Летний лагерь

Акаши просыпается на две минуты раньше будильника и сразу его выключает, начиная утреннюю зарядку. Прошёл уже целый год с той поездки в лагере, которая стала решающей для их с Фурихатой отношений. Начались летние каникулы, и Акаши наконец-то приехал в Токио. От этого, его график работы не стал меньше. Но, по крайней мере, выкроить больше времени для Коки он сумеет. Помимо этого, он уже думает о том, как завести с отцом разговор о переводе в Сейрин или Шутоку. День обещал быть ярким. Хотя Масаоми и запретил сыну увидеться с Юкимару, у Акаши впереди партии в сёги и уроки английского, где он мог блестяще проявить себя, и потом уже увидеться с любимой лошадью. После английского Акаши открыл телефон со входящим фото Коки за столом с супом тофу и подписью «Ждём». Он улыбнулся и отправил «Я тоже». Не верится, что всё может быть настолько хорошо. Сейчас, он в очередной раз обыгрывал злющегося в край Шинтаро в сёги, параллельно изучая график отца: когда он будет на долгой деловой встрече, можно будет привести Коки в дом. — Акаши, сосредоточься на игре, — фыркнул Мидорима, хотя и без того проигрывал. — Прости, Шинтаро, — Акаши закрыл телефон и слегка улыбнулся, — Просто рад, что наконец-то вернулся в Токио. — Какие-то планы? — Мидорима сделал сброс. — И да и нет. — Акаши забрал его фишку. — Не похоже на тебя. — фыркнул Шинтаро, сделав ещё один ход. — Мой отец уже давно распланировал мою жизнь, — Акаши сделал сброс, — Правда, этим летом я намереваюсь внести поправку. — Я думал, тебя устраивает твоё положение, — Мидорима поправил очки. — Кто же сказал, что оно меня не устраивает? — Акаши забрал его фишку и посмотрел ему в глаза. Мидорима слегка нахмурился. Акаши явно намекнул на что-то личное для самого бомбардира, но иногда ему было сложно его понять. Наверное, Акаши просто смешило лицо Шинтаро в этот момент. — Меня всё устраивает, пока отец не пресекает мою свободу, — Акаши закончил партию своей победой. Шинтаро же снова нахмурился, раскладывая фишки заново. — Разве он не сделал это с самого начала? Акаши остановился и потёр фишку между пальцами. Мидорима сказал об этом не задумываясь, словно это была истина, которую видели все, кроме него самого. Сам Акаши же никогда не думал в таком ключе. Он знал, что на нём куда большая нагрузка, чем на детях его возраста, но он считал это естественной ношей — ту, которую он должен нести, чтобы гордо носить свою фамилию. — Отец хочет как лучше. — сухо сказал Акаши, давая понять, что больше не хочет говорить на эту тему. Мидорима едва заметно кивнул и партия продолжилась. Акаши казалось, что Шинтаро хотелось ещё раз высказаться на эту тему. — Ты хочешь мне что-то сказать? — Скорее, спросить. — задумчиво произнёс он, забрав фигурку Акаши с доски. Акаши кивнул, давая согласие. — Мы с тобой оба из древних артстократических родов, мы с тобой интуитивно понимаем, что делать можно и нужно, а что запрещено. — Говори прямо, Шинтаро. — Как бы ты поступил, если бы делал то, что стоит под запретом? — Мидорима вернул фишку на одну из клеток и взглянул на Акаши. Он же слегка нахмурился. — Твоя проблема в том, что ты видишь кругом одни запреты, Шинтаро. И сам себе их придумываешь. — Я серьёзно, Акаши, — нахмурился он, — Ты ведь понимаешь, о чём я. — Нет, Шинтаро, не понимаю. — Куроко рассказал мне. — раздражённо выпалил Мидорима. — О чём же? — О твоих отношениях с тем парнем. — неуверенно, смущаясь, ответил Мидорима. — Я думал мы говорили о тебе, Шинтаро, — сверкнул