Тёмное сердце

Темнело. Ветви отоги тяжело содрогались от резких порывов ветра. Дождь лил без устали. Взмокшая ткань неприятно липла к груди. Громыхнуло — Каэдэхара прислушался, подставляя лицо дождю. Быть может, не стоило сбегать в этот день? Беспросветная темнота ночного неба отозвалась безмолвием. Он знал: разразится гроза. Ужасная буря — ненастье, способное уничтожить всё в одночасье. Когда цвет Священной сакуры стал опадать, а безмятежную гладь небосвода над Инадзумой затмило тягостной бурей, опустошенную тьму вмиг разразило громом и молнией — сёгун поведала о стремлении к вечности. Крах клана Каэдэхара был неизбежен. Множество знатных самураев оставили дом, отрёкшись от Божества. Многие ушли на острова Ватацуми, некоторые занялись торговлей и ремеслом, часть погрязло в разбое, кое-кто покинул страну. Когда-то искусные воины утопали в раздорах и клановых междоусобицах; разорены, лишённые чести и благ, они вытеснялись из сословия как неугодные взглядам сёгуна, а земли и сбережения переходили в распоряжение Трикомисси. Жалкие бесчестные чиновники, возомнившие о себе невесть что, держали бразды правления в ненасытных жадных руках. Подлецы и предатели скрывались в тени Райден Сёгун; проливали кровь от её имени, опустошали деревни и старые святилища, сеяли разруху и голод. Они разрушали страну изнутри, были той самой мерзкой гнилью, что изжигала надежды и веру, оставляя позади лишь утрату и раскалённый горечью пепел. В конце концов, Инадзума увязла в упадке, в нескончаемых грозах и жестокой борьбе за власть. Кадзуха поклялся, что не станет противиться воле Архонта, он обещал, что возродит былое имя Каэдэхара и сделает всё, дабы привести дела клана в порядок. Он мог бы помочь… не будь он столь мал и бездарен. Ответственность. В самом деле, она была бременем: проржавевшей ужасающей цепью, сковывающей, удушающей, не позволяющей сбежать. Кадзуха не хотел этого, никогда не желал. Ему была нужна свобода. Свобода от тягостных обязательств и долга, свобода от обещаний и клятв; настоящая, безграничная, лёгкая как ветерок у берега моря, тёплая как лучи уходящего солнца, необходима как воздух. Он хотел дышать. Все ждали от него действий. Все ждали неповиновения. Он должен был сразить Райден Сёгун, сломать её вечность: поразить мечом и вернуть честь клана Каэдэхара. Он должен был поступить как подобает наследнику рода, взять на себя чертову ответственность, исполнить свой долг, должен был… Однако, когда наступило время, Каэдэхара продал поместье, расплатился с надоедливыми ростовщиками и распустил слуг. Ветер был тих, но Кадзуха знал — близилась гроза. Тучи сгущались. Издали послышался странный грохочущий лязг. Яркий проблеск молнии на мгновение осветил заросшую тропу среди низких раскидистых ветвей и Кадзуха, поддавшись необъяснимому любопытству, проскользнул меж деревьев. Каэдэхара сжал рукоять крепкой хваткой и затаил дыхание. С каждым шагом звон клинков жутким скрежетом отдавал в ушах. Похоже, битва была в самом разгаре. Парень сдвинул ветвь в сторону — ослепительный всполох заискрился электро частицами, вмиг пронзив рослого нобуси насквозь. С утробным ревом огромное тело кайраги свалилось у самых ног, запятнав кленовые одежды брызгами крови. Липкий мерзостный холодок пробежался по коже. Кадзуха в ужасе поднял взгляд. Глаз бога. Вот, значит, каков он. Ронин дышал тяжело, казалось бы, вот-вот свалится с ног. Одной рукой опершись о выставленный тати, другой он сжимал измаранное грязью и кровавыми пятнами плечо. На щеках виднелись ссадины, открытую грудь рассекали кровоточащие порезы. Блеснуло молнией. Вдали показались перевёрнутые повозки и… кровь. Её было много, у неподвижных изувеченных тел, средь разбросанных товаров и погасших сломанных фонариков — она была повсюду. Скольких же он убил? Нобуси постепенно обступали ронина, поднося острие меча над головой и выжидая удобный момент для атаки. Каэдэхара затих, намереваясь подкрасться незамеченным, однако ветки вдруг цепляются за рукава кимоно, оцарапывая руку и щеки. Он нечаянно оступается — гэта скользят по кривой плите и Кадзуха влетает прямиком в широкую спину проклятого кайраги. Черт. Каэдэхара судорожно