От лица Валентины…
Середина октября 2022 года. Университетская гимназия МГУ имени М.В. Ломоносова. — Самонадеянно-самонадеянно… Хочешь сказать, что ты в самом деле правда думаешь, что сегодня, — учитель тыкает на бумажный календарь в форме конуса, обводя кончиком указки сегодняшнее число, с вызовом смотря мне прямо в глаза, стоя ровным счётом надо мной, — Ровно за один час, — уточняет блондин, а ухмылка все сильнее проявляется на его устах, пытаясь застигнуть меня врасплох, и его напыщенность ничуть не удивляет меня, все это весьма свойственно для Егора, — Ты сдашь мне все даты и отвлечь тебя не сможет ничто? До такой степени ты готова? Держу пари это не так, принцесса, — мужчина все так же подозрительно ухмыляется, вздёргивая бровью после каждого слова всё выше и выше, а его алые губы трогает лёгкая меланхолическая полуулыбка, от которой моментом растаяла бы любая и, наверное, даже я позволила бы себе такую неприличную роскошь, как безмолвно потонуть в его голубых глазах-океанах, безоговорочно поверив в ту несусветную чушь про его глубокое одиночество и желание, которую он льёт в уши каждой второй, но сдержавшись в тот самый вечер, когда сидя в его машине я приняла решение раз и навсегда распрощаться с этой мучительной, терзающей сердце, историей, теперь, я всё-таки чувствую, что работа над собой дала определённые плоды, и меня нисколечко не впечатляет и не цепляет ни одна из его брошенных фразочек, от которых я раньше витала в облаках, рисуя на полях тетрадок, как во всех слащавых фильмах про подростков, сердечки, да какие-то непонятные узоры, где было зашифровано его имя, и, конечно же, кроме меня об этом не знает никто, а в особенности мне льстит тот факт, который не может не впечатлять, так что я герой малолетки и мне можно, просто не задумываясь, поаплодировать стоя, так как за прошедшие три дня, что мы регулярно видимся как в школе, так и на дополнительных часах занятий по истории, что я так бессовестно прогуляла в начале сентября, меня наконец отпустило всё и вся, и сумев совладать с собой, мой организм полностью привык к его опьяняюще-удушающей близости, так что теперь, взяв ситуацию под личный бдительный контроль, все буквально на глазах стало намного проще, будто бы какой-то немыслимо тяжелый невидимый груз с прицепом упал с плеч, что даже появилась возможность вздохнуть полной грудью без учащенного сердцебиения, над которым я раньше была невластна, и гордо расправить плечи, смотреть ему глаза в глаза, не отводя взгляд, чувствуя, что в этом сражении я осталась проигравшей, и при этом не мучаясь от желания прикоснуться, пробирающего до дрожжи по коже, удивительно, как я раньше сидела на его занятиях? А ведь теперь больше не придётся сопротивляться несусветному желанию, которое заполоняло мой рассудок, временами вытесняя все здравомыслие напрочь, и корить себя за те неправильные низкие мысли и воспоминания, а может даже и мечтания, которые терзали мою душу, за которые, в конце концов, я буду гореть в адовом огне без права на исправление, уже совершенных, ошибок, которые никак не оставят меня в покое, а наоборот, как снежный ком всё нарастают и нарастают, что теперь безысходность переполняет меня, и в итоге остаётся лишь мириться с порхающими бабочками в животе, которые внутри танцуют сальсу, возникая от одного только его мимолетного взгляда, брошенного в мою сторону, или доводящего го дрожжи прикосновения, после которого я обычно витаю в облаках вместе с этими бабочками, которые вскоре будут окончательно и бесповоротно повержены, ведь я уже на пути к успеху и полная адаптация моего организма близится к концу, прямо к финишной прямой. — Абсолютно, даю голову на отсечение, — с нескрываемым вызовом смотрю ему в глаза, буквально на губах ощущая вкус собственной фееричной победы над этой сладострастной слабостью, искушающей душу, и откладывая ярко-фиолетовую ручку с синей пастой в сторону, чувствую всё это блаженство, исходящее от эйфории, моментально накрывшей с головой, вперемешку с проскальзывающим острым ощущением чего-то отдаленно напоминающего волнительный мандраж, от которого внизу живота завязывается тугой узел, но от воспоминания