(Un)favorite toy

От лица Валентины…

Середина октября 2022 года. Западный район Москвы — Одинцовский — Красногорский район — Рублевка. 7:07 p.m. Прислоняясь горячим лбом к холодной двери, чувствую, умопомрачительную лихорадку, от того, как, вновь ожившие, бабочки в животе затанцевали сальсу, а сердце в бешеном ритме бьется где-то меж ребер, пытаясь скрыть эту глупую улыбку, я прикладываю свои холодные пальцы к, дрожащим от трепета, губам, где еще едва уловимо чувствуется тепло от его губ, что так мимолетно и вскользь коснулись моих; ощущения, словно у меня в животе поселились бабочки, которые никак не хотят покинуть тело. Через минуту приходит банальное осознание истины и меня будто бы пронзает удар молнией, от того какую ошибку я вновь допускаю, в который раз наступая на одни и те же грабли. То, что я сейчас творю просто омерзительно и низко, и это стоит заканчивать. Но смогу ли я вновь отказаться от него? От страстных поцелуев его горячих губ, которых мне никогда не заменить Сашиными? От его властного тона, в котором изредка можно заметить проскальзывающую нотку нежности? От столь пристального взгляда сапфирных глаз, которые явно выделяются среди миллионов других? Сложно сказать, что сильнее гложет меня в данный момент, мысль о том, что такое случилось со мной в первый и последний раз, и что в будущем подобных чувств, но уже с другим мужчиной, например с Сашей, я никогда больше не испытаю, или же всё дело в том, что сильна не до такой степени, чтобы жить в вечном маскараде, где я, вечно загоняю себя в угол, играя роль послушной дочки из интеллигентной семьи и просто скромной отличницы, которая, кроме оценок не видит ничего больше. А ведь единственное, чего я хочу так это найти спокойствие, обрести свой дом, ведь дом это не сооружение, пригодное для жизни в нем, дом это место, где живут наши лучшие моменты, ставшие такими далекими, но в то же время близкими, место, где хочет жить, а не существовать, место, где живет любовь, где можно позволить себе быть самим собой, так почему не с ним? С ним я дома. И в оправдание себя могу сказать одно: да, я наивная дура, смотрящая на мир сквозь розовые очки, но тем не менее я не строю воздушных замком и осознаю, что этот мужчина никогда не будет принадлежать мне, так же, как и никогда не будет верен мне, он всегда был и останется вольной птицей, но я могу принадлежать ему и от этого мне будет значительно легче, поскольку это то, чего я искренне желаю всем своим существом, и плевать на последствия. Не пытаясь противостоять как себе, так и ему, я сокращу список своих проблем, что мне так необходимо и главное прекращу эти бои не на жизнь, а на смерть. Я хочу одного, чего хотят все люди: жить, а не существовать. Выдыхаю из легких весь воздух, задерживая дыхание на пару секунд, прежде чем сделать глубокий вдох, и понимаю, что обязана вернуться за стол и продолжить ужин вместе с родителями, несмотря на то, что уже кусок в горло не лезет, я нехотя разворачиваюсь в сторону столовой, игнорируя свои ноги, что желают увести меня в спальную и провалиться в глубокий беспробудный сон, часов эдак на десять. Усаживаюсь на прежнее место, борясь с желанием подогнуть под себе одну ногу, как я обычно предпочитаю сидеть, находясь в одиночестве, чтобы не получить в свой адрес волны осуждений за неподобающую, для девочки, позу, и нравоучений о сколиозе и прочей, неизбежной в современном мире, фигне, и наблюдаю такую картину, как родители, погруженные каждый в свои мысли, в глубокой тишине доедают свой ужин и почему-то я ничего не могу прочитать на их лицах, а ведь временами мне это так необходимо. Но, если быть предельно честной, то понимание давно ускользнуло от нас, хоть мы все и пытаемся это отрицать, стараясь жить, как ни в чем не бывало. — Знаешь что, Валь, — папа, ополоснув горло водой, сохраняет серьезный тон, ведь последние пару лет, с тех пор, как он зациклился на финансовом благосостоянии и с головой ушел в работу, другого у него уже и не бывает, сам того не замечая, со всеми, в том числе и с нами, он общается, как с персоналом в офисе, и я уже не помню, когда в последний раз мы проводили время всей семьей или хотя бы разговаривали по душам. Подымая взор, чуть озадаченно глядя на него, старательно пытаюсь выдавить из себя гримасу удивления, и сделать вид, что мне действительно интересно, что же такого он хочет мне сказать, — Признаться честно, я удивлен, удивлен до глубины души, — а она у тебя есть, или только числится в наличие? , прижимая руку ко рту, в попытках подавить подступающий к горлу кашель, который рвется наружу, я киваю головой отцу, дабы дать знак, что он может закончить то, что начал говорить, — Тебе не повредит общение с Егором Николаевичем в том объеме, в котором ты его получаешь. Ты должна получать из этого только выгоду, фильтровать информацию, но тебе есть чему у него поучиться. Он — уже сформировавшаяся, сильная и независимая, личность, с самобытными взглядами и суждениями. Человек, твёрдо стоящий на ногах, который не просто знает чего он желает в этой жизни, но и активно этого добивается. С него можно взять пример. Одним словом, славный малый, — мои глаза, едва ли, лезут ни на лоб. Я изумлена, обескуражена и удручена в одно и то же время. Славный малый? — Единственное о чем я мечтаю, так это, чтобы ты уверенно шла по жизни рука об руку именно с таким мужчиной, как он, милая, — вмешивается мама, заметив с какой горечью в голосе признался отец, ее голос звучит так мечтательно и задумчиво, что кажется, что головой она где-то очень далеко отсюда, это подтверждает легкая меланхолическая улыбка, озаряющая ее лицо, и от отчаянья и безволия, переполняющих меня, колени начинают дрожать, задевая белоснежную узорчатую скатерть, покрывающую стол, привлекая к себе излишнее внимание, поэтому из позы нога на ногу, я стараюсь с наименьшим шорохом сесть ровно, но сесть ровно задача из разряда невыполнимых, поэтому я судорожно начинаю сводить под столом, дрожащие от переживаний, коленки, которые не слушаются меня, и это ничем не помогает, — С таким мужчиной, как он, тебе бы не пришлось о многом заботиться, он бы возложил все обязанности, не на твои хрупкие плечи, а на свои, он бы смог принимать правильные и адекватные решения в семье, сохраняя трезвость ума, что посильно далеко не каждому мужчине, а на постижение этого мастерства уходят годы, и к сожалению, далеко не всегда успешно, — женщина все так же улыбается, совсем чуть-чуть обнажая ровные передние зубы, кладя свои, переплетенные между собой, ладони на стол, но с каждым новым словом, вылетающим из ее губ, улыбка медленно, но уверенно, стирается с ее лица, а папа молча кивает головой в такт рассудительным словам, — Увы-увы, но к сожалению, а может даже и к счастью, но этот мужчина не для тебя, у вас с ним слишком большая разница в возрасте, ему давно пора бы уже завести семью-детей, а ты сама еще ребёнок, да и он — твой педагог, поэтому я верю тебе и рассчитываю, что ваши отношения за рамки сугубо-делового не выйдут, так ведь? — мама немного нервно парирует рукой в воздухе, вздергивая бровью вверх, предельно внимательно смотря исключительно в мою сторону, а мой растерянный пустой взгляд, в котором невозможно прочитать ничего, кроме отражения лиц, перебегает с одного родителя на другого, и я не могу найти за что зацепиться, дабы не выглядеть в их глазах «пойманной на горяченьком», тем самым, выдавая себя с потрохами. С чего же вдруг они завели об этом разговор? Это даже при условии, что они что-то знают, а знать они не знают, им просто неоткуда, было бы странновато и, пожалуй, жутко, да именно жутко, — А главное не забывай, что у всего есть свои последствия и не каждую ошибку можно исправить, милая, — воздух в легких стремительно заканчивается, я чувствую себя подбитой птицей, которая точно знает, что ее ждёт верная погибель, и стремительно падает вниз, но ничего не может с этим поделать, губы внезапно стали сухими, как пустыня Сахара, и я ощущаю, как кровь подлила к лицу, заставляя щёки поалеть. Меня загнали в тупик. — Я прекрасно понимаю всё, кроме одного, а к чему этот разговор? Вы ведь помните, у меня есть молодой человек по имени Саша, с которым у нас складываются прекрасные отношения, и Вы его знаете, и он вам тоже симпатизирует, так что ваши волнения беспочвенны, — глоток освежающей жидкости чуть-чуть отрезвляет разум, спасая меня из этой неловкой ситуации, в которой я так, нежданно-негаданно, оказалась, помогая