От лица Автора…
Месяц назад. Первые числа сентября 2022. Москва — Западный Административный Округ — ЖК Фили Парк. — Не май месяц за окном, с двери дует, не стой на пороге, проходи, — властный, немного грубый, мужской голос привёл в чувство молодую девушку, смущенно замершую, как статуя, в дверном проеме, вынуждая ее неуверенно сделать пару шагов, проходя внутрь маленькой, но достаточно уютной квартиры преподавателя, вновь застывая в полуобороте, слыша, как за ней захлопывается входная дверь, — Принцесса, знаешь, мне кажется, что умудриться упасть в лужу, кроме тебя не смог бы никто, — Валя, поджав шею, мнётся, переступая с ног на ногу, теряясь под сосредоточенным взглядом голубых глаз, пока мужчина с ног до головы рассматривает её стройное тело, огорчено вздыхая и качая головой своим мыслям в такт тяжелому дыханию гостьи, даже не пытаясь скрывать очевидное — ему не то что бы не нравится что-то, а скорее он раздосадован тем, как эта хрупкая, но всё-таки невероятно вожделенная, шатенка начала, не объясняя причины, открыто его избегать, что сразу вызвало у Булаткина просто лавину вопросов, ответов на которые он так и не получил, и эта дилемма накрыла его с головой, не давая возможности мысли трезво, особенно если учесть, что девушка сторониться его даже сейчас, прячась за длинными, сырыми от дождя, волосами, сама того не зная, делая в самый центр ледяного, но начавшего постепенно немного оттаивать, булыжника, который носит название — сердце Егора Николаевича Булаткина, болезненный, граничащий со словом смертельный, для него, укол равнодушия. Девочка явно потерялась сама в себе, не понимая к кому неравнодушно её хрупкое юное сердечко, а окончательно запутавшись в нитях этих стремительно развивающихся недо-отношений, она уже не знает чего хочет, в то время, как у него всё в точности наоборот, Егор точно знает чего, а точнее кого, он хочет. Он хочет её. — Не хочу вас утруждать, да и Вам, Егор Николаевич, не стоило так беспокоиться обо мне, ничего ведь страшного не случиться, если я доберусь домой в таком виде, — спустя минуту звенящей тишины молчание прерывает, немного охрипший, женский голос, а сама девушка на носочках поворачивается в сторону, где стоит молодой педагог по истории, неотрывно наблюдая за тем, как он, недовольно цокнув языком, закатывает глаза, игнорируя ее слова ровно так же, как и она игнорирует его просьбы. Кто-нибудь знает сколько раз Егор просил обращаться к нему на «ты»? Я вам отвечу — бессчётное количество просьб он обращал в её сторону, но именно эти слова, эта до одури внимательная девочка, запоминающаяся всякие раздражающие ее, мелочи, накаляющие атмосферу в их отношениях, которыми она потом, при любом удобном и неудобном случае, ткнёт ему прямо в лицо, она будто всегда пропускает мимо ушей, а потом, когда он предъявляет ей свою просьбу, Валя, либо удивлённо хлопает глазками, либо опять игнорирует, медленно, но уверенно, выводя из равновесия своим поведением этого титанически выдержанного хладнокровного человека. Пока блондин продолжает так бесстыдно в открытую рассматривать девушку, вглядываясь в её плавные, полюбившиеся ему всем сердцем, черты лица, Валя, в попытках хоть чуть-чуть согреть своё, продрогшее от холода улицы, тело, обнимает себя руками, скрещивая их на груди, быстрыми движениями поглаживая открытыми ладонями руки, по которым уже вовсю идёт забег мурашек, которых она такими быстрыми старательными жестами пытается скрыть от зорких глаз учителя, который всё так же своими прищуренными, хитро сверкающими, голубыми алмазами, продолжает пожирать её, буквально раздевая ее догола, взглядом хищных глаз, но как только шатенка, немного неловко заправляя, выбившуюся из слабого низкого хвоста, весьма неожиданно для обоих, поднимает на него взгляд, то сразу утопает в этих омутах, идя ко дну, даже без малейшего сопротивления, в тот момент, когда он уже и сам потерялся в глубине её притягивающих шоколадных глаз, — Очень признательна Вам, Егор Николаевич, но я всё же пойду пожалуй, благодарю за беспокойство, но не стоит, правда, — поворачивая голову в бок, полушепотом произносит Валентина, неловко оступаясь назад в сторону выхода, когда Булаткин в два счета перегораживает ей дорогу, облокотившись спиной о тяжелую дверь, отчего девушка смущенно краснеет, еще сильнее поджимая шею, внимательным взглядом изучая паркетный пол. — Принцесса, может хватит ерепениться? Ты идёшь в ванную, сейчас я дам тебе полотенце, а чуть позже принесу одежду, поэтому разворачивайся и даже не вздумай сбежать, прекращай уже зубки показывать, — властно произносит блондин, перехватывая подбородок девушки, которая, всё так же, ищет в ровном, блестящем от яркого света торшера, напольном покрытии, спасения от глаз хозяина этой самой квартиры, боясь проиграть Егору в этом неравном бою, что очевидно и случится, она, сама того не желая, лишь сдержанно кивает в ответ, боясь проронить и слова, ощущая, как мышцы внизу живота завязываются в тугой узел, давай понять Валентине, что, рано или поздно, они своего добьются, и она, увы, совсем не властна над этим. Мужчина молча аккуратно обходит её, касаясь ладонью её дрожащего, содрогающегося от холода, пробирающего до костей, прежде, чем скрыться за дверью, которую будто бы специально оставляет приоткрытой, в одну из двух комнат, позволяя Карнауховой следить за каждым его поворотливым точенным движением, пока блондин с шумом достаёт из массивного шкафа белоснежное махровое полотенце, хотя, будь бы на то его воля, он заставил бы выйти её из этого многострадального душа, повидавшего с этими двоими многое, даже слишком многое, обнажённой и мокрой, всё равно скрывать тут уже нечего. Тем временем девушка скинула в прихожей промокшие кроссовки и, неловко озираясь по сторонам, что выдаёт всю её неуверенность, маленькими шажками подошла ближе, встречаясь с блондином у входа в комнату, который с легкой улыбкой на губах, протягивает ей мягкую ткань, — Держи, — Валя, застенчиво отводя взгляд в бок, улыбнувшись уголками губ, принимает ее, желая поскорее скрыться в ванной, только вот учителя это совсем не волнует, ведь ему есть что сказать, но удача сегодня была на стороне девушки и у него начинает звонить телефон, который сначала Егор ставит на беззвучный режим, а потом, ещё раз глянув на горящий экран смартфона, оповещающий о водящем вызове, смирившись с тем, что он должен ответить, подносит телефон к уху, предварительно проведя пальцем по дисплею, вопреки своему желанию уделить своё драгоценное внимание лишь ей, хоть её близость чертовски сводила его с ума, заставляя бороться из последних сил с желанием расцеловать на ровном месте, даже ничего не объяснив. Рядом с ней он чувствовал себя подростком, который не умеет ни скрывать своих чувств, ни держать их под контролем, чтобы вдруг не наброситься на молодую девочку, которую он, возможно, до беспамятства испугает своим звериным напором и тогда будут проблемы, но всё ведь решаемо, верно? Но сейчас он об этом и не думал, впервые, может быть впервые в жизни, а может и впервые за много лет, кто знает? Вот это нам ещё и предстоит узнать... Впервые ощущая себя мальчишкой, у которого, не меньше, если уж не больше Вали, бушуют гормоны, мешающие сохранять трезвый ум, но признаться честно, он даже и не фокусировался на разумных мыслях, изредка посещающих его голову, особенно, когда, кажется, уже отжившее своё, сердце решает воскреснуть и чертовски сильно бьётся, разрывая изнутри грудную клетку, так, что сделать глубокий вдох уже излишество, непозволительное для Булаткина сейчас. Он тоже потерялся в круговороте этих отношений, но виду не подавал. Карнаухова пользуется минутной растерянностью мужчины, погрузившегося в свои мысли, в которых поселилась лишь она с бессрочной пропиской и, похоже, что съезжать в ближайшее время явно не намеревается, и ловя ускользающую возможность за хвост, девушка бесшумно проскальзывает в ванную комнату, прячась за деревянной дверью, предварительно запертую