Когда настанет тьма

      Шэнь Цинцю недовольно нахмурился, ощутив луч солнца, вызолотивший густые ресницы, сомкнутые хрупкой утренней дрёмой. Как старший ученик пика Цинцзин и любимчик лорда, юноша пользовался особой привилегией в виде отдельного дома. И хотя его кровать имела полог из тонкой льняной ткани, а ряд окон с затейливым узором был затянут бумагой, солнечный свет заливал лицо.       Распахнув веки, он присел, прищурившись. Неужели он сам позабыл задвинуть занавесь? Однако, это никак не объясняло растворенного настежь окна.       Это раздражало. Он не понимал, кто столь злонамеренно жаждет ему навредить, без конца вламываясь в комнату старшего ученика вот уже который сезон подряд.       Солнце едва поднялось над Цинцзин, пронизывая бамбуковую рощу золотом и нежным румянцем. Потянувшись, Шэнь Цинцю выбрался из-под мехового одеяла, осматриваясь. Всё как всегда. Ничего не пропало и даже следов вторжения не сыскать. Лишь слабый отголосок чужой ци, словно гость вовсе и не входил, а, распахнув окно и сдвинув полог, всю ночь любовался на изящного юношу, одетого лишь в исподние штаны и полупрозрачную рубаху, сквозь которую виднелись розовые соски.       Эта мысль смутила и испугала Шэнь Цинцю. В конце концов, ему семнадцать. Тот возраст, когда молодых людей мучают весенние сны. И показаться кому-то в столь непристойном виде, с набухшими, отвердевшими бутонами сосков и... воспрянувшим небесным столпом... Святые небеса! Ему стоило бы установить барьер!       Шэнь Цинцю покраснел. Сцепив пальцы, он сел на край кровати, наблюдая за тем, как поднимается солнце.       Он должен поймать в западню того, кто делает это! Нельзя спускать подобное! Ведь... Ведь... Вокруг действительно много похотливых чудовищ, а его ядро...       Несчастный юноша обладал особым ядром. В ранние годы его ци внезапно претерпела чудовищные изменения, одарив Шэнь Цинцю всемогущим, сокрушительным очарованием!       Если говорить коротко, Шэнь Цинцю культивировал, взращивал свою силу, принимая чужую любовь. И самым правильным путём развития было бы совместное совершенствование. И это не было бы проблемой, имей Шэнь Цинцю тёмную инь! Но нет же! Прекрасный белый лотос, экзотический цветок Цинцзин, ходячее бедствие Шэнь Цинцю выбрал светлую энергию... И его путь совместного совершенствования мог разделить только мужчина.       Шэнь Цинцю не выносил представителей своего пола. Он не терпел прикосновений и терпкого густого запаха чужих тел. Даже пристальный взгляд рождал в душе бурю чувств! Однако предательское тело мгновенно откликалось острым желанием, словно юноша испил любовный эликсир.       Поднявшись, ученик Цинцзин с раздражением захлопнул окно и встряхнул головой, избавляясь от забытого образа прошлого. Эта тонкая улыбка за раскрывшемся крылом веера, насмешливый голос и яркие пылающие глаза ненавистного изумрудного оттенка вызывали дрожь. Ведь этот человек давно мёртв! Но даже спустя два года всё ещё скалится, смеётся, издеваясь над ним!       – Убирайся! Прочь из моих мыслей! – зашипел Шэнь Цинцю.       Схватив полотенце, он поспешил в комнату омовений и, не раздеваясь, бросился в огромную лохань с водой, надеясь остудить голову.       Однако, вода вовсе не была ледяной. Его ночной гость проявил невиданную заботу, нагрев её огненными талисманами.       Шэнь Цинцю досадливо застонал. Обняв колени, он уткнулся в них лицом. Да что не так с этим странным призраком, следующим за ним по пятам?! Он ведь ясно дал понять, что на дух не переносит других людей! Шэнь Цинцю никого не подпускал к себе!       