держаться уверенно и спокойно, будто бы ничего и не было, — Вам не о чем переживать, все волнения лишены какого-либо смысла, как и данный разговор. Сегодня был долгий и сложный день, я устала и если никто не против, то хотела бы пойти отдыхать, — красиво лавировав убедительными словами, я, как обычно, выхожу сухой из воды. — Ступай, доброй ночи, — полушепотом отзывается отец, одобрительно кивая головой в сторону выхода из столовой, и я, не произнося ни слова, встаю из-за стола, боясь вздохнуть, и между тем, потираю, вдруг вспотевшие, липкие ладони, не оборачиваясь, выхожу из комнаты, и только оказавшись в коридоре, позволяю себе расслабиться и сделать глубокий вдох, прикладывая руку ко лбу, ощущая всем телом пожар, сжигающий внутри всё дотла, мне никогда не было так жарко, как прямо сейчас, когда кровь в жилах бурлила, бегая по венам, а сердце бешено билось, словно так и норовило вырваться из груди, но оставшийся здравый смысл не давал впадать в панику и устраивать истерику, напоминая одну простую истину, которая действовала, как бальзам на душу: они ведь не могут ничего знать, никто кроме меня и его не в курсе. Скрываясь из поля зрения родителей, я залетаю в глубь гостиной, затаившись за угол и волей-неволей прислушиваюсь: — По правде говоря, я сомневаюсь в ее словах, но от всего сердца надеюсь, что Валя отдает себе отчет о том, что делает. Егор — мужчина, сильный и рассудительный, умеющий защищать свои границы и интересы, он мне понравился — ровный пацан. Парень ровный, но для нашей дочки он не ровня и она должна это осознавать, и только из-за веры в ее благоразумие и толковость, я закрою глаза на сегодняшний ужин и буду слепо верить, что она смотрит на Сашу так же, как сегодня она смотрела на этого молодого человека. Иначе у историка появятся проблемы и ему придется несладко, — сердце упало в пятки, дыхание сперло, весь мир на мгновение замер, сузившись до размера этой душной комнаты, воздух в которой был предельно раскален, так, что находиться было невыносимо, а под ногами будто бы пошатнулась земля, от осознания услышанного. Как я смотрела на него? — Василий, ну к чем всё это? Поводов для волнения, как таковых, вовсе, нет, нам могло и показаться. Да, мы не так много времени проводим со своими детьми, а в особенности с дочерью, чтобы суметь прочитать истину по глазам, но просто вспомни, у Вали есть Саша и она, только что, нам напомнила о том какие прекрасные у них отношения, и врать об этом она бы не смогла. Мы не знаем всё до мелочей, но мы знаем каким человеком она становится. Валя никогда не закрутит роман с учителем, а тем более не ступит на скользкую дорожку и не пойдёт на такую порочную связь, как отношения без обязательств, и мне кажется, тебя больше задевает тот факт, что он тебе понравился, дорогой, — на удивление, с её губ слетает легкий заливистый смешок, и в столовой неожиданно послышались какие-то шорохи и звонкий гул от, скорее всего, упавшей вилки или ножа, страх быть уличенной в подслушивании стремительно охватывал все мысли, а шорохи все сильнее сгущали краски, от чего я на носочках бегу к лестнице, замирая, держась за перила, чтобы на случай, если вдруг мои дрожащие ноги решат меня повести, не скатиться кувырком с лестницы, — Ох, какая же я неуклюжая! Надо тут всё прибрать. А где пропадает Серафима? — возмущается мама, замельтешив, что понятно по топоту ног, в поисках нашей домработницы, открывая дверь на кухню, откуда продолжает уже начатый разговор с отцом, всё так же сидящим за столом, и кажется, что он вовсе не спешит помочь маме с уборкой, — И на сегодняшний день общение с Егором идет ей только на пользу, заметь это. Ничего дурного он в нашу семью не приносит, но не в этом же дело. Наша дочь должна научиться самостоятельно принимать решения и научиться думать о последствиях, чтобы потом она никогда не винила нас в в том, что у нее не было права выбора. Мы замечательно её воспитали и можем лицезреть это в каждом ее действии, я уверена, когда придёт время, она сделает правильный и осознанный выбор, — на какую-то долю секунды мне показалось, что они знают меня намного лучше, чем я сама. Подслушивать дальше уже не имело никакого смысла, ведь того, что я услышала мне сполна хватило, и информации, для переваривания бессонной ночью, у меня вдоволь. Неужели перед всеми я всегда, как открытая книга? Неужели мои чувства к учителю настолько очевидны, что приметны невооруженным взглядом? Да и о каком выборе может идти речь, если ситуация, в которой мы оказались, граничит со словом безвыходная. Слишком сложно даже мысленно рассуждать над этим самой с собой, не то, что просвещать в эту историю кого-то другого, моя голова буквально кипит и кажется, что вот-вот взорвется от потока мыслей и информации, а из ушей пойдет пар. Голова будто бы отказывается осознать, а может даже и принять, сей факт, что даже несмотря на то, что Егор так далек от меня, что мы даже практически не разговариваем, как раньше, и тем не менее, он действительно одним своим взглядом или мимолетном прикосновением пробуждает во мне этих нелепых бабочек в животе, которых Саша не может разбудить никакими поцелуями, объятиями или нежными словами и бесконечными разговорами, вообще ничем. Я ведь приняла решение. Решение. Нет, не решение, а решения, которые полностью противоречат друг другу. Быть в полном покое с Сашей, который любит меня той самой безусловной, детской любовью, с долей наивности и ребячества, но будучи уверенной в завтрашнем дне. Зная, что за два часа в его голове кардинально ничего не изменится, что не будит никак ссор, скандалов, после которых я неделями не смогу спать, всё время прокручивая у себя в голове каждое колкое и неправильное словечко, разбивающее мое сердце, и навсегда засевшее в памяти, но и никакой огненной страсти, от жарких перемирий тоже нет. Всё без напряга, без происшествий, но в то же время вяло, сухо и безразлично. Отношения с Егором, если это вообще можно назвать отношениями, они другие, они подобны американским горкам, со своими мечтательными окрыляющими взлетами вверх и не менее болезненными падениями камнем вниз. Быть с Егором, с мужчиной который никогда не будет мне принадлежать, и только я могу, оставаясь с ним, полностью отдаться и покорно принадлежать только ему, равнозначно тому, как добровольно кинуться в объятия пламени, которое согреет тебя своей страстностью и жаром пламени, а потом сожжет дотла. Остаться в нашем небольшом и хрупком мире из битого стекла, которое мы упрямо пытаемся склеить, но каждый раз всё больнее и больнее ранимся его осколками. В несчетных, не увенчавшихся успехом, попытках отогнать навязчивые мысли о Егоре, встряхнув пару раз головой так, что волосы спали на лицо, закрывая мои алые, от прилива крови, щёки, которые еще пару минут назад ласкала ладонь учителя, я тихо зашагала по лестнице наверх, пытаясь сосчитать пройденные ступеньки под ногами, но постоянно сбивалась со счету, ведь всю мою голову заполонили мысли о историке. В животе разливается тепло от воспоминаний, которые порождают порцию, каких-то глупых, мечтательных с долей наивности, улыбочек на губах. Воображение вновь воссоздавало перед глазами картинку его нежных губ, соединившихся, в прощальном поцелуе, с моими, и если этот момент ни коем образом не мог продлиться долго, то в моей голове он будет жить целую вечность, с бессрочной пропиской, поселившись в моей памяти, и мне даже не хочется вытеснять незваного постояльца. Когда я с ним, ничего больше не имеет значения. Нараспашку отворяя дверь в свою спальню, изумленно застреваю в дверном проеме, примечая в темноте очерки женского худощавого силуэта, и почему-то не решаясь шагнуть вглубь, слегка вздрагивая, всё также остаюсь стоять на одном месте, тянусь вытянутой рукой, наощупь ища выключатель в стене, и комнату озаряет свет, исходящий от люстры; непонятно, что она забыла в моей комнате, и почему она тут одна, так загадочно сидит в кромешной темноте, это неясно, и, пожалуй, чертовски странно. Серафима, до этого стоящая спиной, сейчас на носочках разворачивается ко мне лицом, и в её тяжелом взгляде, направленном мне в глаза, читается нескрываемое негодование с нотками мелькающего разочарования. Ее взгляд настолько пронзительный, что хочется бежать куда глаза глядят, но при этом понимающий, что вселяет в меня некое успокоение. Она неуверенно переминается с ноги на ногу, и колебается, явно желая мне что-то сказать, но