изнутри, скатившись спиной по ней, садясь на холодную плитку, делая глубокий вдох, она пытается изо всех сил изгнать из своей головы незваного постояльца. Только вот в затуманенную тяжелую голову не пробирается ни одной дозволенной мысли, что не удивительно, ведь места для них не осталось от слова совсем, оно доступно лишь ему одному. Только лишь его голубым глазам хамелеонам, в которых Валя теперь видит не отражения мира, а вселенную, свою личную вселенную, ставшую для неё и адом, и раем, и лишь его алые манящие губы, которые ещё недавно были для неё самыми родными, и лишь его тело, в котором умещалась и дикая необузданная страсть, просто сумасшедшее желание, с которым едва ли возможно бороться, и невероятная, но едва уловимая, нежность, которую бывает так сложно проследить в его поступках и словах, но заметив эту нежность однажды, разглядеть её в дальнейшем не составит и труда. Она позволяет, промокшему до нитки, платью, прилипающему к влажной коже, от её замечательного падения в лужу, брызги от которой намочили её буквально полностью, с трудом скатиться по всему телу, упав прямо к ногам, и ловко перепрыгнув, так называемую «ловушку» в виде мокрой ткани, шатенка сжимает в кулачках волосы, пытаясь выжать из них воду, которая по итогу побежала по её рукам, капли которой начали кружится в воздухе в быстром танце, прежде чем стремительно встретиться с кафелем и разбиться об него, как солнце об горизонт, но Валя не обращает внимания на такие мелочи, продолжая неторопливо раздеваться, она, конечно, не желает подслушивать чужие разговоры, но всё равно краем уха улавливает, как в коридоре, возможно даже под дверью в ванную, мужчина отвечает на звонок и обрывочные фразы доносятся до неё, но Валентина даже и не стремится пытаться разобрать их. Аккуратно и бесшумно забираясь в белоснежную ванную, садясь внутри, обнимая ноги, согнутые в коленях, побледневшими от ещё уличной прохлады, руками, пытаясь побороть учащённое сердцебиение, с которым она, к её глубочайшему горькому сожалению, никак не может совладать, в особенности находясь рядом с Булаткиным, а её хрупкая аристократичная ручка с дрожащими, от легкого холода, покалывающего нежную кожу, пальчиками, тянется к крану, и девушку начинает окутывать прохладная вода, оказывающая отрезвляющий эффект, помогая расслабиться, избавившись от тугого узла, затянувшегося внизу живота, ставшего уже неотъемлемой частью её организма, к которой она привыкла, и признаться честно Карнаухова уже не представляет жизни без этого тёплого желания, приливающего к низу живота, хоть и всё так же безрезультатно пытается, хоть на мимолетные доли секунды, выкинуть любые мысли о нём из своей головы. И только когда туман сладостных слабостей и запретных желаний медленно, но уверенно, отступает, уступая главенствующую позицию разуму, мыслить удаётся более трезво. И девушка осознаёт одну простую истину. Всё-таки прийти домой чистой — её лучшее решение за последние полгода. Углубившись в себя, Валя уже не слышит ни мужского голоса, что так рьяно пытается донести что-то в трубку до своего собеседника, который, как кажется, наотрез отказывается его понимать, будто бы они с историком говорят на разных языках, ни легкого раздражающего скрипа двери, который обычно вынуждает шатенку забавно сморщить нос, от противного звука, и именно поэтому она решает, что заслужила позволить себе небольшой отдых и что если она пробудет в душе чуть дольше, чем планировалось, то мир не сойдёт с ума, не перевернётся с ног на голову, а лишние минуты только лишь помогут ей одержать победу в сражении с желанием, которое, незаметно для неё самой, захватило её в свой мучительно-искушающий, но в то же время сладостный, плен. Но ничего не вечно и этот момент не исключение из правил, и в конце-концов это произошло, Вале становится холодно, поэтому вода стихает, а щуплая рука вновь тянется в сторону, только уже за полотенцем, которое мгновенно становится сырым от того, что девушка вытирает им своё тело. Надевая нижнее бельё, и отыскав в полотенце более-менее сухой, по сравнению с остальной матерей, участок, она укутывается в него, определяя сухую половину наверх, начиная терпеливо ожидать. Вы, конечно же, задаётесь очевидным вопросом. Чего ожидать? Ожидать, пока блондин соизволит закончить свою занимательную беседу и принесёт ей какую-нибудь одежду, ведь долгое время стоять в полотенце сразу после душа в чужой квартире — не комильфо, знаете ли. Только вот, толи так выпала карта или звёзды выстроились в ряд и сегодня весь мир настроен против Карнауховой, толи она слишком нетерпелива, но дождаться Булаткина кажется ей столь непосильным трудом, что потуже завязав края мягкой материи на груди и собравшись с мыслями, откинув всю неловкость на задний план, ведь, в конце концов, это ему должно быть неловко, это он отличился и не в лучшем свете, ведь это же он заставил даму ждать, а это ли разве поступок достойный мужчины? С этими мыслями, девушка толкает дверь, делая пару шагов сторону, выходя из ванной комнаты, обращая на себя взгляд преподавателя, рассхаживающего широкими шагами по коридору, который всё никак не закончит свой телефонный разговор, напрочь забыв о гостье, которая успела сделать два шага назад, и теперь так сконфуженно мнётся, стоя в дверном проёме ванной, пряча за мокрыми волосами порозовевшие щечки. — Перезвоню, всё потом, — равнодушно бросил Егор, даже не дожидаясь ответа собеседник на том конце невидимого провода, ведь его внимание было приковано только к ней и её очаровательному румянцу, который с каждой секундой всё сильнее и сильнее проявлялся на лице Вали, всё больше умиляя его, — Прости, пару секунд и чистое сухое платье будет у тебя, — торопливо произносит он, вновь в два счета скрываясь за дверью, только теперь уже другой, чувствуя, как напряжение в его штанах растёт с каждой минутой, а Валентина лишь улыбнулась уголками губ, обернувшись, чтобы посмотреть вслед учителю, переборов свою стеснительность, после чего, с чувством, с толком, с расстановкой, зашагала по паркету, босыми ногами, побаиваясь, что может поскользнуться, растянувшись на полу, и наконец добираясь до середины коридора, где висела картина с изображением моря, обрамлённая широкой, блестящей от чистоты, рамой, она замирает от красоты сей шикарного произведения искусства. Невольно прикрывая глаза, как кажется шатенке, на пару мгновений, которые пролились меньше и секунды, она представляет перед глазами лишь тихий шум прибоя и запах йода, исходящий от моря, отчего приятная дрожь окутала ее своими манящими объятиями, но на деле эти мимолётные мгновения оказались целыми затянувшимися минутами, — Возьми, — Карнаухова вздрогнула всем телом и, неловко переминаясь с ноги на ногу, ровно так же, как и час назад, стоя в пороге квартиры своего школьного учителя по истории, развернулась на пятках, чуть не врезавшись в Егора, стоявшего впритык к ней. Дыхание обоих вновь участилось до беспредела, что стало просто невозможно скрывать, и рваные вздохи обоих теперь прерывали гробовую тишину, которая ещё секунду назад, царила в небольшой уютный квартире, от чего она казалась вечно одинокой и пустующей. Валя подняла глаза, сталкиваясь с его, напоминающими ночной океан, очами, читая в них очевидные факты, лежащие, в прямом смысле, на поверхности. Они больны друг другом и это невозможно вылечить. Блондин делает шаг вперёд, а она — назад, повторяя самой себе уже в который раз, о том, что нужно продолжать бороться, изо всех сил сопротивляться этому чарующему влекущему желанию, которое уже охватило их обоих, лишая здравомыслия, остатки которого сейчас лишь ей махали ручкой из разряда: «До скорой, родная, скоро мы с тобой встретимся, когда он наиграется тобой и вытрет ноги, перед тем, как бросить. А он бросит, даже и не сомневайся в этом. Бросит, как уже неинтересную игрушку, клеймированную его особой меткой, меткой очередной бывшей, точнее даже не бывшей, а так, случайной куклы, побывавшей в его постели, после чего