Дарить себя — не значит продавать, И рядом спать — не значит переспать, Не отомстить — не значит всё забыть, Не рядом быть — не значить не любить.
Нил успешно пропустил всю первую неделю занятий в университете, зато ему стало значительно легче в субботу. Будь у него назначены встречи с психиатром уже какое-то время, тот, конечно, помог бы ему, и реабилитация прошла бы быстрее, однако у Нила на данный момент не было врача. Ему повезло, что этот эпизод не был таким плачевным, каким мог бы быть, а ведь всё действительно могло быть гораздо хуже. С его-то диагнозом… Впервые за долгое время он принял душ. Впервые поднялся на второй этаж и увидел свою верхнюю одежду, сложенную на кровати. От нечего делать, Анна-Мария даже постирала её, но самое главное, он нащупал под ворохом одежды наручную повязку, которую тогда спрятал под толстовкой, и нож. Она не сказала ему ни слова, хотя, вероятно, была огорчена тем, что тот всё ещё столь подозрителен даже после того, как вернулся в нормальную жизнь. Нил не хотел тратиться на такси, но Анна-Мария настояла именно на нём. Сказала, что так будет быстрее и спокойней. Но, невзирая на это, конечной точкой Нил поставил ту, что находится далеко от корпуса общежития. Ещё пять километров ему нужно было пройтись пешком после приезда, но на улице стояла пасмурная погода, и при этом было тепло, поэтому Нил совсем не переживал насчёт своего состояния. Жизнь уже кипела вовсю. В последние дни от родственников вернулись оставшиеся студенты, так что парковка общежития была забита практически полностью. Нил знал, что Чака об его отсутствии Анна-Мария уже предупредила, а спустя дней пять после начала обострения, он кое-как смог собрать себя в кучу, чтобы попросить Анну-Марию позвонить Дэн и сообщить о том, что с ним всё в порядке. Меньше всего он хотел, чтобы кто-то из ребят узнал о его диагнозе не от него, ещё и так рано. Он не сообщал, когда вернётся, поэтому, заходя в общежитие днём в субботу, он надеялся никого там не увидеть. Ну, или увидеть только Сета, который был ему совсем не страшен, и который бы его, скорее всего, даже не заметил. Собираясь подняться по лестнице на свой этаж, забив на лифт, Нил замечает в толпе знакомую макушку с короткой стрижкой. Дэн лучезарно улыбается, встречаясь с ним взглядами, и тащит двух девушек к нему практически за руки. — Нил! Боже мой, ты жив, — она осматривает его лицо на предмет травм, будто бы те априори должны были появиться именно здесь. — Боже, какие мешки! Ты что, не спал? — Всё в порядке, Дэн, — он мягко убирает её руки от своего лица. Ощущает, как по телу пробегает холодок. — Боже… А, забыла представить! — она разворачивается, указывая на двух девушек позади неё поочерёдно: — Это Элисон и Рене, мои подруги. Рене двумя этажами выше живёт, они приехали за пару дней до начала учебного года… Нил, честно говоря, уже не слышал её болтовню. Он уставился прямо на Элисон, а та смотрела на него таким же взглядом в ответ. Это был взгляд узнавания и понимания. Перед ним стояла точно такая же не Элисон, каким он был не Нилом. — Что такое? — от Дэн явно не мог укрыться его напряжённый взгляд в сторону Элисон. Она оборачивается, чтобы посмотреть на подругу, но та успевает отвести взгляд и вернуть безразличное лицо. — Это Нил, я вам рассказывала о нём, — она снова поворачивается к нему. — Что-то не так, Нил? — Нет, всё в порядке. Мне просто на секунду показалось, что я где-то видел Элисон, — он беспечно жмёт плечами, будто это совсем ничего не значит. — Пустяки. Мне показалось. Мама говорит, у меня отвратительная память на лица. Странный факт из его биографии, вернее, очередная ложь о нём, но она помогает разрядить обстановку. Дэн напряжённо улыбается, но всё же переводит взгляд на Элисон. Нил знал, что у неё потрясающая память, и Дэн, видимо, тоже, потому подруга