упорно молчит, как партизан. И я принимаю правила ее игры, если она хочет поиграть в молчанку, пускай так и будет. Молчит она, молчу и я. Делать нечего, это не мне надо, поэтому сохраняя между нами давящее молчание, я делаю вид будто бы оно никак не действует на меня, и разглядываю её одеяния, соответствующее ее работе горничной, замечая на узорном чёрном кружеве, расположенном по краям белоснежного фартука, небольшое круглое красное пятнышко, напоминающее, как и положено во всех фильмах ужасов или триллерах, кровь, и осталось ей только вынуть из-за спины нож, но нет, скорее всего, это просто кетчуп, которым девушка испачкалась, когда готовила сегодняшний ужин. — Валентина, извините, это меня совершенно не касается, — проходя к туалетному столику, усаживаюсь за пуфик, несдержанно вздергиваю бровью, с интересом пристально смотря через зеркало на девушку, которая поправляет свои короткие черные волосы, похожие на африканские кучеряшки или биозавивку, ожидая продолжения фразы и как только я, отворачиваюсь к зеркалу, снимая жемчужные серёжки, которые собираюсь положить в шкатулку, она говорит, — Но неужели у Вас интрижка со школьным историком? — недоуменно гляжу на неё, выпучив глаза, мои брови сами собой взлетают вверх, мне нечего сказать в свое оправдание, — Я случайно застала ваше прощание в прихожей. И мне показалось, или этот мужчина Вас поцеловал. Это ведь аморально и очень серьезно, и если вдруг кто-то узнает, то неприятности будут не только у него, но и у Вас, я беспокоюсь, Валя, — уголки губ моментально приподнялись, в глубине души мне льстило, что хоть кто-то искренне беспокоится обо мне, но лимит слов всё так же был иссечен. Как отрицать то, что действительно было? Как отрицать то, что она видела своими глазами? — Серафима, я очень признательна тебе, — улыбка так и просится промелькнуть на лице, а ведь раньше я никогда и не думала, что эту девушку волнует моя судьба и проблемы, этот день удивляет всё больше и больше, так странно осознавать, что меня окружают такие заботливые и внимательные люди, а я этого в упор не замечала, и, наверное, не будь Егор историком, а Саша моим парнем, я бы без угрызений совести поделилась с ней некоторыми моментами из личной жизни, и с моих плеч упал бы такой тяжелый груз, и я могла бы спать спокойно, зная, что мою тайну она надежно сохранит, но, к сожалению, этого не случится, — Но между нами, правда, нет ничего такого, о чем стоило бы переживать, я — его ученица, он — мой учитель. На этом всё. В прихожей, я так понимаю, ты наблюдала сцену, как он помог мне убрать, упавшую с века, ресницу, в этом нет ничего необычного, он просто проявил учтивость по отношению ко мне, банальная вежливость и правила этикета, не более того, — закручиваю волосы в пучок, который фиксирую заколкой-крабиком, пока пытаюсь поверить в свои же слова, а девушка в этот момент шумно вздыхает, втягивая живот и выдыхая весь воздух из легких, это говорит о том, что этот вопрос ее действительно волновал. — Я рада, что не о чем переживать и мне просто показалось, и если вдруг что-то случится и Вы захотите с кем-то поделиться, то у Вас нет причин не доверять мне, — по выражению ее лица, где сосредоточение сменилось на облегчение, читается, что девушка действительно волновалась за меня и сейчас у нее будто камень с души упал. Ох, знала бы ты, Серафима, как мне хочется, так же, а может даже и больше, чем тебе, чтобы тебе показалось, но к сожалению это не так, — Я, пожалуй, уже пойду, Валентина, спокойной ночи, — девушка направилась к двери и взявшись за ручку, и застыла в дверном приме, повернувшись ко мне лицом, скорее всего ожидая ответа. — Доброй ночи, Серафима, — брюнетка уже открывает дверь, спешно собираясь покинуть комнату, оставив меня один на один со своими мыслями, как я неожиданно вспоминаю о том, что на сегодняшний многострадальный ужин не удосужился прийти один член семьи, — Погоди, братец мой еще не явился? — несмотря на поздний час, я даже не слышала, чтобы он возвращался домой, и где это видано, чтобы мой братец-разгильдяй не приходил семейные сборища, упуская возможность похвастаться своей хорошей успеваемостью в институте? — Он приехал, практически, вслед за Вами, но увидев гостя, решил не прерывать трапезу и поужинать на кухне, — взор, ее бегающих глаз, моментально изменился, на место растерянности пришел некий хитрый прищур, девушка прикусила зубами нижнюю губу, где на свету немного мелькали остатки блеска, а ее щуплая рука посильнее сжала ручку двери, так, что та издала неприятный скрип; было очевидно, она что-то недоговаривала, и вела себя крайне загадочно, что вызывало много вопросов, ответы на которые еще предстоит выяснить, — Сейчас он, должно быть, уже спит, и Вам я желаю спокойной ночи, — она явно уже горела желанием закончить этот разговор, а я не стала настаивать на обратном, и услышав от меня ответное пожелание доброй ночи, Серафима весьма торопливо и поворотливо скрылась в проеме, покинув мои апартаменты, неплотно прикрыв за собой дверь. Стянув, со своих отекших ног, новые, еще до жути неудобные, кроссовки, которые до крови растерли кожу, набив мозоли, я позволила себе только на парочку минут распластаться на кровати в позе звездочки, после чего, с трудом оторвав тело от мягкой поверхности, еще застеленной, постели, я зашагала босыми ногами, по еле теплому полу, по направлению в комнату брата; поведение Серафимы показалось мне весьма подозрительным, хоть его и можно оправдать, аргументировав, что она сама ничего не знает, и братец только лишь попросил, либо даже и не просил, его отмазать, да и то, что Игорь не выкроил минутку из его плотного графика бездельничества для того, чтобы на полчаса показаться на ужине, тоже. Негромкими шагами, сопровождающимися с хрустом моих пальцев, я добралась до его двери, окрашенной в чёрный цвет, где красовалось несколько абстрактно налепленных наклеек, гласящих: «Огнеопасно», «Посторонним вход воспрещен», «No children», которые делали её похожей на дверь, ведущую в комнату бунтующего подростка, как любят их показывать в тинейджерских фильмах, по типу «Эйфории». Дотронувшись до самой двери и немного толкнув ее от себя так, чтобы не касаться ручки, которая может издать этот предательский скрип, я просунула голову в дверной проем и с прищуром оглядела обстановку. Спальную комнату озарял лишь свет от уличного фонаря, который проникал внутрь через, неплотно сомкнутые между собой, теневые шторы. В потемках мне удалось разглядеть, что Игорь, укутавшись в теплое белое одеяло почти что по самый нос, свернувшись, как котенок, в клубок, лежал на половине кровати, которая была ближе к двери, спиной к окну, еле слышно посапывая, нарушая идеальную тишину, царившую в спальне. Свет, исходящий, от фонарика моего телефона, был направлен на пол, немного озаряя лицо парня, чьи веки были неправдоподобно плотно сомкнуты. Братец притворялся, что спит и видимо не хотел, чтобы его сегодня беспокоили, и понимая какого это, я сделала вид, что поверила ему. — Люблю тебя, Игорь, сладких снов, — губы русоволосого парня тронула легкая полуулыбка, которую он тут же скрыл, но тем не менее, мне хватило этого немого ответа, что он дал секунду назад, чтобы с души упал камень, и это сделало этот безумный эмоциональный вечер капельку лучше, поэтому с чувством выполненного долга, я плавно закрыла дверь, которая вновь предательски скрипнула и, еле слышно ступая, чтобы не разбудить весь дом, вернулась к себе в комнату, где забираясь с ногами на кровать, обнаружила несколько новых уведомлений и два непрочитанных сообщения, о которых меня проинформировал горящий экран телефона.

«Я заберу тебя завтра. Тебе лучше собраться заранее и в коем-то веке не заставлять меня ждать, иначе тебе придётся столкнуться лицом к лицу с моей темной стороной»

Улыбка, как у Чеширского кота, расползлась на лице, а звонкая смешинка вырвалась из приоткрытых губ, и открывая в телефоне приложение Часы, чтобы изменить время будильника, переставляя его на несколько минут раньше, я еще сильнее засмеялась от кучи «грозных» смайликов, которые прислала Гаврилина. Но в каждой шутке есть доля правды, и к Юле, на самом деле, не стоит опаздывать, как-то раз, а может и не раз, я убедилась в этом на практике, поскольку будучи исключительно пунктуальной и нетерпеливой девушкой, она моментально выходила из себя от подобных, вроде бы обычных повседневных, мелочей, которые для нее были из ряда вон выходящими.

