***
В больнице Нил пролежал не так долго, его довольно быстро выписали. Бетси Добсон настоятельно рекомендовала о продолжении лечения в психиатрической больнице хотя бы в течение месяца, пока будет идти привыкание к новым антидепрессантам особого сильного действия, потому что даже для врачей была неизвестна точная реакция организма на них, но Нил сумел убедить её в том, что за ним есть кому присмотреть. Плюсом к этому, за него поручилась Элисон; обещала звонить дважды в день по видеосвязи и убеждаться в том, что тот — как бы некорректно это ни прозвучало с её стороны — не вскрыл себе вены. Нил не особо на неё обижался, и, в целом, ему было плевать. Правда, от занятий его всё же отстранили пока что на две недели и отпустили только с условием его проживания дома, а не в общежитии. Элисон приехала за ним в день выписки и привезла из общежития некоторые его вещи, в том числе, скрипку. Дважды в неделю она пообещала навещать их с Анной-Марией и привозить продукты — Нил наверняка будет лежать овощем минимум ближайшую неделю, а Анну-Марию напрягать хочется в самую последнюю очередь. Оба, кстати, утверждали, что в столь частых визитах нет смысла, но Элисон лишь сгоряча ляпнула «Ага, хер я его теперь оставлю!», а потом ойкнула и легонько шлёпнула себя по губам. Правда, Анна-Мария на это негативно не отреагировала. Только улыбнулась и мягко сказала: «Вивиан тоже была горяча на руку и остра на слово». Первая неделя привыкания проходила крышесносно: настолько отвратительно Нил не чувствовал себя никогда. Его и раньше сажали на антидепрессанты, и через это всё он уже проходил, но насколько сильными должны быть эти таблетки, чтобы разрыв между предыдущими адаптациями и этой был настолько ощутим? В первый день он проспал сутки. В последующие — ложился спать в четыре вечера, вставал в девять утра и ещё около часа валялся в кровати, не имея сил даже банально дотянуться до прикроватной тумбочки, чтобы взять с неё стакан воды. Из-за этого у него, кстати, началась ангина с осложнениями, и лечить её на фоне такого состояния было практически невозможно. На время Нил перекочевал в гостевую комнату на первом этаже, чтобы Анне-Марии было удобней следить за состоянием его горла. Когда же осложнения спали, Нил спокойно переместился обратно в свою комнату. Бетси советовала ему завести счётчик сна и календарь настроения, но в первые дни ему было настолько плохо и невмоготу, что он не был способен на это, хотя и понимал, что это важно. На третий день он нашёл в себе силы кликать по счётчику сна и горько усмехнулся, поняв, что в сутках спит около семнадцати часов. На этой неделе Элисон, как и обещала, приезжала дважды. В первый раз, когда он валялся в гостевой с ангиной, поэтому провела с ним совсем немного времени, а во второй, когда он уже переместился в свою комнату. Тогда ему стало немного лучше, но бодрствовал в привычном понимании этого слова он не больше часа в сутки — и тот тратил на то, чтобы принять душ или налить себе чай. Когда вторая неделя была на исходе, а по состоянию Нил ещё не был готов вернуться к нормальной жизни, Добсон оповестила ректорат о том, что Нила не будет ещё минимум неделю. Но даже так он понимал, что эта «минимум неделя» может растянуться и на месяц. По истечении двух недель, время бодрствования Нила Джостена достигало трёх с половиной часов в сутки, и, видимо, Элисон имела неосторожность проговориться об этом Ники, потому что на пятнадцатый день вечером, стоило Нилу зайти в мессенджер, он сразу же позвонил ему по видеосвязи. — Боже, Нил, как ты?! — Джостен морщится и удобнее устраивается в своей кровати, усаживаясь в позу лотоса, а телефон держа в руках. — Боже, я так переживал! Меня не пустили к тебе