надеялась увидеть ответ в глазах Рейнолдс. Однако догадка о непричастности к делу Нила, судя по всему, подтвердилась, поэтому улыбка вмиг стала не такой напряжённой. — Хорошо. Передам Мэтту, что с тобой всё в порядке, и ты вернулся, — она подбадривающе сжимает его плечо, и Нил слабо кивает в ответ. Элисон в последний раз кидает на него взгляд и уходит вслед за Дэн на улицу. Нил не знал, что делать с ситуацией, но явно хотел остудить голову. А для этого нужно было в первую очередь переодеться, потому что в одежде, взятой дома, на крыше будет слегка прохладно. Стоит ему переступить порог комнаты, как тот сразу понимает, что мало того, что он тут не один, так их тут ещё и не двое. Спокойно расположившись в главной комнате, на полу сидели Ники, близнецы и Кевин. И если Ники с Аароном он ещё предполагал возможным увидеть здесь, то Кевина с Эндрю вообще нет. По разложенным перед ними картам и деньгам, Нил сразу понял, чем они занимаются, и бесстрастно окинув всех взглядом, решил спокойно пройти мимо в свою комнату. — Нил, я… — он поднял руку в немом жесте не продолжать и не идти за ним. Нил видел, как Ники поджал губы, но не испытывал ни вины, ни сожаления к этому человеку. Закрывая за собой дверь в спальню, он слышит только фразу, сказанную, скорее всего, Аароном. Тот говорит что-то типа «так мы будем продолжать играть, или нет?», а в ответ Ники на него, похоже, шикает. Но ему даже всё равно. Вряд ли в ближайшее время Ники ворвётся в спальню, однако он всё равно решает взять сменную одежду с собой и переодеться в ванной, как он и делает. Пока он ходит туда-сюда, все его будто игнорируют, и теперь Нил благодарит Ники за хотя бы сейчас проявленное уважение к его просьбе. Нил не пьёт, но от сигарет не отказывается, хотя и пытается не делать курение своей привычкой. Он выбирается на крышу по давно знакомому проходу, который, ему показал как-то летом Ники, и который только выглядит закрытым. Дверь легко поддаётся, открывается практически бесшумно. На краю крыши он видит Элисон. Та стоит, не шевелясь, и просто смотрит вниз. Нил не знает, рассчитывала она на встречу, или же просто, как и он, пришла проветриться после неожиданной встречи спустя столько лет. — Давно не виделись, Эдди. Девушка вздрагивает от голоса, что Нил видит по её вмиг подпрыгнувшим плечам. Та стоит в свободных штанах и майке, а её волосы забраны в небрежный пучок, так что абсолютно ничего не прикрывает ни руки, ни плечи. Нил, придя сюда в толстовке и ветровке, не понимает, как можно выходить на продуваемую крышу так легко одевшись. Девушке нужно несколько секунд, чтобы медленно развернуться к нему. Её глаза почти не изменились с их последней встречи, они всё так же наполнены болью при взгляде на него. — Привет, Нейт. Им нужно время на осознание. Им нужно время на принятие того факта, что теперь, спустя много лет разлуки и неведения, они снова встретились в месте, в котором не ожидали встретиться никогда. Столько лет они были уверены, что каждый из них давно мёртв, столько лет они сами не жили, и вот теперь судьба свела их снова вместе. Эдисон снова видит Натаниэля в этом взрослом юноше, а Натаниэль видит всю ту же его маленькую Эдди в этой девушке, что всё ещё хочет казаться взрослой. Они не понимают, в какой момент кто-то из них делает первый шаг навстречу, но второй тут же бежит. Они падают в объятия друг друга и утыкаются друг другу в плечи, судорожно хватаясь за спины каждого, словно за последний шанс на спасение. Они молчат несколько минут, сидя в такой позе на крыше первого корпуса общежития. Они не ответят, сколько времени просидели так, и, более того, всё это время они прекрасно понимали, что в любой момент кто-то из студентов может зайти сюда наверх. Им было всё равно. Они дышали этим моментом воссоединения, словно вдыхали старую жизнь под