• ────── ✾ ────── •
Когда они вошли в парадную, у входа в кухню стояли господин Шимура с бутылкой саке и Итачи. Отец был совершенно не рад видеть вошедшую дочь вдвоём с пропавшим Саске. Можно было видеть, как от гнева у будущего тестя начали раздуваться ноздри при каждом выдохе, глаза сощурились, а руки с такой силой сжались вокруг бутылки, что та едва не треснула — вся его крупная фигура будто стала одной тикающей бомбой, готовой взорваться в следующую секунду, снося дочь и её любовника. — Я забыла забрать серьги из машины, — переводя взгляд от как всегда спокойного Итачи на теряющего терпение отца, сказала Аюми, стягивая обувь одной рукой и указывая другой на золотые гвоздики, которые она носила каждый день, не снимая, — и наткнулась на Саске-сана на улице. В момент, когда Аюми ввалилась с другим мужчиной в дом жениха — и не важно, что это был его брат — она перешла последнюю черту. Отец не верил ни единому её слову. Он знал, что за плутовка была его дочь, особенно если она пыталась прикрыть собственные проказничества. И теперь, когда речь шла не только о её благополучии, но и о будущем компании, он не был намерен спускать ей с рук её вероломства. Господин Шимура уже набрал воздух в легкие, как сверху послышался голос: — Вот и ты, — воскликнула мать Аюми, спускаясь вниз. Видимо, госпожа Шимура осталась в комнате дочери, дожидаясь её возвращения, и, услышав разговор внизу, решила вмешаться, — ты нашла серьги? — Да… уже надела, — не веря в то, что мать своевременным появлением спасла их двоих, пролепетала девушка. — Отлично, идёмте все в зал, хватит этих опозданий, — проговорила госпожа Шимура. Аюми была благодарна матери, что та решила вступиться за неё, но знала, что потом их ожидает долгий разговор.• ────── ✾ ────── •
Как и в прошлый раз по центру стоял длинный стол, за которым уже расположились родители Сакуры и сама Сакура, тихо переговариваясь. Они тут же замолкли, как только остальные зашли в комнату. — Саске-кун… — Саске-сан, вот и Вы, — сказал господин Харуно, — мы Вас обыскались. — Теперь я здесь, — сухо ответил он и прошел на своё место, игнорируя жену. — Вы задержались с саке, — обратилась мать Сакуры к Итачи и отцу Аюми, стараясь сгладить острый угол, и затем продолжила подмигнув, — хотя грех с ним не задержаться в Новогоднюю ночь. — Саке, припрятанное в закромах, — подыгрывая жене, сказал отец Сакуры, — самое лучшее. Благодарим за щедрость. Все расселись и первым раундом разлили алкоголь с помощью заранее принесенного Сакурой из кухни специального набора: черно-красных с золотым лакированных подноса с башенкой, по форме напоминающей ель, из трех поставленных друг на друга пиал и чайничком для саке. Сакадзуки с новогодним саке по традиции должны были передавать от самого младшего к самому старшему, так что первый глоток пришелся на Аюми. Выпив терпкий алкоголь, она едва сдержала себя от того, чтобы не поморщиться от горьковатого жгучего вкуса трав и спирта, и затем протянула пиалу на вытянутых руках, слегка склонив голову, сидевшему по диагонали от неё Саске. В момент обмена он легко, как бы невзначай коснулся её холодных пальцев своими, тёплыми, заставляя сердце замереть. Она подняла голову и непроизвольно, скорее даже по привычке, встретила ответный взгляд Саске. На долю секунды Аюми показалось, что в его глазах красной вспышкой скользнули боль и тоска; в груди кольнуло. Саске одним быстрым глотком выпил налитое и с грохотом поставил чашу перед Сакурой. Она же с улыбкой дрожащими пальцами медленно налила порцию, легко выпила все до последней капли и затем передала, держа за бока тару, так же, как и Аюми, на вытянутых руках Итачи. Он подставил длинные пальцы под дно, придерживая таким образом пиалу, и Харуно отпустила чашу. Так сакадзуки и переходил из рук в руки, пока не нашел самую старшую персону за столом — отца Аюми. На том новогодняя церемония была окончена, и они, хлопнув в ладоши, принялись за еду. — Аюми, — она повернула голову в сторону отца, — налей Итачи-сану ещё саке. Неожиданная просьба застала ту врасплох. Никогда отец не пытался свести их так открыто. Но теперь, после случайного столкновения в прихожей, он всеми силами собирался заставить дочь сделать как нужно. Раз господин Шимура задался