в больнице, а Эндрю, значит, пустили! Что за беспредел! И вообще, я очень переживал за тебя все эти дни, но ты не выходил на связь, и я, конечно, знаю, почему, но понимаешь, моя тревожность и отсутствие информации о тебе, это всё так навалилось, и… — он замолкает на секунду, и Нил опрометчиво думает, что на этом его тирада закончилась, но вместо этого Ники набирает грудью воздух и уже спустя две секунды как ни в чём не бывало продолжает: — Знаешь, как было сложно всё вымаливать у Элисон! Она та ещё жлобина, вообще ничего не рассказывает, говорит, ты лежишь, да и всё! Представляешь? Она думает, что я ей поверю, будто ты… — Ники, — перебивает его Нил громко и чётко. — У меня сейчас голова от тебя вспухнет. — Да, прости, — он поджимает губы и ничего больше не говорит. Нил вздыхает и свободной рукой трёт переносицу. — За что мне всё это… Всё в порядке, Ники. Элисон права: я практически ничего не делаю последние… Не знаю сколько, долго? Я даже счёт времени, честно говоря, потерял. Оно просто всё тянется, и тянется, и… И всё. — И как ты? Только честно! — Нил пожимает плечами, но Ники вряд ли улавливает этот жест. — Не знаю? Правда. Уже… лучше, наверное? Пока таблетки толком не работают, я просто лежу как овощ каждый день… Врачи обещали, что через две недели всё улучшится и стабилизируется, но на деле… Пока что я не вижу настолько сильного прогресса. — А я… Не делаю хуже тем, что звоню? Всё нормально? Или мне лучше перезвонить в другой раз? — Нет, — Нил мотает головой. — Всё нормально. Я без хоть чьего-то общества так точно загнусь, спасибо Элисон, — он поджимает губы. — Добсон посоветовала мне хотя бы иногда выходить на прогулку, как станет немного лучше, но пока что у меня нет сил. — Добсон? Бетси Добсон? Это она тебя лечит? — Нил кивает головой. — Я знаю, что она работает с Эндрю. — Вот это совпадение, — Ники задумчиво подносит костяшку к подбородку. — А давно они с ней работают, не знаешь? — Ники пожимает плечами. — Да года два всего, вроде бы… Зато прогресс на лицо! Ники говорил обо всём, что приходило ему в голову, а Нил слушал, кутаясь в одеяло от холода. — …и вообще, подарить им что-то на день рождения — чистая лотерея! — Нил вскидывает бровь. — Ну, знаешь… Им же вообще невозможно угодить! Они друг друга-то едва знают, а я если Аарона ещё и знаю, то вот… — Подожди, — Нил сводит брови, пытаясь понять сказанное. — Что значит… Друг друга едва знают, и ты их не знаешь… — Ну просто… — Ники поджимает губы, очевидно, думая, рассказывать, или нет, но первое в нём, как и всегда, побеждает: — В общем, Аарона я знаю лет с семи, так что мы знакомы относительно неплохо, хотя и виделись редко. А вот Эндрю появился в нашей жизни, кажется… Три года назад, — он кивает сам себе, вспоминая события более точно. — Он до этого жил в приёмной семье. — В приёмной семье? — Непонимающе переспрашивает Нил. — То есть Аарона усыновили, а… — Нет, нет, Аарон жил с тётей Тильдой, их биологической матерью… Долгая история, но, с её слов, она просто залетела от кого-то из местных, начав бухать, а когда поняла, что беременна, аборт было делать поздно. Вот и родила. А потом сразу же сдала в детдом без фамилии, вот только… Почему-то вернулась за Аароном, — Ники грустно вздыхает. — Не знаю, может, жалко стало, но понимала, что двоих не потянет… Странная она была, короче, хотя раньше… По гранту в Японию учиться летала. — В Японию? — Нил напрягается, и кое-что щёлкает у него в голове, будто до этого он был слепым котёнком, и всего лишь упоминание этой крошечной детали.... Но он обещает себе проверить эту теорию чуть позже. — Да, именно. В университете дали грант за выдающуюся учёбу и дипломную, вот только вернулась она… Без белья и чести, — он