о том, как ещё недавно я проводила ночи напролёт в обнимку с учебником истории, всё же пришло понимание, что на моей самоуверенности, это неожиданно подкравшееся, смятение ни коем образом не отразится. Так к чему же всё это? Да к тому, что ровно два дня назад учитель поручил мне немыслимое, на первый взгляд, задание, суть которого заключается в том, чтобы выучить наизусть так, чтобы от зубов отлетало, все даты, которые мы, соответствуя положенной школьной программе, уже прошли, и я, как и подобает порядочной прилежной ученице, претендующей на высокий балл в аттестате по данному предмету, приложила все усилия, чтобы добиться этой цели и, всеми правдами и неправдами, сделала это, ведь как ни крути, кому нужны проблемы в конце семестра, тем более, с историей? Правда не мне, да и родители уж точно бы не одобрили любую иную оценку ниже пятёрки, и просто-напросто свалили бы всё, что в них накопилось, всё, что их не устраивало, на моё безрассудное поведение, постоянное витание в облаках, отсутствие дисциплины, и никакие мои доводы о сложности данного предмета, нахождении «не в ладах» с преподавателем, недопонимании темы, не заставили бы их ощутить себя в моей шкуре, их бы не убедили ни слёзы, ни слова, ведь на уме только одно и то же, что болезненным эхом отдаётся в моей голове, стуча, по и без того, пульсирующим вискам: «А у других и с преподавателями взаимодействия на высшем уровне, и оценки не хромают, а с тобой-то, что не так?» — Сегодня сдаём зачёт, — эта фраза, так нечаянно вырывшаяся из моих, звучит, как минимум не соответствуя моему статусу покладистой ученицы, желающей наладить отношения с преподавателем,Лишь его изумрудные глаза, лишь его алые губы, лишь его поцелуи. И все это не только мое, а может и вовсе не мое…
— За дверь, малолетка недоделанная, и не смей больше мне на глаза показываться, а тем более сюда приходить! Чтобы ноги твоей здесь не было. Вон пошла, что непонятного? — из кабинета истории доносятся мужские крики и звук, напоминающий треск разбивающегося стекла, но кроме как вазы с цветами, которые были подарены историку от какого-то класса на День Учителя, разбиться было нечему, и теснее вжимаясь в стену, затаив дыхание прислушиваюсь, краем уха разбирая женские всхлипы, а потом и вовсе лёгкий топот от торопливых шагов, как мне кажется, около кабинета Истории, ведь они звучат достаточно тихо, для того, чтобы быть совсем рядом, но и при этом разборчиво, и можно понять, что они доносятся не из-за запертой двери, и эхо от раздающихся всхлипов подтверждает мои догадки, — Знаешь где бордель находится, деточка? Нет? Очень печально. Очень, — раскатистый мужской голос вновь раздается на весь третий этаж школы, ударяясь о стены пустующих кабинетов, — Так, топай на трассу работай, дорогуша, там тебе самое и место, хоть кому-то пригодной окажешься. Сопли подобрала и хватит тут ныть, и без тебя тошно, — не унимаясь, учитель, по-видимому, явно был во взрывоопасном состоянии, и атмосфера, царящая в воздухе, пропитанная смесью от горечи раздражение и разочарования, накалена до предела, и кажется хуже быть не может, но наступает тишина. Безответная тревожная тишина, капающая на нервы, пробирающая до дрожжи, и ничего больше, никаких больше криков, всхлипов, и всего того, от чего еще пару минут назад кругом шла голова, остались только отдаляющиеся шаги, легкие женские шаги и звон в ушах.Вероника ушла, но зачем он послал её?
Проходит какой-то неопределенный промежуток времени, когда я просто сижу на холодном полу, облокотившись спиной о стенку, раздражающего персикового оттенка, как в больнице для душевнобольных, медленно приходя в себя, слушая болезненную тишину, давящую на виски, которую нарушает только биение моего сердце и тяжелые прерывистые вздохи. Булаткин никуда не уходит, несмотря на то, что уже шесть вечера и обычно он никогда не задерживается на работе, хоть и говорит, что спешить ему некуда и не к кому, но и застать его на рабочем месте спустя двадцать минут после окончания занятий граничит со словом невозможно, и это напрягает, но как бы то ни было, мне не просто нужно, а необходимо поговорить с ним с глазу на глаз, как нормальные