глазами Акаши. — Мы и говорим обо мне, — выдохнул Мидорима и обесиленно посмотрел на доску, — Я тоже влюблён в человека, с которым мне нельзя быть. Акаши скучающе сделал ход за Мидориму. — Ух ты, Шинтаро нарушает правила, — усмехнулся Акаши, — Жаль твой соколиный глаз этого не знает. Мидорима посмотрел на Акаши, как на последнего идиота. — Это и есть он? Стоило догадаться, — Акаши сделал ход, присвоив себе фишку Мидоримы. — Что мне делать? — Ты ведь уже делаешь, Шинтаро, — пожал плечами Акаши, — Что мешает тебе жить спокойно и радоваться? Мидорима явно разозлился: неужели Акаши ничего не понимал? — Представь, — он опустил голову и начал крутить фишку между пальцами, — Что твой отец узнает об этом. Кто он, Акаши? Я даже не знаю его имени. Твой отец не знает его имени. Никто не знает его имени, потому что в глазах других он — никто. И мало того, что он никто, он ещё и он. Тот, кто никогда не даст потомства, — он снова поднял голову и взглянул на непроницаемого Акаши, — А теперь представь, что слышишь это от своего отца. Акаши оторвал взгляд от отчаившихся глаз друга и сделал ход. — Ты снова проиграл, Шинтаро. Комната погрузилась в тишину. *** Акаши не задумывался над тем, что сегодня услышал от Мидоримы. Наверное, он видел двух разных Акаши в двух разных жизнях, забыв, что он, на самом деле, один. Акаши не знал своего отца. Он видел лишь тень, что иногда звала его по имени. Он знал его настолько же, насколько его знали его коллеги и окружающие, видевшие его имя в списках влиятельных людей Японии. И он всегда был уверен в том, что этот человек не имеет обратной стороны. Его отец — его идеал, его наставник, — сама непоколебимость, к которой стремился и он сам. Когда он видел его, он видел себя — себя, всего через сколько-то лет. Только со временем этот маяк перестал быть для него путеводным, и Акаши сам не успел понять, когда. Наверное, когда появился Коки. Когда Коки улыбнулся, взял за руку и показал то, чего и сам Акаши в себе не видел. Наверняка в его отце тоже была эта часть, ведь когда-то была мама — улыбающаяся, добрая и нежная, которая не хотела ничего, кроме его радости. Возможно, у отца тоже были чувства. Чувства, которые никто больше не видел, кроме мамы, даже собственный сын. Сейджуро провёл пальцами по волосам. Может, пора исправить эту ошибку? — Акаши-сама, — в дверь зашла прислуга, — Ваш отец хочет видеть вас в своём кабинете. Акаши кивнул и сразу же направился к отцу. Кажется, судьба сама об этом подумала. На каком месте сегодня козероги? Отец сидел за столом и подписывал какие-то бумаги, после чего, увидев сына, отложил их сторону. Акаши поклонился. — Ты хотел увидеть меня. — Да. На лице Масаоми ничего, кроме строгого взгляда, который, на памяти Акаши, никогда не покидал его лицо. Может, если бы мама была жива, он узнал бы, что улыбка отца на самом деле просто очень дорога и стоит только свадьбы с любимой, или рождения первенца. Но мама умерла, и этого он никогда не узнает. — Я всегда хотел, Сейджуро, чтобы ты был похож на меня, — он слегка наклонил голову, — И до этого момента я считал, что ты стремишься к этому. — Разве нет, отец? — сердце Акаши забилось чуть сильнее. Приподнятое настроение мигом покинуло его. Стало сразу ясно — разговор предстоял долгий и даже неприятный: несколько морщин на лице отца стали глубже. Плохое предчувствие паникой захватило голову. — Я не закончил, — сухо продолжил Масаоми, — До недавнего времени я видел в тебе тот же стержень. Но с того нашего