«Вопрос риторическим не останется, я всё ещё жду ответа и надеюсь услышать его завтра из твоих уст. Нам есть, что обсудить. Спокойной ночи, принцесса»

Мне до одури льстит, что он, скорее всего, думал обо мне, а возможно, и о нашем вечернем прощании, раз решил написать, но почему-то желания ему ответить так и не появилось, поэтому не соизволив написать, я перевожу телефон в режим полета, дабы никакие уведомления не мешали моему сну, и отложив его на прикроватную тумбочку, поерзав, пытаюсь поудобнее улечься в мягкой постели. Тем временем, мысли ненароком заполоняют голову. Сложно отрицать, что в последнее время меня гнетет, что слишком много забот свалилось, и появлению некоторых из них посопутствовал Егор и его неожиданное возвращение в мою жизнь, возможно постоянное, а возможно это просто затишье перед бурей, ведь как бы то ни было, моей голове не просто нужен, а необходим, отдых, от этого жужжащего роя мыслей и сомнений, терзающих душу, которые давили на меня, не позволяя расправить плечи, я даже не могла найти лишней минуты, чтобы остановиться, оглядеться и понять как быть, а главное вздохнуть полной грудью. И это состояние вечной спешки и погони за тем, что давно ушло, фаза отрицания и неприятия, которая моментами сменялась на горькость потерянности, угнетало меня. Так почему бы мне не отбросить, к чертям, свой феминизм? Почему бы мне не взвалить свои проблемы на сильные мужские плечи? К тому же, сильные мужские плечи Егора вполне для этого дела подходят, и я не думаю, что он будет бунтовать, а сама идея-то звучит весьма заманчиво, я бы даже сказала соблазнительно, и это определено нельзя откладывать в дальний ящик, стоит всё обдумать, пока список моих проблем не вырос, как снежный ком.

***

8:13 a.m. — Три, ровно три минуты, Карнаухова, три, — констатирует факт блондинка, показывая три пальца прямо мне перед носом, пока я усаживаюсь на переднее сидение, сразу же захлопывая за собой дверь ее новенького белого автомобиля, который только недавно был пригнан из автосалона, в салоне которого еще пахнет свежей кожей, и пристегиваю ремень безопастности, всё-так водительский стаж Юли оставлял желать лучшего, и поправляя и разглаживая складки на своих расклешенных черных джинсах, в которые я немного неаккуратно заправила классическую черную обтягивающую водолазку без горла, я открыла зеркало, с улыбкой осматривая себя. Outfit на сегодня называется total black. — Три это три, никак не десять, какой-никакой, но всё-таки прогресс, а значит, тебе не удастся сжечь меня на ведьменском костре, — Юля косо улыбается на одну сторону только уголками губ, приподнимая брови вверх, она как-то подозрительно облизывает губы, смотря то на дорогу, то переводя взгляд на зеркало заднего вида. — Так уж и быть, ты будешь прощена, но только при условии, что составишь мне компанию и сразу после занятий сходишь со мной в «Детский Мир», я не могу домой вернуться с пустыми руками, нужно будет срочно прикупить какой-нибудь подарок для Алины, а то она настучит маме о моём ночном свидании с Даней, — изумленно распахнув глаза, гляжу на нее с нескрываемым шоком, читающимся в глазах, я просто не могу поверить своим ушам, а в голове не укладывается ни единое ее слово, пока блондинка натягивает на лицо маску безразличия, делая вид, что внимательно следит за дорогой, и только побелевшие костяшки рук, сжимающих руль автомобиля, выдают ее нервозность с потрохами. А в голове не укладывается одно: неужто Юля переступила через устав своей мамы? Да быть такого не может, я поражена и даже не могу найти слов, чтобы как-то разбавить эту звенящую тишину, которая образовалась из-за нашего неловкого молчания, и, очевидно, чувствуя себя, как и я, не в своей тарелке, девушка продолжает, — Ты в грохнуться обморок не собираешься? Пускай падать недалеко, но нашатырь я с собой не брала. О, а вон копы, ты хоть подожди, а то подумают, что я труп везу, — Гаврилина усмехается, ослабляя железную хватку, которой она вцепилась в руль, теперь немного постукивая по нему ногтями, пока я нахожу в себе силы, чтобы повернуть голову к окну, перестав сверлить блондинку взглядом, и начинаю рассматривать сменяющиеся осенние пейзажи за окном, и вправду замечаю патрулирую машину на обочине дороге, — Даня — неплохой парень, и я не могу всю жизнь вздыхать из-за неразделенной любви к человеку, который теперь за океаном, вроде бы он рядом, а вроде бы далеко, понимаешь? Запретный плод сладок, все дела, но придумывать чувства к человеку, которого больше не увижу — это маразм. Это тоже самое, что встречаться с учителем, — от лаконичности ее сравнения, которое, каким-то чудным образом, посетило ее белокурую головушку, я залилась порцией, внезапно нахлынувшего, кашля, привлекая к себе неловкое внимание, несколько секунд чувствуя себя настолько неуютно, что хочется из кожи вон лезть. Судьба играет со мной злую шутку, никак иначе я объяснить это не могу. — У меня в голове каша, — честно признаюсь я, чувствуя натиск, который исходит от Гаврилиной и попадаю прямо в яблочко, глаза не врут, и ее секундная растерянность дает понять, что вся эта напускная самоуверенность была лишь маской, за которой кроется растерянность вселенских масштабов, — Мне нужно время для переваривания, я выдвину тебе вердикт за ланчем, мы же пойдем вместе? — Юля согласно кивнула головой, предпочитая ничего не говорить, но по легкой, и как мне кажется, настоящей, такой искренней, улыбке, я понимаю, что в ее сердце не затаилась обида на мои слова, которые я, пускай, и долго подбирала, рассуждая об их корректности, но тем не менее, прозвучали не то чтобы резко, как обреченно, будто бы я бросаю ее прямо сейчас, не желая разделить ее счастье, которым она так сокровенно поделилась только со мной, и ведь никто об этом больше не знает. Заворачивая на углу, уже подъезжая к школе, я чувствую, как меня грызет совесть от того, как искренне Юля делится со мной не только глобальными событиями, но и такими личными мелочами, о каких заикнулась бы не каждая, а в ответ на такое отношение я мало того, что так подло утаиваю о своей тяге к учителю, так еще и не могу никак поддержать, а я ведь даже представить не могу, что мне ей сказать за этим треклятым ланчем. То ли мне самой рассказать ей сразу о том, что знаю не понаслышке об этом Данииле, который по счастливой случайности учится в параллельном классе со спортивным уклоном и является квотербеком нашей школьной команды по американскому футболу и часто удостаивается чести представлять нашу школу при институте на городских и региональных спортивных состязаниях, то ли позволить ей разочароваться в нём самой? Как говорится: «Было у отца три сына: двое умных, а третий — футболист», и это явно о нем, но только вот ее хрупкое, как стекло, сердце, будет разбито в дребезги. Да и в любом исходе, всё равно её чувства будут задеты, и если Даня не оправдает ее ожиданий или на месте мяча для американского футбола окажется ее сердце, то вполне возможно, что она закроется в себе, как это было этим, нашим последним школьным, летом, чего мне сейчас хочется просто в последнюю очередь, ведь вытаскивать Юлю из депрессии самое сложное, что есть на свете, без преувеличения, либо же я стану крайней, если сейчас нелестно выскажусь о нем, чего бы мне не очень хотелось, ведь она нужна мне. Юля — мой единственный лучик солнца в этом суровом темном мире обмана и тайн, который называется «Жизнь Вали Карнауховой», а значит потерять ее я просто не могу. Да, я — эгоистка и собственница, и что вы мне сделаете? Свой эгоизм я могу оправдать только так: а ведь попытка не пытка? И если я могу помочь своей лучшей и единственной подруге стать счастливой, пускай и на какое-то время, то значит, так тому и быть. Рассматривая свои кроссовки идеально черного цвета, которые я несколько лет искала специально в тон под любимую водолазку, с которой они шикарно сочетаются между собой, шагая по школьному коридору, где мельтешила куча учащихся, среди которых были какие-то неформалы, которые странно глазели на нас оценивающим взглядом и о чем-то, явно о нас, перешептывались между собой, даже не скрывая этого, от чего я чувствовала себя крайне некомфортно, стараясь не оглядываться по сторонам, я пыталась вслушаться в слова Юлии, которая с таким интересом толкует мне что-то о будущих выборах президента школы, которые совсем скоро начнутся, куда она, моментально загоревшаяся этой идей, собственно, хочет