оказавшейся на старой полке, как очередной трофей, о котором с появлением новой пассии, он даже и не вспомнит. Не вспомнит…» — шептали Вале прямо в уши эти гадкие, от того, что такие чертовски правдивые, слова, голоса, отдающие эхом в голове, исходящие будто бы изнутри, чьи има она не знала, но прекрасно догадывалась — рассудительность и благоразумие, добро пожаловать обратно, только вот, где вы были раньше, когда она в вас так нуждалась, имея возможность ещё не совершить ту самую роковую ошибку, которая стоит ей всего. Где же вы были? Почему не уберегли? Ещё один решительный рывок вперёд, еще один неуверенный шажок только уже назад, буквально за секунду до момента X: юная особа встречается остриём, сведённых друг к другу, девичьих лопаток с окном, а Егор всё так же надвигается на неё, подходя просто непозволительно, другого слова и не подобрать, близко, выпуская это несчастное платье из рук, не обращая никакого внимания на то, что оно летит прямо им под ноги. Его прищуренный взгляд, подобно оскалу хищника, загнавшего свою бедную жертву в угол, был направлен лишь на её приоткрытые губы, а татуированные руки намертво пригвоздились в её талию, сжимая ее, сквозь, столь ненавистное ему, полотенце. В тот самый долгожданный и волнительный, до дрожи по коже, миг, как их губы соприкоснулись в лёгком сладостном поцелуе, дарящем им эту необходимую дозу друг друга, без которой ни один из них уже долго не протянет, тонюсенькие женские пальцы продолжали недолгий путь от вздувшейся венки на шее учителя, которую девушка пару раз очертила ногтем, до татуировки в виде алмаза, прежде чем уперлись в широкую мужскую грудь, а полотенце на ее теле, завязанное на груди, так предательски стремилось соскользнуть им под ноги, обнажая девушку, но узелок всё ещё боролся ни на жизнь, а на смерть, пытаясь связать друг с другом уголки ткани, которые вот-вот разойдутся по разные стороны баррикад. Только вот Вале было совершенно плевать, ведь он целовал её так страстно, жадно, не желая отпускать от себя ни на миллиметр, уже в который раз сминая её, раскрасневшиеся от поцелуя, губы, изучая их, что она позволила себе просто немыслимое — забыться и быть в моменте с ним, пусть это был далеко не их первый поцелуй, однако, тем не менее, самый запоминающийся, ведь это был первый раз, когда они пошли на риски, доверившись неосознанному мощному непреодолимому импульсу, одурманившему головы, отчего им окончательно снесло крышу, что теперь они больше не могли проявить рациональности в своих собственных действиях, впрочем, как и контролировать их. Непослушными дрожащими руками Валентина цеплялась за плечи преподавателя, приходясь длинными ногтями по спине сквозь тонкую ткань футболки, которая определено не подходила под сегодняшнюю погоду, царившую в Москве, и всё также, боясь совершить одно лишнее или неправильное движение, которое могло бы оттолкнуть от неё Егора, покорно отвечала на поцелуй, пытаясь вложить в него всю ту страсть, на которую была способна, но не могла проявить в должной мере. Одно единственное, несбыточное и недосягаемое, просто утопичное желание заставляло её сердце нестерпимо мучительно биться в груди, от чего хотелось либо исполнить это желание, либо разреветься на месте от осознания его недосягаемости. Девушка хотела не просто доставить ему удовольствие, став одной страницей его книги жизни, где она будет только лишь одной из тех многочисленных представительниц прекрасного пола, кто его когда-либо привлекал, нет, она хотела, чтобы он желал только её, чтобы он нуждался в ней, как в кислороде, но это были лишь выходки её больного воображения, а холодный, как сталь, разум, абсолютно несовместимый с этими, лишенными благоразумия, желаниями, которому были чужды все эти надежды, подобные карточному домику, который легко разрушится от дуновения ветерка, болезненно давил на виски, напоминая о суровой реальности, с которой ей придётся столкнуться. Поцелуй неожиданно меняет обороты, как только Булаткин прикусывает зубами губу девушки, а его руки вовсю блуждают по её оголенному хрупкому телу, пока он больно оттягивает её нижнюю губу, принося тем самым лишь наслаждение, отвлекающий манёвр сработал на ура, и теперь его губы переместились на её шею, нежную кожу, которую он ласкает грубыми поцелуями, которые явно бесследно не пропадут, к утру явно дав о себе знать. На секунду остановился, ощущая, как её податливое тело дрожит в его руках, словно осиновый лист на ветру. — Доверяй мне, Валь, и ничего не бойся, — его алые губы одаривают линию её острого подбородка поцелуями, поднимаясь к мочке уха, после чего, оставив последнее невесомое, едва ощутимое прикосновение на скуле, его губы ловят мочку уха в ловушку, несильно прикусывая, и сразу же зализывая ранку, немного дуя сверху, оставляя после себя на разгоряченной коже влажный охлаждающий след, от которого по всему телу рассылаются приятные электрические импульсы, — Я не притронусь к тебе, ничего не будет, пока ты сама этого не захочешь, не бойся, — повторяет он, скорее даже для себя, а не для неё, пытаясь упорядочить свои грязные мысли, обращённые лишь для ее персоны, и успокоить эти подростковые гормоны, несвойственные для такого серьезного мужчины, которые по первому зову проснулись в его теле, не давая возможности нормально существовать рядом с Карнауховой, а не то что жить, и рвано дыша, Егор проводит носом за её ухом, пару раз потеревшись лбом об её голову, прежде чем устремить свой взгляд прямо ей в глаза, как всегда и происходит во всех этих драматичных фильмах, так схожих с её потаённой частью жизни, что временами девушке кажется, что её жизнь это какой-то бразильский сериал, в котором она — главная героиня. Все, как всегда. Всё по канону: Валя не смеет просить его о продолжении, несмотря на то, что это единственное, чего она, на самом деле, так страстно желает, но одна только мысль, так не вовремя прокравшаяся в голову, о реакции её старомодных родителей советской закалки, вынуждает девушку проглотить, образовавшийся из несказанных, но таких необходимых не только для неё, но и для него, слов, ком, который застревает в горле, царапая изнутри, а горькие слёзы так и просятся скатиться по покрасневшим пухленьким щечкам, которые уже успели приобрести пунцовый оттенок, оставляя после себя обжигающий след, но не такой, как от поцелуев Егора, отчего кареглазая понимая, что вот-вот не сможет сдержать обессиленный немощный всхлип, который хочет вырваться из груди, прикусывает нижнюю губу, ощущая привкус крови и послевкусие стали на языке, а Егор уже не может просто отпустить её, чувствуя, как силы медленно покидают его, будто бы все они ушли для принятия такого сложного решения. Он очень хотел её. Просто безумно и безудержно. Но так тоже он поступить не мог. Единственное, что ему сейчас остаётся, так это молча, не произнося ни единого слова, которое явно сейчас будет лишним, уткнуться носом ей в плечо, в попытках успокоить себя мыслями о правильности своего поступка, пока Валя буквально собирает себя по кусочкам, в который раз ища ответ на самый важный для себя вопрос, задаваясь им бесчисленное множество раз, и получая один и тот же ответ, шатенка вздохнула с неким облегчением, целиком и полностью принимая эту ситуации, ведь в её голове пазл уже давно сложился, а теперь осталось найти в себе силы, чтобы прошептать ему на ухо то, что она так давно не может осмелиться, и её дрожащие от волнения ладони сжимаются в маленькие кулачки на его спине, царапая кожу мужчины. — Я хочу. Хочу, чтобы это был ты, чтобы только ты прикасался ко мне… Эта фраза, произнесённая с таким немалым трудом, должна была стать детонатором, пробудившим в Булаткине взрыв бешеной бури из гормонов и чувств. Но она всё также боялась и врала ему прямо в лицо, заявляя об обратном, так честно-честно смотря в глаза. Ничего не произошло. Именно в эту ночь этого не случилось…Настоящее время. Начало октября. 4:44
Западный район Москвы — Одинцовский — Красногорский район — Рублевка.
