***
Тома буквально распахнул глаза и тут же раздвинул широкие сёдзи покоев юной госпожи. Грохот пусть и был коротким, но это чуждый звук. Мужчина испугался, что упустил что-либо. Но все было не так просто и прозаично, как хотелось бы верить. В комнате стало куда холоднее. Крио глаз бога пульсировал своей энергией с короткими перерывами, а Аяка стояла напротив зеркала, замахиваясь искусно расписанной вазой на замерзшую зеркальную поверхность. Не выдержало все: ваза разлетелась, зеркало пошло трещинами. Тома подоспел и подхватил на руки Аяку, не давая ей потоптаться по черепкам, изрезая свои тонкие ступни. Но юной Камисато стало лишь хуже от этого. Когда она подняла серо-голубые глаза на слугу, в них плескался лишь ужас. Тот ужас, с которым смотрят на дикого зверя, против которого нету оружия. Ужас, от которого можно умереть, если долго поддаваться влиянию. — Аяка…? — нерешительно подал голос Тома, но тут же в его грудь уперлись тонкие девичьи ручки и морозный иней расползся именно под одеждой, будто бы даже прямо под кожей. Девушка вырвалась, упала на спину, когда управляющий на несколько шагов отошел от нее. Пальцами тот от боли сжимал ткань черной футболки у ворота. — Не подходи! Ты! Не смей подходить! — тонкий голосок сорвался на громкий крик. Такое поведение… несвойственно для Аяки. Для их милой, сильной духом, доброй госпожи… Томе казалось, что иней поражает сами легкие, от того так было больно дышать. Однако ему хватило сноровки, чтобы пиро элементом свести эффект чужого выпада на нет. — Аяка, тише… Это я, Тома… Молодому мужчине пришлось уклоняться от второй летящей декоративной вазы. Аяка оттесняла сама себя к стене. Ее спальные одежды непозволительно-откровенно спадали с аккуратных плеч, а свободные рукава складками собирались на локтях. У Томы складывалось ощущение, что она совершенно не проснулась от какого-то минутного кошмара. Но… что могло привести их юную госпожи просто в столь животный ужас? Синяки под глазами слишком явно вырисовывались, покрасневшие белки глаз выдавали, что столь длинный сон не был сказкой для юной души. Аяка сейчас защищалась. Защищалась от того, что тянуло к ней свои когтистые лапы. Сама тьма пыталась схватить ее за ладони; Тома пытался дотянуться до нее, чтобы прижать к себе и согреть. Тьма не давала ей вырваться и найти брата, ведь только он всегда на ее стороне и есть ее опорой; Тома не давал ей убежать в сад, хватая за тонкий пояс спальной юкаты и бесконечно подхватывая на руки, чтобы вернуть в постель. Аяка кричала и плакала, будто бы сходила с ума окончательно. Вырывалась, бодалась, а Тома боялся причинить ей вред даже такой. Хрупкое девичье тело всё же могло сломаться от его грубых прикосновений, и тогда бы слуга себе этого не простил. Он не находил ответов, но чувствовал, что это связано с тем, из-за чего ушёл глава. Это не вина Аяки. Возможно, она ощущает присутствие существа, что мордовало ее долгие недели? Тома умел складывать дважды два и помнил, когда с Аякой начали твориться странные дела. В комнате царил хаос. Книги, веера, вывернутые из ваз цветы — все усеивало собой некогда чистый пол. Сбитая постель, перевернутые столики… Аяка действительно не видела, что в покоях с ней находится именно Тома, а не кто-то иной. Взгляд её застилала пелена простых человеческих инстинктов, которые заставляли ту желать лишь одного — убежать и спастись. И в этом нельзя было винить молодую девушку. Любой человек, какой бы храбрый он ни был, умирать же не хочет. — Отпусти… Отпусти-отпусти-отпусти! — взгляд серо-голубых глаз все еще источал ужас, но один единственный взмах рукой переменил положение вещей. В золотом зареве меч лег в тонкую девичью ладонь и лезвия «Сомэцу»* ринулись вперед. Тома не ожидал этого, вот и не защитился в тот же момент. Мужчину отбросило к дальней стене, а Аяка выскочила за распахнутые сёдзи, убегая, как того и желала ранее. Тома не сильно от нее отстал. Утирая кровь с щеки, он был весь покрыт «Пылающим покровом»*, что и спасло его от ледяных лезвий юной госпожи, которые все еще бесновались в ее покоях, понемногу спадая на нет. Раздались голоса стражников и крики перепуганных слуг где-то со стороны главных ворот… Стоило догадаться, что если юная госпожа не признала своего лучшего и верного друга, то прислуге такая милость тоже не светит. Томе нужно было как можно скорее нагнать Аяку и защитить ее, если не от недругов, так хоть от самой себя…***