Даже Юэ Цинъюаню не дозволялось заботиться о нём! А ведь его положение будущего главы Цанцюн было непоколебимым! Он был чрезвычайно красив, к тому же возглавлял золотой список сильнейших учеников! Никто не посмел бы пренебречь вниманием и, тем более, дружбой со столь влиятельным человеком! Юэ Цинъюань мог принимать решения едва ли не на равных с главой секты – тот сам вручил ему бразды правления, заявив, что его ученик вполне заслуживает подобной чести.       Шэнь Цинцю не знал, чем можно подобное заслужить. Все его предположения сводились к постыдным фантазиям, от которых спирало грудь и горели скулы. Несмотря на солидный возраст, миновавший рубеж в сто лет, глава Цанцюн выглядел молодым, полным сил мужчиной.       Каждый раз, представив старшего ученика секты в жарких объятиях наставника, Шэнь Цинцю покрывался мурашками. Вот и сейчас сквозь тонкий полупрозрачный лён вымокших исподних штанов проглядывала влажная розовая головка отвердевшего естества.       Вздохнув, ученик стянул одежду и вновь погрузился в воду.       Нахмурившись, Шэнь Цинцю коснулся маленькой дырочки уретры пальцем. Подобная практика тоже приносила неплохие плоды. Каждый пик наслаждения приближал юного заклинателя к следующей ступени.       К несчастью, в Цанцюн не было техник мастурбации, их юноше приходилось выдумывать самому. Подразнив кончиком пальца отвердевший сосок, Шэнь Цинцю сжал его, ахнув от желания. Небесный столп дрогнул, требуя внимания.       Юноша обхватил распалённую плоть тонкими длинными пальцами и принялся ласкать себя, закусив губу. Стонать нельзя... Его не должны услышать! Он слишком часто слышал о насилии над более слабыми учениками. Поговаривали, что в секте действует целая шайка варваров, безжалостно срывающая цветы девственной чистоты! В конце концов, это и впрямь был один из простейших способов захватить чужую ци и продвинуться на пути совершенствования. И пусть в праведных сектах за это можно было поплатиться жизнью, находились те, кто жаждал испытать судьбу.       Шэнь Цинцю был особым лакомством!       Каждый раз, представляя подобное, он чувствовал, как от ужаса приподнимаются волосы на голове и немеет затылок. Тогда Шэнь Цинцю брал в руки Сюя и мчался на арену, вновь и вновь доказывая свою силу и мощь. Лишь уставший от жизни тупица посмел бы сунуться к старшему ученику Цинцзин!       Однако сейчас он не мог сдержать сладкой дрожи, представляя своё тело в чужих руках... Лишь в эти короткие моменты мучительной похоти Шэнь Цинцю мог признаться себе в том, как жаждет битвы на шёлковых простынях...       Взять того же Лю Цингэ, о котором ходят легенды. Он всего-то ученик пика Байчжань, но его уже прозвали богом войны! К нему у Шэнь Цинцю было особое отношение. Он так завидовал этому человеку! До слёз! Ведь у Лю Цингэ было всё! Любящие родители, богатая знатная семья, успех, красота, уверенность в себе!.. Шэнь Цинцю ненавидел его каждой клеточкой тела! И столь же страстно желал!       Стоило представить, как Лю Цингэ склоняется к его груди, вбирая твёрдыми, упрямыми губами сосок, как безжалостно врывается в его тело, Шэнь Цинцю изогнулся в остром наслаждении.       Млечная лужица семени медленно растворялась в тёплой воде, искрясь золотистой ци.       Шэнь Цинцю откинул голову на край бадьи и попытался отдышаться.       Близятся состязания двенадцати пиков. И этому Шэню, входящему в золотой список ста сильнейших учеников секты, придётся испытать удачу. Жребий может подкинуть ему страшного противника.       Лю Цингэ был третьим в этом списке.       Шэнь Цинцю поёжился. Его мучило дурное предчувствие. С тех пор, как он впервые увидел этого варвара, юноша не находил покоя.       