эгидой новой, без страха не проснуться утром, без страха завтрашнего дня, без страха заглянуть в прошлое. Они видели друг друга новых, но абсолютно тех же потерянных, тех же напуганных, до смерти боящихся жизни и не позволяющих себе жить, лишь выживать. Прошло много лет с момента их последней встречи, много лет после той жизни, от которой они смогли уйти со вздохом облегчения и камнем на душе, но которая так и не смогла уйти из них. Элисон сдалась первой. Отстранилась, чтобы заглянуть в лицо давнего друга, чтобы найти в глазах хоть каплю счастья и удовлетворённости жизнью. Чтобы найти те умиротворение и покой, которые не смогла обрести она. Нил смотрел в её глаза в ответ, пытаясь разглядеть то же самое. Но оба разочаровывались в своих неоправданных надеждах, на миг зародившихся в сердцах. — Теперь ты Нил, да? — она надломлено улыбается, всё тело её дрожит, а в глазах скапливаются слёзы. Элисон дрожащей рукой тянется к его лицу, невесомо касается щеки, как бы проверяя, всё ли ещё ей дозволено касаться, всё ли ещё Натаниэль может терпеть её касания, всё ли ещё они не доставляют ему боль. Нил не шевелится и смотрит ей в глаза в ответ, и ей этого достаточно, чтобы понять его. Она более уверенно кладёт руку на щеку, проводит большим пальцем по скуле и очерчивает шрам, оставшийся от ножа Лолы. От ножа, который кидала она даже не в него, а в Эдисон. Нил читает в её глазах сожаление и горе, поэтому накрывает её ладонь своей и прикрывает глаза. — Всё в порядке. — Ничего никогда не было в порядке, Нил. Он замечает, как она спокойно принимает его новое имя. Как не задаёт ни единого вопроса, ведь сама прекрасно понимает, как для такого человека, как он, это важно. — А ты теперь Элисон, да? Хороший выбор, — её улыбка ломается, окончательно становясь болезненной, такой, какой Натаниэль видел её слишком часто, но надеялся более не увидеть никогда. — Приёмные родители… Посоветовали выбрать это, — она жмёт плечами, но из-за тремора это больше похоже на дрожание плечей от всхлипа. Слеза всё же катится по её щеке, и Нил утирает её пальцем. — Сказали, что я могу оставить часть предыдущей себя, но прийти в новую жизнь с новым именем. Он может лишь слабо улыбнуться ей, чтобы показать, что сейчас он действительно в норме. — Я не думала, что однажды увижу тебя, Нил. Но, знаешь, видеть тебя в таком состоянии гораздо больнее, чем не видеть вовсе. — Взаимно, Элли, — она удивлённо смотрит на него, а потом начинает тихо нервно смеяться. Всё её тело трясётся, она утыкается лбом ему в плечо, а Нил лишь накидывает ей на плечи свою ветровку и гладит её по волосам. Элисон тянет его за руку к краю крыши, и сейчас Нил замечает стоящую там бутылку виски. Образ Элисон Рейнолдс не позволял ей глотать виски в одиночку, но с Нилом она могла быть той самой малышкой Эдди, которая и в огонь и в воду. Они садятся на край крыши, опираясь спинами о бетонное ограждение, и Элисон ставит бутылку между ними. — Я не пью, — говорит он, и Элисон кивает. Она знает причину. — Всё ещё переживаешь, что станешь таким как он? — Нил слабо усмехается. Молчит, пока вытаскивает сигарету и прикуривает. Элисон не смеет нарушить уютную тишину, воцарившуюся между ними, и отпивает ещё виски, пока Нил выпускает облако дыма после долгой затяжки. — Я уже как он. — Не говори хуйни, — она легко пихает его в бок. — Тебе никогда не стать таким, как он, слышишь? И таким как они ты никогда не станешь. Ты уже идёшь не по той дороге. Он жмёт плечами. — Может, ты и права. Сколько же воды утекло. Сейчас кажется, будто бы и не было того ужасного времени, будто бы они и не боролись за жизнь никогда, будто бы не жили в страхе, что их убьют за неповиновение или косой взгляд. Заповедь их прошлой жизни: «Хочешь выжить — убивай». Но такая жизнь ничем не лучше смерти. Маленькая Эдисон была дочкой одной