…так кто ж ты, наконец? — Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.
Нил приходит в себя и не видит вокруг абсолютно ничего. Ему требуется некоторое время, чтобы понять, находится он в помещении, или же это просто ночь. Здесь холодно, а в нос бьёт тяжёлый запах сырости. Нил слышит звук капель, глаза быстро привыкают к темноте, но это его совсем не спасает, ведь он даже не может пошевелиться. Тело ватное, а мысли всё никак не могут прийти в порядок. Перед глазами всё плывёт, и он отдалённо вспоминает резкую вспышку боли в районе затылка, вспоминает, как всё его сознание вмиг померкло. Но эта боль и головокружение вызваны явно не сотрясением мозга. Нил пытается подняться на локте и чувствует толстые верёвки на руках. Кое-как шевелит ногами и понимает, что верёвки ещё и на них. Всё тело ноет от неудобной позы, поэтому он приподнимается на локте и пытается сесть. Спину резко простреливает болью, и Нил шипит. Кажется, достаточно громко, чтобы этот звук эхом отразился от сырых замшелых стен. Он заводит руку за спину, касается пальцами ближайшей стены и нащупывает что-то мягкое между скользкими кирпичами. В щелях между ними мох. Он точно за городом или на его окраине, в центре их города мох ни в одном подвале не прорастёт, воздух слишком грязный. Нил прислоняется к стене за спиной всем телом. Если бы были силы, он бы тут же от неё отпрянул от неожиданности: хотя в помещении и было холодно, контраст между прохладой воздуха вокруг и ледяной холодностью стены поражал. Лопатки вмиг стали мокрыми от конденсата, каплями скатывающегося по стенам непонятного места. — Очнулся? — с толикой удивления доносится откуда-то грубый хриплый голос. Что-то внутри падает с грохотом вниз и разбивается на мелкие кусочки, однако Нил чувствует даже некое облегчение, ведь этот голос не похож ни на один из тех голосов людей Натана, которые бы он помнил. Но облегчение быстро исчезает, ведь за время его отсутствия они могли найти кого угодно. — А ты удивлён? — голос осип. Сейчас он чувствует трещину в углу губы и синяки на подбородке и щеках, ощутимо болящие, когда кожа вокруг рта натягивается из-за того, что его открыли. — Обычно после такой дозы «крекерной пыли» все предыдущие откидывались почти сразу, — неизвестный подходит ближе, зажигая небольшую лампочку, одиноко висящую в потолке и, судя по всему, работающую на батарейках. Электричеством здесь явно и не пахнет. Нил видит его лицо. Он помнит его. Помнит его на экране телефона Ники, читающего очередные страшные утренние новости перед их отлётом в Чикаго. — О, так тебя на парней потянуло, или ты просто некрофил? — Нил как можно бесстрастней вскидывает бровь, ощущая, как лицевые нервы его немеют. «Крекерная пыль» — далеко не самая тяжёлая дурь, которой его накачивали. Саднящее горло, стреляющая боль в пояснице и адские боли везде в районе таза, стоило ему занять положение сидя; джинсы, пряжка ремня которых просунута не в то отверстие — всё говорит само за себя, и ничего иного означать просто не может. Нил как бы невзначай смотрит на свою ширинку и кривит губы, терпя адскую боль. — Или не смог поймать девчонку, поэтому пришлось трахать меня? — он поднимает взгляд на искажённое лицо мужчины напротив. — Настолько противно, что потом меня даже одел? Даю сто баксов на то, что ты… — Я не трахаю мужчин, — Бонн скрещивает руки на груди, глядя на Нила сверху вниз. Тот наигранно-удивлённо распахивает глаза. — О, так я у тебя первый? Какая честь… была бы. Вот только мне кажется, что тебе похуй, кого ебать, важно ведь лишь мнимое чувство превосходства, щекочущее твоё эго? — лицо его вмиг мрачнеет, меняя Нила до неузнаваемости. — Ты никого не трахаешь. Ты только насилуешь, жалкий уёбок. Тот не ведётся на провокацию, стоя и дальше где стоял. Но Нил замечает искру негодования, промелькнувшую в глазах Бонна, поэтому не останавливается на этом: — Что, нечего сказать? Ты настолько жалок, что