Дни сменяются ночами. Тоненькие стрелки напольных резных часов — одних из главных раритетных достоинств роскошного частного особняка, незаметно достигают той самой знаковой цифры — двенадцать, в который раз преодолевая ее, наворачивая, на циферблате один за другим, круги, за сменой которых не следил, как бы иронично это не звучало, никто. Столица России неожиданно для всех, погрузилась в уныние, даже в, казалось бы, ничем не приметное субботнее утро, которое ещё ничего не омрачило, кроме одной только погоды, у которой, как очевидно, свои планы на этот день. Грозные мрачные тучи, бегло плывущие по бескрайнему небу, настигают, до этого непривычно солнечный для данного времени года, город, завлекая его в крепкие объятия, несущие в себе только тьму и ничего больше, из которых Москва никак не может выбраться сама, а также не позволяет своим жителям на протяжении вот уже двух дней, хоть вроде бы и не такой большой срок, но сейчас кажущийся вечностью, щеголять по улицам в столь привычных для них закрытых босоножках или светлых ещё летних кроссовках, попивая настолько обыденный для них напиток — охлаждённый кофе с различными сиропами на выбор, ведь теперь на улице резвились лишь, не знающие о суровости взрослого мира, маленькие дети, в резиновых сапожках, плескаясь в серых от грязи лужах, а на смену крепкому кофейку с горстью льда пришёл горячий ягодный чай, который, как гласит многообещающая разноцветная упаковка, обязательно сохранит то самое летнее тепло в вашем сердце своим пламенным огнём из смеси множества фруктов и укроет от всех невзгод своих покупателей, но сейчас кажется, что даже он не способен согреть одну парочку холодных сердечек, но так ли это? Крошечные дождинки, которые так и хотят удариться об поверхность земли, ни оставив ничего после себя, а став только лишь очередной каплей в море, сливаются в тонкие струйки вместе с горошинками пота и в хаотичном порядке стекают по стройному телу девушки, чья грудь резво вздымается от тяжёлого, сбившегося, дыхания, а всё потому что эта юная особа совершает, уже далеко не первый, круг по, близлежащему к ее дому, лесу, за это мрачное утро, намечая именно сегодня побить свой давнишний рекорд, добивая очередной километр, с каждым новым рывком всё быстрее приближаясь к своей цели, достижение которой уже теперь не остановит ничего. Вале абсолютно наплевать, на эту ненастную погоду, и что на улице по-прежнему не собирает заканчиваться дождь, капли от которого с шумом бьются по окнам, постепенно прерывая сладкий сон жителей и гостей Москвы, ведь в её ушах на полную катушку на повторе играет обожаемый всем сердцем трек её излюбленной группы, и возможно, как бы драматично это не казалось, именно этот трек даёт ей силы двигаться к исполнению своей главной задачи на это пасмурное утро — шесть километров. Шесть километров и всё. «Добби будет жить! Добби свободен!» —твердит сама себе девушка, когда уверено пробегает, не сбавляя той самой, лучшей на её взгляд, скорости, еще пару узких, немного грязных, троп, в которых так неприятно вязнут кроссовки, на которых явно останутся грязные разводы, но это явно не волнует Валентину, которая теперь позволяет себе просто немыслимую роскошь, и сменив изнурительный бег на размеренный шаг, наконец давая возможность крови, приливы которой поступали в основном только в ноги, из-за их повышенной активности, от чего остальные конечности очевидно были не в восторге, о чем говорила, будто бы изнутри, пробивавшая кожу, дрожь, начать полномасштабное движение по, всему, продрогшему от холода, телу, наконец-то позволяя ему прийти в норму. Вот уже вторую ночь, а может и не вторую, а третью, кто знает, ведь она сама сбилась со счету, ей не спалось, сон не шёл к ней от слова совсем, покинув её, как кажется, надолго, оставив девушку в компании одного невероятно сильного чувства, буквально съедающего всё её изнутри постепенно, по чайна ложечке, и этим чувством была неполноценность, была нехватка. Та самая острая, как лезвие, только что заточного, ножа, нехватка одного определенного человека, именно того, кого эта молодая особа так старательно пытается от себя оттолкнуть. Но её гложет одна и та же вездесущая назойливая мысль, не дающая спокойно спать по ночам, завтракать, обедать и ужинать с трезвой головой, не просто мысль, а точнее вопрос, вопрос со звездочкой, как в школьном учебнике по математике, и решения для него шатенка найти не может, ведь в её голове совсем укладывается почему он — предмет обожаниях среди женщин любого возраста, не хочет просто отпустить её — среднестатистическую, по меркам золотой молодёжи, отличницу, и зачем он играет с ней в эти грязные игры, постоянно используя запрещённые приёмы, буквально не позволяя ей сравнять с ним счёты, да и в конце то концов, зачем выбрал именно её? Это и остаётся главной загадкой в Егоре Николаевиче Булаткине — мужчине полным секретов и таинственности. И отгадки для этой задачки в разделе «Ответы» к сожалению тоже нет, как и постоянства в присутствие этого мужчины в жизни школьницы. Несмотря на эту, чрезмерную для всего возраста, наивность, Валентина была далеко не глупа и прекрасно понимала, что для Егора их интрижка, если всё то, что твориться между ними, можно так назвать, ровным счётом не значит ничего, как считает она, Булаткин в любой момент возьмёт её за шкирку и выкинет, как ненужного котёнка, с которым уже наигрались, ведь замену на место его персональной игрушки найти ему не составит труда, однако она ведь тоже человек, такой же, как и все мы, и тоже может ошибаться, верно? На протяжении этих двух дней, погруженных в одно сплошное уныние, в смесь с горечью недосказанности и разочарования, Валя потерялась сама в себе. Разочарования не в ком-то, а в самой себе, что наносит девушке удар просто ниже пояса. Она медленно сгорала заживо, подливая масла в огонь каждый раз, когда она прокручивала в голове свои сладкие, но теперь уже такие запретные, воспоминания-искусители, умирая морально, терзаясь мучительными мыслями, пытаясь найти в себе просто причину, причину каким образом, да и вообще почему её так сильно тянет именно к нему, но каждый раз эти попытки, словно волны, бушующего моря, разбивались о могучие скалы, принося исключительно только боль. Удивительно, что ей доставляют боль мысли о человеке, который по сути дела простой незнакомец, ставший, на первый взгляд, случайной парочкой сладостных складных слов, которые на деле не имели и малейшего смысла, но хоть они и были всего лишь лестью, в какой-то момент этот мужчина который не должен был оставить и следа в ее жизни, каким-то образом заполучил целую страницу её книги жизни, где его имя красивым жирным шрифтом выведено в заголовке новой главы. Он стал для неё новым началом, началом чего-то манящего и неизведанного, столь чарующе влекущего за собой, и несмотря на то, что девушка была перед Булаткиным, как открытая книга, сама она совсем не знает его, хоть и Вале кажется, что она узнаёт его по кусочкам, он всегда был скрытен и, равнодушен ко всем, кроме неё, хотя и то внимание, обращённое в её сторону, казалось очевидной игрой взрослого мужчины с притягательной школьницей, к которой его влекло с непостижимой силой только ы-за мужского желания юного податливого тела. Только вот стоит учесть, что Егор Николаевич Булаткин относится к числу тех счастливых людей, каковых взбудоражить не могло даже цунами, такие люди всегда сами себе на уме, и не скажу, что им от этого плохо, по крайней мере наша главная героиня думала именно так. Она не знала о нём ничего, в то время, как он, казалось, знал о ней всё. Вновь бег и ничего больше, ведь кроме бега лучше средства не придумали, чтобы выкинуть посторонние мысли из головы, отрезвляя разум, который кажется ушёл в отрыв, нет другого выхода для накопившихся эмоций, и тут ничего уже не поможет, хотя вполне возможно, что другое средство есть, также как и выход, только вот сейчас Карнаухова об этом даже не догадывается. Снова резкий рывок и кончики кроссовок опять на доли секунды