стараясь дышать уже через раз, я возмущённо свожу брови домиком на переносице, и думаю над тем, чтобы такого сказать ему, дабы он прекратил этот отвратительно-губительно-мерзопакостные процесс, который, кажется, приносит ему одно лишь наслаждение. — Хочу донести до Вашего сведения, что от курения лёгким людей становится труднее выполнять свои основные функции: обеспечение организма кислородом и выведение из него углекислого газа из-за того, что альвеолы увеличиваются в размере, но уменьшаются в количестве, а в результате курящие умирают намного быстрее, прожив относительно недолгую жизнь, — зарекаюсь я, вспоминая все прочитанные мной ранее параграфы по биологии для спец-проекта и просто выдержки из сети интернета, которыми я интересовалась в момент тайного романа с человеком, сидящим напротив, с намерением донесли до, когда-то близкого и родного сердцу, мужчины, что его пагубная привычка несёт в себе больше минусов, нежели плюсов, и в какой-то момент у меня даже получилось отучить его от сигарет... Не отрывая взгляд от книжки, но, словно кожей, чувствую его тяжёлый взгляд на мне, я не могу сдержать разочарованный вздох. Он он вновь победил, у него получилось заставить меня говорить...

Flashback:

От лица Автора...

— Сколько сигарет ты выкуришь, столько дней будешь сидеть без секса, бедняжка, неудовлетворённый, всё честно, — сочувственно похлопав голубоглазого блондина по плечу, поставила ультиматум шатенка, одним тёплым июльским днём, сидя на кухонной столешнице, в квартире у своего нового ухажера, если можно его так назвать, глаза которого удивлённо округлились, став с размером с пять рублей, но буквально через секунду недовольно сузились, а из губ на стол выпала, такая ненавистная девушке, сигарета. — Не строй из себя супергероя, сама же не выдержишь и на второй же день прибежишь, — произнёс он, выкидывая уже тлеющий окурок, обжигающий пальцы, в открытое окно квартиры, выключая свет в комнате, а шатенка, в ответ молча, в темноте наблюдает за его татуированными руками, уделяя особое внимание пальцу с её именем, замечая его руки на себе, пробирающиеся под одежду. Одна рука устремилась наверх, так бесстыдно проникая под чашечку бюстгальтера, поглаживая круговыми легкими движениями чувствительную грудь девушки, вызывая табун мурашек и приглушённые нежные стоны, радующие прекрасный слух Булаткина. Спустя пару минут этой сладкой пытки, его рука заставляет её зашипеть, стиснув зубы, при переходе от плавных ласок кожи, расслабленной ладонью, к неожиданному стискиванию ореола соска между пальцев буквально одним сильным нажатием, в то время, как вторая ладонь поползла вниз. Ощущая его властные прикосновения и откровенные касания запрещённых, но доступных только ему, мест, его губы, медленно исследующие нежную кожу на шее, опаляющие ее горячим дыханием, вызывающие рваные вздохи, переходящие в тихие стоны, вырывающиеся из пухлых губ девушки, которые она пытается заглушить, до крови прикусив нижнюю губу. В то время, как одна рука продолжает свою сладкую пытку над грудью шатенки, откинувшей голову на плечо мужчине, тем самым предоставив ему ещё больше доступа к своей шее, на которой вот-вот проступят заметные следы — напоминание о их горячей ночи, вторая, заканчивая свои хаотичные движения по оголенным ногам, касается коромки трусиков, чтобы всего через пару секунд так бесстыдно коснуться раскрытой ладонью, заставив девушку ахнуть от переизбытка чувств. — Безумно хочу тебя, принцесса, — шепчет мужчина ей прямо на ухо, опаляя кожу горячим сбившимся дыханием, заставляя кожу моментально покрыться мурашками в тех местах, где уже успели побывать его губы, оставляя парочку влажных поцелуев на шее, намечая идеальное место для пошлого поцелуя, который, конечно же, перерастёт во влажный засос, который останется сиять на теле девушки ещё, как минимум, пару дней. — Не кусай, Егор, слышишь? — на доли секунды приходя в себя, прохрипела девушка, взглянув в голубую бездну глаз прежде, чем с головой окунуться в омут его чертовски пагубной близости, от которой ей уже давно снесло крышу, — Без засосов, умоляю, меня домой не пустят, если узнают. Твои засосы ничем не перекроешь, ни один тональный не спасёт. — Примерная ученица и хорошая дочь — Валя Карнаухова, как я мог забыть, — усмехается