вздыхает, подмечая как дрожат руки. — Ха?! Это кто ещё… глаз лишних нам только не хватало! — Проваливай, — рявкают грубым голосом. Разразился гром. Грудь болезненно сжимается будто бы от удушья. — Оглох?! Делай ноги, пока позволяют, — раздаётся низкий охрипший голос. Промозглый ветер беспорядочно спутывает волосы, треплет взмокшие ткани, пронзая острой прохладой. Кадзуха встречает изучающий взгляд светлых глаз напротив и чувствует, как мелко подрагивают разряды электро, соприкасаясь с кожей. Глаз бога искрится и наливается элементалем, трещит и дребезжит, стукаясь о застёжки. Вновь громыхает. Меч нобуси тотчас покидает ножны. — Берегись! — вскрикивает Каэдэхара и отчего-то несётся вперёд. Тати вмиг рассекает живот. Рослый бродяга не успевает среагировать — валится с охриплым воплем в грязь. Лужа под ним багровеет. — Мелкий ублюдок! — с тяжёлым лязгом окровавленное железо встречает тонкий клинок. Нога предательски скользит в грязи, поддаваясь вражему натиску. Кадзухе с трудом удается противостоять грубой силе. Он знает, что не сможет отразить удар, и тогда… Слышится треск железа. Ещё мгновение и– Каэдэхара отстраняется в последний момент — бедро болезненно огревает жжением. Он слышит, как наполненный элементальной инфузией тати рассекает воздух у самой шеи и прерывисто вздыхает. Это… — Агр-р-рх! — яро вскрикивают. Кадзуха замирает лишь на мгновение, прежде чем одним махом вспороть удачно подставленное под удар здоровенное тело. Лицо марается грязью. Кровь мешается с дождевой водой, неровными дорожками стекая за ворот. Каэдэхара прикусывает губу, ощущая горький металлический привкус на языке, приоткрывает глаза и… видит отсеченную руку у своих ног. В ушах звенит. К горлу вдруг подступает тошнота. Проклятье. Он чуть не лишился головы. Ещё мгновение и он бы… — Прикончи его, — мягкий шепот у самых ушей. Кадзуха моргает, приоткрывает дрожащие уста и произносит тихим, почти не своим голосом: — …Ч-что? — Убей. Ему не выжить. С тяжким лязгом тати опускается в ножны. Раны самурая кровоточат, но тот улыбается так… будто бы сейчас обыкновенное солнечное утро, а он с Кадзухой — старые близкие друзья, что только вот повидались спустя долгие годы разлуки. — Я-я… Каэдэхара отводит взгляд. Нобуси беспомощно ворочается в грязи, намереваясь подняться, жалко хрипит что-то непонятное и скулит протяжно, сжимая рукой часть уцелевшей конечности; Кадзуха с недоумевающим вскриком вздрагивает, когда за ногу цепляется что-то… тяжёлое, но ронин отпихивает лицо кайраги ногой, вынуждая того с болезненным стоном плюхнуться обратно в лужицу крови. Всё тело пробирает мерзостным ужасом. Его воротит. Каэдэхара отворачивается. — Так я и знал, что не станешь. Он улыбался. Этот бродяга-ронин, что недавно истекал кровью, разгромил целую банду кайраги, был в шаге от смерти… черт возьми, улыбался красивой мягкой улыбкой, жарким теплом пробирающей его грудь. — Ты… будешь в порядке? — искренне интересуется Кадзуха, подмечая, как ясно сияет лицо в свете тусклого фонаря. Самурай хмыкает и кивает, скучающе подпирая рукой подбородок. — Не беспокойся обо мне, — утомленно прикрывают глаза, — а лучше принеси хворост. Ночь будет холодной. — В этом нет необходимости. Я видел несколько старых досок у входа в святилище. Этого достаточно, чтобы согреться… Дождь звонко бьётся о кровлю старого храма. Запах влаги отрезвляет — он приятен, насыщен ароматом цветения сакуры и сырой древесины. — Они убили всех, — приглушённый шепот гулко отдает в ушах. Каэдэхара удивлённо моргает, приподнимаясь на локтях. — Ч-что? — Жалкие выродки из Кандзё. Заплатили им… этим отбросам, только бы жителям Ватацуми ничего не досталось. Кайраги обычно не промышляли разбоем, но теперь… — О чём это ты? Кадзуха непонимающе вглядывается в глаза — они не такие как прежде. Ясные краски погасли, а взгляд будто бы потяжелел от досады и утомительной горести. Ронин хмыкает, расплываясь в подлинно-радостной улыбке, и поясняет: — Госпожа Сангономия поддерживает восставших самураев, отдаёт им кров и еду. Многие жители Ватацуми временно помогают преследуемым сёгуном беженцам, из-за чего годовые запасы продовольствий иссякли всего за несколько месяцев… но после