из проституток одного из самых обычных борделей в Германии, который располагался близко к границе с Францией. Отца, понятное дело, никто не знал, а мать умерла при родах из-за кровотечения. Вовремя не сделала аборт — непонятно, на что надеялась, видимо, хотела сбежать из борделя, да вот только денег не хватило. Девочку убить никто не решился, но и себе оставлять её никто не хотел. Имя ей тоже долго не могли дать, будто бы у них было негласное правило «кто даёт кличку котёнку, та автоматически становится его хозяйкой». Среди проституток, живших в этом доме, не нашлось бы ни одной, добровольно согласившейся взять ребёнка. Поэтому ей дали имя по «рабочему» псевдониму покойной её матери Мэдисон. Сначала за ней присматривали все, кто мог, помогали понемногу, и первые годы она жила у них на правах выброшенного на улицу бездомного котёнка. В четыре года её научили убираться, и за крышу над головой она платила именно уборкой. В двенадцать лет ей сказали, что она «созрела». Сутенёрша много лет ждала скорейшего появления у неё новой, такой юной «работницы», а клиенты, приходившие к ним в дом, уже давно заглядывались на маленькую девочку, а некоторые заламывали тройную сумму за ночь с ней. Однако «работницы», к своему горю или радости полюбившие этого ребёнка, не отдавали её сутенёрше. Эдисон слышала их разборки с мадам Мёрфи, слышала громкие шлепки ударов по лицу, слышала её упрёки. И она натягивала улыбку и говорила, что всё в порядке. Что она готова «работать». Кому, как не проститутке, известно об этой «работе» всё? Кому, как ни ей, понять, что эта «работа» из себя представляет? Никто не хотел отдавать в это ребёнка. Никто не хотел, чтобы взрослые мужики, годящиеся даже им в отцы, издевались над ребёнком. Они не говорили это вслух, но Эдисон всё понимала. Понимала, но испытывала неимоверное чувство вины. Она не хотела, чтобы из-за неё страдали. Она не хотела быть кому-то должна. Она хотела просто быть. Первый клиент не был с ней нежен, как и все последующие. Мадам Мёрфи довольно считала деньги, которые ей приносит её «двенадцатилетний ангел», о котором рассказали уже многим из здешних мест. Эдисон приносила их дому стабильный доход, «работала» целый день. От грязной работы её освободили, вот только почему-то грязной она чувствовать себя от этого не перестала. Зато перестала чувствовать себя человеком. Она вообще перестала чувствовать. Она приходила в конце «рабочего дня» к девочкам, как они называли подруга подругу, и тихо просила дать ей ещё бинтов и мазей. Постоянные кровотечения после подобного насилия из вагины, из прямой кишки, царапины на теле и синяки, свежие кровоподтёки от ударов особенно требовательных клиентов. Эдисон натягивала улыбку, растягивая потрескавшиеся детские губы и смотрела на девочек своими полными боли детскими глазами. Она не была взрослой. Она не была готова. Никто не был готов к такой жизни. Тем более ребёнок. От такой жизни немудрено было подхватить инфекций вдобавок к общей запущенности ментального и физиологического состояния Эдисон, но,***
Возвращается в комнату Нил уже под вечер с полупустой пачкой сигарет и обнаруживает, что не взял с собой телефон. В гостиной его встречает Ники, нарезающий круги и явно не находящий себе места. Причину такого возбуждения Нил прекрасно знает, и даже удивляется, что тот до сих пор снова не подошёл. Всё ещё помнит про просьбу его не трогать? — Ну, говори, — Нил сжаливается спустя минуту наблюдения за его суматохой, и встаёт, опираясь плечом о дверной косяк. Ники вздрагивает, но тут же оборачивается. — Нил, я… — все слова вылетают у него из головы. Глядя на Нила можно легко понять, что простой «аллергией на алкоголь», как передала ему Дэн, он вряд ли отделался. Разве тут может хватить простого извинения? — Прости. Я подумал, что твоя неприязнь к алкоголю