блондин, осознанно прикусывая кожу на шее чуть сильнее, чем нужно было, так, что девушка, таящая в его руках, как плитка шоколада жарким летним днём, не заметила особой разницы, лишь немного сильнее изогнувшись в пояснице, прижимаясь к желанному мужчине, а вот для тонкой кожи это стало весьма ощутимо, к утру явно проступят багровые, либо синие, отметины. Воздуха чертовски не хватало, особенно в тот момент, когда Егор перестал мучать шею и грудь юной особы, на смену глубоким влажным поцелуям-засосам приходит рука мужчины, удерживающая её за горло, а главное сразу два пальца, к которым вскоре подключается и третий, без разрешения врывающиеся в укромное узенькое местечко девушки, такое мокрое и горячее только лишь для него, брюнетка сдаётся, окончательно расслабляясь в сильных мужских руках, слыша пошлые похлюпывающие звуки из того места, которое вот-вот взорвется от переизбытка чувств. Девушка, закидывая здравый смысл в глубокие недры своей души, как только её ранее узенькая дырочка растягивается до неприличных размеров и к уже имеющимся пальцам добавляется четвёртый, позволят себе получить то наслаждение, в котором она уже не в силах себе отказать, забывая про только что поставленный ею ультиматум. — Такая горячая и мокрая, и только для меня, — усмехается блондин, доводя ее до исступления. Те самые американские горки от скандалов к страсти...

End Flashback:

От лица Валентины...

— Тебе-то какое дело, Валентина, до моих чернеющих лёгких, не способных нормально функционировать, моя относительно недолгая жизнь теперь вновь тебя волнует? — он снова и снова делает столь сладостную, для него, затяжку и комната заполняется ядовитым дымом сероватого цвета, загрязняющим чистый воздух. Не могу не цокнуть языком, начав с новой силой перелистывать очередную страницу учебника с ещё большим шумом, чем был ранее, наконец находя нужную мне дату, сразу же выписываю её в тетрадь далеко не каллиграфическим, а чуть ли не врачебным, почерком. Стараюсь почти не дышать, но табачный дым быстро добирается и до меня, обволакивая со всех сторон, будто бы удерживая меня в своих тяжелых давящих объятьях-удушьях, от чего громко вздыхаю, ненавижу так делать с тех пор, как Булаткин однажды проронил мимо ходом, что это давит ему на совесть, я помню, как тогда смеялась, ставя под сомнения, что она есть у него в наличии и зачем-то пообещала не манипулировать им, давя на рычажки его слабостей, но другого выбора у меня просто нет, иначе сойду с ума от этого отвратительного ядовитого запаха табачных изделий, которые блондин поглощает каждый божий день. — Егор, пожалуйста, — он ведь знает о моих слабостях, так же, как и я о его, он всё знает, но в ответ я получаю лишь долгое давящее молчание и очередную затяжку, с появлением ещё одной порции дыма, которого будто бы влечёт идти именно в мою сторону, я начинаю кашлять с новой силой. Мои здоровые лёгкие не привыкли к такому количеству табачного дыма, поэтому не могу подавить порывы сильного, давшегося мне с трудом, неконтролируемого кашля и лишь прикрываю рот рукой, ещё сильнее отворачиваясь от мужчины, замечая, как сигарета моментально тушится об учительской стол, а преподаватель подрывается с места, но заметив мой взгляд, немного замедляет шаг, направляясь в сторону одного из массивных деревянных шкафов, откуда достаёт мое спасение. Добираясь до кувшина с прозрачно чистой водой, наливает, такую необходимую мне сейчас, спасительную жидкость, в стеклянный стакан, блестящий от попадающих на него лучей солнца. Про себя отмечаю, что очень умно держать воду в кабинете, иначе Егору бы пришлось каждый раз спускаться с пятого этажа на второй, чтобы сходить в учительскую, а потом второпях возвращаться обратно, или стоять бесконечной очереди с учениками к единственному школьному кулеру, где хватает запасов воды всего на день. Предусмотрительный Егор Николаевич. — Держи, выпей, — он, с достаточно сконфуженной улыбкой, протягивает мне стакан, и я охотно принимаю сей предложение, только, когда в ответ тянусь за стаканом, в какой-то лёгкий неуловимый момент наши руки соприкасаются ровно на пару секунд, но этого хватило, чтобы дрожь молниеносно разнеслась по всему телу, охватывая меня, заставляя застыть, как вкопанной, смотря в его манящие темно-голубые глаза-хамелеоны, сейчас начинающие