баллотироваться. Уверенна, что сможет она одержать победу и сразить всех наповал, разрушив этот странный стереотип, в который почему-то многие продолжают верить, о том, что все блондинки тупые. И первое время я улавливала суть разговора, и не только поддакивла, но и отвечала что-то связное, поддерживая диалог, а не витала в облаках, считая, овец да баранов, перепрыгивающих друг через друга, или прочую живность, что в последнее время является для меня большим шагом вперед, но как только краем глаза я увидала на другом конце коридора бледноватого, слегка помятого, Егора, который очевидно хотел скрыть это своим пиджаком и еще более залакированными, чем обычно, волосами, да только вот рассеченную бровь и мешки под глазами этот пиджак не спас, то снова головой стала слишком далеко от сюда, и я, на носочках развернувшись лицом к лицу подруге, так, что скрип скольжения от моих кроссовок по полу оглушительно раздался, заставляя прищуриться от раздражающего звука, хватая её за обе руки, тем самым пугая, вынуждая замолчать от растерянности, но признаться честно, то я и сама от себя такой реакции не ожидала. — Прости-прости-прости, — начинаю тараторить я, оглядываясь назад, вновь проводя взглядом по силуэту мужчины, чуть сильнее сжимая кисти ее белоснежных и смертельно ледяных рук, согревая их своими, тем самым пугая ее, — Я тут вспомнила, что нужно к историку подойти, насчет дополнительных, ибо урока с ним сегодня нет, да и у него окна до трех и я не хочу вылавливать его по школе, давай я быстренько решу всё и потом я вся твоя, — предлагаю я, сконфужено улыбаясь уголками губ, немного неловко поглядывая на нее из полуопущенных ресниц, замечая, как с каждой пролетающей секундой, на лице Юли проявляется явное недовольство, которое девушка даже и не скрывает, — И мы просто обязаны обсудить твою предвыборную политику за чашечкой кофе, — поспешно добавляю я, наблюдая за сменой эмоций на светлом личике, как по щелчку пальцев, она широко улыбается, обнажая все тридцать два ровных белоснежных зуба, и отпускает меня, сдержанно кивая головой в сторону кабинета Всемирной Истории, за дверьми которого уже скрылся учитель, «давая добро», а улыбка постепенно исчезает с моего лица, сменяясь подкрадывающимся беспокойством, которое возникает сразу, как только перед глазами воображение рисует всевозможные события, которые могли привести к таким увечьям, — Спасибо, Юль, я скоро тебя нагоню, — обещаю я, и в последний раз взглянув на нее и получив утвердительный кивок, разворачиваюсь на носочках, обходя толпу учеников, парящих вейп, отмахиваясь руками, будто бы отгоняя от себя этот вредный воздух, иду к кабинету, и не доходя пару шагов, оказываюсь в ловушке мужских рук, меня неожиданно и так не вовремя перехватывает Саша, очевидно, обеспокоенный, о чем свидетельствуют его нахмуренные, сведенные на переносице, брови, и настроенный о чем-то немаловажном поговорить. Я неудачно промахиваюсь, неосторожно оставляя едва ощутимый, почти невесомый, поцелуй где-то в уголок губ, быстро и почти мимо, но Стоун не замечает этого, или только притворяется, поглядывая в экран своего телефона, он открывает рот, чтобы что-то сказать, но сейчас нет времени на телячьи нежности, и я перебиваю его, сверля взглядом дверь, нужного мне, кабинета, — Саш, мне срочно нужно поговорить с историком, пока он никуда не свинтил, можем обсудить все насущные вопросы после? — Один единственный вопрос, — волнение внутри нарастает с новой силой, но всё-таки любопытство сильнее меня, и я позволяю себе чуточку задержаться, и заинтересовано склонив голову вбок, облизываю пересохшие губы, которых в эту прохладную осень не спасет ни один бальзам, — Ты свободна в семь? — разум никак не отпускают мысли о рассеченной брови Булаткина, в ответ я пытаюсь найти весомый убедительный повод для отказа, особого желания идти куда-то не возникает, да и я не настолько рисковая и сумасшедшая, чтобы создавать себе лишнюю головную боль, да и каши, из моих мыслей, для переваривания с лихвой хватит на ближайшие несколько дней, но в последний момент осознание, что он всё-таки мой парень шарахает по голове, и я, молча, поджимаю губы и нехотя киваю, — Отлично, зая, я тогда закажу нам столик в новом китайском ресторанчике напротив дома культуры, ты же хотела туда сходить? — от мысли о том, что Саша подмечает такие мелочи, которые я когда-то вскользь сказала, даже не подумав, улыбка, но уже не такая вымученная, вновь расцветает на моих губах и кажется даже появляется некий энтузиазм, в конце концов, Стоун предложил и правда хорошую идею, а я ведь и не помню, когда в последний раз у нас вышло побыть вдвоем, наверное в мае, а может и в апреле, когда я еще не увлеклась Егором и всё было совсем иначе, и вот спустя полгода судьба дает мне шанс вернуть всё на свои места. Чудно, не правда ли? — Попозже обсудим всё, хорошо? — уточняет блондин, оглядываясь на тренера по борьбе, торопливо проходящего мимо нас, и целует меня в щёку, выпуская из своих объятий, повторно оборачиваясь на своего наставника, пристально смотря ему вслед. — Обожаю тебя, — от чего-то до одури неловко, едва разборчиво, шепчу я, будто бы не ему, а сама себе под нос, стыдливо опуская глаза в пол, надеясь, что Стоун не смог расслышать, и быстро отдаляясь от Александра, наблюдаю за тем, как парень, немного косо улыбаясь на одну сторону, подмигивает, посылая мне воздушный поцелуй, приятно удивляя своей непредсказуемой романтичностью, так неожиданно проявившейся сегодня, и только вот, после этого минутного, немного слащавого, отступления, я незамедлительно беру быка за рога и дрожащей, от понимания того ужаса, что сейчас я могу получит ответ об этой ссадине, рукой нараспашку открываю дверь кабинета по истории так, что она с грохотом стукается об стену, привлекая к себе внимание нервного мужчины, которого я застаю вразвалочку сидящим за массивным деревянным столом, по которому он постукивает своим телефоном, покуривая тонкую сигарету, за пару секунд до моего появления внимательно изучая пейзажи за окном. Егор чем-то обеспокоен, впрочем, как и я.  Мне жизненно необходимо узнать прямо сейчас откуда же взялась эта непонятная ссадина, если вчера и намека на нее не было, очевидно же, что тут не всё так просто, и в голове неожиданно складывается пазл со вчерашним ужином и выбором, а что, если вдруг таким образом папа решил преподнести, что лучше мне «так» не смотреть на историка, и это дело рук отцовских полоумных товарищей, которые решать проблемы никак иначе, кроме кулаков да рукапашки, не умеют, то для всех будет только лучше, если я, как можно скорее приму верное решение, и мы будем держать дистанцию, даже ценой моего красного аттестата и золотой медали, которые канут в лету, вместе с моей психикой, но так будет лучше для всех, в том числе и для него, даже в первую очередь для него. Я даже не намереваюсь закрыть за собой дверь, и переступив через порог, оставляю ее приоткрытой, чего достаточно для того, чтобы проходящие мимо, ученики или учителя смогли заметить нас, ибо наши разговоры всегда заканчиваются одинаково, но сегодня, как ни странно, я хочу добиться от него не секса, а слов и этих ответов, которые я получу любой ценой. Мужчина живо среагировал, услышав хлопок двери, которая резко закрылась за мной без моей воли, из-за возникшего сквозняка, и быстро повернул голову в мою сторону, бегающим взглядом наблюдая за тем, как я еще раз приоткрываю ее, на этот раз уже пошире, подпирая ее какой-то сухой шваброй, стоящей в дверном проеме, учитывая свою предыдущую ошибку, от чего, пускай лишь на секунду, но уголки его алых губ поддаются вверх, изгибаясь в выразительной полуулыбке, немного перекошенной на одну сторону. — Что стряслось? — мой, прежде стальной, голос немного дрогнул в самом конце, выдавая мое волнение с потрохами, внутри где-то так невыносимо тянет под ложечкой, и не делая ни шагу вперед, я замираю на месте, немного нервно поправляя колечко на среднем пальце, от чего-то всем сердцем переживая за ответ, параллельно прокручивая в голове всевозможные исходы событий. — Ну, что могло стрястись, Валь? Ничего не случилось, просто поскользнулся в ванной, бывают в жизни огорчения, — он глубоко вздыхает, на секунду прикрывая глаза, после чего вновь улыбаясь, обнажая белоснежные ровные зубы, только вот улыбка эта кажется мне весьма вымученной, кладёт на стол телефон, который он всё это время вертел, не выпуская из рук, — Иди