взрослые люди, настал тот момент положить конец всему этому погорелому театру. Моментально загораюсь этим боевым настроем, опираясь об стенку, встаю с пола, поправляя эту ужасно мятую многострадальную юбку, медленно, будто бы оттягивая момент и еще раз прокручивая безумный поток мыслей у себя в голове, вновь более трезво обдумываю «А стоит ли возвращаться в принципе?», и чертыхнувшись про себя, направляюсь к кабинету, застыв, как статуя, в открытых дверях, видя, как мужчина, откинувшись на спинку стула, курит тлеющую, зажатую меж губ, сигарету, пепел от которой падает на стол, но видя меня, он едва ли удерживается на сидении, отчего уголки губ на секунду поднимаются вверх. Сигарета тушится о учительский стол и летит в открытое окно, а я делаю глубокий вдох, вдыхая запах никотина, который доносит до меня лёгкий ветерок. — Если бы ты только знал насколько сильно я ненавижу тебя, — губы вновь, ровно так же, как и руки, начинают неистово дрожать, а пелена слез уже застилает глаза, изо всех сил пытаясь их сдержать я направляю взгляд в потолок, но это никоим образом не идет мне на руку, одинокая слезинка скатывается по щеке, а затем еще одна, и еще одна, а кожа приобретает пунцовый оттенок, который не скрывают остатки былой роскоши — тонального крема — на моем лице, — Почему ты не можешь просто отпустить меня? Зачем так поступаешь со мной? Скажи мне, за что ты так со мной? — слёзы уже не просто ручьем, а целыми водопадами, скатываются по щекам, и я, в который раз за этот день, кусаю губы, чтобы не зарыдать навзрыд, и как только пелена рассеивается перед глазами, я смотрю прямо в эти манящие алмазы, в которых я, к сожалению, ничего не могу прочесть, вот и снова я не в силах понять ни единой его эмоции, а снова он просто молчит, и раз ему нечего мне сказать, то у меня слова еще не закончились, кажется, я начинаю к этому привыкать, — Я ненавижу тебя, Егор, не-на-ви-жу, за то, что твоя близость так чертовски упоительна. Я ненавижу тебя ровно так же, как и ненавижу себя за то, какой слабой я выгляжу в твоих глазах, и злюсь, меня безумно злит, что ты всегда и во всем оказываешься прав, и главное, что от всего этого ты получаешь лишь наслаждение, ты — чертов садист, — Егор всё так же сохраняя хладнокровное молчание, поднимается со своего стула, направляясь в мою сторону, а я больше не бегу, не вижу в этом смысла. — Девочка моя, мне вся эта ситуация, как и тебе, не приносит никакого наслаждения, как ты вообще могла такое подумать? Единственное, чего я хотел, так это добиться от тебя этих слов, Валентина, в особенности после того, как в сотый раз ты меня оттолкнула. Прости, что заставил тебя плакать, — его на удивление тёплые руки в такой прохладный октябрьский день осторожно, едва уловимо касаются моих щёк, вытирая непрошеные слёзы и остатки косметики, размазанной по лицу, — Знаешь, первым делом, руки чешутся уничтожить того, кто довел тебя, а сейчас затрещину хочется дать самому себе, — улыбка сама собой расцветает на лице, смотря в его изумительные голубые глаза-океаны, где читается абсолютная растерянность вселенских масштабов, которая молниеносно сменятся на, свойственную Егору, излишнюю самоуверенность с долей нахальности, — Я так устал от этого. Да и в конце концов, что за детский сад мы устроили? Мы ведь взрослые люди, Валя, и я хочу услышать от тебя, чего ты хочешь? — от властности голоса, и той доминирующей интонации, в которой он произносит, я ёжусь и чувствуя учащенное биение сердца, напрочь забываю как дышать, ища спасения в неровном паркете. Господи, что за дебильная привычка опускать взгляд? Мне до ужаса неловко так, что щёки вновь приобрели пунцовый отлив, но я не могу отрицать этого вечность, я устала бегать от самой себя, — Простой вопрос и просто ответ, от которого мы будем двигаться дальше. — Поцелуй меня, — прежде, чем я успеваю подумать, эта просьба, прозвучавшая так безысходно и отчаянно, срывается с губ и уже ничего не исправишь, на душе скребут кошки и глухо, как в танке, а учитель без лишних слов и промедлений целует мои, влажные и соленые от нескончаемого потока слез, губы, а моя сумка, тем временем, предательски скатываясь с плеча, с