невесело усмехается, и Нил слышит, как на фоне пшикает банка пива. — Получается, Эндрю просто не повезло? — Ники пожимает плечами. — Ну, знаешь, тут уж… С одной стороны, ты прав, но с другой, не совсем знаешь, почему именно, — Нил, ожидая подробностей, склоняет голову на бок. — Ну… это такая... щекотливая тема, но раз ты такой весь проницательный и всё равно догадался, то… Ники делает очередную паузу, а Нил не торопит его, позволяя спокойно подобрать слова. — В общем, мать их бухала как не в себя и била Аарона, чуть не подсадив на наркотики, но Эндрю усыновила семья, в которой был старший сводный брат, — Нил, кажется, понимает по интонации Ники и смыслу слов, к чему он ведёт. А лучше бы не понимал. — Его звали Дрейк. Дрейк Спирс. — Аарон убил его, — догадывается Нил. Он хмурит брови, когда Ники, чуть погодя, кивает. — Ну и хорошо, что убил, — Ники издаёт истеричный смешок и отпивает пиво. — Знаешь, ты очень понятливый и… проницательный, — говорит он как бы между делом. — Уж не знаю… что было в твоём прошлом, но, надеюсь, что говоришь ты это не… не на собственном… опыте. — Я знаю Элисон, — Нил пожимает плечами. — Этого достаточно. — Думаю, ты прав, — Ники судорожно выдыхает.***
На следующий день Нилу позвонили уже Дэн и Мэтт. Они оба очень переживали за него и своей поддержкой в какой-то степени даже душили. Хотя для Нила, если на чистоту, любая поддержка будет восприниматься именно так, ведь это для него всё ещё в новинку. Они позвонили из комнаты Мэтта, где никого не было, болтали о всяком, но не долго, и Мэтт предложил посмотреть фильм. Дэн быстро согласилась, и Нил сказал, что тоже будет не против посмотреть что-нибудь недлинное. Так и порешили, Нил даже спустился вниз за ноутбуком. Ещё спустя пару дней ему позвонил Алекс. — Привет, — тот улыбался в камеру, но из-за того, что шёл по улице, изображение сильно искажалось. — Как дела? Не занят? — Да нет, сейчас у меня как раз окно между дневным и ночным сном, поздравляю, ты попал в тайминги, — Эванс смеётся, и Нил видит, как тот набирает цифры от домофона — судя по всему, заходит в квартиру. — Не распался там ещё на атомы? Я бы не смог столько пролежать… Хотя, это некорректное сравнение, — до него резко доходит, что он выпалил глупость, не подумав. — Прости, херню сказал… — Да ладно, всё нормально, — Алекс заходит в квартиру, и Нил видит, как он ставит чайник. — Сам-то как? Как репетиции с Кевином? — Алекс моментально замолкает и неловко улыбается, уклончиво кивая головой из стороны в сторону. — Ну… Там долгая история, — он неловко смеётся. — В общем… Больше репетиций нет. — Почему? — Нил вскидывает брови, будто удивлён таким исходом событий, хотя на деле это всё для него было более чем очевидно. — Я не думаю, что это действительно важная тема для разговора, не хочу, чтобы ты чем-то грузился, и… — Он тебя продинамил, — спокойно и без тени сомнения констатирует Нил, из-за чего Алекс случайно роняет кружку на ногу и телефон под шипение от боли. Нил не особо экспрессивно на это реагирует, поэтому просто ждёт, когда тот придёт в себя и снова возьмёт телефон в руки. — Да он просто!.. — Алекс поджимает губы, пытаясь успокоиться. — Там неловкая ситуация, я неправильно понял и хотел позволить себе лишнего. — Как в стиле Кевина, — пессимистично бросает Нил. — Ну, очевидно, он поджал хвост и сбежал, а теперь планирует избегать тебя до конца жизни, тоже в его стиле, — Алекс то ли фыркает, то ли усмехается — Нил не совсем понимает. — Ты либо Кевина всю жизнь знаешь, либо гуру отношений. Сколько, говоришь, у тебя было девушек? — Ноль. — Парней? — немного неуверенно выдаёт Алекс. — Аналогично, — с кивком отвечает Нил. Парень с неким укором или недоверием смотрит на