#16_kisses

Некоторые утверждают, что нет в мире ничего желаннее сна. Мори готов поспорить: в его положении была ещё одна вещь, конкурировавшая с перспективой зарыться носом в мягкую подушку и спрятать спину под тяжёлым пуховым одеялом, пока рядом сопит очаровательная Элис-тян в новёхонькой милой пижамке, из-за кружев напоминавшей десерт. Имя ему, этому непостижимому явлению реальности, просто и прозаично. Оно, ожидаемое с самого утра и от середины дня до самого его конца, порой являлось задрёмывавшему у телохранителя медику и выдёргивало из дрёмы отчаянным стоном желудка. Редкое, недоступное, навязчивое видение стояло перед глазами и манило к себе, непостижимо и неизбежно, заставляя рот наполняться слюной, а живот скручиваться вхолостую. Вы правильно поняли. Из-за работы на два фронта Мори-сан перманентно жертвовал нормальными ужинами, днём часто бывал чересчур загружен, чтобы нормально пообедать, а утром упорно досыпал упущенное, потому пропускал завтраки. Несуразность расписания приводила к комическим ситуациям. На том же торжественном приёме, куда Юкичи так и не попал, Огай едва не опозорился: тарталетки оказались в поле зрения, а потом какой-то официант подхватил блюдо и понёс то прочь. Убивать официанта из-за такой мелочи — что может быть нелепее? Юкичи появился очень вовремя тогда, кивнул и скрылся в тени колонны, переключив внимание Огая на себя. Позднее стало не до угощений, но, к счастью, мечника выписали под личный надзор и неусыпный контроль врача. Мори мысленно лишь посмеялся: сон буквально снится всякому, кто только ни шагнул в медицину в непростое послевоенное время. Вот и сам подпольный хирург позволил себе маленький перерыв: уронил голову на сложенные поверх столешницы локти, отодвинув на край дописанную карту пациента, и потерял пару часов, но, к своему удивлению, проснулся не от ночной прохлады, а от аромата специй и мяса. Обернувшись наброшенным на плечи покрывалом с тахты и с удивлением вытащив из-под щеки подушечку для измерения давления и забора крови, заныканную в самый дальний угол письменного стола, врач, хрустнув всеми суставами разом и широко зевнув, одёрнул рубашку и галстук. Запахи поступали из бытовки. Огай прищурился и бесшумно прокрался к двери. Серебряный Волк физически не мог сутками отлёживаться в постели. Он оказался нетерпим к больничной скуке, оттого и сбежал из спокойного приёмного покоя к напарнику, и, хотя бок его был туго-натуго затянут бинтами, а жалобы на отсутствие шанса помедитировать передавали особенно мрачные взгляды, Юкичи выполнял мелкие поручения Мори и отпугивал недоброжелателей от клиники своим серьёзным видом. Фукудзава, определённо услышавший пришедшего, даже не пошевелился, размеренно помешивая что-то старой поварёшкой. Перед мечником, около розетки, возвышался колченогий примус, а на реанимированной плитке тихо булькал бульон. Яйца уже остывали рядом в небольшой миске, и две небольшие супницы, откопанные Ками весть в каком пыльном углу и отмытые до социально приемлемого состояния, ловили боками блики пламени. Медик, отчётливо помнивший тяжёлые дни без провизии во время сражений, чуть не захлебнулся подступившей слюной. «Рамен! В два часа ночи, но рамен! Откуда взял продукты? Ах, да, он же и холодильник привёл в рабочее состояние», — одёрнул себя подпольный хирург, и в этот ответственный момент желудок его решил напомнить о канувшей в лету ещё за завтраком булочке особенно жалобным подвыванием. Юкичи медленно повернулся всем корпусом и ногами, приподнял ложку и пытливо уставился в щель. К щекам Мори со стыда стремительно прилила кровь. Фукудзава, кажется, понял всё и, не сводя взгляда с клиента, помахал ложкой на супницы, как обычно приманивал кошек анчоусом, с тем же совершенно непроницаемым лицом. «Я ни за что не поведусь на это!» — вспылил врач, торопливо делая шаг в комнату. Юкичи кивнул чему-то своему и принялся аккуратно чистить от скорлупы яйца. К тому моменту, когда Огай, гордость которого с разгромом проиграла голоду, подобрался к напарнику окончательно и неловко плюхнулся на пыльную подушку для сидения, одно яйцо аккуратно скользнуло в горячий бульон первой наполненной супницы, которую ему немедленно подвинули на одном из забракованных больничных подносов под инструменты вместе с ложкой и пачкой салфеток. Мори всегда гордился тем, что умел есть аккуратно. Хорошо. Всегда, кроме этого раза. Фукудзава смотрел удивительно тепло и чуточку насмешливо, пряча приподнявшиеся уголки губ за ложкой. Наверное, по этой причине он наполнил импровизированную тарелку второй раз, а после поставил рядом кружку неплохого зелёного чая с ягодами. То, что у кружки не было ручки, у чайника из старого сервиза не хватало части украшений, а ели напарники на полу, чтобы бдеть за гревшейся на примусе и плитке едой, не слишком тревожа дышавшую на ладан противопожарную сигнализацию, никого не смущало. Утром, на очередной перевязке, Огай, привычно затянув бинты, уткнулся в чужое, уже прикрытое плотным шёлком юкаты плечо лицом и замер. — Спите, Мори-сэнсэй? — тихо произнёс окаменевший Юкичи. — Почти, — улыбнулся его собеседник слабо, действительно чувствуя нечто совсем неуместное, но настоящее. — Удивительное дело — рамен. Надо же, сморило только сейчас. — Это с чая. Скоро пройдёт, — кивнул телохранитель, прикрыв глаза и замерев, словно всегда так сидел. — Судя по шагам внизу, Ваша сменщица, Харукава-сэнсэй, прибыла. — У меня есть полминуты, — улыбнулся Мори шире. Золотистый свет падал на мечника, и от волос его точно летели светлые блики-искры, обрамляя совершенно спокойное лицо. Юкичи редко держал себя так свободно в присутствии чужих. — Да хоть вся пересменка, — еле слышно фыркнул Серебряный Волк. — Нет, правда. Вставайте, Фукудзава-доно. Предлагаю заглянуть ко мне в гости, потому что, — Мори плавно поднялся, вырываясь из очередных неуместных видений, — говорят, около моего дома видели прекрасного трёхцветного кота, готового подставить спинку под ласковую руку. Кто знает, вдруг Вам повезёт?