шумом падает на пол. Блондин вновь подхватывает мое дрожащее тело, возвращая на то самое место, где мы и остановились, на учительский стол, попутно скидывая с него пару тетрадей, которые плохо лежали. Наваждение ещё не отступило, поэтому здравый смысл уступает главенствующую позицию страсти, которая разгорается между нами с новой силой после предыдущего жесткого облома и двух месяцев сексуальной голодовки. Освобождая шею от копны каштановых волос, он попутно оставляет несколько влажных поцелуев, в перемешку с лёгкими укусами от зубов, вызывающими табун мурашек и томные полу-вздохи - полу-стоны, которые пытаюсь заглушить, прижимаясь губами к его шее, а в ответ его руки, очерчивающие все линии позвоночника и выпирающие косточки, ловко проскальзывают под подол юбки, пока я целую его шею, уделяя особое внимание выступающей жилке и вздрагивая, когда его два пальца отодвигают мокрую ткань трусиков и проникают во влагалище, а подушечка большого пальца играет с бусинкой клитора, сильнее сжимаю его широкие плечи, бёдрами двигаясь ему на встречу, тихо постанывая на ухо, чувственно целуя куда-то в висок, ощущая, что уже близка к концу. — Ты не догадываешься, как я скучал по тебе, моя девочка, — говорит настолько тихо, что я с трудом разбираю его мягкий низкий мурлыкающий шёпот, сквозь свои порывистые стоны, раздающиеся на весь этаж, после чего он жадно целует шею, вынуждая запрокинуть голову, дабы предоставить больше места, свободной рукой он притягивает мое податливое тело еще ближе, ни на секунду не переставая двигаться и не сбавляя темп движений, и каждое его прикосновение я ощущаю особенно остро, как никогда раньше, жадно облизывая пересохшие губы, сжимая стенки клитора, задерживая движения фалангов пальцев, — Валя, — зовёт он, в этот момент ускоряя ритмичные движения, от которых ноги просто сводит судорога, и я поднимаю глаза, попадая в голубой омут, а всё моё тело покалывает мелкая дрожь, которая ни коем образом не укрылась от внимания историка, который свободной рукой проводит по моим, дрожащим от напряжения, ляжкам. Еще несколько сильных и грубых движений пальцев, и я закидываю голову, смотря в потолок, ощущая, как на смену пальцам приходит нечто большее, ради чего приходится пошире раздвинуть ноги и что-то подсказывает мне, что сегодня удовлетворенной останусь не я одна. И еще один яростный толчок, только уже не пальцев, от которого с учительского стола слетает карандаш, но кого бы это волновало, и еще один толчок теперь уже во всю длину, я рассыпаюсь в его руках, теряя счет времени, пока он, то полностью погружается внутрь, то почти до конца выходит, постоянно меняя темп движений, вколачивая в мое податливое тело. Прислоняюсь своим горячим лбом, где образовались капельки пота, к его сильному плечу, как только он окончательно выходит, пальцами доводя меня до исступления, в то же время пытаясь отдышаться вместе со мной, и я, задыхаясь от собственных оглушающих стонов, неожиданно вспоминаю, что кажется, просила его только лишь поцеловать меня, — Ты моя умница, — он вновь оставляет несколько поцелуев на виске, попутно поворачивая торчащий ключ в верхнем ящике стола, доставая из выдвижного отдела пачку одноразовых носовые платков, которыми он аккуратно вытирает тыльную сторону бедер, — Ты ведь понимаешь, что тебя не ждёт ничего хорошего за твое плохое поведение: за все твои бессчетные пропуски и самое главное за беспочвенное игнорирование моего существования? — мужчина хмурится, но все равно обвивает руками талию, утыкаясь носом в макушку, и я в ответ жмусь к нему, потеревшись носом о сильную мужскую грудь, тем самым давая понять, что трезво оцениваю ситуацию, в которой мы оказались, а он лишь улыбается, целуя куда-то в волосы. Но ничто не вечно и все имеет свойство заканчиваться, как и сей момент, ведь в кабинете раздается звук уведомления из социальных сетей, и разочарованно вздыхая, Егор отпускает меня, направляясь к моей сумке — источнику, где раздается звук, и протягивает её мне. — Мама, — тяжело вздыхая, поясняю я, вновь пробегаясь глазами по тексту сообщения, — Она переживает, что уже поздно, и просит, как можно скорее, явиться домой, — с