отрываются от мокрого асфальта, чтобы встретиться с ним вновь, вынуждаясь брызгам разлететься в разные стороны, а Валя изо всех сил пытается отрезать все немыслимые мечтания об учителе и полностью сосредоточиться на Александре, которого простила на следующий день, сразу же после того, как он заявился на порог её дома с букетом роз и извинениями. Наверное вас удивляет, что Валя решила закрыть глаза на эту не случившуюся измену, предпочтя молча замять скандал. Она простила его по многим причинам, может потому что измены как таковой не было, да и потому что она перестала быть ему верной первой, и успев побывать на этом, почти своем родненьком, его месте намного раньше, и понимала насколько порой невыносимо сложно, до такой степени, что буквально граничит со словом невозможно, бороться с желанием, не поддаваясь ему ни на миг, но действительность всё-таки более сурова и эта ситуация не исключение из плавил, как обычно любят говорить, ведь она простила Сашу не из-за безграничной любви к нему или понимания, ведь в шатенке, увы, уже не осталось ни того, ни другого. Все намного запутаннее, чем можно себе вообразить, и с каждым днём история всё сильнее и быстрее набирает обороты, а ведь всё это только потому что девушка знала, что Стоун — её единственное спасение от учителя. Если бы не этот фактор, то паренёк не ждал бы пощады и даже мечтать об этом и не посмел, настолько глубоко затаилась жгучая обида в сердце Карнауховой. И свою роль определённо сыграло то, что вот уже на протяжении целых двух дней историк будто провалился сквозь землю, и несмотря на школьные будни, не появлялся в радиусе её видимости, впрочем как и Вероника, при единой мысли о которой, девушку с головой накрывала злоба, которая напрочь вытесняла любые другие чувства и воспоминания о из многолетней, пусть и не такой крепкой, дружбе, которая вот так вот запросто оборвалась в один миг, что в конечном счёте помогло Валентине мыслить трезво, окончательно, как ей кажется, сняв розовые очки, и сосредоточиться на своём, всё ещё, парне, и ни на ком более. Она закрыла глаза на все его ошибки, о которых он прекрасно знал, и мимолетные косяки, которые даже Александр сам за собой не замечал, а ведь слухи о изменах спортсмена ходили очень давно, и видимо неспроста, но она всё также продолжала верить ему, ни говоря и слова, потому что так лучше для всех, потому что он — лучший вариант, для неё. Пускай их отношения и были чертовски неидеальными, но они были, и Валя, и Саша, продолжали слепо верить в то, что любят друг друга, ведь другой жизни они не видели, зная друг друга ещё с пелёнок, также как и общество продолжало твердить о том, какая они идеальная пара и как подходят друг другу, несмотря на то, что об интрижке Валентины с учителем уже птичка нашептала на ушко и впоследствии растрепала языком всем, породив волну перешёптываний за их спинами, которая, кажется, улеглась, как только Карнаухова снова стала посещать лекции по истории, но у этой птички глаз-алмаз и она могла не заметить чего угодно, кроме, как одного неизвестного кавалера всё той же девушки, с которым её пару раз ловили прошлым летом. Но никто и предположить не мог, что это один и тот же человек… Но вот только это все была птичка, а теперь об измене Александра говорят все, кому не лень, от чего возникает мысль, которая терзает Карнаухову, не давая ей покоя: «А правильно ли она поступает? Не совершит ли она роковую ошибку? Или она уже допустила её?» Слишком много непрожитых эмоций, слишком много информации для переваривания, слишком много решений всего для одной недели. Именно поэтому ей нужно было просто выплеснуть все переживания, затаившиеся в глубоких недрах своей души, и о существовании лучшего выхода, кроме как бега, она и не догадывалась. Заканчивать свою столь спасительную, будто бы исцеляюще действующую на Карнаухову, пробежку, длиной в эти несчастные семь километров, которые на удивление были быстро пройдены, и на Apple Watch показалась та заветная цифра, к которой стремилась Валя, даже несмотря на то, что уже под кожей чувствовала, как её тело насквозь прозябло и уже даже чёрный спортивный костюм с начесом не спасал ее от слова совсем, ей до безумия не хотелось, потому что за последние полгода шатенка хорошо уяснила одно — бег её верный помощник спасение от учителя хотя бы на час, бег для неё перестал быть видом спорта, он стал чем-то большим, будто бы побегом, только вот от кого? От суровой реальности взрослой жизни? От своих совершенных ошибок, которых она, увы, исправит уже не может? От учителя? Или может от самой себя? Почувствовав, буквально спинным мозгом костей, как её тело изнутри уже прозябло насквозь, содрогаясь в быстрых коротких конвульсиях, больше напоминающих какой-то непонятный, неизведанный людьми, приступ, Карнаухова поспешила домой, свернув с той тропы, по которой ещё мгновение назад совершала свою утренне-ночную пробежку под еще темным беззвёздным и облачным небом, чтобы сократить дорогу к дому, куда спустя полчаса, а то и меньше, кто знает, если девушку сама не засекала, она тихо, почти что бесшумно пробралась, озираясь по сторонам, как какой-то подлый воришка, находу скидывая промокшие, чуть потемневшие от грязи, впитавшейся в них, голубые кроссовки, которые так хорошо рассекали серые лужи, не давая промокнуть ногам, и протащила их в комнату, попутной вытирая ногой, обмундированной в хлопковый бледно-розовый носок, капли, стекающие с обуви, оставляющие на светлом паркете мокрые следы, свидетельствующие о её тайной утренней «физзарядке». Взяв с полок резного шкафа слоновой кости, сделанного специально на заказ, полотенце из своей любимой коллекции, и закрывшись изнутри на два оборота в мраморной ванной, расположенной на втором этаже, кареглазая сделала парочку надрывных вздохов, от переполняющего её волнения, которое буквально сочилось из неё вместе с капельками пота, смешанными с дождем, стекающими по коже. Она точно знала, что, если мать узнает о пробежке, ей не поздоровится, поэтому ее часики тикали, а время оставалось критически мало: «Я очень в тебе разочарована Валентина! Такое поведение не пристало девушки из хорошей благополучной семьи. Чего тебе не хватает? Только низших сорт и отбором общества скатываются до такого, как бег по лесу. Для нас придумали беговые дорожки, спортивные залы и, в конце то концов, стадионы. Хорошо, если тебя никто не видел, это же такой позор! Дочь Карнауховых бегает по лесу!» — промелькнула в голове у шатенки однажды сказанная её матерью пылкая речь, которую та, на разразившихся, как гром среди ясного неба, эмоциях, буквально обрушила на свою дочь, которую единожды застукала, возвращающуюся в половине седьмого утра, в грязных кедах и разодранных, от небольшого падения в еловой чаще, лосинах. Валентина одним уверенным махом скинула с себя, окончательно промокшую от, прошедшего с утречка пораньше, дождя, противно прилипающую к телу, одежду и мигом забралась в ванную, где после одного ловкого движения щуплой, дрожащей от холода, руки, горячая вода окатила её хрупкое тело, которое она обняла двумя руками в попытках хоть немного согреться, но все эти попытки были тщетны, у неё не получалось от слова совсем, и она точно знала ту самую причину почему. Школьница чертовски сильна страдала от ломки, ломки по нему, ей ужасно не хватало его татуированных рук, которыми от всегда за доли секунды притягивал её худенькое тельце к себе поближе, не давая даже шанса на возмущение, который, в принципе, был ей и не нужен, все равно Валя им бы не воспользовалась, но сам факт его вечного доминирования над ней ещё больше подливал масла в и без того горящий костёр их отношений, ей не хватало не только рук, ей не хватает всего его, его грубых, но столь чувственных, страстных и таких желанных, горячих поцелуев, которых он дарил ей каждый день, и будь на то его воля так и продолжалось бы пр сей день, да и к тому же, будь Валя не из столь культурной порядочной семьи с манерами, которые подобны только королеве Англии, то уже бы давно