тебе приходится накачивать слабых девушек всякой хернёй, чтоб они не брыкались. Ты ведь не любишь сопротивление, да? Тебе нравится иметь полную власть над кем-то, — он подаётся вперёд и говорит более вкрадчиво: — Вот только ты слишком ничтожен, и поэтому берёшь власть лишь над теми, кто чисто физически не может оказать сопротивления. Лицо того надламывается ещё больше. — Лучше бы ты замолчал сейчас, щенок, — шипит Бонн сквозь зубы с таким гневом в глазах, какого Нил давно уже ни у кого не видел, — Ты всё ещё связан, а шприц с дополнительной дозой у меня уже наготове. И на этот раз ты точно откинешься от передоза, это я тебе обещаю. — То есть я связан, побит и не могу пошевелиться из-за сотрясения и отходняка от предыдущей дозы, но ты даже при этом собираешься всадить мне шприц, чтобы я не дёргался? Боже, да ты действительно ничтожен… Провокации Нила наконец срабатывают, и мужчина подаётся вперёд. Он набрасывается на парня, и тот даже внутренне усмехается своей победе. — Ах ты, маленький уёбок… — Нил улучает момент и неустойчивость в его позе, чтобы со всей дури пнуть Бонна связанными ногами в живот. Тот отходит назад, выдавив из себя сжатый звук, и падает на задницу в паре метров от Нила. — Могу поспорить, — он легко в пару движений ног скидывает с себя кроссовки, а вместе с ними стягивает с голеней верёвку, — раньше тебе не приходилось связывать жертв, — подняться на ноги со связанными руками проблематично, но Нил это делает с ловкостью мастера, имея уже достаточный для этого опыт. Мужчина поднимается на ноги и зло смотрит на него, одной рукой всё ещё держась за живот. Нил же за это время быстро преодолевает расстояние до небольшого старого стола с закусками и бутылкой водки, стоящими на нём. Ножа нигде не было видно, поэтому он неожиданно резко разбивает бутылку о стену, из-за чего остатки содержимого бесцветной кляксой расползаются по сырой стене. Бонн вмиг оказывается рядом с ним, но Нил быстро оборачивается, полоснув его острым краем по руке и выбив тем самым из неё нож. Секунда, и Нил снова подаётся вперёд, но не достаёт до шеи достаточно, чтобы задеть артерию, и просто оставляет длинный алеющий порез на коже. Мужчина отшатывается назад, в ужасе проверяя шею на предмет ранения артерии, и Нил улучает момент, ловко перерезая верёвки на руках. — Мы на заброшенном заводе недалеко от ручья, который находится в десяти километрах от Колумбии? — спрашивает Нил бесстрастно. Мужчина шипит, активно роясь в карманах. — Ну, щас ты у меня поплатишься, маленький говнюк… Нил даже не дрогает, когда Бонн вытаскивает из кармана пистолет и направляет его прямо ему на лоб, лишь спокойно перекладывает бутылку в другую руку и делает шаг навстречу. — Совсем рехнулся? Он заряжен! — надрывно кричит он. Нил окончательно убеждается, что они достаточно далеко от города и людей, чтобы Джеймс мог так спокойно кричать, не боясь, что их найдут. — Сколько я тут нахожусь? — спокойно спрашивает Нил. Это выбивает из колеи Бонна, его лицо дрогает, но он снова скалит зубы. — Ты меня, блять, слышишь?! — Какой сегодня день? — Третье… октября, сука, не подходи, слышишь?! — Нил подаётся вперёд, останавливаясь в сантиметре от дула пистолета, и смотрит мужчине прямо в глаза. Он находится здесь уже четыре дня. С вечера пятницы, и до сегодня. Похоже, он пропустит свой первый в жизни конкурс. — Так стреляй, — шепчет он. — Вот он я, на мушке. Чего же ты медлишь? — он прислоняется лбом к дулу его пистолета, подходя вплотную. Забавно, стоя так близко к нему, он сразу замечает, что тот всего сантиметров на пять-семь его выше. — Ты мог убить меня в любое время, пока я был в отключке. Мог убить меня, пока я сидел связанный в темноте, — он медленно поднимает сложенные в форму пистолета пальцы к его лбу. — Или ты наконец взял свои яйца в руки, и теперь попытаешься меня нагнуть, пока я в сознании? Нил знал, каким взглядом нужно смотреть. Нил знал, какое