друга, но тот только пожимает плечами: — Не смотри так на меня, понять, что Кевин конченый, много ума не надо. И ты сам это прекрасно понимаешь, у тебя просто фетиш на конченых. — Тогда странно, что я не запал на тебя при первой встрече. — О нет, ты ранил меня в самое сердце, — даже не утруждаясь изобразить эмоции, монотонно язвит Нил, параллельно шаря рукой в тумбочке и пытаясь достать оттуда таблетки. — Потому что не влюбился в тебя или потому что назвал конченым? — Выбери, что больше нравится, — Нил шуршит блистерами и выдавливает таблетку на тумбочку. — Он, кстати, ещё не затащил тебя ни на какой конкурс? Может, концерт? — Не успел, — Алекс разочарованно подпирает голову рукой, отпивая из чашки чай. — Но и ладно, всё равно не то обидно… В их разговоре наступает неловкая пауза длинной в несколько секунд, после которой Нил умело переводит тему, а Алексу ничего не остаётся, кроме как сделать вид, что всё в порядке.***
На следующий день ему звонит, предварительно написав, уже Кевин. Тот, судя по обстановке, сидит в их с Эндрю комнате. Как только ему пришло уведомление о сообщении от Кевина, даже не читая его текст, Нил сразу понял, что именно Дэю от него нужно. Вовсе не трудно догадаться, чего хочет такой фанатик скрипки, и нет, вовсе не поинтересоваться его самочувствием. — Я бы тебе и раньше написал, но Эндрю, — он показательно косится в сторону, где, предположительно, находился сам Миньярд, — сказал, что мне не стоит пока что тебя беспокоить. — Как мило с его стороны, — Нил поднимает перед собой скрипку и смычок. — Раньше начнём — раньше я уйду спать. Кевин тяжело вздыхает, будто чувствуя его странный настрой. Репетиция проходила как обычно, не считая того, что Нил не крыл Кевина хуями слишком громко из-за общей слабости и уважения к Анне-Марии. Дэй обещает позвонить ему позже, чтобы провести ещё одну репетицию, потому что иначе, опять же, по его словам, они просто не успеют к концерту.***
Несмотря на, по скромным меркам Нила, изобильную поддержку друзей, единственной (по понятным причинам), кто приезжал к нему всё это время, была Элисон. Девушка всегда оптимистично вытаскивала его из кровати в буквальном смысле этой фразы и брала под локоть, отправляясь на прогулку. Район, в котором жил Нил, был достаточно спокойным, соседи либо были, либо разъехались, оставив эти дома скорее для отдыха. Нил не был фанатом подобных прогулок, о чём прямо сообщал Элисон, но та больше слушала его психиаторшу, нежели его самого. Добсон рекомендовала выходить на улицу, а не заниматься монотонной учёбой? Она это сделает, даже если Нила не устраивает подобный расклад. — Ты хоть раз задумался над тем, что я тебе говорила? — Нил медленно поворачивает голову в её сторону и вскидывает брови, пытаясь понять, о каких из тысячи её советов говорит она в данный момент. — А можно немного конкретики? — Элисон смеётся, сильнее кутаясь в пальто от порыва прохладного ветра. — Я о том, что сказала тебе тогда в больнице, — Нил быстро вспоминает, о чём она говорит, но старается не показывать, насколько часто он думал над этим, лёжа в кровати и пялясь в потолок. — Может… быть? — Умело изображая неуверенность произносит Нил. Элисон напряжённо смотрит на него, но в очередной раз молчит. — Ники очень интересовался тобой и очень переживал, — Нил закатывает глаза. — Я знаю, к чему ты клонишь. Вот только не надо, — Элисон хитро улыбается, поглядывая на друга. — Да и Кевин, как ни посмотри, очень переживает. Хотя, мне кажется, он переживает скорее за твою потенциальную карьеру скрипача, нежели… — Он с Алексом, — спокойно отвечает Нил, из-за чего Элисон резко останавливается. А с ней останавливается и Нил, буквально шедший с ней всё это время под