Тогда Шэнь Цинцю, приняв новое имя и добившись положения старшего ученика пика Цинцзин впервые отправился с учителем на собрание лордов. Лю Цингэ ожидал Юэ Цинъюаня. Он был прекрасен и чем-то взволнован. Увидев, как беседуют эти двое, Шэнь Цинцю ощутил странное томление в груди. Ослепительно красивый Юэ Цинъюань, неприступный, гордый, холодный. И не менее прекрасный Лю Цингэ, темпераментный и чуть мрачный. Он с достоинством нёс бремя славы, обрушившееся на него после участия в тренировке, окончившейся столкновением с демоном. Ученику Байчжань было четырнадцать, когда он вошёл в десятку сильнейших учеников.       Шэнь Цинцю попал в Цанцюн в пятнадцать...       Лю Цингэ был гибок и силён. Его обходили любые болезни.       Ноги Шэнь Цинцю, сломанные в детстве, не позволяли ему освоить многие техники. Его цингун всегда был чудовищно плох, а здоровье слабо.       За спиной Лю Цингэ стоял знатный заклинательский клан, в котором силы передавались из поколения в поколение.       Шэнь Цинцю был одинок. У него не было никого, хотя Юэ Цинъюань и считал, что они связаны кровью и прошлым.       Шэнь Цинцю смутно помнил своё детство. В его жизни действительно был человек, о котором он безумно тосковал, но Шэнь Цинцю не мог представить его лица. Это и вправду Юэ Цинъюань?       Первым воспоминанием Шэнь Цинцю было его имя – Цзю. Странный человек со шрамом, пересекающим вытекший глаз, привёл его в старую, похожую на дровяной сарай хижину. Сколько же ему было? Не больше пяти. Всё, что Шэнь Цинцю помнил о том себе – запах крови. Густой, плотный, тошнотворный, оседающий на языке и губах. Дитя, залитое кровью было единственным живым существом среди горы трупов, разорванных на куски. Странного человека звали Думу – Одноглазым. Он часто забирал с улиц детей, перепродавая их богатым горожанам или в дома увеселений. Ни у кого из них не было имён, только эти странные прозвища. Шэнь стал девятым.       Думу не заботился о них. Что ни говори, у несчастных детей была еда, одежда, и крыша только благодаря тому, что они вымаливали подаяние...       Когда в убогом сарае, где они ютились, появился Цзю, старшим был восьмилетний мальчишка. Он носил имя Ци. Седьмой... Одноглазый привёл его не так давно.       Они скитались по свету, следуя за Думу целых три года. То, что за это время тот не избавился от Ци-гэ было странным совпадением. Тогда Одноглазому было не до этих жалких рабов – он бежал. Один из детей, проданный для плотских утех, жестоко расправился со своим господином.       Теперь их преследовали по пятам. Думу решил, что сможет уйти, но...       Беглецы остановились в том проклятом городке. Средней руки, он, тем не менее, славился своим богатством, кичась знатными людьми, проживающими тут. Он и впрямь отличался от тех мест, где они бывали ранее. Удивительно чистый и сытый, городок словно застыл в праздничном фестивале. Опрятные, нарядные улицы встретили нищих детей с жалостью и скрытым недовольством. Не минуло и дня, а градоправитель уже был оповещён о столь неприятном соседстве.       Конечно же, городишко звался Хуанчэн. Ведь именно здесь императорский советник Цю когда-то построил свой дворец. И именно сюда вернулась одна из ветвей клана в составе юного господина и его маленькой сестры.       Хуанчэн гордился своей историей. Он являлся важным торговым центром и не терпел грязи и нищеты. Выплеснувшиея на его улицы бродяги, словно бельмо на глазу градоправителя, мешали ему.       Неприятностей было не избежать. Но дети ещё не знали о жестоких нравах этого места. Не знал о них и Одноглазый, рассчитывая поживиться, распродать свой товар.       