нескрываемой долей разочарования в голосе, которая легко уловима, оповещаю, резко нахмурившегося, учителя, спрыгивая со стола, на котором сидела ранее, слыша стук своих же каблуков, и он хватает меня за руку, разворачивая лицом к себе. — Я отвeзy тебя, — не смею спорить, как ни крути, пререканий и истерик на сегодня мне хватило сполна, поэтому в полной тишине, которая сейчас не была давящей или неловкой, просто каждый думал о своем, мы вместе направляемся к выходу из здания школы, и единственное, чем были заняты мои мысли, был факт того, что Егор крепко держит меня за руку, шагая на полшага быстрее меня, будто бы ведя за собой и меня это невольно напрягает, ведь обычно Булаткин так никогда не делает, так как однажды теплым летнем вечером он обмолвился, что считает сплетенные руки, поцелуи у всех на виду, романтичные фотки в социальные сети, и прочие глупости, детским лепетом, точно так же, как и всю фигню, которой, на удивление, страдает большая половина подростков, например, татуировки, посвященные вторым половинкам, которые ребята бегут через месяцок-другой сводить, разбежавшись с «любовью всей своей жизни». Но, когда на горизонте показался тот самый чёрный мотоцикл, на котором он гордо восседал в день нашей первой встречи, и ежу всё стало понятно. Булаткин держал меня за руку лишь для того, чтобы я не убежала, а сам он не рассказал на чем сегодня добирался, чтобы предотвратить мои бессмысленные протесты, которые не дают свои плоды, и, нарастающую в душе, панику от одних только воспоминаний, когда впервые он пытался усадить меня на свою идеально чистую, отполированную, прелесть, в тот день ему чуть ли ни пришлось меня связать, но пара-тройка его обжигающих поцелуев и холодный, пробирающий до костей, ветер, сделали свое дело, да и выбора у меня как такового и не осталось. — Кот, не вздумай даже ерепениться и коготки выпускать, поняла? — в ответ фыркаю так, что выбившаяся прядь из тугого хвоста, неожиданно взлетает вверх, и разглядывая, блестящий от света лампы уличного фонаря, мотоцикл, и в голове мимолетно промелькнуло весьма глупое предположение, но вполне возможно, что я скучала не только за Егором. Мы останавливаемся прямо напротив его железного коня и Булаткин с подозрением оглядывает меня со всех сторон, прежде чем отпустить свою ладонь, которой он впился стальной хваткой в мою руку, но я, вопреки всем его опасениям, не шевелясь, стою на месте, как фарфоровая кукла, внимательно следя за каждым его точеным действием. Снимая с руля блестящий черный шлем, с нарисованной молнией, мужчина спокойно надевает мне его на голову, испытующе и приметливо вглядываясь в мои глаза, и не прерывая зрительного контакта, наощупь застегивает шлем на самую последнюю застежку, пока я боюсь даже шелохнуться, возможно, это просто действие шока от эмоционального выгорания, возможно, просто хватит coпpoтивлeний с мoeй cтopoны, по крайней мере на сегодня, а может и не только на сегодня, кто знает? Да и если рассуждать трезво, без какой-либо предвзятости, то и тем более, шлем — главный гapaнт мoeй бeзoпacнocти. Как только блондин убирает руки от моего лица, я дважды собственноручно провеpяю зaстёжкy, под недовольный буравящий взгляд учителя, из под хмурых бровей, — Вот как? Так значит ты не доверяешь мне? А где же то взаимное доверие, о котором, ты мне шептала на ушко в августе, м? — тянет Егор, недовольно сводя густые брови на переносице, хмурясь. — Тебе, — с вызовом произношу, тыкая ногтем в грудь, следя за его непоколебимым выражение лица, — Доверяю, — да, так по детски и весьма излишне, но доверяю, вероятно, даже больше, чем стоило бы, исходя из всего, что между нами было, — А твоей манере вождения — нет, для начала стоило поменьше хасанить и самому начать доверять мне, а потом можно и мне какие-то претензии предъявлять, — он закатывает глаза, слыша небезосновательные обвинения в свою сторону, и укор в моем голосе, и без лишних слов, явно не желая продолжать словесную перепалку, усаживается на мотоцикл, убирая подножку, которая удерживала это железо в наклоне, но не позволяла упасть, тем самым поставив мотоцикл ровно, а я шмыгаю следом за ним. — Не забыла, как