руку. — Кевин?! — Когда до неё доходит, глаза сильно округляются, и Нил даже морщится от громкости её возгласа. — Ну, неофициально. У них какие-то непонятки, в общем, они просто ходят вокруг да около и тупят, но я их не осуждаю, всё понимаю… Хотя нет, Кевина всё же осуждаю. Он конченый и меня бесит, — Элисон, всё ещё не отойдя от шока, вообще не разделяет его шутки, да и сам Нил не смеётся. — Поверить не могу, — она говорит это очень разочарованно, из-за чего Нил даже усмехается. — Согласен, сам поражён тем, что в Кевина может кто-то влюбиться… — Я поставила на то, что ты мутишь или будешь мутить с Алексом! Я проиграла триста баксов Рене, чтоб ты знал! — теперь замирает уже Нил. Он долго смотрит на Элисон, а когда до него доходит, та уже делает вид, что ничего, в общем-то, она такого и не сказала. — Ты поставила на то, что я встречаюсь с Алексом?! — Нет, на то что встречаешься или будешь, — она тяжело вздыхает, — Хотя, ещё есть шанс отыграться и уйти в ничью, потому что Рене поставила… — она не договаривает и уходит в свои мысли, что-то высчитывая. — По логике, она должна была поставить на то, что я этого делать не буду, — Элисон переводит на него искренне удивлённый взгляд. — Но так совсем неинтересно. Она просто поставила на кое-кого другого, и что-то мне подсказывает… Чёрт, нужно было сначала думать, потом ставить! — А на кого она поставила? — Элисон снова смотрит на него, задерживаясь на несколько секунд, а потом резко отводит взгляд. — Кстати, Ники говорил, что… — Элисон, — перебивает её Нил, снова останавливая. — На кого поставила Рене? — А что, есть кто-то на примете? — Элисон. — А-а, нельзя говорить! Вот посмотрим до конца года, и если она будет не права, может и скажу, — Нил закатывает глаза. — Это из разряда «не говори желание вслух — не сбудется»? — Элисон хитро и загадочно улыбается. — Очень даже может быть.***
Жизнь Кевина Дэя можно было назвать дерьмом, завёрнутым в красивую конфетную обёртку и надушенную духами в попытке скрыть смрад. Его деспотичная мать с самого детства показала ему весь ад, на который только была способна. Выращивая из него гения скрипки, она пыталась создать из него звезду и выбраться на поверхность славы за его счёт. У Кевина не то чтобы был выбор. Ребёнком, он кивал в такт замечаниям матери, делая вид, что всё действительно в порядке, и он не замечает того, что творит эта женщина, и насколько отвратительно это сказывается на его психике. Сначала он действительно думал, что карцерные условия привычны, и это норма, но однажды, — как выражалась сама Кейли Дэй, «по своей глупости» — его отдали в школу. Обычную, по всем меркам, школу, потому что ближайшая гимназия была слишком далеко, и гувернантка Кевина настояла на том, что мальчику не стоит тратить каждодневно столько времени на дорогу, ведь его можно потратить на занятия музицированием. Тогда-то маленький Кевин и увидел, что так, как он, живут не все. Вернее, почти никто. Но его мать упорно стояла на том, что делает всё это ради Кевина. И он верил — да, он был ребёнком, образ матери для которого на тот момент был единственным авторитетным. Но он всё ещё был сыном своей матери, и образ успешной бизнесвумен совсем не клеился с образом деспотичной мамаши, и тут появляется красивая обёртка. Пока Кевин учился в школе, когда он выступал на сцене и виделся с другими музыкантами за кулисами, им восхищались. Его жизнью восхищались. Для всех он был счастливчиком с потрясающе отработанной техникой игры и мешком денег за спиной. А его мать возвращалась с работы под утро и открывала бутылку коньяка, горячо выругавшись на всю квартиру. Она часто рассказывала Кевину о его отце, вернее, о том, какой же он неудачник, вот только Кевин