отдавать в сероватый оттенок. Но оцепенение моментально отпускает меня, как только дверь кабинета с пронзительным скрипом открывается, и преподаватель всем корпусом разворачивается на пятках, с переполненным раздражением, которое выдают его вздувшиеся венки на шее. Рассматриваю только что вошедшую женщину, кажется, она занимает какой-то важный пост в нашей школе, чуть ли не правая рука директора. — Егор Николаевич, я право вижу, что у Вас проходит занятие, как прекрасно, что в ряды наших сотрудников вступил такой бескорыстный молодой педагог, но спешу сообщить, что в учительской вот-вот уже должно начаться собрание и все ожидают только Вас, Вы очень нужны нам, — улыбается женщина, поглядывая на наручные часы, — Без опозданий, — добавляет уже строгим голосом с отливом стали, и стуча каблучками, которые раздражающе отдаются эхом, тут же скрывается за дверью, а Егор на пятках разворачивается ко мне, пока я пью воду, и закатывает глаза, до возмущения недовольно цокая языком. Не могу сдержать легкий смешок, он случайно вырывается из груди, тогда я успеваю только вовремя отвернуться полубоком в противоположную сторону от мужчины, но это не утаивается от его глаз. — Ишь, смешно ей стало, кто ещё смеяться будет мы посмотрим, я не думаю, что эта никому ненужная херь затянется надолго, так что жди меня, а для закрепления материала почитай параграф в учебнике, номер не помню, оглавление к твоим услугам предоставлено, — Егор наклоняется ко мне ещё ближе так, что наши лица находятся на одном уровне, в расстоянии в считанные сантиметры находятся такие желанные губы, это просто невыносимо, непозволительно близко, — Вопросы? — я сглатываю, отрицательно мотая головой в разные стороны, а Булаткин усмехаясь, спокойно, как ни в чем не бывало, выходит из кабинета. Чёрт возьми, мне так не нравится какой слабачкой, зависимой от него я предстаю перед ним же. Проходит довольно продолжительное количество времени, за какое я успеваю внимательно пробежать глазами по параграфу, изучая его содержимое, целых два раза и на середине третьего раза, от скуки начинаю зевать, напрочь забывая о истории, от безысходности начинаю разглядывать настенный часы, стрелки которых еле как шевелились, до ужаса медленно шло время. Но вот, наконец, не прошло и года, как дверь снова издала, неприятный для ушей, скрип, который уже порядком начал меня выводить из себя, и всё же я бросила полный надежды взгляд в сторону, откуда раздался лязг, желая увидеть в дверях преподавателя, который сжалится надо мной, и вот-вот отпустит домой, но вместо этого я услышала тоненький женский голосок и обомлела от удивления, с трудом сдержав в груди изумлённый ах, замерев на месте. — Властелин? — в дверном проёме с ужасом в глазах, как в ступоре, застыла Вероника, наблюдая за моими действиями, изумленным взглядом с нотками ужаса. Очевидно, мы обе не ожидали такой встречи в этом кабинете. Я откинулась на спинку стула, пристально рассматривая её, пока она, охваченная смущением, о чем свидетельствовали её покрасневшие щеки, яркость которых не перекрывал даже плотный тональный крем, содрогалась в никчемно-жалких попытках прикрыться. Что-то ей не приносит удовольствия мои разглядывания... ой, как же я могла забыть, что я — не её Властелин, эх, а как досадно-то! Передо мной сейчас стоит мадам в, до безобразия коротком чёрном боди и чулках в сеточку, которые не очень-то и привлекательно перетягивали её бедра. Ничего, кроме отвращения, к её персоне в этот момент я не испытывала, так выходит Егорка нашёл себе новую старшеклассницу, тогда зачем же эти дешёвые представления о том, что он желает меня? Мне кажется, с Вероникой он остаётся абсолютно удовлетворённым, — Я, пожалуй, пойду. — Нет, право, что ты, Вероника, — импульсивно всплескиваю руками, сама не понимая почему сейчас желание ударить её, что есть мочи, заполняет рассудок, напрочь вытесняя разум, — Пойду я, моё дополнительное занятие окончено, а твоё, видимо, только начнётся, — подрываюсь с места и махом спихиваю все свои вещи со стола в открытую сумку, на ходу еле-еле закрывая её, даже не с первого раза, под обескураженный взгляд голубых, от линз, глаз девушки и широкими шагами пересекаю кабинет, направляясь к выходу, — Когда будешь обхватывать его член своими накрашенными губами, закрой