— Угх… Это перестает быть интересным… Игры кончились для Аято. Он сам это понимал, но более прозаично не мог озвучить даже в собственных мыслях. С момента, как Вестник покрыл свой доспех чем-то, что до боли напоминало собою гидро-покров, образуя щит, глаз бога главы стал бесполезной безделушкой на бедре, не более того. Гидро никогда не пробьет гидро, пиро не испарит пиро, крио не принесет ущерба крио. Простая наука, которую на собственном опыте обязан познать каждый обладатель амулета. Об этом не написано книг, за то рассказано слишком много жизненных историй, нередко написанных кровью проигравших. Аято хватается за меч уже двумя руками. Время официальных стоек из учений клана давно прошло. Куда там праздности и манерам, когда дерешься с тем, кому изначально не ровня? О, Камисато признает, что, если бы мог, сейчас бы опустился до грязных трюков, коими не брезгуют даже элитные ниндзя из Сюмацубан. Такой подход не противоречит убеждениям нынешнего главы клана Камисато и комиссии Ясиро. Много лет назад он дал себе слово, что цель оправдывает любые средства. И если он не боялся запятнать руки и почернить душой ради Сёгуна и людей, то с какой стати вообще переживать, когда на кону стоит жизнь собственной сестры? Если бы способ был, Аято им бы непременно воспользовался. Но сейчас, когда глаз бога отошел на второй план, вес имели лишь собственные навыки, отточенные годами, опытом и бесконечными тренировками. Меч вновь лежит лишь в одной правой руке. Аято бежит навстречу Вестнику, что вращается в виде колеса туда-сюда почти по всему клочку большого обрыва. Мужчина привык, он освоился и уже, призывая клона в последний момент, уходит этим от удара, заходя за спину. Исполнять «Кёка» без использования элементальных способностей всегда было трудно. Да даже сейчас это походило больше на цепочку упрямых, режущих ударов, чем на ту связку элегантных движений. Во всех потугах Аято был некий смысл, если смотреть со стороны. Это уже его глаз не видит разницы, Камисато просто нападает, потому что это единственное, что сейчас вообще возможно. Но даже под чистыми физическими атаками покров поддается. Водяных потоков, что окружают тело Вестника, куда меньше, чем было изначально. Они оба достаточно потрепанные. Некогда белоснежный костюм уже зиял рваными дырами на спине, из которых сочилась кровь мужчины. Рана на спине — позор. Символ того, что ты пытался убежать. Однако Аято четко отдает себе отчет и знает, что сам не успел уследить, когда противник оказался за спиной и настиг его водяным лезвием. Честное слово, если бы не клон, глава бы уже валялся на этой мокрой земле, отдав душу праотцам. Рана болела. Нещадно болела и тянула, напоминая о себе каждый раз, когда Аято нападал, блокируя удары и стыкаясь лоб в лоб. Не сказать, что Вестник испытывал какой-то мандраж от стойкости человека, но это явно вызывало в существе смешанное чувство дискомфорта. Этот Камисато лишь на первый взгляд казался аристократичным мальчиком, который меч может таскать с собой разве что для украшения, да и в дань былым традициям. Чем дольше длился бой, тем явнее становилось то, что не крепкий телом, Аято силен в своем упрямстве и гордыне. Не хочет падать. Не хотел проигрывать. Не хочет умирать. — Смешон. Вестник хватает Аято за лицо, в порыве просто раздавить его голову. Тело человека так легко удается поднять над землей… — И нелеп! — этот низкий и глухой тон заставляет небеса разразиться очередной вспышкой молний. — Бесполезен, как и все ваши дети. И наскучил так же быстро, отпрыск Шиничиро! Несколько молний, будто бы уловив настроение момента, поразили промокшую и затоптанную траву за спиной Вестника, превращая его фигуру перед мутным взглядом Аято в черное и беспроглядное нечто.***
