Тёмное сердце

— Ка-адзуха… — с дрожащих губ срывается сладкий стон. — М-м? Что такое? — сонно шепчет Каэдэхара. Солнечные лучи мягко обжигают щеку. Каэдэхара недовольно хмурится, лениво приоткрывая глаза. Тонкий аромат цветов сакуры и спелых персиков нежно ласкает сознание. Самурай жадно зарывается носом в волосы, вдыхает запах сильнее и крепко сжимает отстраняющееся тело в объятиях. — П-пусти… — тихо требуют. — Сам ведь полез ко мне, а теперь вредничаешь? — на кончиках пальцев ощущается странное щекотливое покалывание. Кадзуха любовно ведёт губами по открытой шее, зацеловывает красные пятнышки и оставляет влажный смазанный след слюны поверх родинок. — Я не… — сонно бормочет мальчишка и тут же вздрагивает, взволнованно вскакивая с футона, — Это не так! — А как же, — спокойно бросает Каэдэхара, засматриваясь на худые, совсем бледные ножки. — Т-ты… — мальчик растерянно бегает взглядом по хижине, не зная за что ухватиться, теряется, и едва не скулит обессиленно. — Ты просто невозможен! — слышится приглушённый гневный шепот, а затем звонкий хлопок сёдзи — хижина слабо сотрясается. Парнишка прерывисто вздыхает, не в силах успокоить раздражающий трепет в груди, и тихо хнычет под нос, измученно сползая по стволу старого дерева. Кое-что изменилось. Лёгкий ветерок ласкает лицо, осыпает бледно-розовыми лепестками, спутывая цвет в волосах, обдаёт шею приятной прохладой и… то самое краснеющее место за ушком. То самое, где мгновение назад находились эти чертовски невозможные мягкие губы, целовали влажно, лениво, испепеляя пылко этой несдержанной нежностью. Каэдэхара водил языком будто бы неумело, дразняще кусаясь, и обжигал кожу своим тяжёлым жарким дыханием. Чертов искуситель. И руки. Холодные мозолистые руки. Стискивали разомлевшее тело, наслаждаясь его безудержной тягучей слабостью, пробирались под тонкий шёлк, пронзая волнительным холодком, и прижимали поближе, так, что мальчишке вконец крышу сносило, тот млел и захлёбывался, утопая во всей этой беспорядочной неразберихе эмоций. Кое-что изменилось. От этого не спасает бодрящая свежесть ледяной воды, в которую мальчик сдуру окунает пылающее жгучим жаром лицо, отчего-то позабыв задержать дыхание; не помогает и резкий порыв промозглого ветра, что хлёстко ударяет о щеки, будоража жуткой, пробирающей до костей дрожью. И ощущения… давно позабытые. Переполняли всё тело. Электро зарождалось прямо там, где обычно пусто и невыносимо тоскливо, там, где положено находиться его маленькой слабости, его искушению. Искорки и колкие щекочущие разряды стремительным потоком носились по венам, чувственно задевая нервные окончания. Заполняли ту самую тягостную беспросветную пропасть. Солнце жжёт, посмеиваясь будто бы, опаляет ресницы теплом, цепляя вздёрнутый нос, и мягким золотистым узором марает бледную кожу. Мальчик прячет лицо в коленях и всхлипывает изнурённо, чуть ли не за волосы хватаясь от безысходности. Кое-что, черт возьми, изменилось. И это пугало. — Простите! — виновато бросает самурай, перепрыгивая через повозку с инадзумскими угощениями, едва не снося с ног очередного прохожего. — Наглец! Да что ты себе позволяешь?! — слышатся возмущённые крики. Кадзуха заворачивает за угол — скоро, ещё совсем немного. Здесь, пробежаться мимо покосившейся цветочной ограды, снова поворот — Главная улица; затеряться в толпе, не привлекая внимания стражников, пронестись ступенями к жилому кварталу, и вот оно — заветное место встречи. Самурай замирает лишь на мгновение. Яркий луч солнца, проскользнувший сквозь густую листву, болезненно слепит глаза. Каэдэхара хмурится, часто моргает, стараясь разглядеть плывущие очертания скопившихся ронинов, и не понимает отчего у него выступают слёзы. Нет, он не может позволить себе упасть лицом в грязь. Томо. Его родной Томо. В глаза тут же бросается лёгкая сияющая улыбка: беззаботная, как и всегда. Кадзуха чувствует, как дрожат губы — черт, он и слова вымолвить не может, несётся со всех ног, спотыкается, не замечая ничего на пути. Томо. Отчаянно заключают в объятия. Безмерно тёплые, желанные. — Томо, — срывается с придыханием. А сердце пылко колотится, трепещет, намереваясь выскочить из груди. Дружеские руки покрепче стискивают плечи. Кадзуха тает, забывается. От Томо веет дождевой сыростью и свежей травой. Как и прежде. Каэдэхара вдыхает запах и сильнее утыкается носом в мерно вздымающуюся грудь. Томо. Его самый близкий человек снова