дверь на ключ, а то мало ли кто ещё захочет навестить этого мачо-учителя этим вечером, — злобно цежу ей сквозь зубы, а затем останавливаюсь у двери, перед там как сильно хлопнуть ею, напоследок говорю, — Хоть бы макияж стёрла, а то разводы будут, ужас, — оставляя её наедине с этим несчастным кабинетом, я захожу за первый же поворот и пытаюсь подавить потоки непрошеных слёз. Почему он так низко поступает с людьми? Зачем он играет в эти игры? Зачем тянет меня на дно? Почему ему приносит удовольствия моя боль? Спустя добротных пятнадцать минут я, наконец, беру себя в руки и медленными осторожными шагами, словно воришка, озираясь по сторонам, покидаю здание школы. Улыбка касается губ, стоит мне только заметить сидящего на лавочке Сашу, который широко улыбается во все тридцать два зуба, завидя меня ещё издали, когда я спускалась по каменным ступенькам школьного крыльца, которому явно не доставало хотя бы мизерного ремонта. Подходя поближе к нему, моментально всем телом тянусь к его губам, и это всерьёз помогает, хоть и ненадолго, но откинуть пылиться в дальний ящик ненужные мысли об учителе, так парадоксально вторгшегося в мою жизнь уже во второй раз. Мне правда очень легко с Сашей, с ним спокойно, но мысль о том, что позволь я прикасаться к себе преподавателю и мне было бы лучше, не даёт мне покоя, не оставляя меня один на один с другими мыслями, хоть как-то вяжущимися со словом «адекватность», ни на секунду. Спортсмен забирает у меня из рук сумку, в которой сейчас творится, так называемый «творческий беспорядок», как и в моей голове, в то же время я сплетаю наши руки в замок, чтобы хоть каким-то способом скрыть свою нервозность, так и выпирающую наружу, и прогулочным шагом мы направляемся в строну парк, который обычно помогает сократить дорогу до моего дома. Я бегло в общих чертах, в связи с чем очень недовольный парень старательно прячет своё недоверие за маской излишнего любопытства, отвечаю на все интересующие его вопросы о занятии с историком, но взвесив все за и против, предпочитаю немного недоговаривать ему, например о утаить появление в кабинете молодого историка Вероники, всё же это её дело, где, с кем и в каком виде ей быть. Она взрослая девочка, в чем я не сомневаюсь, поэтому она сама в ответе за свои поступки, тем более перед таким мужчиной, как Егор, и правда трудно устоять и не мне её учить. Неудивительный поворот событий, всё тот же притягательный молодой преподаватель, но уже новая юная игрушка ученица, как драматично, не правда ли? Ума не приложу какую тактику он использовал, чтобы искушать её поддаться, но почему-то полагаю, у него единая схема на всех молоденьких девочек, как же до одури мне совестно перед собой, что эта схема сработала и со мной, а в результате выясняется, что я далеко не последняя, но и явно не первая игрушка в его руках. Крепче сжимая руку возлюбленного, желаю только, чтобы этот кошмар, ставший не просто несущественной частью моей жизни, на которую можно было бы с лёгкостью закрыть глаза, откинув в дальный ящик, а всецело ею, закончился. Ночь не может длиться вечно, какой бы бесконечной она ни казалась, какой бы тёмной ни была, за ней всегда следует рассвет нового дня. Нового дня без историка и мыслей о нем. Необычайно рассудительные мысли, не свойственные мне, как минимум уже пару месяцев точно, приходят в голову, пока я рассматриваю, невиданные мной никогда ранее, необыкновенно высокие деревья, а в момент, когда смотришь на них, начинает казаться, словно они сознательно тянутся к небу, словно там кроется разгадка на все вопросы мироздания, и им остаётся совсем чуть-чуть до намеченной влекущей цели. Путь наверх тяжкий, зато какой вид откроется. И только, когда мы стоим у ступенек, ведущих по направлению к выходу из парка, я безуспешно пытаюсь переключиться на Сашу. Отвлекаясь от занимательных видов природы, когда мы уже значительно отдалились от парка почти, подходя к моему дому, одним ухом все пытаюсь вслушиваться в рассказ о его сегодняшней тренировке, но всё-таки пропускаю все слова пловца мимо ушей, но полагаю всё прошло, как обычно хорошо. Мой парень профессионально занимается плаванием, и я частенько хожу, вернее теперь уже ходила, с ним в бассейн, только вот, судя по всему, из-за этих, напрасно назначенных мне, дополнительных