сюда, — за мгновение в историке меняется все, сейчас его голос звучит намного мягче, можно даже уловить проскакивающие нотки нежности, несвойственной этому черствому мужчине, даже глаза приобретают более светлый отлив, напоминая цвет голубого неба, после, только что успокоившейся, летней грозы, и я поддаюсь и ему, и самой себе, упираясь косточками таза в ребро стола, стоя прямо напротив него, но больше не приближаюсь, не сокращаю между нами это незначительное расстояние, дверь никто не закрывал, она всё еще открыта: любой может войти, — В прямом смысле, — усмехается блондин, прищуривая глаза, похлопав раскрытой ладонью по своему колену, — Иди ко мне, принцесса, — я не могу удержаться, и закатываю глаза и от этого тона, который он постоянно использует, и от резких перепадов его настроения, на которые у меня аллергия, но тем не менее, цокнув, я в последний раз оглядываю дверь, перед тем, как сесть к нему на колени, а его татуированные руки моментально овивают мою талию, притягивая к себе еще ближе, сокращая то минимальное расстояние, что было между нашими телами, и я попадаю в ловушку из его рук, из которой выбираться совершенно не хочу. Указательным пальцем предупредительно провожу по его ровному носу, постепенно скатываясь с кончика на арку купидона, очерчивая ее ногтем, а затем прикасаясь пальцами к его губам, ощущаю легкий поцелуй, что он дарит, после чего предельно аккуратно еле прикасаюсь до его раны на брови, но даже этого хватает, чтобы вынудить мужчину нахмуриться, поиграв скулами. Очевидно, что ему больно и он этого не скрывает, только возможно приуменьшает размеры жжения, молча терпя эту боль, но я окончательно убеждаюсь в том, что ссадина вчерашняя. — Невозможно так расквасить лицо в ванной, ты за кого меня держишь? — выдвигаю свой вердикт я, оглядывая с ног до головы «боевые ранения» мужчины, замечая в добавок ко всему еще и синяк желтеющий на его локте, несильно просвечивающийся сквозь материал белоснежной рубашки, до глубины души, чувствуя себя обманутой его недоверием и скрытностью, которые никуда не делись с тех пор, — Я знаю: я падала в ванной, в твоей, на минуточку, ванной, и самое серьезное, что я сумела заработать был ушиб, — я хмурюсь, вспоминая то самое ужасное падение на скользкой плитке в его квартире, после которого у меня на бедре образовался средних размеров болезненный синяк, еще долго напоминающий мне о собственной неуклюжести, и я невольно прикасаюсь к месту, уже прошедшего, ушиба, прикрывая на доли секунды глаза, тряханув головой, стараюсь отогнать от себя совершенно разные воспоминания и эмоции, которые они вызывают, связанные именно с его ванной, где много чего успело произойти за эти несколько месяцев, пока он внимательно смотрит на меня пронзающим взглядом небесных глаз, — И, позволь напомнить, я знаю всю твою квартиру от и до, и там нет ни единого острого угла, Егор, так что, если врешь, то ври правдоподобно, — немного обидчиво произношу я, прикрывая глаза, от неожиданно появившейся тяжести, в голове ослепительно яркими вспышками неожиданно пролетает воспоминание о том, как мужчина заботливо установил смягчающие грани на все острые углы в комнатах, после того, как я пару раз была близка к поцелую с полом, по вине своих скользящих носков. — Мои проблемы только мои, принцесса, и они ни коим образом не должны тебя волновать, — вот почему все принимают меня толи за дурочку, которую устроит этот ответ, то ли за маленького, ничего не понимающего, ребенка? Почему не воспринимают всерьез? Почему никто не может ответить мне прямо и не юлить? Я вот одного понять не могу: что со мной не так? — Не забывай об этом, но, тем не менее, мне безумно льстит тот факт, что ты переживаешь обо мне, — уголки его губ невзначай постепенно приподнимаются, он безмятежно улыбается, запуская руку в мой низкий хвост, оттягивая резинку, не туго стягивающую волосы, вниз, перебирая копну моих волос у затылка, пока я кладу руки к нему на плечи, чуть ближе прижимаясь к желанному мужчине, глядя в его небесные глаза, пытаюсь поудобней устроиться на его коленях, — «Меньше знаешь — крепче спишь» помнишь такую народную мудрость? — заразительно смеется Егор, откинув голову назад, в ответ я лишь вздыхаю, не найдя в себе никаких слов, никаких чувств, кроме усталости, непреодолимой, давящей, запредельной усталости, которая столь мучительно угнетает всё мое существо, и только того, что все беспокоятся о вопросах моей сохранности, достаточно для начала каторги, но мне не остается ничего, кроме как отпустить ситуацию, в которой я оказалась абсолютно бессильной; не могу же я пытать его — человека, на которого у меня нет никаких прав, впрочем, который и не имеет никаких прав на меня, все не так уж и плохо, в конце концов, неужели мне недостаточно своих головняков и может мне, на самом деле, не стоит забивать свою и без того бедную головушку этим? — Только не падай духом, красавица, я знаю, как поднять твой боевой настрой, — прищурив глаза, нараспев произносит он, каким-то загадочным тоном, акцентируя внимание на двух последних словах, в тот момент, пока я выжидающе гляжу на него из под полуопущенных ресниц, а его алые губы неожиданно тянутся к моим, и мы сливаемся в каком-то до одури необычном, несвойственном Егору, нежном и легком поцелуе, без какого-либо намека на огонек страсти. Несмотря на то, что я отдаю себе отчет о том, что мужчина сейчас только вешает мне лапшу на уши, я позволяю себе отдаться этому моменту и не портить и без того редкий случай, когда мы можем наслаждаться друг другом, пускай и последние пару минут, но зато просто так, без уколов ревности, горькости обиды и недосказанности, а на губах остается лишь непонятная сладость, исходящая то ли от блеска, то ли от его поцелуев, хотя и прекрасно понимаю, что-то не так. И что бы там ни было, я постараюсь помочь, настолько, насколько это в моих силах, но просто сейчас нужно немного выждать подходящий момент, когда он сам решит открыться, а пока я могу только оставаться на его стороне, и дать ему не только понять это, но и ощутить во всей мощи, и на сегодняшний день это и будет самой большой помощью, которую я только могу оказать Егору, — У кого не бывает проблем? — задается вопросом историк, который принято считать риторическим, и не дав даже секунды на размышление, продолжает, — Всякие передряги случаются, с кем не бывает? Я хочу услышать от тебя один-единственный ответ. Ты же доверяешь мне? — в голубых глазах-зеркалах, направленных прямо в мои, читается не просто банальная надежда, но и заметно ощутимое волнение, которое пронзает мое тело, как стрелой, одним только взглядом, оставляя глубоко в душе то чувство, которое заставляет сердце в груди биться всё сильнее и сильнее. Краем уха, я слышу шаги в сторону к кабинету и с каждой секундой они становятся только громче, что заставляет меня встрепенуться в руках историка, вынуждая испугано обернуться к двери, нутром ощущая, что источник звука всё ближе и ближе. Отскакивая от преподавателя, я поправляю приподнятый край водолазки, оттягивая его по максимуму вниз, по возможности поправляя свой чересчур расслабленный хвост, прежде чем дать ответ Булаткину.  — Я доверяю тебе, — нерешительно, но я всё-таки позволяю себе приблизиться на пару шагов, сокращая между нами считанные сантиметры, и прогнувшись в пояснице, чтобы прошептать свое решение на ухо, я быстро прикасаюсь губами к его щеке, оставляя на ней немного липкий, блестящий на свету, поцелуй, с отливами блеска, и начинаю отчего-то дико смущено расчесывать кончики хвоста руками, словно расческой, замечая его проявляющиеся ямочки на щеках, от широкой и по-детски милой, счастливой улыбки, я, с некой невесомостью и легкостью, переполняющих меня, чувствую, как с плеч будто бы упал груз, поворачиваюсь к двери, берясь за ручку, прежде, чем она открывается со стороны коридора, и в дверном проеме помимо меня оказываются двое странных татуированных, как-то эксцентрично одетых, мужчины, что с некой загадочностью, весьма пугающей, должна признать, загадочностью, начинают разглядывать меня, и я решаю разрулить ситуацию и скрыться с поля их вида, — Так значит, дополнительные в силе? — еще раз оборачиваюсь к историку, и сталкиваюсь с его молчаливым кивком и холодным взглядом, направленным в мою сторону, он принимает правила игры, делая вид, что усердно что-то поправляет ручкой в, уже готовом, документе, — Еще раз спасибо, Егор Николаевич.