невзирая ни на что, наплевала бы с высокой колокольни на все эти условности, что он — учитель, который порядком старше ее, и удивительно, но она правда не знает конкретно на сколько, ведь свой возраст Булаткин раскрывать не стремился, впрочем Карнаухова и не спрашивала, а она — его ученица, которая, между прочим, состоит в, на первый взгляд, весьма здоровых, пускай и не совсем счастливых, отношениях с ровесником тоже из обеспеченной благополучной семьи, который ей, так сказать, подстать. Эти правила, действительно ломали не только её наивные розовые мечты, которым она больше не поддаётся, они ломали её жизнь, которая с момента потери Егора лишилась и ярких красок, эти установки ломали её. Но воспитание первое время близкое к идеалу заставляло её искать исцеляющее лекарство, дарующее спасение от этих недугов, омрачающих каждый ее день, но возможно ли спастись, когда не знаешь диагноза? Недлинная твидовая черно-белая юбка и чёрная водолазка без горла, в тон к которой подобраны капроновые колготки и ботильоны на массивной подошве и высоком устойчивом каблуке, и Карнаухова теперь при полном параде, готовая притягивать к себе внимание, собирая взгляды знакомых и не знакомых парней, готовых вывернуть шею, смотря ей вслед мечтательным взглядом, облачившись в свой базовый аутфит, вариации которого постоянно меняются, не забыв про высокий конский хвост, куда зачастую она собирает свои длинные темно-каштановые волосы, и острые, вытянутые, строго чёрные стрелки, от чего её стиль называется а-ля Ариана Гранде, чувствует себя на все сто готовой к учебе, которую с каждым днём все больше не может терпеть, приближаясь к точке невозврата, когда будет открыто только два пути, либо скатиться по оставшимся, помимо истории, предметам, послав к чертям собачим эту золотую медаль и угодничество родительский, либо вновь изменить, но в этот раз уже в первую очередь самой себе, а не Саше, опустившись до интрижки с историком уже во второй раз, и сейчас она, утопая в своих переживаниях, цокая каблучками, чем вызвала недовольный вздох со стороны, читающего в бумажном варианте книгу, отца, вперемешку с цокающим языком матери, которая от негодования закатывает глаза, прикрывая их рукой, и лишь только брат приподнял уголки губ, кивнув младшей сестрёнке головой в знак приветствия, спустилась к семье за уже накрытий сервированный стол, где как оказалось ждали только её персону, и принялась завтракать, не проронив ни слова. Они завтракали, сидя за одним столом все вместе, как и полагается в воспитанной счастливой семье, только вот казалось и даже не на первый взгляд, что каждый из членов этой семьи был совершенно один: отец неотрывно читал классическую русскую литературу, будто бы другого времени и места для этого просто нет, даже не обращая внимание на появление своих детей за столом, старший брат главной героини, сидя за тем же самым круглым столом, первоначально мог бы показаться самым адекватным из них, но не тут то было, русоволосый лишь старательно делал вид, что рассматривает дорогой сервиз, на самом деле сидя в телефоне, где он старательно печатал не просто сообщение, а будто бы целую поэму, переписываясь с девушкой будто бы его ожившей мечтой воплоти, но это лишь иллюзия, иллюзия той большой и чистой любви, все признания Игоря были напрасны, ведь абсолютно не интересовали её — избалованную девочку, которой, на самом деле, было плевать на все и всех, а в особенности на него самого, и она этого не скрывала, об этом знали все. Все знали, что ей далеко не он был нужен, а лишь его деньги, и все так же продолжали слепо верить в любовь до гроба, впрочем, как и Валентина с Александром, но такова жизнь, что поделаешь? Мать же, тем временем, каждую секунду посматривала на, блестящие от света люстры, до неприличия дорогие часы — подарок от мужа на годовщину, и не просто на какую-то там дату, а на серебряную свадьбу — немного ускоряя темп, чтобы успеть завить волосы, которые сегодня были собраны в зализанный низкий хвост. У супругов Карнауховых сегодня должен выдаться довольно непростой день, ведь на данную дату ещё три месяца назад была запланирована важная встреча с их компаньонами из Японии, согласившихся прилететь в Москву лишь на пару-тройку деньков, которая просто не могла сорваться или прогореть, в эту сделку было вложено столько сил и просто немыслимых денег, что становится просто плохо от одной мысли, но это волновало лишь взрослых, а дети? А что дети? Им было глубоко плевать с высокой колокольни, дети на то и дети, и им нужна полноценная семья, а не помешанные на работе и общественном мнении зомбированные перфекционисты роботы-родители, и никак не культурное общество, в котором они вынуждены были расти еще с самого детства, но, увы, этого было невозможно добиться, уже слишком поздно что-либо менять, к сожалению, а может и к счастью, все члены семьи уже привыкли к такой жизни. Родители были слишком увлечены порядком, иллюзией идеальности, в которой они, кажется, заблудились, им, конечно, льстило, что их компания очень освещена в различных статьях от топовых издателей, а фамилия всегда в пятерке самых богатых семей из списка Forbes, а заголовки так и пестрят различными замысловатыми фразочками о их не хилом состоянии, высоком статусе в обществе, который они умело поддерживают, а также манерах, не только их, но и их детей, и в итоге на второй план незаметно уходили чувства этих самых детей, которые лишний раз в присутствии короля и королевы не могли и вздохнуть нормально. Только сквозь тонкую узорную французскую тюль наконец пробрались лучики долгожданного солнышка, которое скрылось с поля видимости Москвы на прошедшие пару дней, лишив жителей мегаполиса возможности насладиться последними тёплыми деньками в этом году, а солнечные зайчики забегали по потолку, отлетая от телефона Игоря, чем и привлекли к себе внимание Валентины, и лёгкая улыбка тронула уста будто бы фарфоровой девушки, яви грустные карие глаза, без того самого задорного огонька, рассматривали уже в тысячный раз изученный пейзаж за окном, и это бы длилось вечно, ведь разговоры за столом приняты в этой семье только в присутствии посетителей и никак не в узком семейном кругу, как на весь дом раздался звонок, оповещающий о названном госте. Горничная на всех порах поспешила открыть дверь, почему-то переглянувшийся с Игорем, хотя возможно её взгляд был обращён в сторону обоих детей семьи, но Валя его явно не уловила, и избавив себя от общества короля и королевы, скрылась где-то на кухне, предварительно встретив кого-то, а потом в столовую уверенной походкой вошёл Саша в руках наперевес с букетом мелких ромашек — самых любимых цветов его девушки, и завидев его ещё издали Валентина вскочила со стула, который с душераздирающим скрипом проехался по паркету, режа слух, и бросилась обнимать, только что появившегося в дверном проёме, блондина, от чего возникло непреодолимое желание завлечь его в поцелуй, который принёс бы ей хоть каких-то положительных эмоций, вырвав из лап постоянных рассуждений, вернув в реальность, подарив те чувства, которых ей так не хватало последние нескольких дней, но, помня про семью, младшая Карнаухова ограничилась кратким поцелуем в щёку, после которого ей в руки сразу прилетел букет цветов от Саши. — Доброго дня, Василий, — блондин первый протянул мужчине руку для рукопожатия, в очередной раз демонстрируя своё почтение и благородное советское воспитание, от которого моментально таяли все окружающие, исключением не стала даже моя мама, и даже не задумываясь о истинности и бескорыстности тех самых приятных ее слуху слов, которые на деле оказались всего лишь лестью, она расплылась в улыбке, обнажая идеальные белые зубы, — Исламия, — а к тому моменту женщина уже подала парню изогнутую кисть руки, которую Саша поцеловал, словно она Елизавета Вторая, что несомненно льстило матери, и добавляло баллы блондину, — Сегодняшний день обещает выдаться солнечным, и я с вашего дозволения хотел бы украсть Валю на прогулку, конечно, если вы не против, — он