нужно держаться? — спросил парень, гордо восседающий на своем железном коне, словно рыцарь, в ответ я лишь запрыгиваю сбоку на мотоцикл, сцепляя руки в замок на торсе у историка, еще крепче обнимая его, как только мотоцикл трогается с места. Особый драйв, когда мотоцикл обгоняет машины. Всё же это незабываемые и ничем иным не восполняемые ощущения, особенно те выбросы адреналина в крови, когда с невероятной скоростью ты проносишься, так словно летишь, по городу, краем глаза умудряясь рассматривать, расплывающиеся от быстрой скорости, смазанные картинки горящих огней ночной Москвы, иногда успевая разобрать очертания силуэтов людей и разноцветных, сменяющих одну за другой, горящих вывесок магазинов и заведений, а также рекламных баннеров, и главное, так сильно прижимаясь к желаемому мужчине, будто бы припечатываясь в его спину. Чувствую, как холодный октябрьский ветер насквозь продувает мое, дрожащие от эмоций и легкого холода, тело, но бушующие в крови выбросы адреналина и тепло, исходящее от тела Егора, не позволяют мне замёрзнуть в этот осенний день. Я испуганно взвизгиваю от неожиданности, сильнее прижимаясь к мужчине, буквально вжимаясь в него, когда он понтуясь, встаёт на заднее колесо, всё так же не сбавляя оборотов, летя на бешеной скорости, и я твердо уверена, что в тот момент, когда у меня уходит сердце в пятки, он самодовольно усмехается. И всё же, до моего дома, как ни странно, добираемся в целости и сохранности, и признаться честно, то об этой поездке с ним я даже не жалею, его разгоряченное тело, согревающее и спасающее меня от ледяных потоков ветра, тиранящих кожу, этот не с чем несравненный драйв, действующий, как укол адреналина, явно того стоили, и при этом мы добрались намного быстрее, чем на машине, а тем более, быстрее, чем, если бы я поупорствовала и потопола домой на своих двух, с мотоцикла я слезаю первая, наконец освобождая свою голову от неудобного давящего шлема, который жутко меня раздражал всё это время. — Добрый вечер, — не успеваю я даже обернуться, как за моей спиной внезапно, как снег на голову, раздаётся манерный женский голос, принадлежавший моей матери, и я замираю, не смея даже обернуться, — Спасибо, что подвезли мою дочь, Егор Николаевич, я так понимаю, — мужчина кивает, очаровательно приподнимая уголки губ, и его губы трогает легкая полуулыбка, прежде чем протянуть руку маме, каждым движением, демонстрируя свою харизму, и я медленно оборачиваюсь на пятках, немного сконфужено улыбаясь матери, — Что ж, не будем стоять на пороге, приглашаю Вас к столу, тем более, вы подоспели как раз вовремя, всё горячее, — чувствуя, как сердце будто бы выпрыгивает из груди, позволяю себе прикрыть глаза, но только на доли секунды, чтобы не вызывать к себе лишних подозрений, и всё так же не понимала, как вести себя в подобной ситуации, и по-прежнему стоя к нему спиной, я молюсь, чтобы историк вежливо отказался, нутром чувствуя в этом радушном предложении не только гостеприимство, а подвох. — Благодарю Вас за приглашение, Исламия, я с превеликим удовольствием, останусь у вас на ужин, — лицо мамы озаряет лучезарная улыбка, поправив пару раз свои короткие каштановые волосы, собранные в высокий хвост, она заходит в дом, лишь один раз обернувшись, дабы проверить идём ли мы следом за ней, в то время пока я укоризненно смотрю на учителя, давящего довольную лыбу, — Что ж, по всей видимости, сегодня тебе так просто отделаться от меня не получится, — единственное, чего мне хотелось, как никогда, в этот момент, так это влепить ему затрещину, но оставив все свои желания при себе, я вновь лишь закатила глаза и пошла в дом. За столом царила в прямом смысле что ни на есть гробовая тишина, все лишь безмолвно сверлили друг друга тяжелыми взглядами, да с таким усердием, что можно было бы проделать дыру, пока поедали пасту болоньезе с куриными фрикадельками в томатном соусе, на самом деле, я понимаю, что говорить с набитым ртом тоже не уважение, и, конечно, первое правило в доме гласит: «Когда я ем, я глух и нем» и я думаю, что Егор знаком с правилами этикета, но эти переглядывания и вправду были похожи на перестрелки. Понимание, что диалог