— Аяка!!! Госпожа Аяка! Юная госпожа! Стойте! Что только не использовал Тома, дабы просто докричаться до девушки, которая убегала от него прочь, оборачиваясь и прижимая свой крио глаз бога к груди лишь сильнее. Полы ее нижних одежд опасливо оголяли тонкие, бледные ножки. Босые ступни грузли в мокрой грязи, оставляя по себе раздавленные следы. Тяжелое дыхание юной госпожи Тома, казалось бы, слышал даже с такого достаточно значительного расстояния. Та напугана. Очень сильно напугана. Она все еще старалась убежать от видений и собственных кошмаров. С тихим вскриком девушка поскользнулась и упала на землю, покатившись по небольшому горбику ниже, пачкая нижние одежды окончательно, сбивая коленки, окуная волосы в мокрую грязь. Небеса вновь разразились ливнем и громом, молниями, но даже его не хватило бы, чтобы очистить милое, бледное, осунувшееся от истощения личико. Глаз бога выпал из дрожащих рук, прокатился и затерялся где-то в насаждении дикой мяты. — Братец… Братец, где ты?.. Браааатееец! — слезы катились по лицу, пока девушка, стоя на коленях, искала свой амулет в густом кустике мяты и траве. Сияние того было более тусклым, чем обычно… — Ты не мог уйти! Не мог! Ты же обещал быть с нами, братец! Тома замер на вершине, так и не выкрикнув ее имени вновь. Оно застряло где-то в горле, превращаясь лишь в судорожный выдох. Слезы юной госпожи сейчас отличались от того, что было на днях за столом. Она вся… разбитая. Будто бы душа вывернута наизнанку, оголены страхи и все горести, что таились в сознании. Страх потери брата был самым искренним из всего, что Тома знал об Аяке Камисато. Ей пророчили пост главы после брата, мол, он скоро сам отойдет от дел, все равно младшую сестру народ больше любит. Девушка и сама знала эти слухи, само собой. Но хотела ли она этого? Нужен ли ей был пост главы, который по праву принадлежал старшему брату? Нет, Тома знал, ее воротит от одной мысли, что придется заменить его окончательно. Она всегда тайком пробиралась к сёдзи его покоев, думая, что никто не видит. Проверяла, дома ли брат, спит он, отдыхает ли? И лишь видя, как его грудь во сне мерно поднимается и опускается — выдыхала и сама. Аяка не стремилась быть маленькой, беззащитной сестричкой. Напротив, она хотела быть сильной. Хотела, чтобы брат знал, что она его союзник тоже, как и Тома, и не потому что сестра, а потому что… Потому что верит в тоже самое, что и он. Управляющий все знает… И что бы она сейчас не видела, но так слезно убиваться за братом… Тома бесшумной поступью подобрался к Аяке со спины, склоняясь над той и протягивая руки. Одна ладонь, не покрытая перчаткой, накрыла лицо, вторая скользнула где-то под грудью, дабы юная госпожа не завалилась вперед. Камисато начала вырываться, но с каждым вдохом одурманивающий аромат мяты с примесью каких-то благовоний становился лишь сильнее. — Тише… Тише, Аяка, мне жаль… Твой братец делает все, что в его силах, чтобы вернуться. Давай подождем его вместе, моя госпожа, — голос буквально практически что убаюкивал девичье изнуренное сознание. С каждым вдохом Аяка вырывалась все слабее, пока веки не сомкнулись вновь, а голова не была откинута на крепкое мужское плечо. Тома правда не хотел применять грязные трюки и фокусы на младшей сестре своего господина, на своей подруге. Это достаточно низко, и мужчина с этим согласен, однако… Сейчас Аяка была опасна в первую очередь для себя же самой. Нанося экстракт на