За три года скитаний Ци-гэ стал единственным, кто заботился о Цзю. Злобный, замкнутый, израненный ужасающим прошлым Цзю не подпускал к себе никого. Да другие и сами не осмеливались приближаться, считая его ублюдком тьмы, паскудным, подлым чудовищем. Цзю и впрямь мог причинить вред другим. Он едва не лишил одного из них глаза, борясь за тёплое, людное место в одном из городишек.       При виде его перепачканного, мрачного лица, детей пробирала дрожь. Однако Ци-гэ привязался к нему всей душой. И Цзю, словно пёс, готов был лизать руки старшего. Едва выучившись грамоте, он написал Ци-гэ трогательное письмо в несколько слов: «Позаботься обо мне, Ци-гэ.»       Тот долго не мог вдохнуть, глядя на бурые кривоватые иероглифы, выведенные детской рукой и искрящиеся ци. Так сяо Цзю... Сяо Цзю... рождён с талантом духовного совершенствования?! Кровь не могла лгать!       Это стало чудовищным ударом, напугавшим Ци-гэ до дрожи. Если Думу узнает, что сяо Цзю обладает подобным сокровищем, он немедленно продаст его какому-нибудь грязному заклинателю, что не погнушается поглотить жизнь дитя без остатка!       Оставив сяо Цзю обещание защищать и беречь его, словно младшего брата, Ци-гэ прикладывал массу сил, чтобы сдержать слово.       В тот день, когда они прибыли в Хуанчэн, случилось непоправимое. Цзю, услышав крики и шум неподалёку, поспешил взглянуть на происходящее.       Градоправитель, нависнув над одним из бродяг, сжимал в руках плеть. Мальчишка уже был избит, его пухлые щёки прочертили дорожки слёз, но, даже лёжа на земле, он не желал убраться с чистой городской улицы.       Градоправитель поднял тяжёлую плеть, собираясь ударить вновь, но здесь появился Ци-гэ. Как старший, он считал себя обязанным присматривать за этими детьми. И сейчас не мог дать их в обиду.       – Постойте, господин! – закричал он, пытаясь остановить рассвирепевшего градоправителя. – Пощадите! Мы немедленно покинем город!       Однако, щенок, вопящий на земле, вовсе не желал соглашаться.       – Почему мы должны уходить?! – закричал он в ярости, глядя на градоправителя. – Тебе принадлежит эта улица?!       Градоправитель был дородным, высоким мужчиной, едва миновавшим пятидесятилетний рубеж. Одетый в яркий лиловый шёлк с золотой вышивкой, он восседал на величественном скакуне. Обычно любезный и вальяжный, сейчас мужчина был взбешён. Его всегда раздражало то, что он, обычный человек, должен прислуживать совершенствующимся, которые считали людей чернью. А сейчас ещё и какой-то нищий ублюдок пытается спорить?!       Плеть взметнулась к небесам, готовая опуститься на прекрасное лицо Ци-гэ.       Сяо Цзю, наблюдающий за развернувшейся сценой из-за угла, принял решение в мгновение. Схватив с земли старое грызло, он заточил его духовной силой и метнул под ноги скакуна.       Конь поднялся на дыбы, заливая кровью мальчишку на земле. Градоправитель, не удержавшись в седле, тяжело рухнул на каменную мостовую.       Не тратя времени, сяо Цзю помчался вперёд. Схватив Ци-гэ за руку, он бросился бежать, не разбирая дороги. Если их найдут – не задумываясь убьют. Нищие дети ничего не значили для этих толстосумов!       Он должен спасти Ци-гэ! Даже ценой собственной жизни!       За спиной слышалась погоня.       Ци-гэ дрожал. Впервые он оказался в такой ситуации, когда смерть скалилась в лицо.       – Мы разбежимся в разные стороны! И лучше тебе никогда не возвращаться, Юэ Ци! – крикнул сяо Цзю, толкнув его в грудь.       В свой удар он вложил изрядную долю духовной силы. Покачнувшись, Ци-гэ сорвался вниз, скатившись в глубокий, покрытый густой высокой травой ров. Дышать не было сил. В висках стучала кровь. Она чувствовалась на языке, пока тело взрывалось ослепительной болью.       Как бы Ци-гэ не хотел выбраться, ничего не вышло – тьма сомкнула над его головой свою оскаленную пасть.