оружие держать в руке, в случае чего. Нил знал таких людей, как Бонн. Они отвратительные и мерзкие, но чего у них не отнять, так это бесстрашия. Потому что его у них нет. Джеймс Бонн был из тех маньяков-насильников, умело выбирающих район с наиболее беспечной полицией. Он был из тех, кто умел примитивно заметать следы и работать в местах, где патрулей почти не бывает. Он знал, где и как нужно работать, и у него определённо была своя машина, на которой он возил своих жертв. Такие как он до ужаса трусливы, и им не хватит смелости даже спустить курок. Вот и сейчас насильник стоял перед ним, направив на Нила дуло пистолета, в то время как сам он был практически безоружен, в сравнении с ним. Джостен приставил к его лбу два пальца, но по его взгляду и уверенной осанке Бонну казалось, что это не он, а Нил направляет на него ствол. — Ты… — Ты понятия не имеешь, с кем связался, и к кому залез в штаны, обмудок, — взгляд Нила холоднее стали, холоднее льдов Антарктиды. — Да похуй мне на твоих родаков, и на то, кто там они! — на миг к нему возвращается уверенность, и он даже пытается запугать Нила изменением хвата на пистолете. Боже, он настолько жалок, что сделал это только сейчас. — Ох, нет, ты не понял, — ненормальная, больная усмешка Нила снова выбивает воздух из лёгких Бонна, и всю его уверенность как рукой снимает. — Какая разница, кто мои родители? Бойся меня. — С этими словами он сильнее давит пальцами на лоб мужчине, а потом резко поднимает брови. — Бам! Бонн замирает. До него не сразу доходит, что произошло, но когда он чувствует, как по груди текут тёплые струи крови, вырывающиеся из его горла, то понимает, что уже поздно. Пальцы на пистолете сами непроизвольно разжимаются, он крутит головой, чем только раскрывает порез. Нил сработал с точностью ювелира: не задел сонную артерию, чтобы кровь не брызнула фонтаном на него, но осторожно поцарапал и сделал глубокий порез, чтоб боль была ощутимой и пугала. Бонн отшатывается назад, держась рукой за горло. Нил поднимает выроненный от ужаса пистолет и направляет его ему в лоб. Бонн вскидывает руки, взывая к Нилу, как к единственному спасителю. В чём-то он и прав, вот только Нил не из тех, кто спасает. Он не хочет его убивать. Это всё вообще произошло по воле случая. Может, он бы и смог смириться с тем, что его насильник жив и гуляет по***
Нил быстро находит люк в потолке и лестницу, ведущую наверх. Надеяться, что его следов нигде не осталось, крайне опрометчиво, ведь здесь наверняка есть его кровь и прочие телесные жидкости типа пота и слюней. Но здесь также достаточно других следов многих его жертв, а полиция этого округа дай бог доберётся до этого заброшенного завода хотя бы через неделю-две. В том, что это именно заброшенный завод, Нил убедился, когда вылез наружу. Яркий солнечный свет бьёт в глаза, он осматривается. Вокруг действительно никого, а у дверей стоит старый пикап. Он заводит его оставленными в нём же ключами — на ходу. Всё приходится делать сквозь рукава куртки. Он подбирает валяющиеся на полу нож и пистолет мертвеца — пригодятся. Да и улики уничтожить не мешало бы, — и подхватывает «розочку», сделанную им из разбитой бутылки. Осколки собирать нет смысла — на них нет его отпечатков. Возможно, вокруг всё изляпано его пальцами, но скользкие стены вряд ли сохранят какие-то его следы. Пола вообще нет — это голая песчаная земля, он только сейчас это замечает. Поэтому он просто шоркает ногами по земле по как можно большей площади — если его следы где-то здесь и остались, найти их будет просто невозможно. Нил вовремя проверяет карманы трупа — телефон и его бумажник не успевают намокнуть от крови, вот только первый отключён. Он может попытаться его включить, но тогда Анне-Марии незамедлительно придёт уведомление о том, что он в сети. И его смогут отследить. Точно не здесь. Он переворачивает кровавую руку Бонна и стирает краем его же куртки кровь с циферблата часов. Если тот не наврал, сегодня третье октября, 13:47. Его первый в жизни конкурс уже прошёл. Нил тяжело выдыхает и поднимается на ноги. Выходит из подвала и идёт в направлении к пикапу. Повезло ему, что на этой развалюхе предусмотрен навигатор, который ещё и работает, — может, он раньше притворялся таксистом? Ладно, сейчас это не важно. Важно то, что он точно знает, в какую сторону ехать, чтобы выехать на шоссе. Он действительно недалеко от въезда в Колумбию. Нил поворачивает руль и едет в сторону ручья. От улик стоит избавиться.***