руку, Тома проклинал себя. Недолго, конечно, но проклинал. Порой его методы соприкасались с тем, что проповедует Сюмацубан, однако управляющий был более приземлен и избирателен. Подобно Аято, Тома разделял позицию, что цель всегда оправдывает средства. Если ради спасения ему пришлось одурманить юную госпожу, погружая ее в сон вновь, значит так тому и быть. Тома без особых проблем нашел глаз бога, который затерялся между листиками пышной мяты. В свободной манере поднялся на ноги, подхватывая Аяку на руки, бережно ее удерживая. Такая маленькая, такая легкая… Настоящая куколка, а не человек, что является лицом целого клана. — Нам стоит возвратиться, Аяка. Ты промокла, — Тома не мог поделиться своей курткой, потому что с той тоже в прок лишь выжимать дождевую влагу. — И измазалась вся. Какая маленькая негодница. Когда-то бы Тома потянул ее за пухлую щечку после таких слов, сейчас же мог подарить лишь теплую улыбку. Мужчина уже направился назад, как перед ним уселась кицунэ. Рыжая лиса, будто бы сошедшая с рисунков в древних свитках. Порой Тома видел их достаточно часто, но сейчас золотые глаза зверька будто бы смотрели в саму душу. Холодок, который прошелся по спине, в этот раз не был последствием от контакта с чужим глазом бога. Кицунэ никогда не подходят к человеку первыми. Управляющий прожил на острове достаточно, чтобы видеть, как зверьки первыми убегают, просто учуяв человека. Хотя, когда-то, именно такая лисица привела его к Аято, который так безответственно пытался научиться лазить по высоченным соснам. Тома тогда еле успел поймать будущего главу, чтобы тот не свернул себе шею. Почему-то мужчина по сей день помнит то чувство от зрительного контакта с золотыми глазами. Сейчас те же самые ощущения переполняли его. — Ты… Хочешь отвести меня к нему? Глупо ожидать хоть какого-то ответа. Кицунэ лишь поднялась, проведя по земле удивительно сухим для такой погоды хвостом. Ушки навострились, и та прыгнула в кусты мяты, с них на камень, а потом вновь села, смотря куда-то вперед. Что-то подсказывало, что стоит поддаться наитию и побежать вперед, за этим зверьком. Однако, важно помнить, что весомой тяжестью на его руках ощущалось тело юной госпожи. Тома практически вымученно, в какой-то степени даже смиренно, прикрыл глаза и, сложив губы в некой форме, издал тихий, но отчетливо характерный свист. За считанные минуты раздумий тень, надвигая на глаза полы шляпы, возникла перед управляющим, опуская голову в коротком поклоне. Тома не господин Аято, это факт, но глава дал своему лучшему слуге ряд маленьких привилегий, если так можно было выразиться. Тень в темных одеждах поднялась. Никаких имен, никаких званий, никаких кличек, но Тома узнал члена Сюмацубан перед собой. На этот свист мог прийти лишь один единственный человек. — Доставь госпожу в поместье без лишнего шума и свидетелей, — Тома умел быть серьезно-убедительным, когда это достаточно выгодно. Тень опустила край шляпы на глаза, изображая повиновение приказу, что связан с жизнью одного из его хозяев. Тело Аяки уже было в чужих руках, когда человек ринулся назад. Тома же перевел взгляд на хитрую кицунэ и спрыгнул вслед за ней.***
Когтистой перчаткой Вестник сжимал голову молодого главы в практически что стальной хватке. И, откровенно говоря, шанс убить мужчину одним махом у него был. Против такого физического напора человек не мог противопоставить ничего. Однако, существо говорило. Много. От всех его слишком плоских, а порою и слишком философских высказываний болела голова. — Ты мог просто, как и все, не замечать, Камисато, — удручающего тона Вестника коснулись нотки пренебрежения. — Я не давал слова не трогать сыновей клана, но мне интересны только дочери. Крошечная плата за то, чтобы просто быть живым, согласен? Аято не мог даже пошевелиться. Его опять пришпорило темной энергией к одному месту. Невозможно поднять