не воспринимал ни один её рассказ за правду. Сначала она говорила о том, что он учитель, работает с проблемными детьми и зарабатывает копейки. Потом она рассказывала, что он моряк, иногда просто говорила, что спился. А спивалась только она одна, сидя за столом в огромной квартире в рубашке, пиджаке и трусах, а наутро снова становилась всё той же непреклонной холодной женщиной, интересующейся у гувернантки сына о его успехах. Кевин не знал ничего об отдыхе, а когда заикался о друзьях, с которыми познакомился на одном из концертов, она рявкала, говоря, что ему не пристало заниматься «всякой хернёй» вместо скрипки. А ещё однажды добавила, что если она узнает, что хоть одна девица залетела от него — выгонит из дома и лишит наследства. Странно, что она вообще допускала мысль о том, что у Кевина в его-то диком расписании будет время заняться с кем-то сексом. Но Кейли в принципе свойственна была — как бы помягче выразиться — странность. Во всём. Кевин имеет смелость называть это «ёбаной неадекватностью, нарциссизмом с абьюзивными замашками и склонностью к блядскому газлайтингу». В четырнадцать лет у него сменился учитель скрипки — предыдущий ушёл в декрет вместо жены, когда у тех родилась двойня. Кейли на такое «безобразие» презрительно фыркнула и пообещала никогда не брать его больше к ним на работу. И временно, пока они не найдут Кевину хорошего преподавателя, ей порекомендовали нанять Дэвида Одли — молодого выдающегося пианиста, по счастливой случайности с хорошими навыками преподавания. Кевин был молод, вернее даже сказать, слишком юн и травмирован, а Одли красив: с сильными жилистыми руками, смуглой, почти золотистой кожей и крышесносной улыбкой. Дэвид действительно был мастером своего дела, а Кевин не понимал, что его так тянуло на занятия с молодым преподавателем. Он был старше почти на десять лет, но тогда Кевину казалось это совершенно незначительной разницей. Всё окончательно вышло из-под контроля, когда он понял, что безумно хочет поцеловать его улыбку. Тогда он, решив усугубить ситуацию, рассказал всё матери. Та не поняла бы его и не приняла — но дальше скрывать он это не мог. На занятиях с Одли было практически невозможно находиться из-за непонятного влечения, которое он не хотел или не мог принять. «Всё должно быть идеально. Карьера, дом, семья, дети…» Его мать давно расписала за него весь дальнейший сценарий жизни, и он вовсе не противился ему. Его всё устраивало, правда. Когда он шёл к ней, то надеялся, что она, испугавшись позора, просто уволит учителя и наорёт на сына за его «неправильность». Тот, конечно, сделает вид, что всё понял и осознал, и так и продолжит подавлять в себе то, что подавлять нельзя ни в коем случае, хотя, кого это вообще может волновать? Но Кейли не уволила. Вернее, она закатила истерику, в результате которой напилась до беспамятства, а потом и избила Кевина. Физически, он мог дать сдачи, но морально не считал, что имел на это право. Кейли нередко «мотивировала» его на успех, говоря о его никчёмном, по её же словам, отце. Она нередко приговаривала о том, насколько он ничтожен, неуспешен, беден, что на первых порах Кевин даже верил в её ложь. Потом же до него медленно, но верно начинало доходить, что что-то здесь явно не так. В тот день он сказал ей, что ему плевать, кто его отец, потому что хуже неё он никого уже не узнает. В тот день она погибла в автокатастрофе, потому что села за руль пьяная, и Кевин чувствовал угрызения совести ещё долгие годы после этого. Брату Кейли, его дяде Тэцудзи, было скорее плевать на него, чем нет. Хотя он и усыновил его, в их семье это мало что меняло. Он прекрасно знал о садистских методах воспитания своей сестры, сам же просто сбрасывал