вызвана тем, что ты просто боишься нас, и… — Даже если бы это было так… — Это не оправдание, я знаю, — он опускает виноватый взгляд в пол. — Я не знаю, простишь ли ты меня, но… В общем, как бы я мог загладить свою вину? Он поднимает взгляд на Нила, который без особого энтузиазма принимает извинения. — Где здесь ближайшая заброшка, или, может, заброшенная стройка? — Ники непонимающе на него смотрит и хмурится, на что Нил вскидывает бровь, напоминая, что, вообще-то, он делает ему одолжение. — Заброшенная стройка… В десяти минутах езды отсюда, я… Могу на карте показать, но зачем тебе это? — Без вопросов, — Ники хочет всё же задать вопрос, но осекается. Поджимает губы и, сведя брови, достаёт телефон и заходит в приложение карты. Нил с Элисон встречаются внизу. Девушка ждёт его у своей машины, но тот жестом указывает на свою. Элисон немало удивляется, но Нил отмахивается и говорит, что она досталась ему от покойной матери. — У Анны-Марии проблемы с ногой, поэтому она не водит машину. Вот они и отдали её мне, — он жмёт плечами, будто бы это ничего для него не значит, а Элисон лишь хмыкает, прекрасно осведомлённая о средней цене мазератти. Они поднимаются на самый верхний этаж заброшенного здания и оба ощущают значительный холод. Вокруг разбросаны чужие банки из-под пива и бычки, что говорило о том, что это место давно облюбовали студенты и не только. Нил несколько минут наслаждается видом кровавого заката, открывающегося отсюда, а Элисон садится на одну из бетонных выемок в стене, предварительно отряхнув её от пыли. Нил достаёт из чехла скрипку и смычок, а сам чехол отдаёт Элисон. Та осторожно берёт его двумя руками, будто бы тот изготовлен из тонкого слоя хрусталя. — Помнишь то твоё самое любимое? Которое ты часто играл, — Элисон мягко улыбается. Конечно, Нил его помнил. Он не брал скрипку в руки четыре года, но это произведение играл так часто раньше, даже будучи «сыном мясника», что, кажется, сыграл бы его сейчас даже с завязанными руками. Он отходит от неё на пару шагов, слабо кивнув в знак понимания. Элисон усаживается по-турецки, схватившись за голени руками. Нил касается смычка, и Глюк вырывается из деревянного инструмента, словно птица, с первой же ноты. Элисон слушает его, затаив дыхание, не смея даже шевельнуться. Они на пятом этаже невысокого здания, и поблизости нет ни дома, ни какой другой стройки. Ночь медленно окутывает город, наступая с концом красного заката, но Нил всё играет и играет. Его волосы горят в лучах угасающего солнца, словно огонь. Элисон помнит каждую ноту мелодии, она помнит, как танцевала босыми ногами на полу с разбросанными по нему осколками и грязью, помнит, как подлетал подол её лёгкого голубого платья, которое больше походило на слишком большую для неё рубашку. Она помнит, как Натаниэль вплетал ей васильки в волосы, а она смеялась и говорила, что они похожи на его глаза. Нил водил смычком по длинным тонким струнам, а музыка, казалось, заполняла всё вокруг, и не существовало ничего кроме этой музыки. Нил полностью погрузился в мелодию, полностью отдался процессу, как отдавал себя всегда. Он краем глаза видит, как Элисон меняет положение тела, и теперь сидит, поджав ноги к себе и уложив на них подбородок. Он оборачивается к закату, стоя к ней теперь в профиль. Элисон рассматривает скрипку, рассматривает рубец на его лице, что, кажется, на секунду снова обагрился кровью в лучах заходящего солнца. Она вздрагивает и отводит глаза, потерявшись в своих мыслях. Как раньше. Всё как раньше, и даже они. Та жизнь осталась позади, осталась отголосками воспоминаний, неприятных, которые хочется забыть, но жила в каждом из них. Дышала каждым из них. Убивала обоих. Он мягко ведёт смычком, и Элисон заметно напрягается, когда тот ускоряется, когда мелодия достигает своей кульминации. О, как она