Pollice verso

Рука сломана — тут и думать не о чем. Опираясь на вторую, Мона встала на корточки и медленно ползла по влажной земле к водоёму. Никак иначе, как огромной грязной лужей, назвать его язык не поворачивался. Янтарных камней было слишком мало, чтобы разглядеть хоть что-то в центре пещеры. Но по тому, как переливалась вода, можно было судить о её плотности. И, по критическому мнению Моны, она отлично подходила для временного укрытия. Мегистус стиснула челюсти, раздувая ноздри при каждом вдохе. Застоявшаяся вода источала тошнотворно сладкую вонь, забивавшую нос до того, что дышать становилось невозможно. У неё и без того кружилась голова, а теперь и вовсе звёзды плясали на роговице. Червь сомнения прогрызал истощенный мозг мыслями о том, что вода не может выглядеть как мазута. Воды не может быть в пещере, в которой нет сталактитов. Они есть, уговаривала себя Мона, просто на такой высоте и при тусклом освещении их не видно. Более того, она ужасно везучая, ибо ни один из них не свалился ей на голову из-за шума. Да, именно так. Она набрала воздуха в лёгкие. И с глухим всплеском погрузилась в смердящую массу. Мона не ощутила дна. Иронично, что глубина в целом очень соответствовала её положению во всей этой ситуации. Густая холодная жидкость затекала в уши и ноздри. Вот так, с закрытыми глазами, не слыша и не чувствуя запаха можно было представить, что она почти там, где должна быть. А именно – на пляже с Софи. Но, разумеется, ни о чём подобном и речи быть не могло. Мегистус размахивала рукой, ища, за что ухватиться. Безукоризненно гладкие каменные бока не поддавались коротким ногтям. Она начинала паниковать. Вибрация земли отозвалась мурашками по телу. Мона прижалась к краю впадины, медленно спускаясь вдоль него ниже. Стоило ей хоть на секунду замешкаться, как тело тянуло наверх. Тогда она с ещё большим усердием продолжала ползком оседать. Мегистус понятия не имела, насколько низко опустилась, а уж о том, как будет с поломанной рукой выбираться — и думать не хотела. Воздух заканчивался, а некто продолжал бродить вокруг да около, будто и не собирался уходить. Подонок. Чёрт возьми, как же она зла на него! И чем больше злилась, тем тяжелее было терпеть задержку дыхания. В груди жгло так, что хотелось рвать волосы на голове, лишь бы этого не чувствовать. Всё тело будто сжатая пружина, готовая вот-вот распустить завитки и выпрыгнуть наружу. Выдохнуть. Нельзя. Хотя бы немного. Нельзя, Мона! А ведь Софи всё ещё ждала её там, на дороге. Сколько времени прошло? Кажется, что уже довольно прилично. Когда она стала считать про себя в запоздалой попытке ослабить пульсацию в висках, земля вдруг перестала вибрировать. Мегистус не ждала ни секунды прежде чем выпустить воздух. Жидкость затекала в рот, но она совершенно не замечала. Звон в ушах мешал мыслить трезво. Быстро, насколько это было возможно с одной рукой, она тащила своё тело все так же, вдоль края адского котла. Ногами Мона выписывала незамысловатые движения, помогая себе выплыть. Что-то уцепилось за край джинсов. Мегистус лягнула ногой несколько раз. И ещё раз. Твою мать. Она задыхалась. Абсолютно точно. Холодная субстанция стекала по глотке. Внезапное прикосновение к щиколотке на второй ноге сложно было характеризовать как «зацепилась». Плотно обернувшись вокруг, нечто тянуло на дно. А у Мегистус мозги набекрень. Аварийные лампы вместо идей, как с этим бороться. Она тонула. Что ж, вряд ли с этим уже можно что-то поделать. Мона захлёбывалась кровью. И, о как же жаль, что она ещё в состоянии это понимать. Как и то, что она она, вероятно, принадлежала тем, кто вцепился ей в ноги самой что ни на есть мёртвой, каков каламбур, хваткой. Теряя сознание Мона ощутила, как её тело тянется вверх. И сила этой тяги превосходила удерживающую. Греческие сандали соскользнули с ног вместе с хваткой местных обитателей. Пришла в себя