Он оставляет себе только нож. В его коллекции достаточно ножей, и этот особо ничем не отличается. Обычный, без гравировок, с деревянной рукоятью. Сойдёт за метательный, если что; конечно, его форма не позволит метнуть его как следует, но такой просто не жалко будет потерять навсегда. В его бумажнике достаточно денег, чтобы хватило на автомойку: смыть грязь с шин, на случай сопоставления проб почв, смыть, если что, следы снаружи; а также на хорошую химчистку. Милая девушка, которая хотела взяться за его автомобиль, бегло пробежав взглядом по салону, пожимает плечами и говорит: — Мне кажется, машина чистая. Похоже, что вы и так недавно посещали химчистку, — приставляет она палец к подбородку и хмурится, поднимая взгляд на Нила. — Конечно, мы можем вам его почистить, но сдирать с вас лишние деньги моя совесть просто… — Да, она действительно чистая, — он мягко ей улыбается и склоняется, чтобы сказать что-то секретное, поэтому даже подносит ладонь ко рту, — Но мои друзья недавно одолжили её у меня для романтической поездки и, кажется, на задних сиденьях они занимались кое-чем грязным, если вы понимаете, о чём я, — девушка краснеет. Нил не то чтобы ловит кайф от смущения людей, но так будет меньше вопросов и подозрений; зачем же избитому парню могла пригодиться химчистка почти чистого салона? А так вопросов почти не будет. В ручье, где он утопил улики, он и искупался. Отстирать одежду там, конечно, не получилось, но ему повезло, что из крови на его одежде большинство было на футболке, а это легко скрыть, просто застегнув куртку. Когда химчистка закончилась, он отъехал на машине на окраинный спальный район, чтобы оставить там автомобиль рядом с такими же брошенными на произвол судьбы, почти уже ржавыми машинами. Их колёса даже начали обрастать вьюном, из-за чего они казались такими тоскливыми и брошенными, какими они, в прочем, и были. Сейчас осталась самая сложная часть его миссии. Вернуться к Анне-Марии. Делать это приходится пешком, и добираться при этом из одного конца Колумбии в другой. Вся дорога занимает у него добрых несколько часов, но поймать такси или попутку он даже не думает, как и сесть в общественный транспорт. Он идёт самым дальним путём, и оказывается у порога только вечером, когда уже начинают светить фонари на улицах. Нил стоит перед дверью и хочет постучать, но вдруг… Его рука над ней замирает. Осознание случившегося и того, что он сделал, накрывает его волной. Он не жалеет о том, что убил насильника, он не жалеет о том, что замёл следы, но он… Он же становится таким же, как и его отец, как и его окружение. Вернее, давно стал. Но каждый раз осознавать это по новой всё болезненней, будто бы тебя каждый раз снова и снова окунают в ушат с ледяной водой посреди дня, проведённого на солнце в тридцатиградусную жару. Как он вообще посмотрит в глаза женщине, которая его приютила? Которая столько для него сделала, а всё, что сделал он, это убил человека. И из-за него умерла её любимая жена. От него одни неприятности. Нил так и не решается постучать и думает даже уйти отсюда. Сбежать навсегда и никогда не возвращаться к дверям этого дома. Мимолётный порыв заставляет его ногу дрогнуть. Он и правда стоит теперь вполоборота к двери, и даже ничего не может с этим сделать. За всю жизнь вместе с Анной-Марией и Вивиан у него не было этого острого желания сбежать. Унести ноги подальше