любила эту мелодию. Казалось, вся боль их жизни собрана в одной лишь ней, вперемешку с радостными светлыми моментами, такими, как этот. Моментами их счастья, детского и невинного, проявляющегося в мелочах, но таких ценных для них обоих, что они и жизни за них отдать готовы. Нил не смотрит на закат, его веки закрыты, а к глазам вновь подступают слёзы. Воспоминания меняются одно за другим у него в голове, мелькают те же солнечные дни, которые мелькают в голове у Элисон, ведь все их можно пересчитать по пальцам. Нил помнит цветочную поляну, по которой они бежали от одной из преследующих их группировок, помнит, какая была непривычно солнечная погода для того дня, и каким неподходящим местом для кровопролития был этот цветочный луг на опушке леса. Они должны были уйти из трущоб через лес, но их почти догнали. Половину детей, сбегавших под видом наркодилеров, пристрелили на месте. Поляна, на которой росли цветы, окрасилась в кроваво-красный, а детские предсмертные крики резали их уши, словно сирены. Они были детьми. Все они были. Трава доходила Натаниэлю до макушки, скрывая его полностью, и словно мышь, бегущая от сокола, он бежал вперёд, утягивая Эдди с собой за руку. Он бегал быстро, а она была немного его выше и имела больший угол обзора, в силу чего вела его в сторону леса, уводя от маленькой речки, которая могла преградить им путь. Смычок отстраняется от струны, издав последний звук, и Нил переводит взгляд на Элисон. Слёзы не текли по его щекам, но, судя по всему, вот-вот должны были. Девушка же выглядела напуганной и ошарашенной, а по её щеке всё же скатилась слеза. Нил делает шаг ей навстречу, но та мотает головой и пытается поднять руку. Трясущаяся, она её не слушается, но Нил понимает, что она хочет вовсе не утереть слезу, когда слышит звук треснувшего под чьей-то ногой камня со стороны. Он испуганно оборачивается одновременно с Элисон, и видит двух студентов, которые ну никак не могли оказаться здесь просто так. — Ты… — Что вы здесь делаете, — Нил щерится, смиряя взглядом ошарашенного Кевина и быстро пробегаясь взглядом по стоящему рядом Эндрю. — Так ты играешь на скрипке? — Я задал вопрос, — с каждой секундой его нервы оголяются всё сильнее. Если не давать выход эмоциям, они активней копятся внутри, и после такой игры он похож на комок оголённых нервов: тронешь не так, и получишь нож в лицо. — Просим прощения за прерванное свидание с серенадами на заброшке, — к диалогу подключается Эндрю, что обычно стоит беззвучно, делая ехидное замечание. — Ники попросил удостовериться, что ты не прыгать отсюда пошёл. — Он мог переживать об этом перед тем, как показал мне выход на крышу в общежитии, — он быстрыми шагами подходит к Элисон и принимает у неё из рук чехол для скрипки. Когда двое не уходят, он зло косится на них. — Ну, я жив? Можете и дальше ехать по своим делам, а Ники передайте, что я умер. — Ты едешь с нами, — Эндрю пессимистично косится на Кевина. Нил замирает, переставая застёгивать чехол на скрипке. — Что? — У нас вечерняя репетиция. — У нас, — Нил саркастично показывает пальцем на него и Эндрю, который, насколько ему известно, приходит просто посидеть. — Теперь у нас, — Кевин показывает пальцем сначала на Нила, а потом на себя. — Такой талант задаром пропасть не может. — Я не талант. Я обычный. С таким же успехом ты можешь взять кого угодно из группы, или даже с улицы, — Кевин щурится, косится на Эндрю, который безэмоционально щёлкает что-то на своих наушниках и уже разворачивается к выходу. — Ты прав. Поэтому идём, — Нил, кажется, не понимает, чего именно хочет от него Кевин. На секунду ему кажется, что «идём» он сказал Эндрю, но тот поворачивается к нему, стоя уже на выходе из несостоявшейся комнаты, и вскидывает бровь. — Ну, и долго нам тебя ждать? Нил кивает Элисон и отдаёт ей ключи от своей машины.