она от остервенелого кашля, раздиравшего горло. Яркий свет янтарных камней слепил глаза. Разве они всегда так светили? Тело непривычно лёгкое. Моне потребовалось время, чтобы прийти в себя, проморгаться и оглядеться. Она зависла в воздухе над бордовой трясиной. Омерзительный привкус во рту стал ещё гаже. Жидкость дрожала и шла рябью, как река в период нереста. Едва ли под ней плавал лосось. Мона снова начала потеть только глядя на эту картину. Кровь стекала с её волос, одежды, поцарапанных от насильно стянутых сандалей ног. Каждая капля, упавшая на волнующуюся поверхности, вызывала неподдельное возбуждение у донных обитателей. — Стоило оставить тебя им. Если бы Мегистус стояла на земле, то уже свалилась бы от неожиданности. Но внешне не издала ни звука, никак не выдавая испуга. Некто сидел на корточках у кромки водоёма, со скучающим видом подпирая голову. Он глядел на неё своими до жути завораживающими глазами. Раньше не было возможности приглядеться, но он тоже был выпачкан кровью. На волосах некоего и на его шее, практически не заметно — на чёрной одежде застыли алые пятна. В тех же местах, что и у пацанёнка, которого она тащила по лесу. — Но я не люблю делиться. Мона разлепила слипшиеся губы. Жидкость стекала с челки на лицо, заливая глаза. — Немытое есть нельзя. — Ты реально тупая, — раздражённо произнёс некто. Кажется, он разозлился. Её тело медленно начало опускаться к журчащему котлу. Мегистус согнула ноги в коленях. — А ты весьма непоследователен, — усмехнулась она. Усталость, потрясение, глупость или отвага — не имело значения. Мона продолжала трепать языком, как будто это могло остановить её приближение к ожидающим её нелососям. Меньше метра. Если бы могли, уже бы затащили. — Занятные у тебя рыбки. Да пугливые. Даже не разглядеть. Лицо собеседника перекосило ехидным оскалом. — Если бы ты увидела их, то уже бы обделалась. Уж в чём в чём, а в этом Мона не сомневалась. Штанины джинсов клёш коснулись поверхности. Живность была в бурном восторге и предвкушении — едва через края лужу не переливали. Наблюдать за этим зрелищем было не так страшно после того как некто ревниво заявил, что жадничает ею. Что-то, что ухватилось за грязную джинсу, отдалённо напоминало человеческие пальцы. Ткань натянулась до треска. Если бы неведомое колдовство не удерживало её, она бы уже окунулась. Мона наклонилась, чтобы рассмотреть получше. И всё её тело вслед за движением головы приняло горизонтальное положение, длинные хвостики упали в кровь. Мегистус в ужасе ухватилась за свои волосы одной рукой. И не зря. То, как потянули упавшие концы, мало чем шло в сравнение с одеждой. Так и шея отвалиться может. — Хватит! И Мона отлетела в сторону. Перевернувшись на земле несколько раз, Мегистус взвыла, вновь прижимая к себе руку. Слёзы скопились в глазах. Но она всё равно пыталась встать. Некто молча возвышался над ней, глядя на жалкие потуги в сопровождении скулёжа. Удар в область солнечного сплетения уложил на лопатки. Подошва некоего опустилась на сломанную конечность. Кажется, она хрустнула ещё раз. Мегистус не расслышала из-за собственного крика. Сейчас она готова была обделаться и не видя тех тварей. Но перед этим огреть чем-нибудь урода. Некто продолжал безразлично давить на руку, пока Мона оглядывалась. Проход дальше все же был. По правую сторону от кровавого котла. Можно было, конечно, сказать, что он устрашающе тёмный, но ничто сейчас не устрашало, как эта боль. Она собралась с силами для решительного выпада: задрав ногу, сделала некому подножку. Закончила комбинацию излюбленным методом — бросив мокрую землю в глаза. Встреча со стеной пещеры оказалось жёсткой, но не то чтобы неожиданной. На ней Мона оставила отпечаток своей и чужой крови. Плечо переломанной руки и часть лица засаднило. Всхлипнув, Мегистус продолжила убегать, не оглядываясь. Ноги путались, она слишком устала. Некто