часов по предмету История, в которых просто нет необходимости и некого смысла, кроме как просто действовать мне на, и без того шалящие, нервы, у меня будет получаться это реже. Голубоглазый блондин доводит меня прямо до порога моего дома и впивается в губы нежным, на сегодняшний день, прощальным поцелуем, немного посильнее притягивая меня к себе за талию, укутывая меня в свой бомбер буквально на пару мгновений, пока я не обращаю свой взор на его наручные часы, отстраняясь, пока Александр протягивает мне сумку. — До безумия люблю тебя, — от этих слов внутри что-то медленно переворачивается, и я обнимаю его, приподнимаясь на носочки, тихо шепча на ухо о взаимности чувств. После чего, провожаю взглядом парня, который прощается со мной со счастливой улыбкой, после чего, спустя молниеносно пролетевшие минуты, его силуэт медленно растворяется в темноте улицы, а я захожу в дом, скидывая шпильки, до крови стёршие ноги, в прихожей. — Это ведь был Саша? — любопытствует мама, сидя в мягком кресле в гостиной, откладывая книгу, которую она читала ранее до моего прихода, на подлокотник, придерживая её пальцами, на что я согласно киваю, не проронив ни слова, лишь скидывая с плеча свою сумку на диван, — Почему же он не зашёл к нам на ужин? Ты ведь знаешь, мы всегда рады ему, — да, моим родителям нравится Саша, наверное они любят его больше, чем моего ненаглядного братца-разгильдяя Игоря, они считают его наилучшим вариантом для меня, тем более важным фактором является то, что у него богатая семья, а значит парень сможет обеспечить мне достойную жизнь в дальнейшем. И, конечно же, моя матушка, как и любая другая особа женского пола, таяла от его безупречного воспитания и напускной вежливости, и нельзя забывать о таких же, как и у неё консервативных старомодных взглядов на жизнь, которых придерживаются в нашей семье, создавая для нас с братом образ безукоризненных, но в то же время, старомодных детей старой закалки, словно живущих в девятнадцатом веке. Не хватает только кареты с лошадьми. Единственный недостаток моей матери, который я заметила ещё в самом начале отношений со Стоуном, заключается в том, что она не умеет отличать искусную лесть от суровой правды, спрятанной в красивую обертку. Я утомленно тру шею, рассматривая её повседневную причёску, которая представляет собой, как всегда, аккуратно убранный назад, низкий пучок, лишь с разных сторон по паре слишком коротких прядок, спадают ей на лицо, портя всё совершенство причёски, измученно прикрывая глава, представляя перед собой картинку, как я обессилено рухну головой в подушку через пару часов. — К сожалению, у него есть неотложные дела, если не ошибаюсь, их вечером собирает тренер, — искусно вру, даже не краснея, на самом деле я просто не хочу звать его сюда, в логово энергетических вампиров — Карнауховых, тем более, после одного такого «безобидного» ужина в компании моей семьи около года назад, этому несчастному парню итак пришлось смириться с тем, что ему следует дождаться моего совершеннолетия прежде, чем наши отношения «перейдут на новый, более взрослый, уровень», сразу же смекнув, что ему оторвут то самое место, прикоснись он ко мне раньше. — Какая жалость, — тяжко вздыхает женщина, протягивая руку обратно в сторону книги, мирно покоящейся на подлокотнике, где мама оставила новеллу смиренно дожидаться её возвращения в мир философских грёз, — Валентина, — окликнула меня мама, как только я спешно засобиралась покинуть помещение, оставив её один на один с литературой, — Не забудь передать Саше, что в любой день мы ждём его на ужин. И не переодевайся в домашнюю одежду, ты как раз вовремя, ровно через семь минут ужин, — проговаривает она, поглядывая уголком глаза на напольные резные часы, издающие раздражающие, до мозга костей, тикание, привезённые отцом из Великобритании, в качестве украшения входного помещения, — За столом следует выглядит как подобает, — строго произносит она, сдерживая сбившееся дыхание, — Пожалуйста — добавляет полушёпотом, наконец оторвав глаза от циферблата, столь сильно приковавшего к себе её внимание. — Конечно, мама, а отец сегодня будет ужинать вместе с нами? — она сдержанно кивает, ни произнося и слова, равнодушно утыкается в книгу, снова забывая о том, что у нас вроде как начал завязываться диалог, который, как