от этого места, чтобы уберечь их от той боли, которую он неизбежно причинит им всем. Он не может контролировать ситуацию. Он монстр. У него в рукаве нож, а под подушкой в общежитии пистолет. Он знает, что опасен, но признавать это с каждым разом всё сложнее. Возможно, ему действительно стоит уйти… Дверь раскрывается, и на пороге Нил видит одетую в пальто Анну-Марию. Та ошеломлённо смотрит на него, не веря своим глазам, а потом резко бросается к нему. Нил дёргается и отпрыгивает назад, тогда её взгляд меняется на испуганный и виноватый одновременно. — Нил… — Прости, — он шепчет, сам не веря в то, что это его голос. — Прости, пожалуйста… Прости меня, — на глазах слёзы, а ноги сами подгибаются. Женщина делает шаг ему навстречу и на этот раз заключает его лицо в ладони. — Нил, я так рада, что ты жив, — у неё по щекам уже во всю текут слёзы, и Нил падает на крыльцо перед ней. Анна-Мария падает за ним и садится на ступеньку выше, всё ещё не выпуская его лица из рук. — Милый, что случилось? — Я… Я совершил ужасное, матушка, я монстр, я не должен здесь быть, я… — у него трясутся руки и голос, он чувствует, как две слезинки падают ему на руки, которыми он инстинктивно вцепился в запястья женщины. — Милый, спокойно, всё хорошо… — Нет! — он ошалело смотрит ей в тёмные глаза и мажет взглядом по сведённым бровям. Глаза мечутся от одной мелкой детали к другой, и в какой-то момент перед ним… Перед ним возникает Вивиан. Образ Вивиан тесно переплетается с его собственным, находится во взгляде Анны-Марии, и Нил более чем уверен, что не стоило ему брать её фамилию. — Я… Тебе нужно сдать меня полиции, — её взгляд в миг пустеет. Она несколько раз моргает, смахивая светлыми ресницами слезинки. — Что ты такое говоришь? — она едва заметно хмурится, невесомо поглаживая его по щеке большим пальцем. — Я… Я убил человека. Он еле находит в себе силы, чтобы поднять на неё взгляд. Анна-Мария не выглядит ошарашенной, её глаза не распахиваются, она не закрывает рот руками, сдерживая панический крик, как часто показывают в фильмах. — Тебе нужно успокоиться, — спокойно говорит она. — Ты наверняка перенервничал, и… — Ты думаешь, мне показалось, что я убил человека?! — Анна-Мария бледнеет, но не отстраняется от него, не оставляет одного. Наоборот, прикрывает его рот рукой и шипит. — Тише, Нил, прошу, — она оглядывается по сторонам и поджимает губы. — Нам нужно в дом, пошли. — Я не… — Я не собираюсь слушать тебя здесь, — отрезает она, и Нил впервые за долгое время видит, как она хмурится. Он глупо кивает и позволяет ей помочь ухватить себя за локти и поднять на ноги, которые его почему-то почти не слушаются. Она ставит чайник, усаживая Нила на диван в гостиной, а немного позже приходит и садится рядом. — Что за человека ты убил, Нил? — со спокойствием, непривычным для таких вопросов, спрашивает его Анна-Мария. Нил собирается с мыслями. — Это был Джеймс Бонн, маньяк-насильник, — он неуверенно ведёт плечом. — Он напал на тебя? Похитил? Что-то делал? — Нил не может ничего ответить, а скованность и молчание Анна-Мария считывает за согласие. — Это не оправдывает моего поступка, — он зарывается рукой в волосы. — Прости меня, я… Я не тот, за кого себя выдавал, мне нужно идти в полицию, я не хочу, чтобы ты пострадала, если это всё вскроется, и… — Нил, — спокойно зовёт она. — А это всё точно вскроется? — он не понимает её намёков, поэтому она говорит уже прямо: — Ты же наверняка хорошо уничтожил улики. Он неверяще на неё смотрит. — Ты не понимаешь… ты не знаешь, кто я, это же не единственное… Ты даже имени моего не знаешь, — он задыхается, и тогда Анна-Мария присаживается к нему ближе, протягивая стакан с водой. — Это из-за меня твоя жена… Из-за меня она… — Молчи, — обрезает она беззлобно. Нил замирает от неожиданности, тогда она двумя пальцами подталкивает стакан к его губам. — Пей. И не смей винить себя в смерти Вивиан. Нил потерянно смотрит