целью, то спокойствия Аюми не получит до самого приезда в столицу, где контролировать отец просто не сможет. Без сомнения: у него уже был план. Сейчас же выбора у младшей Шимура не было, и она, как того просил отец, оправив кимоно, встала, взяла сосуд с саке и присела рядом с Итачи, стараясь сохранить максимальное расстояние. Сам же Учиха, к слову, отказываться не стал и лишь наблюдал, как она, придерживая складки длинных рукавов, разливала питье. Когда чаша заполнилась до краев, а Аюми — злостью и негодованием на отца, старший Учиха пригубил налитое и, поблагодарив легким кивком невесту, попросил занять своё место. Взгляд родителей Сакуры пал на дочь. Она без лишних слов подошла к мужу и так же, как и Аюми, налила алкоголь. Пить Саске не стал. — Саске, так ты обижаешь свою жену, — грубо проговорил господин Шимура. — Я сам могу решить, как обходиться со своей женой, — также резко ответил младший Учиха. «Вот и настал Апокалипсис, » — подумала Аюми и начала молить всех божественных существ, чтобы кто-то из них — любовник или отец — отступился, чтобы этот вечер всё же прошёл тихо, чтобы мужчины наконец прекратили свои игры в «прибей друг друга». Но сегодня Боги были к ней глухи. — Ваши родители были бы недовольны, — продолжил отец Аюми. На этом моменте что-то внутри девушки сломалось, и она, ведомая ли инстинктом защитить любимого или чувством глубокой несправедливости, несправедливости её отца к чужому сыну, потерявшего родителей, даже, возможно, и вины, что она ненарочно спровоцировала господина Шимура своей выходкой, произнесла: — Не надо, отец… Все взгляды устремились на неё. Часы отбивали секунды между словами Аюми — неповиновением — до приговора отца, отдаваясь глухими ударами сердца, закладывая уши. Девушка перестала чувствовать тело. Она превратилась во что-то бесплотное, что-то существующие лишь до следующих слов отца. А ответ был таков: — С тобой мы поговорим после. «После» — отдалось где-то в её голове. После она никогда больше не сможет прикоснуться к Саске. После не будет никакой свадьбы, которую она так не хотела. После весь этот вечер будет уже не важен, потому что после её уже не будет. Весь вечер Аюми сидела за столом на иголках, зная, что ее ждёт. Девушка успела подумать, что как-то она бессмысленно прожила свою короткую жизнь. Непримечательная средненькая студентка, не считая богатых родителей и забавного треугольника в отношениях, или не треугольника? Она, Саске, Сакура, Итачи. Забавного квадрата отношений. Во всяком случае, она узнала, что такое любовь, и этого должно быть достаточно. «Жаль только, что то чёрное платье она так и не наденет, » подумалось ей. Часы пробили двенадцать, все поздравили друг друга с наступившим Новым годом и продолжили вести беседы ни о чем, в то время как Аюми тихонько сидела в своих мыслях, не слушая, что происходит вокруг, лишь думая о том, что её ожидает. Она надеялась, что момент разговора с отцом наступит не скоро. Но, как бы Аюми ни старалась мысленно замедлить время, все же конец вечера наступил, а за ним и время уборки. Все неторопливо начали расходиться, и только две невестки остались прибирать в зале. Сакура ничего не говорила Аюми. Сакура думала, что подруга вступилась за неё и её мужа, принимая удар отца на себя, и Харуно не хотелось ещё больше давить на притихшую девушку. А сама Аюми продолжала молчать, полагая, что подруга что-то подозревает, но ей совсем не хотелось заниматься отсеиванием догадок. Заканчивать уборку они стали уже в кухне. Поставив остатки продуктов в переполненный холодильник и, они услышали приближающиеся шаги, пока полировали посуду от капелек воды. В дверном проем возникла госпожа Шимура и тихо позвала дочь к ним с отцом в комнату. Сердце девушки застыло. Она будто во сне последовала на негнущихся ногах указаниям матери. Пока они шли по коридору первого этажа, Аюми думала, что умереть во имя любви — не самая худшая смерть, и, будь у нее возможность повернуть время вспять, она бы всё равно вступилась за Саске. Когда она вошла, увидела сидящего на полу отца. Рядом с ним молча присела мать. Место напротив заняла Аюми. Ожидание угнетало. Воздух будто наполнился электричеством, готовый разрядиться молниями. Звенящая тишина закладывала уши. Страх