мне показалось, она собиралась продолжить, — Всё так хорошо сложилось, у меня для вас есть новость, вот и сообщу её за столом, — немного нервно улыбаюсь, сразу же разворачиваясь на пятках, чтобы меня уже не успели нагнать с нотациями, и спешу со всех ног к спасительной лестнице. — Ох, Валя, собери ты уже, наконец, свои волосы. Сколько можно тебя просить? — закатываю глаза, закусывая губу до крови, чтобы не сболтнуть ничего лишнего, ведь мама всегда терпеть не могла те моменты, когда я изредка распускаю волосы или собираю их в уже привычный, почти что ежедневный, высокий конский хвост, однако, когда мне исполнилось пятнадцать, данные притчи прекратились на ежедневной основе, хоть мне и напоминают об этом, но теперь не так частенько, как было, ведь раньше, когда мои волосы едва доставали до лопаток, меня сразу отправляли к парикмахеру, а теперь терпят мой отросший хвост, доходящий до середины бедра. В своей комнате успеваю лишь собрать волосы в небрежный колосок, дабы не раздражать родителей до оглашения моей новости, ибо не могу предугадать их реакцию на её, и стереть с губ остатки липкого блеска, после чего дважды раздаётся звук колокольчика, гори он синим пламенем в аду, который оповещает всех жильцов о том, что следовало бы спуститься в столовую на последний приём пищи до третьего звоночка. Вот право, была бы моя на то воля, я бы засунула этот колокольчик в задницу нашей горничной, особенно по утрам выходных или летних дней. Но манеры и подобающее воспитание превыше всего в нашем доме, тем не менее, за эти несколько лет никак не смирюсь с этим отвратительным звуком, который издаёт это исчадье Ада, но всё же хочу заметить, что эта девушка лучшая из всех, кто когда-либо работал у нас, поэтому, каждый раз приходится посильнее стиснуть зубы, выдав окружающим некое подобие улыбки и принимать её с этой маленькой шалостью, которую эта мадам сама и предложила моим родителям. Черт бы ее побрал за это. В темпе вальса спускаюсь и сажусь на специально отведённое для меня место, возле матери, напротив красавца-братца-скитальца. Мать с отцом как обычно, как и нужно в высшем обществе, сидят напротив друг друга. Ели успеваю до того, как прозвенел последний звоночек колокольчика, и к этому моменту, нам подают ужин, и мне не приходится извиняться за опоздание, ведь я успела плюхнуться на стул под недовольный взгляд строгих глаз отца до тех пор, как на стол опустилась самая первая форма для запекания с приготовленной едой, но никто не притрагивается к ужину, мы все, как «интеллигентные люди голубых кровей», ожидаем появления Игоря, а мой желудок начинает, тихо петь серенады, сводить в ожидании прекрасного. Очень долго борюсь с желанием положить локти на стол, ведь в нашем доме это является верхом неуважения, послать бы в один чудесный день эти формальности. Наконец, случается чудо и Игорь заявляется с лучезарной улыбкой на своей физиономии, которая вот-вот треснет. — Прошу простить, моя драгоценная семья, прекрасная леди никак не позволяла завершить телефонный разговор, — корчу рожицу, вспоминая лицо этой избалованной девицы, на которую по каким-то причинам запал братец, беря в левую руку вилку, а в правую — нож, — Приятного всем аппетита, — произносит он, прежде, чем положить, отломанный вилкой, кусочек запеченной картошки себе в рот. — Приятного аппетита, — все монотонно отвечаем, не поднимая головы, принимаясь за ужин и лишь только, когда моя тарелка совсем опустела, я позволила себе запить пищу стаканом воды. Как не люблю такие моменты, где вечно приходится строить из себя воспитанную леди, будто бы попавшую на ужин прямиком из восемнадцатого века. — Как там школа? Давно не заезжал, — посмеиваясь, только из вежливости, спрашивает брат, явно не ожидая ответа. — Ещё стоит, Игорь, ещё стоит, — за что мне прилетает лёгкий удар по моей ноге со стороны брата, сидящего напротив, отмахиваюсь, в надежде, что кто-то из родителей сам удосужится задать этот же вопрос и мне не придётся самой подыскивать удобный случай. — Как дела в школе, Валь? — спустя парочку минут затянувшегося молчания, интересуется папа, накладывая себе в тарелку пару столовых ложек салата. — Спасибо, что спросил, пап. Всё в относительном порядке, моя успеваемость, думаю, порадует ваши глаза в конце полугодия, однако