рядом. Живой. Невредимый. Сможет ли он отпустить его после всего? Кто-то недовольно ворчит, но Кадзуха не реагирует — пускай себе негодуют сколько вздумается. Он не позволит вот так просто прервать их воссоединение, как нелепо это не выглядело бы со стороны. Солнце огревает макушку болезненным жаром, от этого туманит сознание совсем немного, Каэдэхара обмякает и плавится в объятиях. Мягких чертовски. — Ну же, Кадзуха… — звучит приятный низкий голос над ухом. — Можешь уже отпустить. Всё в порядке. Самурай нехотя отстраняется, когда по плечу слегка похлопывают, и обиженно изгибает брови. Друг неловко улыбается — все смотрят на них озадаченно, молчат почему-то, совсем не спеша продолжать разговор. — Ха-ха, кажется, Каэдэхара-сан очень скучал, — пытается разрядить обстановку Горо. Кадзуха стыдливо отводит взгляд. — Но как же так… Господин, разве Вы не признали вину? — Глава комиссии Тэнрё издал указ о помиловании, — поясняет Томо. — Чт… Агх! Разве такое возможно?! — Это… с этим предстоит разобраться чуть позже… — ронин тяжело вздыхает. Пускай он расплывается в этой дурацкой ухмылке, ведёт себя непринуждённо, Каэдэхара всё равно замечает усталость в блеклом отблеске светлых глаз. — Так или иначе, кажется, Трикомиссия не станет препятствовать нашему замыслу. Это мне хорошо дали понять. — О… — только и успевают ответить, когда кое-кто окликает их, машет рукой приветственно, подзывая поближе. — Оставим наш разговор. Похоже, дядюшка Тору уже подготовил закуски. Они усаживаются за низкий традиционный столик под громовой сакурой. Томо спокойно улыбается, наблюдая как забавно вертится вокруг всех Горо, восхищённо болтая хвостом, увлечённо о чём-то рассказывая. Старшие разливают саке, но решают выпить сперва понемногу и дождаться пока мясо угря поджарится до хрустящей корочки. Всё как и прежде. Ветви старого дерева шумно покачиваются. Кадзуха задумчиво кружит пальцем по краю чаши, не спеша опробовать напиток. Думалось, таких встреч, редких, но особенных, более никогда не предвидится. Каэдэхара ненавидел себя за это, ненавидел за свои мысли. Он готовился к худшему, он предполагал, черт возьми, что Томо погибнет. Комиссия Тэнрё, она бы ведь ни за что не отступила — они не такие, никогда не были и не будут. Томо знал об этом, он был готов. Он тоже предполагал. Однако сейчас Томо звонко смеялся. Он сидел рядом вот так просто, болтал и подшучивал, старательно уплетая наваристую лапшу за обе щеки. И не скажешь теперь, что скучал безумно, не находя места, с ума сходил от томящего ожидания и обещаний этих… бесполезных, пустых. Самурай вдруг ловит усталые ясные глаза и спешит отвести взгляд. Это всегда смущало чертовски. — Ты молчишь, Кадзуха, — замечает Томо. — В чём дело? — М-м… — Тебя что-нибудь беспокоит? — Нет, просто усталость. Не бери в голову. Кое-кто начинает какой-то глупый спор о рыбалке. Поднимается шум, и Каэдэхара хмыкает незавидному положению Горо. Парнишка, находящийся меж двух огней, настороженно наблюдает из-под укрытия: огромные уши торчат в обе стороны, он выпячивает глазки жалостно, почти не моргает, и хвост свой большущий опускает вниз, точно обиженный зверёныш, коему на лапе потоптались с особым пристрастием. Кадзуха отпивает немного саке, вдруг понимает, что более его здесь ничего не держит, и вообще… Кажется, на него затаили обиду. Каэдэхара даже сказать не успел, что отправляется в город; небось мальчишка снова заволнуется… а может обрадуется его уходу? От этой мысли досадливо сжимается где-то в груди — нет, конечно же, заволнуется. Стоило бы прикупить чего-нибудь сладкого. Поди, вымолит себе прощение. Помнилось, таяки в тот раз пришлись по вкусу… или всё же стоит поискать трёхцветные данго? Быть может, получится успеть до закрытия «Киминами», если управится здесь по-быстрому. Ловким движением он утаскивает у Горо самый крупный кусочек сушёной рыбы, закидывает себе в рот и виновато ухмыляется, слыша жалобный огорчённый скулёж. За столиком вновь становится оживлённо. Солнце прячется за листвой. В чашу падает маленький увядший лепесток — завеяло прохладой. — Почему ты смотришь так на меня? — недовольно бурчит мальчишка. Кадзуха приоткрывает рот, но лишь тихо вздыхает. — Ничего. Просто я задумался. — О чём? — мальчик придвигается ближе, тёмные глаза заинтересованно бегают по его лицу. Небо затягивает грозовыми тучами. Каэдэхара ясно улыбается и аккуратно заводит выступающую прядь за ухо. — Ты