улыбнулся, продолжая вести свой монолог, застыв в ожидании ответа от родителей, все так же учтиво подбирая слова, он — просто мистер угодливость, пока шатенка рассматривала букет пион, перебирая пальцами закрытые бутоны, которые говорили о свежести цветов, которых, как очевидно, только сорвали. — Доброго утра и тебе, Александр, — смелость ответить на себя взял глава семейства — отец, а мать предпочла лишь молча, не вымолвив и словечка, кивнуть головой, сохраняя на лице улыбку, которая, как обычно, была неестественной, такой не живой, но при этом такой свойственной ей, что в голове не укладывается, что у этой женщины может быть другое выражение лица, — Конечно, субботний день почему бы и нет, но верни её в целости и сохранности. И до комендантского часа, помнишь? — раздался на весь первый этаж особняка строгий и грозный, как молния, голос отца, которого редко можно было увидеть в чем-то, помимо официальных деловых костюмов, сейчас поправлявшего воротник классической белой футболки, не кардинально, но всё-таки отличающейся от его рабочих одеяний, в которых все привыкли его лицезреть каждый день, даже и в выходные, которые в этом доме, как таковыми и не являются, но сегодня действительно получается исключительный случай. — Конечно, как скажете, — с этими словами он пару раз кивнул, опустив пониже голову, тем самым отдавая дань уважения к старшим, а младшая из семейства Карнауховых схватила под локоть блондина, и прежде чем утащить парня в сторону входной двери, несколько раз подряд поблагодарила родителей за щедрость, причём неслыханную, ведь девушку не так частно, как ей бы хотелось, отпускают из дома в субботние и воскресные дни под предлогом того, что с друзьями она увидеться сможет и в школе, а выходные дни исключительно для семьи.***
— Булаткин, блять, почему я должен ждать тебя? Ты кто? Премьер министр или президент, чтобы тебя ждали? — с сарказмом интересуется парень, скрипнув зубами, когда его товарищ усаживается поудобнее в его машину, явно не дожидаясь ответа, закатывая глаза и цокая языком, слыша с каким грохотом захлопывается дверь со стороны пассажирского сидения, откуда уже доносится запах одеколона и Стас заводит свою любимую малышку, — Опять надухарился?! Пол флакона когда на себя лить перестанешь, а? Жук-вонючка, ты, с обонянием у меня проблем нет, вот балда, а, — все не унимался тот, продолжая возмущаться, буквально на глазах краснея от злости, парню порядком надоел этот цирк с конями, ударяя двумя раскрытыми руками по рулю, случайно задевая штуку, которая в прошлом носила название клаксон, но сейчас проще сказать — бибикалка, и тебя все поймут, он от неожиданности дёрнулся, медленно повернув голову в сторону друга, явно виня в этом шуме именно его, — И вообще у тебя у самого есть и мотоцикл, и машина, и права, и ты сам ничего — Богатый Буратино, нахера я тебе впал, а? Это ты меня катать должен. Всю жизнь причём! Задаром! — Не ной, а-а, — пародируя манеру речи друга произносит Егор, доставая из заднего кармана джинс пачку недокуренных сигарет, и, прежде чем закурить, добавляет, — Стас, закрой пасть, сам согласился встретить, никто за язык не тянул, — равнодушно бросил в ответ и закурил, переборов в себе желание отвернуться к окну, чтобы не выглядеть в глазах друга, как он бы выразился, — «Как баба, ей Богу!» , отчего второй парень нахмурился, сведя брови друг к другу. — Играй в свой дешёвый маскарад с кем угодно, но только не со мной, тошно от тебя, парень, тошно, однажды я выбью из тебя эту дурь, но для начала ещё узнаю на кой черт, имея дохуя бабла, что можно, сука, им жопу подтирать на унитазе, будучи, дивизию твою, сыночком какого-то там крупного криминального бизнесмена, чуть ли не главы мафии, — брюнет импульсивно взмахивает руками перед носом блондина, который закусывает язык, позволяя ему высказаться, тем временем посматривав на наручные часы, — Нет, ну реально же, мафиози! А ты? Что ты? Ты носишь фамилию матери, живёшь в двушке в Москве, а не где-нибудь в Дубаях, так ещё и работаешь школьным учителем истории, что пиздец какой-то, хоть хоррор снимай, — заканчивает Калинкин, чувствуя наступающее облегчение от того, что он, наконец, впервые с середины лета, выговорился на славу, как говорится — накипело, но Егор вновь никак не реагирует, хотя в глубине его недр души что-то перевернулось, он точно понимает, что Стас не просто параноик и истеричка в лице мужика, но признаться ему он в этом не может, а когда это произойдёт никто не знает и знать не может, так что вновь не сегодня, и не завтра, и может даже и никогда. Но это Стаса и не устраивает, кто бы знал, как же сильно его бесит, что его единственный лучший друг ещё со школьной скамьи превратился в ледяную глыбу и остаётся этой ледышкой вот уже несколько лет, как для окружающих, так и для него, ведь несколько лет назад, а сколько именно никто и не считал, Булаткин, как он сам любит говорить, перестал быть удобным и начал жить в своё удовольствие, но только близкие люди, а в числе таковых никого, кроме человека по имени Стас Калинкин, и не было, понимали, что проблема лежит глубже, и однажды весь этот образ рухнет, как карточный домик, а его, еле живое и частично человечное, сердце уже окончательно окоченеет и превратится в ледяную глыбу, которую уже будет невозможно растопить. — Все сказал? А теперь, знаешь что, давай заедем-ка в парк, возможно, там я смогу дать ответ на один из твоих вопросов, если не отупел за те три месяца, что я съехал, то все проясниться, а так то, что с дурака взять? Только мочу для анализов, — товарищу не просто понравилась такая перспектива, а весьма даже заинтриговала его, и будучи человеком любопытным, сующим свой нос не в свои дела и любителем давать непрошеные советы, он охотно, одним лихим движением руки, свернул в сторону того самого парка, о котором только что замолвил словечко Егор, даже закрыв глаза на то, что этот парень продолжает ерепениться, сидя на переднем сидении не своего автомобиля, при этом опоздав на сорок, мать его, минут, предварительно разбудив этого самого Стаса в первом часу ночи своим телефонным звонком, и честно-честно пообещав стоять по стойке смирно около подъезда ровно в девять утра, но что-то в этом плане явно пошло не так, раз уж часы на дисплее автомобиля показывают 9:43. Егор-то точно с прекрасно знал кого он там встретит, а главное с кем. Булаткин с такой точностью, что можно было бы поспорить, но это незачем, был уверен в одном, в одной простой незамысловатой истине, которая порождала в его глазах недобрые, пляшущие, словно чертики, огоньки азарта, и эта истина заключалась в том, что девушка сиюминутно простит Сашу, ведь для него не секрет, что в приоритете у неё эта показушная воспитанность, ещё в тот вечер, когда стирая соленные слёзы, застилающие эти красивые карие глаза, обставляющие мокрые дорожки на пухлых розовых щечках, сидя в машине учителя, когда Валентина с такой пылкостью не просто просила, а можно сказать даже умоляла, наконец оставить её в покое, перестав терзать ее душу сомнениями, воспоминаниями и мечтаниями, разбивающими её хрупкое, словно хрустальное, юное сердечко, чего, конечно же, блондин ни за что на свете делать не собирался, и ясно дал понять это девушке. Ему до неприличия нравилось держать её в своём поле зрения, а может и ближе, и давать свободы ровно настолько, насколько это выгодно именно ему и нецелесообразно для неё, и, безусловно ему чертовски пришлось по вкусу её сопротивление, которое ещё больше раззадоривало в нём горящий полыхающий азарт, заполнивший всепоглощающую пустоту, что должно было заставить мужчину задуматься, а стоит ли игра свеч? Но, как мы уже поняли это волновало его в самую последнюю очередь. Молодым людям по душе идея прогуляться, как Валентина и Александр, не пришлась, да и к тому же одышка, свойственная курильщикам, о себе знать давала, и чтобы не подливать масла в огонь, они уселись на лавочку, откуда открывался вид на одно занимательное зрелище, в котором был так уверен учитель, и именно поэтому