подступил к горлу, не давая дышать. Руки Аюми, покоящиеся на коленях, слегка дернулись. — Ты понимаешь, как ты провинилась? — Отец, я не… — Молчать! — грозно рявкнул господин Шимура, — ты должна была на этих каникулах провести время с будущем мужем, но вместо этого ты сделала что? — Я не… — Ты пошла развлекаться с его братом у него же на глазах! Ты понимаешь, как выглядит то, что пропавший на весь день муж твоей подруги, — на последнем слове Аюми опустила глаза, — вернулся с тобой чуть ли не под руку? — Но всё было… — Замолчи! А то, что я застал вас утром вдвоём в обнимку? Ты хочешь сказать, что это тоже не то, что можно было бы подумать? — Мы не обнимались, — попыталась хоть как-то защититься девушка, но отец был непреклонен. — Ты ещё смеешь врать мне в лицо? — Я не… — Прекрати разговаривать! Теперь ты только слушаешь! — Но ты даже не… — попыталась она заставить своего отца слушать. В этот момент господин Шимура встал и схватил дочь за плечи: — Не смей мне говорить, что я не сделал что-то! — раскрасневшееся от ярости лицо отца было так близко к девушке, что она могла разглядеть пульсирующую жилку на его лбу. — Дорогой, пусти её, она ведь… — Выйди! Госпожа Шимура помедлила. — Я сказал, выйди! Дверь раскрылась, и мать, не смея перечить главе семьи, вышла, взглянув на умирающую от страха дочь. — После ты ещё смеешь за столом мне перечить! Заступаться за этого мелкого наглеца. — Отец, Саске… В момент, когда господин Шимура услышал имя любовника, он ударил наотмашь по девичьей щеке. Она почувствовала, как о зубы разбилась щека и больно начала кровоточить. Волосы растрепались. Лицо горело. — Я не отступлюсь… — прошептала она, зажмурившись, готовая принять ещё один удар. В этот момент он собирался выбить из неё весь дух, но дверь позади раскрылась, и послышался невозмутимый низкий голос: — Господин Шимура, я бы предпочёл, чтобы лицо моей невесты осталось целым до свадьбы. Её отец, удивленный внезапным появлением старшего Учиха, резко развернулся к Итачи, разжимая пальцы на её плече. — Итачи-сан, попрошу Вас в это не вмешиваться. — Это моя невеста, и я бы хотел сам с ней поговорить. Ещё лучше. Теперь мало того, что отец решил отлупить, так ещё и прилетел Итачи, чтобы добить. Убийственный вечерок получается. — Аюми, пойдём. Она замерла. Итачи впервые обращался к ней по имени напрямую. Видимо, и его она довела до белого каления. Выйдя из комнаты, Аюми заметила стоявшую позади Итачи госпожу Шимура. «Отличная работа, матушка. Зови сюда всех стервятников». Дочь бросила на неё полный обиды взгляд и затрусила за женихом. Когда они прошли мимо кухни, Учиха остановился и произнёс: — Аюми, прошу, принеси чаю ко мне в комнату.• ────── ✾ ────── •
«Да что же он всегда издевается надо мной. Теперь ещё и в прислужницы записал. Оторвись по полной, раз можешь. Потом я устрою тебе семейную жизнь» — думала Шимура, пока собирала набор для чаепития в кухне. Она подняла тяжелый поднос и понесла тот в комнату жениха. Из разговоров с Сакурой Аюми могла припомнить, где должна была находиться его спальня. Пройдя в крыло дома, где девушка ещё никогда не бывала, она наугад подошла к первым дверям и постучала, прежде чем их раздвинуть. Услышав голос будущего мужа, новоиспеченная прислужница вошла. Итачи сидел за небольшим столиком и держал перед собой бумаги, немного сдвинув тонкие брови. — Подойди сюда, — спокойно сказал он, продолжая читать. — Чай можешь оставить здесь. Аюми сделала, как он сказал: поставила небольшой заварочный чайничек, от которого исходил пар, с чашкой и блюдцем со сладкими угощениями на деревянную поверхность и отошла с подносом в руках, надеясь, что её отпустят. Вопреки ожиданиям Учиха произнес: — Присаживайся, — на этот раз Итачи отложил бумаги в сторону и поднял на неё свои ничего не выражающие тёмные глаза. Борясь с желанием убежать, Аюми всё же приложила поднос к стене и, приглаживая кимоно у колен, с абсолютно прямой спиной заняла место за столом напротив него, сложив руки перед собой. Шимура не хотела смотреть на мужчину, особенно когда знала, что лицо наверняка распухло, и она выглядела просто ужасно. Итачи поднялся со своего места, прошел к небольшому антикварному шкафчику в глубине комнаты и начал что-то искать в