сказал, что у тебя нет имени, но это неправильно, — большой палец бережно оглаживает щеку и мягко надавливает на нижнюю губу, заставляя мальчишку озадаченно нахмуриться. — Давай придумаем его тебе? — Я-я… — встревоженно дёргаются, намереваясь отстраниться. — Акио. Что скажешь? Нравится? Парнишка замирает. Молчит. Ветер стремительно холодеет, тревожа кроны старых деревьев. Кадзуха прислушивается к гулким отголоскам раскатов грома и ощущает, как разрежается воздух. Ярко вспыхивает молния; мальчик, кажется, ничего не замечает. Неужели он так сильно удивился? — Акио… — шепчет под нос неразборчиво. — А что оно значит? — Оно означает «красивый», — мальчишка недоумевающе охает, мгновенно отворачиваясь. — Ты что, засмущался? — забавляется Каэдэхара, намереваясь заглянуть за плечо, дабы хорошенько запечатлеть в своей памяти это безумно очаровательное выражение краснеющей мордашки. — Ещё чего! — обиженно бросают сквозь зубы. И снова вспышка, уже не такая яркая. С тяжелым рокотом протяжно отзывается гром. — О-ой! — испуганно вскрикивают, прижимаясь к полу. — Г-гроза началась… — Только не говори мне, что боишься. — Какая глупость! — фыркают надуто и тут же вскакивает на ноги, спеша прикрыть сёдзи. — Э-это… это просто было неожиданно! Вот и всё! Ничего я не боюсь! Акио старательно изображает превеликую занятость, задумчиво разглядывая непогоду сквозь небольшую щель. Самурай шумно вздыхает, намереваясь привлечь к себе внимание, но его успешно игнорируют. Вот же. Приходится приподняться с футона. Он видит, как затихает мальчишка, когда Кадзуха медленно приближается — спиной, должно быть, чует неладное. Кажется, даже мелко подрагивает. Не от холода же? — Взгляни-ка сюда, Акио. Каэдэхара набрасывается так быстро, что мальчик успевает только кротко взвизгнуть и несильно рыпнуться, глухо ударяясь затылком о стену. Акио болезненно хрипит, Кадзуха, в свою очередь, нелепо утыкается в уголок приоткрытых губ — рваный вздох горячо обжигает щеку. — Э-эй! — мальчишка хватается рукой за горящее лицо, будто бы ему только что отвесили хлесткую пощечину. — Ч-что ты т-только что сделал? Кадзуха по-скромному улыбается, прикрывая глаза. — Поцеловал тебя. — Ч-что? — впиваются недовольным взглядом. — Прекращай издеваться надо мной, Каэдэхара! — Я вовсе не издеваюсь, — спокойно отвечает самурай, пожимая плечами. — Твоё лицо так покраснело. Выглядишь очень мило. — Кадзуха, это совсем не смешно! — вопят, едва ли не давясь воздухом от возмущения. — Т-ты… не можешь вот так просто– Эй! Стой! Мне щекотно! Акио упирается кулаками в грудь, резко дёргается, когда его пытаются притянуть ближе, и замирает — Каэдэхара шипит болезненно, пряча в ладонях лицо. — Ой! Ты в порядке?! — мальчишка сжимает плечи, трясёт неутомимо, заставляя отлепить руки, и засматривается виновато на краснеющий нос самурая, словно щенок нашкодивший. Боль, кажется, утихает понемногу. Что ж, не помяли и славно. Жить будет. — А вот и поделом тебе! — раздаётся внезапно грубым голосом. — Нечего было цепляться, я предупреждал тебя! Гадкий приставучий… репейник! Каэдэхара вопросительно изгибает бровь. Это… его так что ли назвали? Личико-то раскрасневшееся ликует, сияет от радости или ещё чего непонятного. И куда только подевалась вся та жалость да сожаление? Кадзуха хватается за вздёрнутый острый подбородок, приподнимая, вглядывается в удивлённые глаза — и правда, ни капельки раскаяния, только… — Ч-что ты делаешь? — хмурятся огорчённо и тупят взгляд, не зная куда подеваться. Томительное предвкушение. — Я собираюсь сделать это по-настоящему. — Постой! Кадзу– Каэдэхара настойчиво вжимается в уголок сжавшихся губ, утягивает мальчишку на себя, удерживая за талию, и ловит тихий сбивчивый стон губами. Черт. Ему отвечают. Он понимает не сразу, только чувствует, как несмело приоткрываются дрожащие уста, как неумело прикусывают его губу, позволяют скользнуть языком в рот, как взволнованно хнычут и подставляются под прикосновения. Акио отстраняется, оставляя будто бы в шутку смазанный невесомый поцелуй на кончике припухшего носа. Взгляд его затуманенный, дышит совсем тяжело, а ресницы трепетно подрагивают от напряжения. Дождь звонко бьётся о кровлю, однако сердце Кадзухи стучит куда громче. Мальчишка прерывисто вздыхает, грубо притягивает Каэдэхару за шею, испытующе заглядывая своими тёмными глазами прямо в душу; и их горячие уста вновь смыкаются в жадном сладостном поцелуе.