решил наглядно показать и своему другу, которого ему пришлось вытащить из дома и самому выпереться в такую рань в выходной день, а Стас тотчас же, приземлившись на деревянную скамью сразу, не задумываясь, даже о предупреждающем знаке на входе в парк о том, что курение запрещено и ведётся видеонаблюдение, полез в передний карман брюк и закурил тонкую сигарету, те полчаса без табака, наполняющего его чернеющие лёгкие, для него, невыносимы и просто подобны смерти. Учитель же, тем временем, искал глазами девушку, которую потерял из виду, когда случайно отвлёкся в момент, как большой палец его товарища чиркнул по зажигалке, что моментально выпустила огонь, поджигающий сигарету, и нисколько не удивился, когда она размеренным шагом, даже не смотря по сторонам, вошла в парк за руку со, что-то яро вещающим, Стоуном, едва заметно улыбаясь и кивая ему головой в знак согласия, но глаза — зеркало её души — не были полны загадочного безмятежного счастья, которое мимолетно читалось во взгляде, как в обычные школьные будни, а сейчас лишь отливали какой-то чарующей неутешной тоской, которая заполонила её очи, никак не коснувшись лица, ведь лёгкая улыбка все-таки тронула подкачанные губы, а заливистые смех иногда вырывался из ее груди, что шло в резонанс с тем беспричинным, как казалось Булаткину, отчаянным унынием, излучающимся во взгляде. И, пожалуй, причина этого необъяснимого явления, с которым он сталкивался, признаться честно, впервые, оставалась для Егора той самой загадкой, которую он так хотел разгадать, но не мог признаться в этом никому, даже себе, ведь, как казалось, он знал о ней, пусть и не всё, но достаточно, достаточно для любого, но только не для него, Егор знал язык её тела, что шёл врознь со словами, которые вылетают из её губ, но она всё ещё была для него закрытой книгой, которую он так страстно хотел открыть. Стас не мог не заметить этот хищный взгляд друга, направленный в сторону, на первый взгляд, по-детски наивной, верящей в чудо, девушки с глубокими карими глазами, и понял, что тот поглядывает на свою очередную личную игрушку, примеряя в своей голове то, насколько она подходит на эту роль, и та недобрая ухмылка расцветающая на губах учителя говорит об одном, теперь на этой шатенке будет красоваться клеймо — favorite toy, которое узе сейчас начало пошатывать хрупкий её внутренний мир, в котором Валя никак не может найти спасения от своей участи, о которой мечтают многие, например Вероника, но только не сама Валя, понимающая, что это клеймо в скором времени может смениться на unfavorite toy, как только на её место появится новая, более достойная претендентка, подчинить себе, а в дальнейшем и сломать которую возжелает мужчина, а именно так последние несколько лет Булаткин обращался с девушками. Блондин без лишних слов поднялся с лавочки и побрел в сторону какой-то незамысловатой кафешки в центре парка, выполненной в деревянно-лесном стиле, а вслед за ним с шумным топотом направился Калинкин, ничуть не удивляясь наглости друга, который вечно забывает о его присутствии, даже сейчас так по-хамски кидая его одного на лавке. — Видишь её? — барабаня пальцами по поверхности стола, кивает головой на окно, в сторону, где все ещё идёт та сладкая парочка, как только Стас плюхается за столик у самых дверей кафе, с трудом догнав друга, и теперь мучаясь от одышки, — Такую юную, нежную, такую уязвимо хрупкую? Которая ещё и вздумала мне дерзить, ты представляешь? Она моя цель ещё с того дня, я не собрался этого делать, ты же знаешь я руки марать не люблю, но после того, как она обошлась со мной другого не остаётся, — заламывая пальцы произнёс Булаткин, все так же пожирая её силуэт взглядом, полным огня, — Я почти в неё влюбился, — неожиданно понимая, что ляпнул лишнего, он решил спастись сигаретами, которые всегда кажутся ему идеальным выходом из любых ситуаций, но сейчас язык всё-таки чесался сказать главное, что учитель хотел сохранить в себе, но всё уже явно пошло не по плану, да и черт с ним, — Сама виновата, — сказал, как отрезал, — Я подчиню её себе, возможно, заставлю вновь влюбиться в себя, и, чтобы добиться этого, мне нужно быть с ней рядом, именно поэтому я всё ещё остаюсь в школе, понял, дубина?— брюнет, обдумывая его слова, кивнул, сидя с Булаткиным за дальним столиком одного единственного кафе при парке, внимательно рассматривая с ног до головы эту бедную девушку, он не сразу, но узнал её и теперь корил себя, что в тот вечер уговорил друга остановиться и постебаться над компанией девушек, издалека завидев, как другая — блондинка с длинным колоском, так пугливо озиралась по сторонам, что у него возникло желание немного припугнуть, конечно в шутку, не подумайте ничего страшного, компанию девочек, но в тот момент чересчур колкая на язык шатенка переманила всё внимание с Гаврилиной на себя, а в итоге ещё одна изувеченная жизнь невинной девушки. И теперь он смотрит на неё совсем другими глазами, глазами полными переживанию и сочувствия, чем он собственно и отличается с Егором — состраданием и рассудительностью, ведь в конце концов она чья-то дочь, чья-то сестра, и уже и дураку понятно, что чья-то девушка, например того парня, с кем идет под руку, и в голове Калинина крутится одна и та же фраза, заставляющая сжаться его душу от чувства вины.«Ей повезло, если она со стержнем»
— Оставь её, люди — не игрушки, Булаткин, — нервно вздыхая, догадываясь, что задумал его сложноватый товарищ, окидывая сочувствующим взглядом силуэт длинноволосой шатенки, выпуская через нос клубки дума, произнёс брюнет, в попытке спасти жизнь этой девушки, прежде чем затушить недокуренную сигарету об косяк стола. Ему правда жаль её. — Всё является игрушками в наших руках, когда мы с этим играем, — с терпким спокойствием отвечает Егор, а воздух наполняется едким дымом, который исходит от тлеющей сигареты, зажатой меж алых губ парня, стеклянные алмазные глаза которого направлены только лишь на желанную фигуру девушки с длинными каштановыми волосами, собранными в высокий хвост, придающий ей ещё большей женственности, которая стоит на другом конце парка. Тёплая, согревающая от одного только вида, улыбка озаряет её лицо, когда молодой человек протягивает ей сладкую вату, и это не может не вызвать нескрываемую ухмылку, нарисовавшуюся на устах учителя. — Как знаешь, но помни, что игрушки иногда становятся любимыми, — Егор в ответ лишь хмыкнул, закатив глаз от той несусветной глупости, которая пришла в голову его собеседника, а на его лице явно читалось, что этим слова он не предал никакого значения, и отмахнувшись от друга, предпочёл сделать ещё пару крепких затяжек сигареты. Валентина двумя руками покрепче обнимает Сашу, доверчиво прижимаясь к его тросу, оперевшись пухлой щёчкой о грудь своего парня, который с невероятным интересом рассказывает ей что-то, что она явно не слушает, пропуская мимо ушей, пока окидывает оценивающим взглядом грустных карих бриллиантов парк, и сразу, как только примечает уголком глаза учителя, ее дыхание моментом перехватывает, а безудержная дрожь проходит по всему телу, забирая шатенку в свой долгий мучительный плен, для того, чтобы выбраться из которого ей предстоит приложить немалые усилия. Она, увы, не посильна исправить своей совершённой ошибки, но сумеет ли она сдержаться в этот раз, чтобы не поддаться этому все также манящему искушению, и не повторить те же самые ошибки? Хватит ли ей сил, чтобы бороться? А главное с кем? С ним? Или же собой?У нормального мужчины должна быть игрушка — это знает любая умная женщина. Если игрушки нет, значит, мужчина ненормальный, таких надо сторониться. А если игрушку отнять, то в душе мужчины возникнет зияющая пустота, каковую, по Аристотелю, природа не терпит. Древний ученый муж был прав: вакантное место рано или поздно, но неизбежно займет водка. Или другие женщины. Иногда — то и другое сразу. Не нужно ревновать мужчину к его любимой игрушке, пусть себе тешится.
©️Александр Громов,
©️Сергей Лукьяненко
...so stay tuned for further to the continued...