даже ладонь, чтобы вцепиться в темную броню в попытке освободиться. Что уже говорить про катану в руке? Вестник много чего наговорил про клан, но тема потребности в дочерях осталась самой незатронутой. Хотя, если честно, Аято было глубоко на это плевать. Сердцу брата было все равно на дочерей клана, имена которых остались лишь в старых документах и свитках. Важна лишь Аяка. Та, которую он знает, оберегает, любит, обожает… Самая родная и милая сестра из всех, что просто могли и могут родиться в их безудержном мире. Братская любовь столь слепа и безгранична. Она одновременно и бередит старые раны, и помогает позабыть о них. Такое волшебное сочетание не объяснить ни разумом, ни сердцем. Оно просто существует. Рука на лице и голове подрагивает от какого-то личного внутреннего напряжения Вестника, а пальцы лишь стискиваются сильнее. — Но ты стойкий. Брыкался долго и я поверил, что с тобой будет интересно. Но, опять же, жаль, что твои трюки себя исчерпали. По тому, как дрогнула энергия вокруг них, Аято смутно понял, что Вестник опять использует свои силы. Эта странная вибрация ауры за бой появлялась не единожды. Но вместо всепоглощающего страха Камисато испытывал лишь желание, чтобы тот подошел ближе. Еще ближе, тварь. «Сейчас, со мной в руках, ты не ускачешь прочь так же быстро», — такие мысли роились в светлой голове, вытесняя любой рациональный страх, который все же дрожал изначально в его сознании предательским грызуном. На правой руке Вестника длинное лезвие доспеха опять наполнилось гидро энергией. Играясь со своей жертвой, зная, что человек ничего ему противопоставить не сможет, будучи ослабленным темной энергией Бездны, существо не торопилось. Смаковало мгновения, чтобы впитать отголоски чужой жизненной силы и элемента. Они столь сладко просачивались в собственное тело, спрятанное в темных доспехах. Дарили давно позабытое чувство тепла и жара, будто бы сердце еще может биться. За этим он забирал себе людей. Просто чтобы помнить, чтобы создавать иллюзию осознанного существования не просто с телом, но с настоящей душой. Дочери Камисато оказались на удивление полными жизни и столь манящими, что, вкусив тех раз, больше нельзя отказаться. У Вестника не было никакого желания оттягивать сладкий момент встречи с очередной юной Камисато, однако молодой глава казался полным надежд и сил. Хоть какое-то разнообразие. Вестник прицельным выпадом намеревался поразить сердце человека одним ударом, чтобы распробовать и его отголоски жизненной силы, но ситуация… Переменилась. Существо ощутило не сразу, но в камень, что так маняще всегда сиял на его грудной броне, только что был воткнут клинок. Ровно в тот же момент, как потухшее лезвие на руке вошло в нежную человеческую плоть. Все смешалось в одну кучу, сбилось, пошло наперекосяк. Удар пришелся куда левее и выше, протыкая область около плеча насквозь. Лишенная контроля гидро энергия, что питалась Бездной, взорвалась между противниками, откидывая их друг от друга. — Ты!!!!!!!!!!!! — взревел Вестник, закрывая ручищами треснувший в груди камень. От каждой его пульсации по броне разбегались мелкие голубые трещины и появлялись сколы. Клинок человека сломался от взрыва энергии, но свою миссию тот исполнил… Глаз бога — священный артефакт для каждого обладателя. Нет в их мире существа, что может подчинить себе элемент без него или какого-либо аналога. И если у человека отнять его, то он теряет себя. Аято видел это собственными глазами и знает, о чем именно говорит. А что будет, если отнять аналог у Вестника? Нет в мире вещей, что не подчиняются общим законам сотворения. Камисато сделал ставку, платой за которой должна была стать его собственная жизнь. Вестник будто бы пытался закрыть руками дыру в груди, что только разрасталась сильнее. Он ощущал, как силы неконтролируемым потоком бурлят под доспехом, желая вырваться наружу