явно давал ей фору. И в подтверждение её мыслям, вслед произнёс зловещее: — Далеко не убежишь. И он, чёрт подери, прав. Мона неслась по темному узкому проходу, прижимая к себе руку, сбивая локти в кровь, врезаясь в кромешной темноте, падая, вставая, снова падая и снова вставая. Хоть бы час спокойно поспать. Но что-то подсказывало, что она ни за что не убежит, если даст себе отдохнуть и успокоиться. Болевой шок и глупый стимулирующий гормон тоже не резиновые. Мегистус видела свет в конце туннеля. Рябящая, будто из старого винилового проигрывателя, детская песня доносилась до её слуха. Who’s afraid of the big bad wolf? Tra la la la la Мона сбавила скорость. Но не уверенная в том, что её насторожённость хоть чем-нибудь поможет, продолжила идти на музыку. Свет ударил по глазам. На этот раз не янтарные камни в стенах пещеры. Да и на пещеру помещение было мало чем похоже. На входе её встречал потёртый дубовый комод, на котором гордо переливался в мягких лучах торшеров граммофон. А рядом — маленький бутылёк с прозрачной жидкостью. Мона взяла его в руки. Надпись на бирке, привязанной к крышке, гласила: «Выпей меня». Мегистус фыркнула и поставила его на место, хотя и был соблазн сполоснуть рот. Она не самая умная на свете женщина, но уж точно не сумасшедшая. Long ago there were three pigs Little handsome piggy-wings Далее начинался зеркальный лабиринт. Мона подошла к первому зеркалу и поморщилась от собственного вида. Будто вылезла прямиком со страниц небезызвестного романа Кинга. Предплечье левой руки бугристое, посиневшее. Вся одежда изодрана, кожа в ссадинах и синяках, следы рук на шее, счёсанная кожа на стопах. А лицо! Опухшее от рыданий, с поцарапанной щекой. Хвостики свисали с головы сосульками. Тяжело вздохнув, Мегистус решила оборвать края джинсов. Её наряд и так был неуместен, да и испорчен, а зацепиться за что-то и упасть лицом в грязь в очередной раз не очень-то и хотелось. Она подняла с комода граммофон, бросила в стекло. Грохот стоял неимоверный, но некто не выскочил из-за угла, чтобы раздробить ей череп испорченным прибором. Мона выбрала осколок поострее и крайне неаккуратно избавилась от элемента «клёш». Теперь на ней были просто отвратительные грязные короткие джинсы прямого кроя. От осколка избавляться было бы неразумно. Обмотав край оторванной тканью, Мона прихватила его с собой. Другого варианта, кроме как войти в лабиринт, не наблюдалось. Небольшое помещение с низким потолком уходило далеко вперёд и каждый метр, ведущий к этому «вперёд» был заставлен зеркалами. Как нельзя кстати ей вспомнился недавно просмотренный хоррор. Для полного соответствия атмосфере не хватало только ножниц. А что? Она под землей, крутится тут как белка в колесе, а может где-то наверху другая Мона давно отдыхает в отеле. Вдалеке послышался мелодичный свист. Мегистус быстро юркнула в лабиринт. Он был довольно заурядным по сравнению с её ожиданиями: без изобилия тупиков и ответвлений. Не то чтобы Мона жаловалась. Чем дальше она продвигалась, тем темнее становилось. Она шла так довольно долго, пока свет в лабиринте совсем не пропал. Тогда-то ей стало не по себе. Собственное отражение казалось каким-то чужим и подозрительным. За своим тяжёлым дыханием ей слышался чей-то ещё, за шагами — шаги преследователя. Мегистус то и дело параноидально оглядывалась. Пот проступал на подсохшей крови, создавая неописуемый тандем ароматов, от которого блевать тянуло. Мегистус не понимала, что вызвало у неё такую сильную тревогу. Ощущение присутствия ублюдка, наступающего ей на пятки или ожидание увидеть сцену увеличения улыбки с помощью осколка в исполнении её зеркального отражения. В любом случае, это место лучше всех остальных нагоняло на неё мрак. Хотя она была уверена в том, что граммофон сломался, музыка снова заиграла. Всё та же песня про трёх поросят и волка. Её руки дрожали. В вспотевшей