***

14:52 p.m. — Перламутровая бумага всегда смотрится не только дороже, но и более узнаваемо, ее легко запомнить из-за своей необычности, — я стараюсь, по фактам, заверить в своей правоте, вечно теряющуюся в сомнениях, поедающую свой диетический салат, больше напоминающий мне одну траву, политую соевым соусом, где пару раз проскользнула, жареная в листе для запекания, курица, Юлю, которая уже полдня выбирает только бумагу для листовок со своей рекламой и лозунгом кампании, который, как очевидно, мы еще даже не начали писать, чего уж говорить о парадном наряде. — День добрый, дорогие дамы, — Саша со скрипом, раздающимся по всей столовой, отодвигает, рядом стоящий, свободный стул, усаживаясь совсем близко ко мне, а его левая рука, в которой он держит барсетку, заходит за спину и парень вешает свою сумку на спинку стула, и после чего вскользь пробегает раскрытой ладонью по моим лопаткам, отчего легкая улыбка касается губ и я поворачиваю голову в его сторону, слыша шепот Александра прямо в ушную раковину, — Столик забронирован, все уточним по ходу, — в ответ я лишь молча киваю головой, отводя взгляд, перемещая его в свою тарелку, где были остатки, такого же полупустого Цезаря, как и у Гаврилиной, делая вид, что абсолютно не замечаю, как поодаль от меня за наш столик плюхается Даня, тем самым, несмотря на то, что мы сидим в самом центре кафетерия, не обделенные вниманием, он приковывает к нам всеобщие взгляды, даже от тех, кто, кажется, привык к нашей странной сумасбродной, сборной, как солянка, компашке. — Через неделю показ мод, а мне не в чем пойти, — обреченно вздыхает девушка, оттягивая рукава своей белоснежной водолазки, пряча свои длинные пальцы в ткани, потягивая из трубочки апельсиновый сок, прежде чем добавить, — Я даже не планировала присутствовать, ну почему участие претендентов обязательно? — блондинка отпивает свой сок, откидывая голову назад так, что ее неряшливый пучок, в который были собраны все ее белокурые волосы, развалился и теперь больше походит на высокий, слабо затянутый, хвост, который так и хочется сделать потуже, чем собственно и начала заниматься Юля, пока, с большим подносом различных фруктов, в большой миске, за которой прячется небольшая порция, еще горячего, первого блюда, от которого исходит пар, к нам, с немного смущенной улыбкой на лице, подсаживается Маргарита — сводная сестра квотербека, их родители поженились в начале этого года, не такой уж большой срок, но судя по взаимоотношениям Марго и Дани, по-видимому, они нашли общий язык, несмотря на то, как они не похожи друг на друга, с виду просто полные противоположности, да и на первый взгляд, кажется, что у них с Юлей складываются достаточно неплохие отношения, по крайней мере задорная улыбка, озаряющая лицо сестры футболиста, выглядит вполне естественной, а не натянутой. И главное, что ни может не радовать, так это то, что свободных мест за нашим столиком больше нет и меня это более чем устраивает, так что нашим местным королевам Веронике и подружке Ане придется подыскать себе другое местечко для ланча, впрочем им не привыкать. Может я и злорадствую, но кажется, что ещё совсем чуть-чуть и с кого-то так неожиданно и безвозвратно слетит корона, уж больно велика стала. Нельзя держаться на высоте благодаря одной только лапше, которую они вешают на уши каждому, по типу «Слышу звон, но не знаю где он», и клевете: стукачи да сплетницы со временем начинают надоедать и раздражать, это факт. Раздражать до такой степени, что их хочется раздавить, как пиявок. — Ты сразишь всех наповал, в каком бы платье ты не была, Юль, — откликивается Милохин, протягивая к девушке свою раскрытую ладонь, в которую подруга, даже не задумываясь, вкладывает свою руку, тем самым привлекая моё внимание. Пара сплетает пальцы и их руки скрываются под столом, расположившись на колене спортсмена, который свободной рукой достает парочку своих крекеров из ярко-желтой упаковки, предлагая их всем, сидящим за столом, с особым энтузиазмом делясь ими с блондинкой, которая вытягивает с его руки два кусочка, протягивая один их них мне. На его лице возникает весьма правдоподобная улыбка, которая даже кажется мне искренне счастливой, да и в глазах есть легко уловимый яркий озорной огонёк. Может, он влюблён в неё? — Дай ему шанс, — незаметно для всех, шепчет где-то около моего уха, делая вид, что завязывает шнурки на кроссовках, Саша, но я лишь прищуриваю глаза, пытаясь найти долю лести и подвоха в каждом мимолетном движении и взгляде блондина, попутно принимая из рук девушки угощение, кивая головой ее кавалеру, старательно выдавливая из себя некое подобие улыбки, и кажется, получается неплохо, я замечаю на себе взгляд Гаврилиной, в котором читается благодарность. И всё-же несмотря на то, что этот парень мне не особо импонирует, но я понимаю, что может мне стоит смириться? Как говорится, люди меняются, но, вот, правда ли это?

***

4:54 p.m. — Валюш, спасибо, что съездила со мной, — с широкой улыбкой точь-в-точь, как у Чеширского кота, произносит Юля, через зеркало заднего вида, оглядывая сидение, на котором расположился почти полный пакет игрушек и всякой недешевой ерести, от которой сейчас тащатся все дети. — Да не за что, уверена, ей понравится, — отстёгиваю ремень безопасности и, готовясь к выходу, открываю дверь машины, однако не могу сдвинуться с места, к которому мое тело буквально пригвоздили, продолжая всё так же сидеть сидение, рукой придерживая ручку двери, в глубине души ощущая резкий болезненный укол совести от понимания, что подруга, на протяжении всего дня, молча, терпеливо ждала от меня ответа, а я, еще пару секунд назад, вот так вот просто, намеревалась уйти, ничего не сказав, — Из вас с Даней может что-получится, по крайней мере, я бы на твоем месте попыталась, во всяком случае, ты ничего не потеряешь, и хотя бы не будешь жалеть об упущенной возможности, — я пожимаю плечами, стараясь рассуждать максимально трезво, и отдалено, откинув свою предвзятость к парню в дальний ящик, не думая абсолютно ни о чем, я замечаю улыбку на лице кареглазой блондинки. Очень благодарную и настоящую улыбку. — Спасибо, Валюша, я весь день ждала этого. Может тебя забрать после? — всё также, буквально изнутри, светясь от переполняющего счастья, предлагает она, выдохнув полной грудью, уже не скрывая свое волнение. Удивительно, как пара слов, может повлиять на человека, и может я допускаю ошибку, утаивая свои настоящие мысли на этот счет, или поступаю неправильно, поддакивая ей, в попытках сохранить не только нашу многолетнюю дружбу, повидавшую многое, прошедшую и огонь, и воду, но и ее хрупкое влюбчивое сердечко, в целости и сохранности, но зато какое-то время она будет на седьмом небе от счастья, а это ли не главное? — Не стоит, Саша уже обещал забрать меня, вечером позвоню и всё обязательно расскажу, люблю тебя, — целуя девушку в щеку, я поправляю волосы у корней, пытаясь прибавить им объема, и смыкаю губы между собой, чтобы равномерно распределить блеск, который в уголках уже стерся. — И я тебя, — напоследок слышу слова прощания от Гаврилиной, и только после этого, еще раз обняв ее, только уже покрепче, настолько, насколько это вообще возможно, я вновь дергаю ручку двери, и сразу же выхожу из машины, чтобы не засиживаться надолго в теплом салоне, и окунаюсь в осень, уже походившую на зиму, от чего, посильнее укутываюсь в кожаную куртку, которая меня ничуть не греет, и беглыми шагами направляюсь в школу, которая встречает меня многозначной тишиной, которую временами нарушают шаги. Это уборщица, еще не закончившая свою работу, всё еще убирается в столовой, мимо которой я быстро прошмыгиваю, не желая столкнуться со шквалом ругани по поводу моей грязной обуви, и скрываюсь за поворотом на лестницу, где мне чудом удается не упасть, на только что вымытых, ступеньках, и единственное, что спасло мою жизнь, так это кроссовки. В целости и сохранности, минуя все коридоры, стены которых окрашены в столь раздражающий голубой цвет, я перевожу дыхание, поглядывая на экран телефона, понимая, что до моего опоздания остается ровно две минуты, и немного ускоряю шаг, как только на горизонте вижу открытую дверь, нужного мне, кабинета, но увидав Егора, оперевшегося о стенку в коридоре, что-то так пристально и внимательно высматривающего в окне, я торможу, замерев на месте, прямо за его спиной, в паре метров от него самого. — Насколько близко вы общаетесь? — весьма тихий, но в то же время оглушающий, неожиданный, как снег на голову, шепот мужчины раздается в коридоре, не разворачиваясь ко мне, он все так же глядит в окно, за которым слышится гул сильного ветра, и я почему-то не решаюсь подойти ближе, а мои ноги будто бы врастают в пол, от столь грозной серьезности его тона, холодного и острого, как сталь, у меня четко складывается впечатление, что я в чем-то провинилась, и сейчас меня будут отчитывать, как маленькую девочку, — Принцесса, — историк разворачивается ко мне лицом, на котором я замечаю весьма широкую и