одном из ящичков. Быстро найдя необходимое, он вернулся обратно. Неожиданно что-то ледяное коснулось лица Аюми как раз в пульсирующем месте удара, и она, вытянувшись в лице и не обращая внимания на боль, перевела на того удивленный взгляд. — Холодное помогает при ушибах, — сказал её спаситель, придерживая гладкий металл у её щеки. — Благодарю, — тихо обронила Аюми и затем дотронулась, как она потом поняла, до компактного зеркальца, перенимая предмет из рук Итачи. Учиха тем временем взял чайничек и налил горячий чай в чашку, над которой сразу же заклубился пар. — Выпей, — спокойно сказал он, пододвинув к ней тяван, — горячий чай помогает успокоиться. — Зачем Вы это делаете? — не понимая уже ничего, выпалила Аюми. — Делаю что? — Помогаете мне. Неужели я кажусь настолько жалкой, что мне нужен спаситель? — Так вот как ты думаешь… — задумчиво произнёс он. — Так зачем? — Моя личная прихоть. Его ответ поставил её в тупик. Прихоть? То есть он вот так просто из прихоти спасает девушку, предположительно изменяющую ему. Отлично. Он встал и пересел на кровать, что стояла у дальней стены. — Станцуй для меня. — Что простите? — Аюми от удивления чуть не выпустила из рук зеркальце, которое уже успело нагреться от тепла её кожи. — Ты ведь изучала традиционный танец? — расслабленно откинувшись на застеленной постели, сказал Итачи и, подперев голову руками, стал рассматривать девушку снизу вверх. Аюми поежилась от чужого взгляда, будто эти глаза могли видеть сквозь кимоно. Она покачала головой. — Это будет плата за помощь. Девушка уж было приоткрыла рот, но тут же захлопнула. Какое-то время она так и сидела в нерешительности, обдумывала возможности мягкого отступления, во все глаза глядя на жениха. Затем, все же набравшись мужества, медленно вдохнула и тихо произнесла: — Без музыки эффект будет не тот… — она замерла, забыв, как дышать, когда он слегка нахмурился и перевёл взгляд от кимоно к её лицу. Его глаза, темные бездонные глаза, будто накладывающие некое заклинание, поглощали, приводили в оцепенение. Медленно попадая во власть этого темного человека, она молилась, чтобы тот отступился. Но Итачи и не думал брать свои слова назад. — Станцуй для меня, — твёрдо повторил он. Выхода не было. Положив зеркальце на стол, Аюми встала со своего места и прошла в центр комнаты. Дрожащими пальцами девушка расправила полы длинного кимоно и сделала оборот, повернувшись к своему единственному зрителю спиной. Обнаженная изящная шея и тонкая полоска нежной кожи чуть ниже атланта волнительно выглядывали из-под ткани, огибаемые белым воротничком. Ткань словно вода, вздымаясь зелеными складками-волнами, свободно струилась по её узким плечам широкими рукавами, достающими ей почти до колен, по тонкому туловищу, усмиренная в талии широким оби, по стройным ногам, слегка касаясь пола. Наблюдая за её приготовлениями, Итачи едва заметно развернулся, приподнявшись на локте. Он неотрывно смотрел, как Аюми томно завела руки над головой, легко согнувшись в коленях, присела, наклонив корпус в левую сторону. В такой позе она замерла, не смея более даже дышать от волнения; в точности как при первом выходе на сцену. Мысли метались в голове, роясь и жужжа, не давая сосредоточиться. «Он просто мужчина. Очередной похотливый мужчина. Прекрати так дрожать, » — говорила Шимура самой себе, но тело не слушалось, не хотело слушаться. — Не стоит нервничать, — сказал Итачи, выведя девушку из остолбенения. Он, даже не видя её лица, будто мог прочитать мысли невесты. Его слова кольнули самолюбие Аюми. Она не хотела, чтобы тот заметил, какое влияние имеет на неё: что лишь от одного слова Итачи она терялась, что лишь одним взглядом тот заставлял её двигаться или замирать, что лишь одна мысль о нём ускоряла или вовсе останавливала дыхание и пульс. Наперекор его словам Аюми начала танцевать. Как волна чуть отходит, чтобы с новой силой накатить на берег, так и она, будто чуть выдохнув перед глубоким вдохом, едва присела и затем вытянулась в длинную линию, отводя руки в стороны, вновь замерев. Длинные рукава, как крылья, расправились, готовя к полёту. Мягко заводя правую руку назад, Аюми следовала за ней корпусом, медленно поворачиваясь к Итачи лицом. В момент, когда Учиха рассматривал