детей на бесконечных учителей и гувернёров. С этой стороны Кевин даже понимал Рико: после гиперопекающей, к тому же и нарциссичной матери с манией контроля, его дядя, которому было на всё плевать, для него оказался подарком судьбы, но вот для Рико, всю жизнь живущего с дефицитом внимания, «добиться всего» значит выжить. Значит заслужить внимание и уважение отца. Хотя, по общему садизму он ни капли не проигрывал его матери. Мания контроля тоже была выкручена на максимум, просто проявлялась в иных вещах. За оплошность наказывали, физически и морально. Рико был мерзавцем с синдромом бога и замашками на синдром спасателя. Может, он хотел быть не настолько уродом в своих или чужих глазах, но он убедил всех вокруг и самого себя в том, что Кевин — псих. Он говорил о том, что у него паранойя, а там, где паранойя, и шизофрения недалеко. Он говорил о том, что у него голоса в голове и суицидальные наклонности, хотя ничего из этого у Кевина просто не было. А потом случайный взгляд на одного парня, слишком, по меркам Рико, «непристойный». Обвинение в гомосексуальности и психиатрическая больница. В больнице не было хорошо. Там пичкали таблетками от паранойи, побочкой которых стала мощнейшая депрессия, из которой он тогда так и не вылез, пока не вскрыл вены, прокусив тонкую кожу на исхудавшем теле зубами. Вот только после этого его поместили в нормальный психдиспансер, в котором установили медикаментозную причину депрессии, и всё быстро сошло на нет. И вот он уже дома. И вот Рико снова уверен, что тот не долечился, что псих, если хотел вскрыться, что это не норма, если ему нравятся парни… Кевин ударил его тогда. Влепил громкую пощёчину, к тому же умудрившись случайно сломать нос. А потом схватил кошелёк с парой сотен баксов, телефон и вылетел посреди ночи на улицу под дождь.***
Кевин открывает дверь в аудиторию, прерывая занятие Алекса. Тот бросает на него беглый взгляд, но, когда Дэй не здоровается, просто отворачивается к инструменту и с элементом неловкости продолжает играть. Кевин проходит и встаёт около одной из первых парт в аудитории, опираясь на неё бёдрами. Он не смотрит на Алекса, лишь слушает его музыку. Это произведение помогал ему выбирать Кевин — он помнит, как сам он утверждал, что тратить талант на такие «детские» по уровню игры произведения — чистой воды кощунство, однако так и не смог его переубедить. А сейчас и рад был, что не смог: играл он его просто потрясающе. Кевин ещё раз обдумывал то, что хочет сказать, и сможет ли. Нил советовал плыть по течению и особо ни над чем подобным не заморачиваться, но Алекс был первым настолько близким ему другом, с которым он сдружился не по воле обстоятельств, а просто… Потому что захотел? И он не готов был вот так просто терять его. Однако, если он не попробует, то уж точно жалеть будет. Алекс резко прекращает игру и, нервно выдохнув, закрывает инструмент. Кевин вздрагивает из-за громкого звука, но глаз не поднимает. — Кевин, — зовёт Алекс, останавливаясь в метре от него и скрещивая руки на груди. До этого расслабленный, Дэй напрягается вмиг и тоже встаёт как по струнке, глядя на Алекса перед собой. Тот выглядит сосредоточенным, и лишь малость расстроенным. — Я знаю, о чём ты хочешь поговорить, — Начинает Кевин, — и я действительно сомневаюсь, что я правда тот человек, которым ты меня видишь, или хочешь видеть, — Кевин поджимает губы, но взгляд не отводит. — И в том плане, в котором ты… В общем, я думаю, ты заблуждаешься. Алекс не отвечает несколько секунд, и по нему видно, что он нимало ошарашен таким началом. — И в этом причина? — Кевин закатывает глаза. — Нет, не только в этом. Я могу долго рефлексировать на тему моего психологического состояния, но мне… я