разговора, когда ты огрызнулся и ушёл, я заметил, что того стержня в тебе нет. — Я извинился и пообещал, что этого больше не повториться. — Перестань перебивать меня. Масаоми звучал спокойно, но угрожающе. — Я долго думал, в чём может быть причина твоего упадка, и очень рад, что решение всех проблем приехало вместе с тобой в Токио. Масаоми достал из нижнего шкафчика альбом и положил его на стол, из-за чего сердце Акаши готово было выпрыгнуть из груди. Сейджуро дёрнулся, намереваясь забрать его, но отец поднял ладонь, что всё же остановило Акаши. Масаоми открыл его и бегло прошёлся по страницам. — Я долго думал над тем, что же так сильно разочаровало меня в этой ситуации, — он остановился на фотографии, где Фурихата смеялся, а Акаши нежно смотрел на него: эту фотографию ему дал Куроко, — И думаю, что больше всего меня расстроил именно ты, Сейджуро. Акаши сжал ладони в кулаки и взглянул прямо на отца. В голове пронеслись слова Шинтаро: весь разговор и его выражение лица, черты которого он теперь видел у своего отца. — Я бы мог простить твою оплошность, не мешай она твоей работоспособности, — он остановился на фотографии с товарищеского матча, — Я бы мог простить твою оплошность, будь она хоть чем-то стоящим. Я бы простил её тебе, будь она хотя бы женского рода, но ты, Сейджуро, превзошёл самого себя, — он захлопнул альбом, злая усмешка застыла на губах, — Поздравляю. Масаоми встал и подошёл к окну. Акаши видел лишь его руки, что он всегда держал за спиной. — Наверное, будь твоя мать сейчас здесь, она бы поняла тебя, — и снова усмешка, правда в этот раз… Грустная? — Но я не она, Сейджуро, и делать этого не буду. Я бы закрыл глаза на всё это, списав на подростковую влюблённость, что перегорит довольно быстро, но фотографии в этом альбоме с лета прошлого года. Год это много, Сейджуро. Акаши внимательно следит за его движениями, но Масаоми стоит твёрдо и уверенно: как всегда. — Что ты хочешь от меня услышать? — Ты и сам знаешь, Сейджуро. Акаши помнит каждую улыбку Фурихаты. Помнит его подрагивающий голос, который стал уже частью его телефона. Помнит первый поцелуй, румянец на его щеке и собственную ревность. Помнит, как он дарил этот альбом. Как он улыбался. — Нет. Потому что Коки больше не один из безликих, к которым отец относит всех «посредственных» людей. Да, в его глазах он всегда будет какой-то ошибкой, брешью, но в глазах Сейджуро, Коки — целый мир, без которого он не видит своей жизни. И если старому миру придётся пошатнуться и разрушиться — ему плевать. Теперь уже плевать. — Я не ослышался? Ты сказал нет? — в ровном тоне проскользнуло бешенство. Акаши сжал кулаки, но всё равно вздрогнул. Он никогда не перечил отцу. — Ты услышал всё верно, отец. Я сказал нет. Масаоми повернулся к нему лицом и сверкнул глазами. — Я не позволю тебе осквернить наш род своей оплошностью, Сейджуро. Если ты не хочешь прекратить это сам, это сделаю я, хочешь ты того или нет. Мама. Когда-то она влетала в комнату и остужала его пыл, забирая Акаши под мягким предлогом. Но сейчас её нет, и она этого не сделает. Только и ему уже не девять. — Предлагаю тебе альтернативный вариант. Масаоми снова сел в кресло и склонил голову. — Какой же? — Предлагаю партию в Сёги. Если ты обыграешь меня, я послушаю тебя, — Акаши чувствовал непоколебимую уверенность в своей победе, — Если выиграю я, то буду сам принимать решения относительно своей жизни. Масаоми, после недолгих раздумий, улыбнулся и открыл третий шкафчик, достав небольшую доску.