и вернуться туда, откуда и появились. Нет… Нет… Для существа это означало смерть. То, от чего он отрекся, от чего убегал, принимая когда-то неведомую силу и становясь ее покорным рабом. — ТЫ!!!!!!!! — разъярённый рёв Вестника слился с раскатом грома. Перед его взглядом был Камисато, лежащий далеко на траве, спиной на каких-то корнях. Разбитая фигура человека выглядела все еще до невозможности нелепо. Однако именно из-за него Вестник сейчас распадается внутри на куски. Тварь… Вот так ему отплатили за снисхождение?! За его силу?! Грязные свиньи, которые не знают ничего о чести и долге! Уничтожить. Это то, чего сейчас поистине желал Вестник. Именно стереть в кровавую кашу, чтобы осколки костей смешались с ошметками плоти и мяса, чтобы изувечить до неузнаваемости, чтобы не осталось и следа от этого человека. А потом бы хорошо было выкосить весь неблагодарный клан в кару за вольности глупого главы… И руки уже тянулись. На дрожащих ногах Вестник ринулся вперед, чтобы раздавить человека, что стал его неожиданным камнем преткновения, как мощный удар сверху настиг его. Тяжелым ядром на Вестника кто-то свалился и вслед за этим несколько быстрых и размашистых ударов настигли его тело. Копье в руках Томы пылало, когда он подпрыгнул, отталкиваясь от земли оружием и ударяя существо ногами в грудь. Пиро энергия была куда сильнее сейчас против того хаоса, с которым столкнулся изначально Аято. Возможно, это достаточно бесчестно, когда ты добиваешь противника своего господина, но Тома не искал славы с этого. Он едва успел даже заметить, что происходило на утесе. Кицунэ вела его такими странными тропами, что человеку не осталось ничего, кроме как спрыгнуть с планером, а потом в полете атаковать с воздуха. Мужчина был силен и вынослив по-своему, и оттеснить замешкавшегося Вестника — задачка не такая уж и сложная. Доспех буквально уже раскалывался изнутри, когда копье вошло глубоко в трещину синего кристалла на груди, пронзая существо насквозь. Пиро энергия танцевала и на древке, и на руках копейщика, и на самом стальном конце. Она смешивалась с бушующим гидро, заставляя влагу бурлить и кипеть. Вестник раздался очередным рёвом, от которого чуть ли не лопались барабанные перепонки, навалился сильнее, под собственным весом вгоняя оружие лишь глубже в себя. Лицо Томы окрасилось в эмоции полного безразличия и ненависти, когда существо обмякло, заваливаясь на бок. Камень в его груди потух, и странная энергия мерно угасала с каждой секундой. Тома поджимал губы, смотря на мертвого Вестника, что буквально сейчас разваливался на куски, истлевая на глазах. Что за… тварь? Огромный… Он такой огромный. Только сейчас мужчина осознал, что у него бесконтрольно дрожат руки и он завалился назад, отползая от этих останков прочь. Будто маленький ребенок, что увидел чудовище из древних легенд и сказок. Ужас… Его сковал ужас от одного вида Вестника. Тома как-то слабо, но все же осознавал, что это Аято что-то сделал с ним. Ведь, давайте будем честными, глава сильнее своего покорного слуги. Стиль клана Камисато куда искуснее, нежели приемы самоучки-прислуги. Тома лишь добил то, что оставалось от некогда грозного существа. Это все господин… господин… — Аято! — в резком развороте прослеживалась крайняя нервозность управляющего, когда он вспомнил о своем господине. Ноги сами понесли его к мужчине. Маленькая кицунэ сидела рядом с человеком, обнюхивая окровавленную ладонь. Стоило человеку приблизиться, как та, позабыв обо всем, убежала прочь. Колени подкосились и Тома упал на них, приминая мокрую траву и вдавливая ее в чавкающую грязь. Камисато в какой-то сломленной позе подпирал спиной могучие корни, что разверзлись из-под земли многие годы назад. Тома не видел точно, как именно Аято отбросило от существа: сам ли он постарался, Вестник ли отшвырнул, а может дело в той яркой синей вспышке, от которой, казалось