у меня есть для вас новость, — мама настораживается, откладывая в сторону столовые приборы, промокнув губы салфеткой, а отец поднимает на меня взгляд строгих карих глаз, отрываясь от тарелки, чуть сильнее смыкая, и без того сжатые губы, которые теперь совсем не видно с того момента, как он задал вопрос. Ничего нового, всё как всегда, они ждут от меня худшего, — С сегодняшнего дня, а точнее уже, я намерена посещать дополнительные занятия по истории, чтобы получить дополнительный материал отдельно от класса, в целях успешно сдать итоговый тест в конце семестра на высший балл, ибо я почувствовала слабость в этом предмете, мне показалась, что с моими знаниями, которые имеются на сегодняшний день, у меня этого сделать не получится и попросила учителя о дополнительной нагрузке, на что преподаватель нашёл альтернативный вариант, — уже жалея о том, что открыла рот на эту тему, произнесла я, с трудом поднимая глаза, которые сейчас мне кажутся такими тяжелыми, будто бы перед сном, на родителей. — Как бы то ни было, мы с матерью смогли донести до тебя всю важность образования и смогли вырастить из тебя достойного человека, Валентина. Твой учитель по истории сказал мне, примерно тоже самое, во время нашей сегодняшней встречи, даже просил тебя не ругать, ссылаясь на достаточно непростой материал расписанный в учебнике труднодоступным языком, — спустя ровно секунду, с вилки слетает наколотая долька помидора, с лёгким скользящим звуком, встречаясь с тарелкой, и я озадаченно хлопаю ресницами, смотря на папу, — Он сам позвонил мне сегодня во время моего обеденного перерыва и попросил о небольшом разговоре по поводу тебя, на что я ответил ему, что мне бы было удобнее встретиться лично, тем более, если речь идёт о моем младшем ребёнке, моей единственной дочери. Мы немного побеседовали, он успел даже расхвалить тебя как разностороннюю и интересную девушку, не только касательно школьной программу, всегда готовую попробовать что-то новое, готовую к различным активностям, очень взрослая и зрелая по сравнению со своими сверстницами, просто на вес золота с его слов, — я не смогла сдержаться, и от растерянности слегка поперхнулась, после чего на меня волной нахлынуло смущение, когда пришло понимание на что был такой двусмысленный тонкий намёк. Чего же он добивается? Об этом я подумаю позже и решу, что дальше делать в такой ситуации тоже позже. Ах, вот бы это позже никогда не наступило, а сейчас самое главное за что я должна быть безмерно благодарна — Егор в лоб не сказал отцу, что я с ним спала, иначе бы мне отвесили нехилых таких люлей, за то что я оказалась испорченной позорницей нашей фамилии, — Что же ещё он мне говорил? — задал риторический вопрос сам себе мужчина, в попытках вспомнить оставшиеся подробности из разговора с историком, поглаживая подбородок большим и указательным пальцами, ровно также, как это делает Егор, — Говорил, ещё, что ты подаёшь очень даже хорошие надежды и, с большой долей вероятности, в конце семестра у тебя будет высший балл по его предмету, но для этого нужно ещё усерднее поработать, а не сидеть, сложа лапки, — выдыхаю, ведь эти слова смахивают на очередной намёк, только если до этого Егор Николаевич решил «аккуратно, почти незаметно» поведать моему любимому папочке о том, что я когда-то опустилась до такого, что оказалась в одной постели с ним, не сумев сохранить свою невинность до брака, как полагает всем девушкам из культурного общества, то теперь он говорит о своей надежде, что я снова поддамся его чарам, может теперь не так добровольно, как раньше, а уже под давлением от страха о том, что все мои скелеты в шкафу перестанут быть моими. Он полагает, что я сдамся сама или вернусь к нему, побоявшись, что он может сообщить о нашем прошлом родителям? — Он показался мне просвещённым человеком с высоким уровнем знаний, касательно разных положений дел, со своими устоями и взглядами на жизнь. Весьма обаятельный. Весьма. Обычно такие люди, имеющие при себе невероятную харизму, твёрдо знают, чего хотят добиться в этой жизни, так сколько же ему лет? — Без понятия, па, — немного нервно пожимаю плечами, осознанно утаивая ответ от отца, ведь я и сама-то не до конца уверена той информации, которую мне дозировано выдавал учитель о себе и своей жизни, ещё до того, как он