состоится, очевидно, не из приятных, завербовало рассудок, поэтому решая оттянуть неизбежное, я тянусь к овощному салату, накладывая себе пару ложек, попутно предлагая всем, сидящим за столом, и выжидающе смотрю на родителей, после чего получаю отказ, и вновь предлагаю попробовать блюдо, сидящему рядом со мной, Егор, на что он кивает головой, накручивая на вилку спагетти, и тогда я спокойно выдыхаю, накладывая ему три полные ложки, да побольше, чтобы он, как можно дольше, не смог говорить. Всё-так заткнуть Егора — лучший способ избежать неприятностей. — Егор, а как давно Вы управляете мотоциклом? — осторожно интересуется моя мама, уже закончившая трапезу, и теперь внимательно наблюдающая за тем, как Булаткин аккуратно вытирает губы салфеткой, и папа тут же напрягается, выровняв спину, как по струнке, похоже, что до этого момента он не был в курсе тех подробностей, как я сегодня добралась домой. — Уже двенадцать лет, — изумленно поглядываю на мужчин, то на Егора, то на отца, бегая глазами от одного лица к другому, не переставая удивляться, неужели и вправду так много? Над моей головой будто бы крутится колесико загрузки, которая всё никак не закончится, а в мозгу будто бы нет свободных полочек для восприятия новой информации, так как я будто бы изнутри отказываюсь понимать и признавать, что у него настолько большой стаж вождения и может быть зря я боялась ездить с ним, всегда наотрез отказываясь от ночных гонок, упуская возможность полюбоваться полупустой, горящей в огнях, Москвой, садясь на его железного коня только при крайней необходимости. Хотя от этого полоумного эгоиста можно ожидать всё, что угодно. — Молодой человек, простите за излишнее любопытство и мою бестактность, но сколько же Вам лет? — ну зачем-зачем, папа? Краем уха только услышав данный вопрос, я будто бы непроизвольно, тянусь дрожащей рукой к стакану воды и начинаю нещадно хлестать прозрачную жидкость, переживая за ответ сильнее, чем сам Егор, который не повел даже бровью, если, конечно, он вообще волнуется, но на лице блондина не промелькнуло ни единой эмоции, выдававшей его состояние. Обстановка накаляется, а отец лишь подкидывает дров в огонь, стуча пальцами по столу цвета слоновой кости. — Всё в порядке, Василий, мне двадцать восемь лет, — Булаткин, даже не подает виду, что его смутил данный вопрос, если он конечно сумел смутить самого Егора Николаевича, и держится он уверенно и спокойно, ведёт себя ровно так же, как и всегда, и у меня складывается впечатление, что он всегда и ко всему готов на все сто, и застать врасплох этого мужчину буквально граничит со словом невозможно. Такое чувство, что мои родители явно не из числа тех людей, кто мог бы доставить ему какой-либо дискомфорт, и в этом я, пожалуй, ему позавидую белой завистью. — Так отчего же Вы в Вашем возрасте работаете школьным учителем, и я так понимаю, не имея ни семьи, ни детей? На первый взгляд, Вы показались мне весьма амбициозным и самоуверенным молодым человеком. Так что я поверить не могу, что Вы никогда не задумывались о более высокооплачиваемом и добросовестном применении своих выдающихся качеств, лучших перспективах для роста, да и в конце-концов, будущем, — не могу оторвать глаз от тарелки, отчаянно ища спасения в этой грязной посуде, и тяжело сглатываю ком в горле, образовавшийся от жуткого волнения, чувствуя, как стыд и неловкость охватили меня в свой невыносимо жгучий плен, где теперь я горю заживо, и мои щёки моментом алеют, становясь красными, как вареный рак, а я не понимаю одного: неужели ему мало двоих детей, почему отец пытается прочесть ему нотации, а не поговорить о моей успеваемости? Выдыхаю весь воздух из легких, сильно втягивая живот, обнажая выпирающие ребра, чувствуя, как теплая рука Егора под столом касается моего колена, несильно сжимая и поглаживая его, и я искренне надеюсь, что он всё понимает, но как бы то ни было этот маленький жест с его стороны даёт понять мне, что сейчас он волнуется обо мне, и это греет мне душу. — Вы правы в одном, Василий: я одинок. Тем не менее, у меня есть определённые взгляды на жизнь и цели, которые, я считаю, мне необходимо достигнуть, прежде, чем преподнести