уверен, что это вовсе не подходящий момент для этого. Я просто хочу сказать, что я не разбираюсь в этом, а мои проблемы… в жизни, в общем, это всё не может привести ни к чему хорошему. Алекс вскидывает брови и медленно подходит ближе, опираясь точно так же на парту рядом с Кевином, копируя его позу. Они оба молчат почти минуту, пока Эванс не начинает: — А почему это должно к чему-то прийти? Кевин напрягает мозг, пытаясь понять скрытый подтекст, но в голову отчаянно ничего не лезет. Как это так «почему»? Это же очевидно: что-то всегда должно к чему-то приходить. Даже река впадает в более крупный объект, и, если плыть по течению, однажды достигнешь его. — Нет, я понимаю твою манию ответственности, — уточняет Алекс, пытаясь подтолкнуть Кевина к решению головоломки, которую он сам же себе и лепит, — и понимаю, что ты не хочешь тратить время на то, что не принесёт результата в дальнейшем, но… Людские отношения — это же совсем про другое, — Алекс успокаивающе мягко улыбается, заглядывая в глаза Кевину. Тот судорожно выдыхает, прикрывая их и с усилием воли отводя взгляд от лица Алекса. — Я понимаю, — выдавливает из себя Кевин. — Знаешь, я не могу тебе предложить абсолютно ни-че-го, — Кевин снова смотрит теперь на него, на его яркую, ничем не затуманенную улыбку. Вот он, смотрит вперёд, но лишь смотрит, не забегает. Он понимает, в каких вопросах стоит плыть по течению, а какие продумывать наперёд, и этот вопрос он пускает на самотёк. — Как и ты мне, получается. Ты ведь сам так сказал? Смотри-ка, да мы на равных условиях, — когда до Кевина доходит суть этой детской провокации, удивление, смешанное с пониманием, отражается на его лице, что он понимает по расширившейся довольной улыбке Алекса. Тот не сдерживается и смеётся слишком, по скромному мнению Кевина, ярко, для столь напряжённой атмосферы. — Ты очень жизнерадостный, — говорит он ни как комплимент, ни как упрёк. Алекс вообще не понимает эмоцию и посыл сказанного. — А что, умер кто-то? — Твоё чувство юмора, очевидно, — Алекс замолкает на несколько мгновений и вновь заливается ещё более громким смехом. И Кевину не хочется его останавливать. Когда оба относительно приходят в себя, Алекс улыбается ему «прощальной» улыбкой. — Ладно, не буду на тебя больше давить своим присутствием, — он произносит это без тени упрёка, недовольства или пассивной агрессии. Кевин колеблется секунду, а потом решает окликнуть его. — Подожди, — Алекс останавливается, разворачивается к Кевину, который уже подошёл к нему на расстояние вытянутой руки. Дэй замирает и пытается что-то сказать, но только вбирает воздух через рот — Алекс не торопит, — Это… точно не закончится ничем хорошим. — Что? — Алекс в непонимании вскидывает бровь, ожидая от Кевина пояснения слов. Но в какой-то момент он понимает, что сказаны они были, судя по всему, самому себе. Кевин набирает полную грудь воздуха и на выдохе произносит: — Вот это. Он подаётся вперёд и, обхватив ладонями его лицо, целует. Алекс замирает на секунду, но быстро сориентировавшись отвечает на поцелуй как раз в тот момент, когда Кевин в приступе тревожности хотел было отпрянуть. Алекс накрывает его ладони своими, отрывает их от щёк, чтобы сменить положение их тел на более удобное, и Кевин без проблем сразу же зарывается пальцами в яркие волосы Эванса. Алекс оттягивает его нижнюю губу зубами, пробегаясь пальцами по позвоночнику Дэя, из-за чего тот рефлекторно прогибается. Когда воздуха не остаётся, Алекс, едва отстранившись, оставляет поцелуй на скуле Кевина, и стоит им разойтись на расстояние, до Кевина доходит произошедшее, и он массирует пальцами переносицу, с силой жмурясь и покрываясь краской. — Пиздец, что я творю, — и Алекс снова смеётся.