ладони она сжимала осколок, придерживая левую руку, готовая в любой момент кинуться в атаку. Кто-то шептал на непонятном языке ей вслед. Мона огляделась вокруг. Везде одно и то же. В висках отзывалось быстрое биение сердца. Надоедливую мелодию застилал белый шум в ушах, от своих же сиплых вздохов кровь в жилах стыла. — Мона, мне страшно. До боли знакомый голос врезался в затуманенное сознание, точно локомотив на полной скорости. Мегистус оборачивалась по сторонам, но никого, кроме себя, не видела. — Софи? — на грани истерики крикнула она. — Мне очень страшно. — Софи, где ты?! Так же судорожно, как Мона звала её, Софи звала в ответ, плача и умоляя сделать хоть что-то. Она бежала, врезаясь в зеркала на своём пути, оставляя кровавые следы, которые выдавали её местоположение. Но Моне было так плевать. В голове творилось невесть что. — Софи?! — Я здесь. Я здесь, Мона! И в правду. В кромешной темноте Мегистус чётко разглядела её силуэт всего в паре метров. Белая блузка, которую она носила в дороге, светилась ярче любых огней. Она неслась к ней со всех ног. И сильно впечаталась в зеркало. Не чувствуя боли от удара по лбу, Мона растерянно уставилась перед собой. Вот же она, Софи. Смотрит беспомощно своими серыми глазами. — Ты… в зеркале? Мегистус протянула руку с осколком — то же сделала и Софи. Она сжимала точно такой же. — Мне так страшно, я хочу домой. Из-за спины Софи на неё уставилась пара фиолетовых глаз. Мегистус неосознанно попятилась. Врезалась в грудь некоего позади себя. Отскочила, как ужаленная, проронив хриплый стон. Как же смешно, наверное, она выглядела со стороны, в оцепенении сжимая осколок и не зная, что ей делать. Некто в любопытстве склонил голову набок. — Страшно? Хочешь домой? — издевался он. Моне ничего не оставалось, кроме как затаив дыхание глядеть на него в ответ выпученными глазами. Некто разразился сардоническим смехом. Развернувшись на пятках, Мегистус бросилась на утёк. Как же она жалела, что из-за своей заминки упустила шанс засадить осколок ему в глотку. Смех эхом разлетался по лабиринту. Теперь в каждом зеркале её преследовала фигура в шаманском костюме, как будто он может выскочить из любого из них у неё перед носом. Отражение ублюдка, как бы не хотелось этого признавать, было не таким уж и страшным. Если быть точнее, не таким уродливым. В какой-то мере Моне было даже спокойнее от того, что он показался. Ожидание было более зловещим. Вперед вёл прямой коридор, оканчивающийся зеркалом в золотистой раме. Мона остановилась, не зная, что делать дальше. Бежать в тупик заведомо плохая затея. — А говорил, что не будешь играть со мной, — наигранно обиженно произнесла она. — Голова с тобой играет, а не я. Его голос звучал отовсюду, но в то же время будто и нигде. — Что это значит? — недоумевала Мона. — То и значит, — ответ раздался сзади. Некто толкнул её на землю. И снова Мегистус неудачно приземлилась. Снова, скрипя зубами, попыталась встать. Нога, внезапно придавленная к позвоночнику, поубавило уверенности в том, что на этот раз у неё это выйдет. В глазах темнело от боли. Мона оглянулась через плечо. Некто разглядывал её осколок, брезгливо отбросив кусок ткани. Хотя и было очевидно, что она в полнейшей заднице, Мона всё равно с надеждой посмотрела на свою пустую ладонь. Вот чёрт. Некто склонился над ней и вкрадчиво произнёс: — Дёрнешься — убью. Схватив за плечо, он одним рывком перевернул её на лопатки. Мегистус простонала. Какой смысл угрожать ей расправой в случае неповиновения, если он и так собирался её угробить? Сломанная рука, против её желания, вытянувшись, прижалась к земле. Мона взглянула сначала на неё, затем на занесённую стопу некоего, решительно настроенного стереть её кости в порошок, и сильно зажмурилась. От истошного крика стоящие рядом зеркала завибрировали. Последнее, что Мегистус увидела — ублюдка, присевшего около неё с осколком.