своей возлюбленной обручальное кольцо, ведь помимо финансов каждый должен иметь что-то за спиной, какой-то личный опыт, и с количеством средств, которые я имею на сегодняшний день, я в полном объёме могу обеспечить достойную жизнь как себе, так и своей будущей супруге, — папа вздёргивает бровью, скорее всего удивленный таким ответом, на который он не рассчитывал, а рука Егора чуть сильнее сжимает моё колено, едва ощутимо поглаживая подушечкой большого пальца, — К слову, в школе я работаю только из бесконечной любви к своему предмету и желанию помочь ученикам не только стать образованными гражданами, но и встать на верный путь в формировании личности, я чувствую свой долг именно в этом, и если однажды мне захочется что-то поменять или я почувствую нехватку средств для выполнения прихотей моей возлюбленной, то я без проблем смогу найти, для себя, более высокооплачиваемый вариант, но сейчас в приоритете не деньги, а цели, — губы трогает неопределенная улыбка, всё-таки Егор — удивительный человек, раз сумел спустить с небес на землю моего стереотипного папу, доказывая, что люди самых наиобыкновеннейших профессий, не страдают чинопочитанием и тоже умеют красиво и верно выражаться в своих суждениях, — Благодарю за приглашение и за чудесный ужин, не сочтите за дерзость, но мне пора идти. Было очень приятно познакомиться с Вами и провести вечер в радушном доме вашей семьи, — с этими словами он встаёт, протягивая руку моему отцу для прощального рукопожатия, которое он принимает, и пару секунд держит пальцы, согнутой кисти руки, моей мамы, прежде чем направиться к выходу. — Пожалуй, я должна проводить Егора Николаевича, — смотря на родителей, произношу я и получив одобрительный кивок от мамы, спешу следом за учителем, успешно нагоняя его только в коридоре, где около зеркала он надевает свою куртку, поправляя воротник, — Браво, Егор Николаевич, — не могу не прыснуть ядом, и притворно поаплодировав историку, я продолжаю, — Вы так стойко держались, что сравниться с Вашим феноменальным спокойствием не сможет никто, а как искусно Вы изъясняли свои цели и отстаивали взгляды, — поддаюсь вперед, боком облокотившись о, молочного цвета, резной шкаф, встроенный в выемку в стене, когда он одним резким движением тянет меня на себя так, что я падаю в его руки, уже раскрытые для объятий, упираясь раскрытыми ладонями в его грудь, ощущая тепло его рук на своих согнутых локтях. — Не думай, что всё так просто. Нет, я бы дал достойный отпор и мне было бы глубоко наплевать на то, кто передо мной стоит, — мужчина тяжело вздыхает, смотря куда-то в сторону, после чего вытягивает шею, внимательным взглядом зорких глаз, окинув столовую, и кивнув головой будто бы сам себе, он продолжает, — Ты — моя основная цель, поэтому я счел неправильным грубить твоим родителям, с которыми мне когда-то придётся знакомиться уже в другом статусе, — его алые горячие губы на мгновение касаются моих, согревая своим теплом, но не углубляя поцелуй, он касается ладонью моей щеки, нежно поглаживая ее большим пальцем, после чего соскальзывая вниз, он овивает талию своим накаченными руками, покрытыми разнообразными узорами, — Как-нибудь потом мы с тобой, принцесса, обсудим с тобой этот ужин, а сейчас я хочу получить ответ на один-единственный, главный, интересующий меня больше всего, вопрос, — заинтересованно склоняю голову на бок, выжидающе проведя языком по губам, аккуратно кладя свои ладони поверх его рук, сцепленных у меня за спиной, несильно давя, избавляясь от его объятий, я постепенно отстраняюсь, вглядываясь в эти голубые глаза, а его ладони скользят с изгиба поясницы всё ниже и ниже, очерчивая округлость бедер, — Станешь ли ты сопротивляться этому сладкому искушению дальше? — ответа с моей стороны не последовало, сохраняя весьма приятную тишину между нами, я лишь задумчиво повела плечами, закрывая за ним тяжелую дверь, только вот в глубине души прекрасно осознавала, что ответ уже имеется, и прислонившись лбом к холодной двери в моей голове всё уже окончательно сложилось.Нет.
Единственный способ отделаться от искушения — поддаться ему.
©️Оскар Уайльд
...so stay tuned for further to the continued...