чужой точеный профиль: чувственные губы, вздернутый нос, прикрытые густыми ресницами глаза — танцовщица поймала его внимательный взгляд. Это была уже не Аюми. Это была чаровница с магической силой в глазах, бросающая вызов, взывающая к первобытному в теле мужчины. Она будила в нём что-то дикое, необузданное каждым своим плавным движением. Поворот — Учиха глубоко вдохнул, движение руки — и сердце пропустило удар. Словно умелая охотница, она захлопнула одну из расставленных ловушек, и мужчина оказался заперт её чарами. Нити ведовских сетей опутали его тело, и с каждым взмахом, с каждым шагом переплетались ещё больше, утягивая за собой в пучины приворота, откуда не было спасительного выхода. Теперь он был её. Она кружилась. Как шаманка кружилась, раскрывая свои зеленые крылья, увлекая его за собой в ритуал. Вскидывая руки, она взывала к силам огня, распаляя пламя в мужской груди, пламя, что расходилось по всему телу горячим пульсом. Когда танцовщица вытянула руку перед собой, будто зовя, Итачи непроизвольно приподнялся с простыней, и, уже сидя, продолжил наблюдать за её движениями. Музыки не было. Но ей не нужна была музыка. Его гулкое сердце стало музыкой барабанов, дикий ритм которых отбивала Аюми. Страстная колдунья была центром всего. Невероятно манящая, волна за волной она охватывала сознание Итачи, приковывая внимание к себе. Что-то внутри неё тянуло; она была сказочной сиреной, сладкой песне которой нельзя было сопротивляться. И Учиха пошел на зов. Итачи встал с кровати, и медленными шагами двинулся в её сторону. Запыхавшаяся чаровница застыла в финальной позе. Как и тогда, у двери, он встал к девушке так близко, что та чувствовала чужое дыхание. Ей было горячо от дикого танца и от мужского тела, легко касавшегося её. Она была чересчур откровенна. И теперь, когда от уверенности Аюми не осталось и следа, она больше не смела смотреть в глаза Итачи. Не своим голосом, почти задыхаясь, она произнесла: — Надеюсь, долг считается выплаченным… Итачи медленно обошёл её со стороны, задев ткань кимоно на рукаве, чем вызвал у девушки мурашки, и остановился за спиной. Чувствуя горячее дыхание на своей шее, танцовщица блаженно прикрыла глаза. — Аюми… — тихо сказал он, и та повернула голову в сторону на звук тягучего голоса, — я даю тебе свою фамилию, а вместе с ней и поддержку твоей семье. Выходя из-за её плеча, Итачи взглянул на её лицо и уже твёрже произнес: — Одного танца будет мало, чтобы выплатить такой долг. Сердце громче застучало в ушах; Аюми несколько раз моргнула, не веря в то, что слышит. — Ты можешь идти.• ────── ✾ ────── •
Вновь тихая, бессонная ночь была пыткой для Аюми. Она ворочалась из стороны в сторону в попытках найти удобную позу для сна. Проблема была в том, что такой не существовало: вне зависимости от того, как она ложилась, ей было невыносимо. Решив, что так дело дальше не пойдет, девушка встала с кровати в поисках сигарет, готовая закурить прямо в комнате. Пачка всё ещё лежала в толстовке, в которой она спускалась в прошлый раз на веранду. Обыскав весь шкаф, Аюми так и не нашла худи и в отчаяние села на холодный пол. Она мысленно сыпала проклятьями на всё и вся вокруг, проклиная тот день, когда они приехали в этот дурацкий дом. Затем вспомнив, что мать долгое время была у нее в комнате, и предположив, что та уже успела запаковать толстовку для завтрашнего отъезда, Аюми кинулась к дорожной сумке. Спешно вытаскивая всё содержимое, швыряя его на пол, она копала, пока не увидела желанное. Нервными движениями девушка начала, почти разрывая, открывать пачку; картон которой под её напором смялся по краям. Из-за трясущихся рук при попытке достать сигарету, содержимое упаковки почти вывалилось на пол. От отчаяния она завыла, но все же достала, что хотела. Как только Аюми прикоснулась к фильтру губами, она застыла. Грудь разрывало от тяжести. От чего-то ей хотелось кричать. Кричать до хрипоты, разрывая связки. Девушка взглянула на свои дрожащие руки, державшие пачку. На безымянном пальце, как и прежде, поблёскивало кольцо, вызывая в Аюми новый приступ ярости. Она резко начала сдергивать его с пальца, больно раздирая кожу. Швырнув украшение в другой конец комнаты вместе с упаковкой и сигаретой, она тихо разрыдалась.