того, как в Трикомиссии прознали об этом, торговые отношения между островами Ватацуми и Наруками были прекращены… — парень поджимает пальцы в кулак. Каэдэхаре кажется, будь здесь та самая Трикомиссия — и следу от них не осталось бы — только прах да разряды электро. — Ублюдки, они хотят изморить всех голодом! — О… — только и произносит Кадзуха в недоумении. Он вздыхает устало, опирается спиной о стену, прислушиваясь к шуму снаружи и тихому потрескиванию костра, обдающего взмокшие от ливня одежды почти невесомым теплом. Бедро всё ещё изнывает тупой жгучей болью. Рана затянута повязками и кровь почти запеклась, однако Каэдэхара знает: хромать предстоит ещё долгое время. — Не хочешь отправиться со мной в путь? Я покажу тебе острова Ватацуми, доберёмся всего за несколько дней и тут же поспешим– — П-погоди! — перебивая, вмиг вскрикивает Кадзуха. — Почему… ты предлагаешь мне это? — Хм… — ронин задумчиво хмурит брови, отводя взгляд. — Мне просто показалось, тебе некуда пойти. — Н-но… ты даже имени моего не знаешь. — Разве это важно? — уголки губ мягко изгибаются. Он смотрит увлечённо, с интересом, терпеливо выжидая ответ. Холод проскальзывает сквозь прорези старых досок: пробирает до самых костяшек, всё не позволяя отогреться слабым огнём. — Я Каэдэхара Кадзуха. — О-ох! — взволнованно вскакивают, но тут же сдерживают болезненный хрип. — В с-самом деле Каэдэхара? Тот самый? — всматриваются прямо в глаза. — Ты… что тебе обо мне известно? — теряется Кадзуха. — Совсем немного. Ни словом больше того, что поговаривают. — Поговаривают… — тихо бормочет под нос. — Вот как… — В «Симуре», к примеру, говорят, что наследник Каэдэхара очень талантлив и одарён чутким слухом, к тому же, весьма хорош собой, — начинает ронин, улыбнувшись. — В чайном доме «Коморэ» говорят, Каэдэхара Кадзуха искусно владеет словом и мечом. Его стремления благородны, а сердце чисто помыслами… в «Призрачной беседке» — что наследник Каэдэхара дерзок и справедлив… клялся поразить саму Непревзойденную Сёгун в дворцовом поединке– — Тише! — в ужасе шикает Кадзуха, будто бы их могут подслушивать. — Я понял… — Ты поэтому сбежал? — откровенно интересуются, пододвигаясь поближе. — Что?! Н-нет! — Каэдэхара мотает головой, отвернувшись. — Я– — Можешь не оправдываться. Кто я такой, чтобы судить действа чужого мне человека? Вслед промозглому ветерку звучно отзываются маленькие чугунные колокольчики. Фонарик колыхается. Свет слабо подрагивает, играясь с тенями. — Это так, — тихо вздыхает Кадзуха. — Что? — Ты прав. Я сбежал, но… по другой причине. Клан разорился. К несчастью, мне не удалось вовремя разобраться с долгами… я продал поместье и многие семейные ценности, когда ростовщики взбесились и затребовали деньги у слуг… Мне повезло, что отец не успел увидеть всего этого. Боюсь, он был бы разочарован, пускай и желал, чтобы я наконец отпустил и оставил тяготы клана в прошлом. Ронин молчит некоторое время — огоньки костра мягким сиянием отражаются в светлых глазах. Кадзуха утыкается носом в колено и тихо сопит, вслушиваясь в отголоски ночной бури. — Это и правда тяжелая ноша. Не жалеешь, что бросил всё? — Нет… — охрипло шипит Каэдэхара, — мне хорошо. Ему и правда было хорошо. Лёгкость и облегчение — похоже, то самое, в чем нуждалась его израненная душа долгие годы, то самое, что так и не удалось ощутить его отцу. — Значит, таков твой путь, — хмыкают безучастно. — Не подумай, что я пытаюсь утешить тебя или ещё чего… скитания миром не так уж и плохо. Это прекрасная возможность… ты и представить не можешь сколько всего удивительного предстоит повидать! Ты волен делать что пожелаешь — свободен как птица… Слушай что тебе говорит сердце, — ронин подносит руку к груди. — Оно подсказывает, когда оступаешься и даёт знать, когда находишь верное решение. Послушай, — Кадзуха кивает и прикасается к сердцу. — Стучит. — Что ты чувствуешь? — Тепло, — грудь отзывается трепетным стуком. Кадзуха вслушивается, прикрывая глаза. Беспокойный шум будто бы затихает. Всё исчезает: такое далёкое и совсем неважное. Сердце колотится пылко, изнывает жарким волнением. Каэдэхара вздыхает и произносит разгорячённым шепотом: — Давай отправимся вместе.