бы, задрожала вся округа? Ничего непонятно, но управляющий не забивал этим голову, когда пытался унять дрожь в руках. — Аято…? — Тома подполз ближе, волнение на дне зеленых глаз застыло в немногословном блике. Мужчина перед ним дышал, это главное. Дождевая влага скапывала с волос тяжелыми каплями, застыла испариной на лице. Все одежды грязные, порванные местами, мокрые, хоть бери да выжимай, ведра два наберется. Однако, Тома никогда не ругал главу за испорченные одеяния. Тот в состоянии покупать новые хоть каждый день, ведь заказы на них, казалось бы, оформлены на год вперед. Тома в каком-то внутреннем ужасе рассматривал месиво из плоти и ткани на плече. Некогда белые одежды впитали кровь, но не засыхали. Все такое… свежее… Чавкающее… Мягкое до сих пор. Тома коснулся лишь кончиком пальца немного выше, проверяя, где там бьется медленно пульс, а Аято слабо простонал на выдохе. — Мой господин… Живой. Неважно какой, главное, что живой! Тома не мог подавить улыбку облегчения, но с тем же ему было тяжело. Камисато двинулся. Попытался приподняться от корней, но сил хватило только чтобы медленно поднять голову. Тома замер. На лице молодого главы отразилось столько эмоций разом, что и не сосчитать. Даже таким, на пороге чего-то неизведанного, он умудрялся выглядеть победителем. Все пошло так, как он того и желал. Язык едва ворочался, Аято что-то хотел сказать, но Тома покачал головой, останавливая его. «Тихо-тихо», будто бы читалось в коротком жесте слуги, и глава, неожиданно, но прислушался. Горячая ладонь коснулась холодной, влажной от дождя и крови щеки и мужчина прикрыл глаза. Тяжелое дыхание было достаточно рваным и прерывистым, в нем отдавались отголоски той боли, что сейчас расползалась цепями по телу. — Все уже закончилось, — Тома внимательно осматривал тело, перед собой, пусть и поверхностно. Аккуратно поддерживая мужчину за более-менее здоровое правое плечо, управляющий потянул Аято на себя, помогая отстраниться от жестких корней. Даже такое движение заставило мечника тихо простонать от дискомфорта, и причину Тома понял лишь тогда, когда ладонь скользнула к лопаткам. На кончиках пальцев липкой влагой осталась остывающая кровь и застыло ощущение горячей плоти вокруг очередной раны. — Я здесь, Аято. Тома осторожно, будто бы боялся навредить еще сильнее, уложил голову Аято к себе на крепкое плечо. Мужчина никак не сопротивлялся. Его горячее и лихорадочное дыхание было прерывистым. Мокрые волосы слиплись и неприятно касались щеки, когда Тома прижимал Камисато к себе поближе. Тело главы подрагивало, то ли от холода, то ли от боли — не важно. Тома сейчас не разбирался, ему все равно на любые причины. Теплые пальцы успокаивающе опустились на холодный затылок, в меру длинные пряди липли к фалангам, а Тома просто прикрывал глаза, вслушиваясь во все, что только можно. Дыхание, сердцебиение, чужая дрожь — все это есть отголосками жизни, что не покинула тело Аято до сих пор. — Ты хорошо постарался, — шептал Тома, будто бы чувствуя, что Аято, как маленькому мальчику, важно услышать о своем успехе. — Пора домой, Аято. Предоставь остальное мне… Аято прохрипел что-то и обмяк в теплых руках, позволяя себе расслабиться в кольце теплых рук. Если Тома рядом, значит можно ни о чем не переживать. Только этот человек удостоен того, чтобы видеть главу великого клана таким по-человечески уставшим и нуждающимся в тепле и опеке. В порыве холодного ветра уже читалась какая-то легкость, когда Тома поднялся, удерживая на руках обмякшее тело своего господина. Осколки меча затерялись где-то в траве, как и резная цуба с рукоятью. Когда тело Вестника окончательно распалось, позабытое копье осталось лежать на земле, остывая понемногу, будучи оставленным без отголосков пиро элемента. Но самое важное то, что глаз бога у обоих мужчин поутих, не улавливая более никаких крупиц Бездны.