устроился в школу, не желая ещё больше врать, «Хотя куда уж больше, а? Валя, что молчишь?» — шептал мне прямо в уши демон, сидящий на моем плече, своим хвостом отвешивая мне парочку подзатыльников, ибо никак иначе я обьяснить из неоткуда появившуюся мигрень не могу, значительно больше склоняющий меня в свою сторону на протяжении последних пары месяцев, в отличие от ангела, который всё это время молчит в тряпочку, поджав свои крылышки, по всей видимости, забыв о моем существовании или своей роли в моей жизни напрочь, — Да и откуда мне знать? Весьма личными моментами нам, как учителю и ученице не следует делиться, разве ты так не считаешь, пап? — после немого кивка отца в ответ на поставленный мной вопрос, разговор на эту тему, к моему великому счастью, сходит на нет и любые дальнейшие попытки отца продолжить его были прерваны, минуточку внимания, моей мамой… Очень неожиданно и, в конце концов, родители заводят речь о семейном бизнесе и прочих рабочих мелочах, а позже затрагивают и предстоящий в нашем доме капитальный ремонт, я пытаюсь вслушиваться в родительские разговоры, в то время, как Игорю откровенно плевать, брат уже который день витает в облаках и, кажется, пока что, он не намерен спускаться с небес на землю, а я, сама того не замечая, начинаю невольно задумываться о Егоре, а точнее в какую игру он играет, ведь, если его низкий донос о моих прогулах директору был хоть как-то понятен мне и имел некую логику, то зачем в наши разборки он ввязывает мою семью?

***

Следущий день шокирует меня с самого начала, я просыпаю утреннюю тренировку, а отец вызывается лично отвести меня к воротам школы, где на ступеньках к главного входа, я встречаюсь с Юлей и сразу же после долгих объятий, принимаюсь за подробный пересказ всех событий в мельчайших подробностях, просто всё: всё о вчерашнем дне и Саше, но по правде говоря, я немного опускаю некоторые тонкости, такие как постоянно падающая ручка из моих губ и появление Вероники, а особенно в таком виде, в кабинете историка, так как пока не решила стоит ли упоминать об этом. Сейчас я не могу быть уверенной ни в чем, кроме как в одном, теперь я больше никогда не смогу взглянуть на неё без раздражения и горечи, сжигающей дотла всё внутри, но вот почему я и сама толком не понимаю. Мы же никогда не были с ним в отношениях. Это не измена, в конце-то концов, у меня парень есть. Может, всё это только из-за того, что он предпочёл мне её? Нет-нет-нет! Меня ни коем образом это уже не касается, уже поезд ушёл, мне его не догнать, а следовательно я должна забыть о нем раз и навсегда, а не думать 24/7. Я даже не замечаю, как мы поднялись на самый верхний, пятый этаж, до тех пор, пока перед глазами на предстала такая занимательная картина: виновник всех моих проблем и сердечных переживаний, который поселился в моих мыслях и не хочет оттуда съезжать, при этом не платя аренду — дорогой наш историк неторопливо шагая по коридору, задумчиво смотря в окно, врезается в молоденькую преподавательницу по английской литературе, отчего стопка тетрадей, которая ещё пару секунд назад находилась в руках молодой женщины, разлетелась вокруг них по всему коридору. Егор в сопровождении со своей ослепительной белоснежной улыбкой во все тридцать два зуба и, конечно же, со множеством неловких извинений, выходит из ступора молниеносно, чего не скажешь о даме, которая всё ещё хлопает глазами, оглядываясь по сторонам, в то время, как Булаткин помогает собрать все упавшие тетради, попутно извиняясь в очередной раз и потирая затылок, как он всегда делает от чувства дискомфорта, следом заправляет девушке, выходящей из транса, прядь волос за ухо, за что она немного невнятно благодарит его, в тот момент, когда он уже оставляет её в коридоре, теперь уже торопливо идя в сторону своего кабинета. Только учительница всё так же не двигаясь с места провожает его взглядом, полным надежды. Пожалуй, в данной ситуации, я прекрасно понимаю её, сама бы повела себя так же ещё в августе этого года. Только что он действительно был похож на ангела, теперь уже не только своими голубыми правдивыми глазами глазами, но я то знаю в чем заключается истина. Он словно Авель, но только вот за маской невинности скрывается Каин… Он — дьявол, в обличие мечты…

...so stay tuned for further to the continued...