белоснежную, будто бы голливудскую, заразительную улыбку, от которой и самой хочется заулыбаться, что может в разрез идти с его характерным ледяным тоном. — Очень близко, — я до хруста заламываю пальцы, медленно переминаясь с одной ноги на другую, чувствуя себя нашкодившим котенком, которого сейчас будут ругать последней бранью, но какой-то непонятный огонек в его глазах и столь добродушная улыбка действуют на меня, как лошадиная доза успокоительного, и я чуть расправив плечи, выжидающе смотрю на него, прикусывая губу, застыв в ожидании продолжения его фраз, убирая, от греха подальше, свои руки за спину, сжимая в ладони в замок. — Знаешь, день был долгий у обоих, и я довольно проголодался, поэтому составишь мне компанию, — его голос звучит весьма бодро, но на лице и вправду отражена неумолимая усталость, которую он пытается будто бы «стереть», проводя ладонью по шее, чуть разминая ее, а я изумлено поглядываю на блондина из под полуопущенных ресниц, все еще не веря своим ушам. Что, черт возьми? Егор не желает, уже в который раз подряд, разжевать мне монотонный текст, из столь нудного материала по истории, который он старается преподнести повеселее, и проводить занятие? Он впервые по собственной инициативе не хочет проводить занятие? Что это с ним? Неужели я упустила момент, когда ему дали кирпичом по голове? И если это так, так вот откуда ссадина. Выкидывая из головы черный юмор, я обращаю свой взор на мужчину, понимая, что уже, как минуту я просто глазею куда-то вдаль, поверх его головы, — Это не вопрос, а утверждение, идём, я знаю отличное место, — я усмехаюсь своим мыслям, которые рисуют в моей голове различные варианты, как Егор, словно в старых мультфильмах, как главный антигерой получает по заслугам, за содеянное, попутно наживает себе ранение, которым в дальнейшем будет гордиться, называя бандитской пулей, как сегодня утром, и перед тем, как вложить свою холодную ладонь в его теплую руку, только отмечаю про себя странность его поведения. С этими словами Булаткин берет меня под руку, направляясь в сторону выхода, по тому же самому маршруту, как я и поднималась к его кабинету. Преодолев, скользкую, намытую до блеска, лестницу, мы проходим мимо столовой, откуда исходит не самый приятный, если признаться честно, запах, чего-то горелого, и скорее всего, рыбы, от которого учитель, словно маленький ребенок, сморщив нос, стал обмахиваться рукой, будто бы отгоняя от себя воздух, пропитанный столь «душистым и легким ароматом», и ускорив шаг в два раза, мы наконец покидаем здание школы, где на парковке нас уже встречает, не его блестящий черный железный конь, а белая машина. Всю дорогу мы проводим в молчании, не столь давящем, как может показаться, но все же затяжном молчании, царящим в машине, где каждый был глубоко погружен в себя. Мужчина, как очевидно, внимательно, не отвлекаясь ни на секунду, следил за проезжей частью, как ни крути, уже вечереет и, как и ожидаемо, машин на дороге тьма тьмущая, от чего блондин немного раздражительно постукивает подушечками пальцев по кожаному рулю, обгоняя очередного медленно плетущегося гражданина, который явно никуда не торопится, а я никак не могла отбросить из головы мысли о том, что его, неожиданно появившиеся, проблемы, могут быть по исключительно моей вине, что я сама того не замечая стала главным источником всех неприятностей в его жизни. И как бы я не пыталась это отрицать, но всё же мне кажется до безумия подозрительным и странным, что он пригласил меня поужинать вместе, ведь он всегда предпочитает другое время провождения, обычно ночное, поэтому так и хочется сказать: «Ущипните меня, пожалуйста». Сейчас я не могу быть точно уверенной в чем-том, в голове одна сплошная каша из бесконечных вопросов, и не на какой из них нет ни единого ответа. Я потерялась не только в круговороте событий, но и, как бы ни было сложно в этом признаться, сама в себе, и выбираться из этого состояния одна из самых непростых задач, которая передо мной стоит. Неуверенность и отсутствие стабильности сбивают меня с толку, но в одном я абсолютно не сомневаюсь, я хочу, чтобы Егор был рядом, просто рядом, несмотря ни на что. С ним я в безопасности. С ним я дома. Булаткин, как самый, что ни на есть, порядочный джентльмен, словно по волшебству, явившийся ко мне прямиком из девятнадцатого века, пропускает меня вперед, открывая передо мной темную резную дверь, и я умиляюсь уютности маленькой кофейни, куда он меня привез, выполненной в современном стиле, которая чем-то напоминает мне стилистику Маями, особый блеск кафетерию придает, вырезанная на деревянной стене, картина, где царит просто невероятная атмосфера. Это очень мило с его стороны, но почему-то до дрожжи по коже я чувствую себя чертовски неловко, но всё же стараюсь не подавать виду, расправляя плечи, чувствуя, как все внутри меня напряглось, тем не менее, выглядеть в глазах историка размазней это явно не то, что мне надо, поэтому всеми правдами и неправдами нужно держаться достойно. Мужчина за руку подводит меня к одному из свободных столиков, в центре которого стоит маленький кактус в вазочке в форме двух панд, обнимающих друг друга. Не могу сдержать улыбку, рассматривая, вроде бы столь неподходящий под интерьер, но такой очаровательный предмет декора, отмечая про себя, что он придает даже какую-то изюминку столику, замерев на месте, что не остается без внимания Егора и он, немного сдавлено, дабы не привлекать к себе лишнего внимания и не смущать, тем самым, меня, посмеиваясь в кулак, приглашает меня наконец присесть, учтиво отодвигая и задвигая за мной стул. Мне до сих пор не верится, что это происходит со мной на самом деле, ведь все так похоже на какой-то слащавый сон, что не хватает только прыгающих розовых единорогов, оставляющих после себя радужный след, и я точно поверю в то, что нахожусь в волшебном небытие, но достаточно заметная ссадина, рассекающая его бровь почти что идеально ровно — наполовину, так некрасиво напоминает о такой жалкой, и в то же время, жестокой, непривычной реальности, с которой мне придется  свыкнуться. Отводя глаза в сторону, переставая буравить взглядом лицо мужчины, не отражающее на себе ни единой эмоции, я выкладываю свой, вибрирующий, телефон, на который Юля прямо сейчас отправляет просто неимоверное количество фотографий о выборах, на стол, пока к нам на всех парах подбегает официант, предлагая меню. — Заказывай то, что придётся по вкусу, — произносит блондин, протягивая мне одно, из только что оказавшихся на столе, меню, выполненное в том же стиле, что и само кафе, вкладывая его прямо мне в ладонь, которое открыв на первой же странице, я сразу теряюсь в сомнениях, стоимость блюд кусается, сегодня, я, как никогда раньше, была не готова оказаться в самой гуще событий, и по этому сейчас я могу позволить себе разве что американо, разумеется, без сахара, — Тот салат, что ты с Юлей съела на перемене, едва ли можно обозвать едой, и не смей даже заикнуться об оплате, иначе я оттрахаю тебя прямо в дамской комнате так, что не сможешь стоять, — на алых губах мужчины образовывается самодовольная усмешка, он явно чувствует, что попал в точку, я правда достаточно голодна, в то время, как я до того смущенно, что мои щеки предательски алеют, краснея, как помидор, возвращаю взгляд в текст, прячась за большим меню, в очередной раз пробегаясь по названию блюд, но опять же ничего не запоминая ни об одном. Читая описание одного из гарниров, я стараюсь не поддаваться любопытству и не поднимать глаза, чувствуя на себе пристальный взгляд Булаткина, но мои планы с треском разрушает мой телефон, так не вовремя, начавший вибрировать на столе, привлекая к себе порцию предельного внимания, и на ярком экране горит надпись, которую никак не остается не замеченной Егором. Он сжимает губы в узкую полоску, сузив глаза. Все кристально чисто, звонит «Зая💞», и, по-моему, Егор без труда догадался кто же это мог быть. — Егор, я отойду всего на пару минут, закажи что-нибудь на свое усмотрение, — Булаткин молча кивает головой, стиснув зубы, впиваясь пальцами в бумагу, делая вид, что досконально изучает содержимое меню, и я понимаю, что эта ситуация ему неприятна, но изменить ничего нельзя, и чтобы не усугубить все, я, быстрыми шагами, направляюсь в эту самую, минутой ранее упомянутую, дамскую комнату, к моему счастью, здесь оказывается тихо. — Зай? — Извини, что мешаю, но как насчет встречи в том самом ресторане? Я буду ждать тебя у входа без пятнадцати, наденешь платье? — уголками улыбаюсь, подавляя внутри себя тяжкий вздох, откидывая голову наверх, немного разминаю шею, и рассматриваю себя в зеркальном потоке, в котором яркими бликами отражается, крашеная в бирюзовый, стена, и провожу подушечкой указательного пальца под губами, подправляя немного размазанный контур помады, не понимая одного: В какой момент моя жизнь стала такой запутанной? Может сразу, как только в ней появился историк верхом на железном коне? 

...so stay tuned for further to the continued...