мимо. Она просто не знает, что он… — Твоё имя? Ты про то, что ты Натаниэль Веснински? Весь мир мгновенно рушится. Он тупо смотрит перед собой и пытается воссоздать хотя бы одну чёткую картинку, провести хотя бы одну параллель, но ему начинает казаться, что его жизнь — иллюзия, он просто нереален… — Ты знала, — практически неслышно говорит он. Анна-Мария странно вздыхает и касается пальцами его волос. — Знала. И она знала. Поэтому прекрасно понимала, на какой риск идёт, — Нил поднимает на неё взгляд и встречается с тёмными глазами, полными тоски, но без единого намёка на сожаление. — Она… — Погибла, но надеялась, что сможет помочь. Ты не должен сожалеть о её решении, это был её выбор, Нил, и сделала она его без сожалений, — женщина поджимает губы. Как они вообще узнали о нём? — А как… — Вивиан была полицейской, — как нечто само собой разумеющееся бросает небрежно Анна-Мария. — У неё было достаточно связей, чтобы разузнать всё, что угодно. Невероятно. И всё это время они… она знала. И так хорошо к нему относилась. — Мы не были в неведении никогда, Нил, — она поглаживает его по волосам. — Мы с самого начала знали, на что идём, и кого берём под опеку… Я не поступаю правильно, покрывая тебя сейчас, и мы не поступили правильно тогда, соврав в полиции о том, что ты простой ребёнок-наркодиллер, но знаешь… Мы обе сделали свой выбор. И тогда, и сейчас. И я о своём решении жалеть не собираюсь, и, думаю, Вивиан поступила бы точно так же. Она уже поступила так однажды. И это спасло ему жизнь. — Я не заслуживаю всего, что имею, — Анна-Мария тихо вздыхает и прижимает его к себе в объятиях.***
Нил ждёт долгие несколько секунд, пока гудки не прекращаются. Ему повезло. — Чёрт, Нил! Ты как, в порядке?! — обеспокоенный голос Элисон быстро выбивает его из колеи. Он замирает на секунду, пока не вспоминает, как снова дышать. — Да, Элли, всё в порядке, — на том конце слышится облегчённый выдох. — Ты… не могла бы приехать за мной, как освободишься, пожалуйста? Кажется, я немного оставил машину на парковке общежития… — Конечно, прямо сейчас подъеду, высылай адрес! — Я в Колумбии… — начинает он неуверенно, слыша ярую решимость Элисон сорваться прямо сейчас. — А можно конкретнее? — Не хочется тебя вырывать посреди недели… — Нил, — прерывает его она, так что у того не остаётся даже возражений. — Ты прямо сейчас высылаешь мне адрес, и я еду за тобой, а по дороге в общежитие ты мне расскажешь обо всём в подробностях, понятно? — Да, мэм, — девушка фыркает, но коротко прощается с ним и кладёт трубку. — Твоя девушка? — деликатно интересуется Анна-Мария, но любопытство явно читается в её глазах. Нил слабо улыбается, но уверенно мотает головой. — Нет, конечно, нет… Это моя подруга из прошлого, — он сводит брови. — Я… никогда не посмотрю на неё в таком плане. — Почему, если не секрет? — Нил ведёт плечом, уже даже немного жалея, что такой поток откровенности от него всё не усекает. — Если это как-то связано с тем, что тебе нравятся… — Нет, — он вымученно смеётся, переводя взгляд на женщину. — Знаешь, я может и не самый гениальный человек в мире, но зная тебя, осуждение такого плана от тебя стоит ждать в последнюю очередь, — Анна-Мария смеётся. — Это связано с нашим прошлым. Не более, я просто… Я хочу её защищать, и я всегда видел в ней… сестру, — он очерчивает непонятную фигуру в воздухе руками. — Я не оправдываюсь, просто не хочу, чтобы ты строила ложные догадки. — Хорошо, милый, — она улыбается, присаживаясь на стул рядом. — Я рада уже тому, что у тебя есть такие близкие друзья. Он не может не улыбнуться самой своей мягкой улыбкой в ответ, пускай и с толикой вымученности. Элисон приезжает очень быстро, и Нил даже удивляется, увидев её на пороге. Та резко хватает его за грудки и притягивает к себе, внимательно изучая лицо. На щеке пластырь, скрывающий порез от чего-то типа ножа, на скуле синяк, а на ничем не прикрытой шее чёткие следы от рук, как